М. Ю. ЛермонтовУзник

Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.

Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко,
В пышном тереме своем;
Добрый конь в зеленом поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив.

Одинок я – нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями
Звучно-мерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.

Стихотворение начинается динамично: энергия четырехстопного хорея великолепно отвечает решительному требованию: отворите, дайте – и изображенному движению: поцелую, вскочу, полечу. Слова несут положительную эмоцию: сиянье дня, черноглазую девицу, черногривого коня, красавицу, сладко. Правда, это в мечтах, а реальность – темница. И это показано средствами антитезы – излюбленного лермонтовского приема. Полнота чувств, красота и воля существуют, но не для узника: «Черноокая далеко, / В пышном тереме своем; / Добрый конь в зеленом поле…» А то, что окружает узника, представлено во второй и третьей строфах: окно тюрьмы высоко, дверь тяжелая с замком, стены голые, тускло светит луч лампады, звук шагов часового. Меняется эмоциональная окраска лексики: одинок, нет отрады, голые, тускло, умирающим. Слова, как и в пушкинском стихотворении, приобретают большую значимость: сиянье дня, черноглазую девицу, красавицу младую, черногривого коня, в степь, как ветер, улечу — все это символы свободы, полноты жизни, гармонии с миром. Но слова же говорят о безнадежности положения узника, о недостижимости свободы, хотя это стремление высоко и прекрасно.

Отбор слов свидетельствует, что для обоих поэтов свобода – безусловная ценность, важнейшее благо. Но у Пушкина вначале показана тоска узника, а затем реализуемая мечта о свободе, и стихотворение заканчивается на радостной, высокой ноте. И читатель проникается верой поэта в возможность и необходимость свободы. Читатель проходит вместе с героем путь от неволи к свободе, от мрака к свету, и торжество свободы в финале вполне реально. А Лермонтов, воспевая свободу в начале стихотворения, к финалу охвачен чувством безнадежности. Вследствие такой организации словесного материала в его произведении свобода предстает как недостижимая мечта, которая сталкивается с мрачной реальностью. Но лирический герой живет этим стремлением, и страсть его такой силы, что у читателя тоже возникает жажда свободы, неприятие жизни в неволе.

Сравнение помогло нам понять художественный образ-переживание обоих произведений, чувства и мысли каждого поэта.

Более полувека отделяет сонет А.С. Пушкина “Поэту” (1830 г) от стихотворения-послания В.Я. Брюсова “Юному поэту” (1895г). Первое, что бросается в глаза – сходство названий. Преемственность заглавий в русской поэзии известна еще со времен Г.Р. Державина. Это говорит о преемственности не только темы, идеи, но и о собственном видении поэтом
проблемы, дополнении темы своим, отличным от других, миропониманием.

Оба стихотворения посвящены теме поэта и поэзии.
Схожа и форма. Это монолог, обращенный к собрату, к товарищу по перу.
Схожа и идея:
поклоняйся искусству,
только ему, безраздельно, бесцельно.
(у Брюсова)

не требуя наград за подвиг благородный
(у Пушкина)

Значит, и Пушкина, и Брюсова волновали и тревожили одинаковые вопросы:
каким должен быть поэт, какими качествами должен обладать, каким будет тот,
кто придет им на смену. Поэтому оба поэта выбирают одинаковую стихотворную
форму – дружеское послание, в котором ненавязчиво дают свои советы, проверенные временем.
Сходство чувствуется и в композиции: оба идут от тезиса к выводу. Но
у Пушкина советы более аргументированны, чем у Брюсова, у которого все остается за строкой, он только намекает, констатирует.

Например, у Брюсова:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее – область поэта.

У Пушкина:
Поэт! не дорожи любовью народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной;
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Безусловно, это связано со временем написания. Пушкин писал свой сонет в годы “черной реакции”, наступившей вследствие разгрома восстания декабристов. На себе он испытал и “суд глупца”, и “смех толпы”./ Характерная особенность для Пушкина: он использует перифраз “холодная толпа”- это высшее общество /. Но поэт шел туда, “куда влечет свободный ум”. Он боялся, что не все его собратья по перу останутся “твердыми”, “спокойными”. Поэтому, так подробно разъясняя, убеждает своего сотоварища идти “дорогою свободной. Свободной от “толпы”, от “глупца”, ибо “ты царь: живи один”… Усовершенствуя плоды любимых дум. Поэт – царь. Прекрасное сравнение! “Всех строже оценить умеешь мы свой труд”

Ведь поэт – “взыскательный художник”, он умеет признать свои ошибки, верный своему слову и назначению.

В.Я. Брюсов – человек другого времени. Его послание написано в 1896г. В России эпоха безвременья, назревает революционная ситуация. Русские поэты – символисты с мучительной напряженностью переживали проблему личности. Это мы видим и в данном стихотворении. Поэт считает, что “только грядущее – область поэта.’’ Его и надо проповедовать, ждать, прославлять. Брюсову – символисту свойственны пророческие ощущения. И его советы юному, начинающему поэту,– это пророческие напутствия, которые он дает в доверительной манере:

Первый прими: не живи настоящим.

Помни второй: никому не сочувствуй.

Третий храни: поклоняйся искусству.

В.Я. Брюсов считал искусство самоценным. Его часто критиковали за рационализм, корили за холод, проникавший в его поэзию. Но упорный труд, самоотверженную работу поэт ставил превыше, отсюда и “поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно.”

Оба поэта обращаются не к отдельному, конкретному человеку (хотя названия даются в единственном числе). Они обращаются к предполагаемому собеседнику, своим последователям. Таким образом, стихотворения приобретают общечеловеческое значение.

Строфика, синтаксическое и логическое построение стихотворений подчиняются творческому замыслу поэтов.

У А.С. Пушкина – цель стихотворения – вселить уверенность в свои силы. Если поэт будет доволен своим трудом, “пусть толпа его бранит и плюет на алтарь, где твой огонь горит…” Пушкин, верит, что поэт настоящий будет относиться к себе строжайшим образом, постоянно совершенствовать свой труд.

У В.Я. Брюсова – желание помочь юноше “со взором горящим” себя полюбить, т.е. поверить в собственные силы, с честью выполнить долг поэта, до конца гордо нести знамя Поэзии, поклоняться искусству, т.е. чтить тех, за кем идешь, не споткнуться, не потушить жар своего юного сердца.
Если ты примешь мои три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Концовка брюсовского стихотворения ассоциативна.
Вспоминаются слова Жуковского, посвященные Пушкину: “Победителю – ученику от побежденного учителя”.
Стихотворения одинаковы по построению, стилю. Оба используют односоставные предложения (это создает доверительную атмосферу), бессоюзные предложения, обращения. У Пушкина обращение состоит из одного слова: “Поэт!” У Брюсова оно распространенное: “юноша бледный со взором горящим,” “юноша бледный со взором смущенным…” Изменение одного прилагательного – эпитета о многом может сказать. Читатель домыслит и представит этот образ, который автор таким образом дает в динамике. Предполагаемый лирический герой молодой, неопытный, не знающий жизни юноша. Но зато он полон желания и огня встать на тернистый путь. Автор использует прекрасный метафорический эпитет – “со взором горящим, который помогает нам представить этого “бледного” юношу. Он и испуган, и взволнован – слушает- то мэтра поэзии символистов! Автор предостерегает его от соблазнов, жизненных трудностей. И своими советами он смутил героя, т.е. заставил задуматься.

Инверсии, используемые Брюсовым, помогают почувствовать внутреннюю потребность автора в напутственном слове. Это не желание поучать – это стремление научить, поддержать.

У Пушкина же предполагаемый собеседник безлик. Читатель не может представить его, “увидеть”. Здесь виден сам поэт. Следовательно, стихотворение Брюсова более конкретно.

Стихотворение Пушкина богаче и разнообразнее по использованию изобразительных средств. Обилие эпитетов (“восторженных похвал”, ”минутный шум”, “смех толпы холодной”, “дорогою свободной”, “свободный ум”, “подвиг благородный “…) создает образ самого поэта, талантливого, смелого, твердого в своих убеждениях, свободолюбивого. Свобода для него – это полнота жизни, ее насыщенность, разнообразие. Антитезой “толпа – поэт” Пушкин отстаивает “суверенность” поэта.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум.
Пушкин выбирает свободу – свободу полную, безграничную, не обусловленную
ничем.

Используя перифразы “смех толпы холодной”, “толпа его бранит”, “суд глупца”, автор рисует ярко и убедительно общество, в котором так неуютно, тяжело ему жилось.
Сравнение и метафоры убеждают читателя, что для автора поэзия священна, она – “алтарь”, “где… огонь горит”, т.е. душа, желание служить Отечеству, “добрые чувства”.
У В.Я. Брюсова изобразительных средств практически нет, кроме метафорического эпитета “юноша со взором горящим”.
Но стих его напевный. Этому способствуют инверсии, анафоры, ассонанс (гласные о, и, е – протяжные, певучие), аллитерация (сонорные:’’ л’’ -
самый звучный, мелодичный согласный, ‘’ р ‘’– придает силу, энергию).
Все в стихотворении внутренне связано друг с другом, все однонаправленно, говорится в едином порыве чувств, точно на одном дыхании.Слог торжественный, этому способствует лексика: ‘’грядущее’’, ‘’ныне’’, ‘’завет’’.
Все клаузулы в стихотворении женские. Сплошная женская рифмовка во всем стихотворении встречается не часто (из поэтов 19 века она характерна Фету). Женские рифмы, в отличие от мужских, более протяжные. Сплошная женская рифма сообщает стихотворению большую степень композиционной сжатости. Благодаря женской рифме каждый стих и строфа в интонационном отношении оказываются не вполне законченными. В последнем слове стиха отсутствует завершающий интонационный удар, поэтому невольно ждешь продолжения.

Стихи не расчленяются – каждый стих требует следующего. Зато в концовке сосредоточена вся сила стихотворения. Она такая, что к ней нельзя прибавить ни одного слова:
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.
Он верит в преемственность, в то, что на земле не иссякнут яркие поэтические таланты.
Брюсов использует четырехстопный дактиль. Стихотворение состоит из трех катренов с перекрестной рифмовкой. Рифма точная, открытая и закрытая.
Пушкинский сонет состоит традиционно из 2-х катренов и 2- терцин
Автор использует пятистопный ямб с пиррихием. Рифмовка в катренах перекрестная, расположение рифм разное.
Рифма точная, закрытая. Это придает стихотворению торжественность, величавость. Отчасти это получается и благодаря цезурам (паузами в середине стихотворной строки), которые усиливают ритмичность стихотворения. Мужская рифмовка чередуется с женской, что придает течению речи необходимую плавность и гибкость.
Оба стихотворения насыщены общественно – политическим звучанием.

В. Брюсов
Юному поэту.

Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю я тебе три завета
Первый прими: не живи настоящим,
только грядущее – область поэта

Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущенным!
Если ты примешь моих три завета,
Молча паду я бойцом побежденным,
Зная, что в мире оставлю поэта.

15июля 1896 г.

А.С.Пушкин
Поэту (1830)

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободный ум,
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умееешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

Стихотворения М.Ю. Лермонтова «Родина»
И А.С. Хомякова «России»

Стихотворение А. С. Хомякова «России», написанное в 1840 году, практически не рассматривалось в контексте творческого диалога со стихотворением М.Ю. Лермонтова «Родина» (1841). А сам диалог не осмыслялся в христианском аспекте, хотя даже при беглом анализе бросается в глаза созвучие строк Хомякова и Лермонтова, посвященное духовной основе их Родины: «Бесплоден всякий дух гордыни, не верно злато, сталь хрупка; но крепок ясный мир святыни, сильна молящихся рука!» (Хомяков), «Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. …Но я люблю – за что не знаю сам…» (Лермонтов). Эти поэтические мысли в конечном смысле родственны тютчевским: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…».
Хомяков, говоря о предначертании России, уповает на ее духовную миссию в мире:
О, вспомни свой удел высокой,
Былое в сердце воскреси,
И в нем сокрытого глубоко
Ты духа жизни допроси!
Внимай ему – и все народы
Обняв любовию своей,
Скажи им таинство свободы,
Сиянье веры им пролей!
Лермонтов, подразумевая уникальность своей Родины, любуется ей, как бы говоря читателям: Россия выше любого романтического христианского идеала, в ней нет прошлого, она вся в настоящем и будущем. Первый вывод, таким образом, напрашивается сам за себя: оба произведения посвящены одному из важнейших вопросов идейно-политической борьбы того времени в России – выбору пути ее развития. По Хомякову и Лермонтову, любовь к родине не определяется ее историческими заслугами («ни слава, купленная кровью»), а также принципами «официальной народности» («ни темной старины Заветные преданья»). Правда, Лермонтов утверждает свою любовь как глубоко личное чувство («но я люблю - за что, не знаю сам»). В отличие от официальной любви того времени это, действительно, «странная любовь». Хомяков свое сокровенное чувство к Родине основывает на надежде, что рано или поздно на Россию снизойдет Божья благодать, ей станет доступно Божие откровение:
«И станешь в славе ты чудесной
Превыше всех земных сынов,
Как этот синий свод небесный
Прозрачный Вышняго покров!»
Анализируя диалог поэтов, нельзя не отметить как у Лермонтова с удивительной точностью переданы могучие масштабы России: «безбрежные леса», «разливы рек, подобные морям».
В «Родине» продолжены мысли Пушкина из главы «Путешествие Онегина». Пушкин пишет: «Люблю песчаный косогор, перед избушкой две рябины, калитку, сломанный забор». У Лермонтова пушкинская традиция заключается в глубокой нежности к родной земле, без сердечной привязанности с которой он не мыслит своей связи с любимой Отчизной. В его чувстве к России акценты расставлены прежде всего на созерцании природы и своеобразии уклада российской жизни. Стихотворение наполнено светлым, пушкинским настроением. Здесь нет характерного для Лермонтова мятежного гневного духа. Все тихо, просто, мирно. Даже стихотворный ритм здесь придает произведению плавность, замедленность и величавость великих русских рек. В "Родине" поэт рисует Россию народную. Перед мысленным взором поэта предстают дорогие сердцу каждого русского человека картины.
Но я люблю — за что, не знаю сам —
Ее степей холодное молчанье,
Ее лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек ее, подобные морям.
«Люблю – за что не знаю сам» можно сказать и о человеке, ибо люди – главное богатство России. Вот так И.В. Киреевский, первым сказав о народности Пушкина, утверждал, что эта народность не поддается рациональному осмыслению. Продолжая эту тему, Достоевский в своей знаменитой пушкинской речи кинул христианский клич: «Смирись, гордый человек!» Эта мысль своеобразно перекликается с поэтическим обращением Хомякова к России: «Не верь, не слушай, не гордись!» Поэт, сравнивая реки своей страны с морями, перечисляя богатства гор, недра которых полны алмазов, «тук степей», которые пышны хлебом, наконец, говоря о величии и славе России среди других мировых держав, делает вывод: «Всем этим прахом не гордись!» Богатство России, действительно, ее люди! Среди них – и Пушкин, и сам Хомяков, и Лермонтов, и Достоевский – певцы своей Родины, впитавшие сам ее дух, ставшие поистине народными писателями.
Для Лермонтова в отличие от Хомякова важна в любви к России ее природа. Он рисует здесь три последовательно сменяющихся образа-пейзажа: степь, лес и реку, которые типичны для русского фольклора. Ведь в народных песнях степь всегда широкая, привольная. Своей необъятностью, беспредельностью привлекает она поэта. Образ богатырского, могучего леса усиливает впечатление мощи и размаха русской природы. Третий образ — река. Силу рек Лермонтов подчеркивает сравнением с морями. Значит, величие, размах и ширь родной природы вызывает в поэте "отрадные мечтанья" о великом будущем России и ее народа. Ведь такой народ, являющийся для Лермонтова продолжением богатырской природы, не может не «воспрянуть от сна», он подобен легендарному Илье Муромскому, «сиднем просидевшему» треть века. В родной природе для поэта таится отражение национального духа своего народа. Горячей любовью к сельской, деревенской России проникнуто все лермонтовское стихотворение, в нем нет аристократического «снисхождения» к антуражу крестьянской жизни:
Люблю дымок спаленной жнивы,
В степи кочующий обоз
И на холме средь желтой нивы
Чету белеющих берез.
С отрадой многим незнакомой
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно...
Поэт ведет нас за собой через лес и степи, по проселочной дороге к деревне, к простой избе и останавливается, чтобы полюбоваться удалой русской пляской «с топаньем и свистом под говор пьяных мужичков». Его бесконечно радует искреннее народное веселье на празднике. Именно в этом чувствуется горячее желание увидеть русский народ счастливым и свободным. Только ее, народную Россию считает поэт своей настоящей родиной.
Для Лермонтова неприемлем официальный патриотизм, основанный на гордости имперскими завоеваниями России: сам участник Кавказской войны, он знает, что этот патриотизм – слава, «купленная кровью».
Не привлекает Лермонтова и тот официоз, что выражен формулой Уварова «самодержавие, православие, народность», раздуваемый булгариными и гречами. Но именно все это не привлекает и поэта-славянофила Хомякова, участника войны за независимость христианской Греции и православной Сербии от турецкого ига. Хомяков, как и Лермонтов, видит в судьбе России сокровенный промысел, понять который может лишь ум преодолевший стереотипы своего времени. Для настоящего художника нет сиюминутности в искусстве, для него время выражено понятием вечности, где прошлое, настоящее и будущее сосуществует одновременно. Для соборного ума важно то непреходящее, что не теряет своей духовной ценности от от смены политической конъектуры. И для Хомякова, и для Лермонтова (впрочем, как и для Пушкина), усвоение опыта своего народа, его русского духа – есть обретение духовного стержня в своей поэзии. Родина, таким образом, становится для них не просто историческим наследием – это центр собственного «Я», но «Я», растворенного в любви к своей Родине. В отличие от большинства своих современников, «зараженных» идеями западничества, поэты совершенно по-иному взглянули на привычный мир: родная земля стала для них не территорией для проведения социальных экспериментов по западническим рецептам, не стороной «темных преданий», не примером всем того, как не следует существовать в мировом сообществе, а точкой приложения творческих сил, забот и любви. Любить Россию учит православная Церковь. Но если у Хомякова прямо говорится об избранности России перед Богом, то у Лермонтова эта мысль передается через любовь к укладу народной жизни, через православное сознание «пьяных мужичков». Эти пьяные и пляшущие мужички – не просто деталь на поверхности этнографического полотна картины, написанной поэтом. Это и не сообщество свободных хлебопашцев, объединенных языком и территорией. У поэта и той народной среды, что он запечатлел своим талантливым пером, общее сознание, целостное сознание. И поэт, и его «пьяные мужички», о которых Лермонтов говорит с любовью, братья по кресту, а значит и по соборному сознанию, позволяющему обрести национальную идею. Без национального самосознания народ превращается в население, художник – в продажного писаку. Поэтому главная поэтическая идея Лермонтова, как и у Хомякова, посвящена процессу соединения в обществе всех сословий «по кресту». Русский «крест», конечно же, Православие! Россия – единственная к тому времени независимая православная держава, на которую обращены взоры и надежды всех православных людей из других стран. Хомяков постарался этому процессу соединения дать философско-диалектическое обоснование. Лермонтов (особенно в последний год жизни), как и Пушкин, был на пути к этому осмыслению единства микро- и макро- косма. Важна и роль самого поэта, призывающего к идее собирания творческих сил своей Родины, через воспевание своей «странной» любви к ней, идущей от сердца, а не от общепринятых установок разума. Именно в собирании, в соборности духовных возможностей каждого русского человека поэты видят возрождение России. В этом процессе никоим образом нельзя игнорировать Православие, душою которого является соборность, поэтому не привлекает поэтов любовь, основанная на преклонении перед петровской Россией, реформы Петра осуждали славянофилы, сложно относился к царю-реформатору и Пушкин, так и не написавший ни строчки о его «великих деяниях», несмотря на просьбы его царственного потомка, открывшего ему все тайны династии Романовых.
Таким образом, в стихотворениях Хомякова и Лермонтова явно продолжаются заданные Пушкиным мотивы – именно это в первую очередь объединяет этих двух поэтов, которые любят свою родину за ее «детскую простоту» и тот неистощимый духовный потенциал, что и сегодня выделяет ее из круга значимых мировых супердержав.

Дата добавления: 2014-12-16