В. М. Алпатов 10 страница

Изложенная в книге теоретическая концепция, безусловно, тесно связана с концепцией Ф. де Соссюра, основные идеи которого Ш. Балли принимает. В то же время он развивает и уточняет ряд положений своего старшего коллеги.

В теоретическом введении к книге Ш. Балли подчеркивает необ­ходимость системного синхронного подхода к языку: «В системе все взаимосвязано: в отношении языковой системы это правильно в такой же

Женевская школа

мере, как и в отношении всех других систем. Принцип этот, провозгла­шенный Ф. Соссюром, сохраняет для нас все свое значение; единствен­ная цель настоящей книги — подтвердить его». Однако неверно пред­ставление о языке как о «симметричной и гармонической конструкции». Едва ли не любой язык «раздирается несколькими, отчасти противоре­чивыми, тенденциями»; эти тенденции Ш. Балли старается выявить в книге на французском и отчасти немецком материале. Кроме того, при­сутствует «постоянное разногласие между формой знака и его значением, между означающими и означаемыми».

Причины такой негармоничности языка Ш. Балли объясняет вполне в соответствии с идеями «Курса» Ф. де Соссюра: «Языки непрестанно изменяются, но функционировать они могут только не меняясь. В лю­бой момент своего существования они представляют собой продукт вре­менного равновесия. Следовательно, это равновесие является равнодей­ствующей двух противоположных сил: с одной стороны, традиции, задерживающей изменение, которое несовместимо с нормальным упо­треблением языка, а с другой — активных тенденций, толкающих этот язык в определенном направлении... Сила традиции сама по себе про­порциональна единству языка». В частности, «французскому языку, стро­го соблюдающему традиции, приходится поневоле эволюционировать, чтобы отвечать неустанно меняющимся потребностям мышления и жизни; однако он ревниво хранит реликвии почти всех периодов своего развития».

Однако все сказанное не означает отсутствия системы в языке: «И все же постоянное употребление языка показывает, что наша мысль фактически неустанно ассимилирует, ассоциирует, сравнивает и проти­вопоставляет элементы языкового материала и что, как бы ни были эти элементы различны между собой, они не просто сопоставляются в памя­ти, а взаимодействуют друг с другом, взаимно притягиваются и отталки­ваются и никогда не остаются изолированными; такая непрерывная игра действия и противодействия приводит в конце концов к созданию своего рода единства, всегда временного, всегда обратимого, но реального».

Более, чем кто-либо из структуралистов, Ш. Балли следовал Ф. де Сос-сюру в понимании синхронии и диахронии. Он писал, что определение системы «заставляет нас рассматривать язык в каком-нибудь данном состоянии, в какую-нибудь данную эпоху, каковой для нашего говоря­щего субъекта является наша эпоха. Идея состояния — это абстракция, но абстракция необходимая и естественная, так как говорящие на язы­ке не сознают его революции. Связывать современный французский язык с его различными предшествующими стадиями и пытаться истол­ковывать каждое языковое явление фактом или фактами, которые при­вели к тому, что оно представляет собой в настоящее время, — наиболее верный способ исказить перспективу и дать вместо картины нынешнего состояния языка его карикатуру». Сохранял Ш. Балли и идею Ф. де Соссю-

В. М. Алпатов

ра о несистемности диахронии, изучаемой, по его выражению, «изолирую­щим методом»; здесь Ш. Балли разошелся с большинством структурали­стов. Его книга представляет собой попытку последовательно синхронного подхода к исследованию французского языка, не исключая и выявле­ния упомянутых выше тенденций. Однако тенденции развития, «толкаю­щие язык в определенном направлении», сами по себе — диахронное явление. Даже если можно до какой-то степени выявлять эти тенденции в рамках чисто синхронного анализа, то все равно их объяснение выво­дит исследование за пределы «нынешнего состояния». Поэтому подход Ш. Балли все же не может быть вопреки его же формулировкам назван чисто синхронным. Данное противоречие, по существу, следует из не впол­не строгого подхода к синхронии и диахронии у Ф. де Соссюра.

Сохраняется и ряд других соссюровских противоречий. С одной стороны, Ш. Балли не раз говорит о психической реальности языковой системы, см. приведенную выше цитату о неустанной деятельности мысли в связи с языковым материалом и взаимодействии в памяти элементов языковой системы, а также слова об обнаружении языковых реальностей в «потенциальных ассоциациях, хранимых в памяти». С другой стороны, он принимает и содержащееся у Ф. де Соссюра понимание языка как системы чистых отношений. С одной стороны, Ш. Балли считает един­ственно разумным метод, заключенный в знаменитой фразе: «Единст­венным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматри­ваемый в самом себе и для себя» (как отмечалось в главе о Ф. де Соссюре, эта фраза скорее всего принадлежит как раз Ш. Балли и А. Сеше). С другой стороны, он много занимается в своей книге вопросами речи и соотношения речи с языком.

Полностью принимая соссюровское разграничение языка и речи, Ш. Балли в отличие от Ф. де Соссюра не ограничивал свое исследова­ние рамками внутренней лингвистики. Его интересовали вопросы, свя­занные с речевой деятельностью, в которой происходит «высказывание мысли с помощью языка». Среди разных «форм сообщения мысли» прежде всего выделяется «наиболее простая» — предложение. То есть предложение не есть единица языка (ср. такую же точку зрения у А. Гар-динера), хотя оно образуется с помощью языка.

Предложение, согласно Ш. Балли, состоит из двух частей: диктума и дополняющего его модуса. Диктум соответствует «представлению», которое воспринято «чувствами, памятью или воображением», с помощью диктума «выражается суждение о факте». Модус выражает «различные оттенки чувства или воли». Большинство членов предложения обычно относится к диктуму, модус сосредоточен прежде всего в модальном гла­голе. Модальные значения могут выражаться как в лексическом значе­нии слов, в частности глаголов («бояться», «думать», «предполагать» и т. д.), так и в грамматических показателях, например наклонения. При разграничении диктума и модуса Ш. Балли в психологических терми-

Женевская школа

нах выделяет два типа языковых значений: связанных с обозначением действительности (в том числе воображаемой) и связанных с обозначе­нием отношения к ней говорящего. Ср. с функциями сообщения и выра­жения у К. Бюлера (третья функция — обращения — у Ш. Балли не имеет прямых соответствий).

Важнейшую роль в концепции Ш. Балли играет введенное им в научный оборот понятие актуализации. Языковая система и ее единицы, в частности слова, существуют лишь потенциально. Для того чтобы слово, обозначающее понятие, как и другая единица языка, вошло в речь, оно должно быть актуализировано; без актуализации слово не может стать членом предложения. «Актуализировать понятие значит отождествить его с реальным представлением говорящего субъекта». Потенциальное слово обозначает некоторый класс вещей, а актуализированное слово в речи — конкретную вещь или множество вещей. «Актуализация понятий заключается, таким образом, в претворении их в действительность... эта действительность может быть не только объективной, но и мысленной, воображаемой». Итак, «функция актуализации заключается в переводе языка в речь».

«В механизме актуализации языку свойственны актуализаторы, т.е. различные приемы, употребляемые для превращения языка в речь... Ак­туализаторы — это грамматические связи». Понятие актуализатора у Ш. Балли максимально широко. К ним могут относиться и граммати­ческие элементы вроде показателей времени или наклонения, и артикли, и указательные местоимения, и зависимые слова, например прилагатель­ные по отношению к существительным, и даже внеязыковые средства — жесты, мимика и т. д. Характер актуализаторов тесно связан со строем языка. В аналитических языках типа французского актуализаторы сло­ва обычно являются внешними по отношению к нему, в синтетических языках типа латинского и в меньшей степени немецкого сама форма слова уже содержит в себе актуализаторы.

В связи с этим интересен анализ понятия слова у Ш. Балли. Общее для многих ученых первой половины XX в. стремление выяснить содержание этого интуитивно очень важного, но трудноопределимого понятия нашло отражение в его концепции, согласно которой слово следует рассматривать как объединение двух разных единиц языка: семантемы и синтаксической молекулы.

Ш. Балли пишет: ♦Понятие слова обычно считается ясным; на деле же это одно из наиболее двусмысленных понятий, которые встречаются в языкознании. Источником недоразумения служит то, что при определении слова становятся на точку зрения либо лексики, либо грамматики». Лекси­ческое слово, или семантема, — это «знак, выражающий чисто лексическое простое или сложное понятие независимо от его формы». В аналитических языках типа французского семантема нередко совпадает со словом в обыч­ном смысле, поскольку слово здесь лишено словоизменения. Однако если

12 Зак. 18

В. М. Алпатов

во французском 1оир 'волк' семантема совпадает со словом, то уже в том же языке слово тагсЬ-опз 'идем!' — не семантема; таковой является лишь основа тагсп-; тем более не совпадают с семантемой слова в синтетических языках вроде латинского (1ир-и$ «волк», где -ив — падежное окончание). С другой стороны, не только основы сложных и производных слов, но и целые фразеологические словосочетания типа французского {шт с!е 1оир 'волчий голод' — семантемы, так как это целые знаки. Семантическая молекула — это «всякий актуализированный комплекс, состоящий из семантемы и од­ного или нескольких грамматических знаков, актуализаторов или связей, необходимых и достаточных для того, чтобы она могла функционировать в предложении»; компоненты молекулы не могут употребляться в речи са­мостоятельно. Сочетание слова с артиклем или указательным местоиме­нием — молекула, но и слово флективного языка с грамматическими аф­фиксами — тоже молекула, а не семантема. Языки типа латинского и древнегреческого, по выражению Ш. Балли, «путают лексику с грамматикой и топят семантему в молекуле».

Понятия семантемы и синтаксической молекулы не стали распростра­ненными; тем не менее концепция слова Ш. Балли показала внутреннюю неоднородность традиционного понятия слова, во многом основанного на психолингвистическом механизме носителя языка.

При выявлении особенностей строя французского языка и тенден­ций его развития Ш. Балли помимо исследования языкового материала, соответствующего норме, обращал внимание на ненормативные явления живого языка, которые «косвенным путем освещают его природу и фун­кционирование, а также направление изменений, которые он претерпева­ет». В частности, «гипертрофия нормального функционирования», назван­ная Ш. Балли «языковой патологией», указывает на стремление говорящих, обычно бессознательное, восполнить «пустые места» в системе или развить существующие в языке тенденции. Такого рода первоначально ненорма­тивные и часто эпизодические явления могут в дальнейшем закрепиться; см. изменения по аналогии. Изучение языковых аномалий в 30-е гг. XX в. редко привлекало к себе внимание лингвистов. При общем синхронном подходе в книге Ш. Балли затрагивал и вопрос о причинах языковых из­менений. По его мнению, «язык служит потребностям общения в том случае, если он позволяет передавать мысль с максимумом точности и минимумом усилий для говорящего и слушающего... Язык приближает­ся к этому идеалу посредством регулирования и упрощения, которые имеют целью автоматизацию максимального числа лингвистических операций и перевод их в область подсознательного». Такой подход несколько упро­щает ситуацию, поскольку нужно учитывать и потребности слушающего, нуждающегося в дифференциации; ср. более разработанный подход И. А. Бодуэна де Куртенэ и его школы. Исследование языковых аномалий, в частности «языковой патологии», безусловно, может выявить ход языко­вых изменений в том или ином направлении, выводя, как уже говорилось, исследователя за пределы чистой синхронии.

Рассматривая многочисленные и весьма тонко проанализирован­ные факты французского языка, Ш. Балли выделяет тенденции его раз-

Женевская школа

вития, зачастую противоположные друг другу. Тенденция к аналитизму проявляется в исчезновении большинства унаследованных от латыни окончаний; однако в результате противоположной тенденции их место занимают другие грамматические показатели: артикли, предлоги, вспо­могательные глаголы и др. Однако эти показатели уже находятся не после семантемы, а перед ней; тем самым проявляется еще одна тенден­ция развития данного языка — тенденция к прогрессивной последова­тельности, то есть к порядку «определяемое—определяющее». Такую тенденцию французского языка Ш. Балли пытается выявить на самых разных уровнях от структуры слова до предложения. Немецкий язык он считает склонным к противоположному порядку, что проявляется и в большем сохранении в нем окончаний. Еще одна особенность фран­цузского языка — тенденция к «сжатию», к обозначению с помощью простых, немотивированных знаков, тогда как для немецкого языка ха­рактерно использование сложных знаков с прозрачной структурой; ср. значительно большую роль сложных слов в немецком языке по сравне­нию с французским. Одни из выделенных Ш. Балли тенденций доста­точно очевидны, другие спорны, однако такого рода попытка системного подхода к языку была для того времени весьма оригинальной и сохра­няет свое значение и поныне.

Книга Ш. Балли получила широкую известность, многие введенные им идеи и понятия (диктум и модус, актуализация и др.) прочно вошли в науку о языке. Сохраняет значение и проведенный им анализ многочис­ленных фактов французского и немецкого языков.

Широко известна и его книга «Французская стилистика», где он одним из первых в мировой науке определил цели и задачи стилисти­ки как особой отрасли языкознания. Его концепция была полемична по отношению к эстетической стилистике К. Фосслера, сводившей дан­ную дисциплину к изучению индивидуальных стилей. Стилистика по­нималась Ш. Балли с точки зрения изучения общих для всех носителей того или иного языка явлений, прежде всего связанных с выражением «аффективных категорий», эмоциональной стороны языка. В той же книге представлен один из первых в мировом языкознании опытов изучения фразеологии как особой лингвистической дисциплины, произ­ведена не потерявшая своего значения классификация фразеологизмов.

Альбер Сеше (1870—1946) был непосредственным учеником Ф. де Соссюра, также работавшим в Женевском университете. В 1908 г. он издал книгу «Программа и методы теоретической лингвистики. Пси­хология языка», где содержались идеи, близкие к еще не высказан­ным тогда идеям его учителя. Другая его книга «Очерк логической структуры предложения» (1926) — редкий для той эпохи труд по синтаксической семантике. Обе книги и основные статьи А. Сеше из­даны по-русски в 2003 г. Его итоговая статья «Две соссюровские лин-

12*

В. М. Алпатов

гвистики» (1940) ранее также публиковалась в хрестоматии В. А. Зве-гинцева. Эту статью мы рассмотрим специально.

А. Сеше ставит в своей статье вопрос о том, насколько «Курс общей лингвистики» (написанный, как уже говорилось, при участии самого А. Сеше) сохраняет свое значение спустя четверть века после выхода в свет. Признавая «бесспорной истиной» различение языка и речи, раз­граничение значимости и значения, выделение ассоциативных и син­тагматических отношений и т. д., он тем не менее указывает: «Нужно идти не по предполагавшемуся Соссюром пути», отмечая недоработан-ность, «предварительность» многих соссюровских идей.

Исходя из двух соссюровских разграничений: языка и речи и синхро­нии и диахронии, А. Сеше выделяет три лингвистические дисциплины: синхронную (статическую) лингвистику, диахронную (эволюционную) лингвистику и «лингвистику организованной речи». Выделение после­дней представляет собой наиболее оригинальную часть его концепции (Ф. де Соссюр, как известно, так и не сказал ничего конкретного о линг­вистике речи и ее структуре).

По мнению А. Сеше, объектом лингвистики организованной речи ♦служат явления, промежуточные между синхроническим и диахрони­ческим факторами». Эта весьма оригинальная и специфическая точка зрения обосновывается следующим образом: «Всякий раз, когда человек говорит, чтобы сообщить нечто, или пытается понять сказанное, всегда есть возможность хотя бы для минимальных инноваций. Говорящий может больше или меньше отступать от принятых норм, а слушающий может интуитивно воспринять обновленное средство выражения. Имен­но сумма случаев минимальных изменений в речи по мере их накопле­ния и приводит к малозаметным, но подчас глубоким изменениям в стро­ении языка. Следовательно, речь имеет отношение одновременно и к синхронии, так как она базируется на определенном языковом состоя­нии, и к диахронии, так как речь уже содержит в зародыше все возмож­ные изменения». Три указанные дисциплины, согласно А. Сеше, исчерпывают всю лингвистическую проблематику.

Споря с идеями Ф. де Соссюра о взаимообусловленности языка и речи, А. Сеше считал, что «речь логически, а зачастую также и практи­чески предшествует языку в соссюровском смысле этого термина... Если язык порождается речью, то речь ни в какой момент не может быть полностью порождена языком», хотя при этом «речь организуется бо­лее или менее по законам языка, которые сама создала». Поэтому линг­вистика организованной речи занимает центральное место в классифи­кации А. Сеше. К ней он относит все вопросы, связанные с функциони­рованием языка, в целом мало привлекавшие внимание структурализма.

Лингвистика организованной речи имеет дело не с общими положе­ниями, как это происходит в статической лингвистике, а «с конкретными факторами... с теми проявлениями языка, которые составляют совершен-

Женевская школа

но различные между собой окказиональные явления». Сюда попадают проблемы конкретного выбора тех или иных единиц (звуков, слов), вопро­сы стиля, изучение детской речи и др. Таким образом, все конкретные факты независимо от степени их вовлеченности в систему подлежат веде­нию лингвистики организованной речи, дисциплины, тесно связанной с психологией.

При таком подходе синхронная (статическая) лингвистика имеет дело с наиболее абстрактными отношениями: «Задача статической линг­вистики состоит не в том, чтобы охватить все факты языка, а в том, чтобы выделить из всей массы этих фактов то, что в той или иной степени соот­ветствует абстрактному идеалу языкового состояния». Все факты при таком подходе обязательно должны быть сведены в систему, они должны быть общим достоянием всех членов языкового коллектива. Стилистические и тем более индивидуальные различия относятся лишь к лингвистике орга­низованной речи. Прежде всего статическая лингвистика занимается зна-чимостями, тогда как субстанциональные характеристики важны для лингвистики организованной речи.

Принципиально так же лингвистика организованной речи соотносит­ся и с диахронической лингвистикой. А. Сеше отмечает, что Ф. де Соссюр недостаточно разработал проблему механизма и причин языковых изменений и что в этом вопросе он во многом следовал за младограмматиками. Как и Ш. Балли, А. Сеше выделял в диахронии «борьбу двух антагонистических сил. Одна сила охраняет грамматиче­скую систему и ее традицию, основанную на коллективном соглашении; другая сила вызывает в системе постоянные инновации и адаптации». Подчеркнуто, что эволюция языка обусловлена как внешними, так и внут­ренними, внутрисистемными причинами. Переходя от лингвистики орга­низованной речи к диахронической (как и к синхронической) лингвис­тике, «мы переходим от конкретного к абстрактному». «Так же как невозможно точно зафиксировать языковое состояние во всей его слож­ности, нельзя описать и историю языка, учитывая все бесконечно разно­образные особенности речи... Только лингвистика организованной речи сохраняет непосредственную связь с реальной действительностью».

В речи постоянно происходят изменения, однако не все из них становят­ся фактами диахронической лингвистики. Одни изменения не принимаются коллективом и остаются только в рамках объекта изучения лингвистики организованной речи. Другие факты закрепляются и становятся общезна­чимыми и фиксируются диахронической лингвистикой.

По-иному, чем Ф. де Соссюр, рассматривая отношения между язы­ком и речью в диахронии, А. Сеше в отличие от большинства структура­листов в целом сохранял представление о диахронической лингвистике как о дисциплине, изучающей изолированные факты. Он пишет, что срав­нение языковых состояний «производится не по совокупности всех факто­ров. Оно затрагивает лишь те элементы языка, которые подверглись изме-

В. М. Алпатов

нению». Однако при изменении всей системы в целом и те элементы, ко­торые сами по себе не изменились, могут занять совершенно иное место в системе. И в то же время у А. Сеше вопреки сказанному выше речь идет и о системном подходе в диахронии: «Историк языка, объясняющий из­менения, которые он отметил и определил, должен не только объяснить внешние и внутренние причины рассматриваемого изменения как тако­вые или в связи с той частью языка, в которой они происходят, но и обязан учитывать влияние этого изменения на другие части системы».

А. Сеше считал, что его критика ряда теоретических положений кон­цепции Ф. де Соссюра «помогает лучше понять дух соссюровских идей». Конечно, трудно сказать насколько она соответствовала такому духу. Од­нако подход А. Сеше, пусть не во всех пунктах достаточно разработанный, давал возможность выходить за рамки «языка, рассматриваемого в самом себе и для себя», изучать проблемы не только языковой структуры, но и языкового функционирования.

С сильными оговорками к Женевской школе может быть причислен Сергей Осипович Карцевский (1884—1955), лингвист, имеющий отношение также к Московской и Пражской школам. Он был уроженцем России и начинал обучение в Московском университете, но после революции 1905 г. вследствие участия в революционном движении (эсер) эмигрировал и закан­чивал образование в Женеве, где слушал лекции Ф. де Соссюра и Ш. Балли. В 1917 г. С. О. Карцевский вернулся на родину; именно благодаря ему рус­ские языковеды смогли познакомиться с «Курсом» Ф. де Соссюра вскоре после его выхода. Новая политическая ситуация, однако, заставила его вскоре вторично эмигрировать, хотя и в 20-е гг. он продолжал печататься в СССР. Несколько лет С. О. Карцевский жил в Чехословакии, где активно общался с учеными, которые уже после его отъезда создали Пражский лингвисти­ческий кружок. С середины 20-х гг. и до конца жизни он вновь жил в Женеве. Наиболее известны среди его публикаций две книги 20-х гг. — «Система русского глагола» (1927, на французском языке) и изданный в 1928 г. в Москве «Повторительный курс русского языка». Однако еще больше знаменита его очень короткая, занимающая всего несколько стра­ниц статья «Об асимметричном дуализме лингвистического знака», из­данная в 1929 г. в первом выпуске «Трудов Пражского лингвистического кружка» и включенная в хрестоматию В. А. Звегинцева.

Тема статьи перекликается со словами Ш. Балли о «постоянном разно­гласии между формой знака и его значением, между означающими и означае­мыми». С. Карцевский пишет: «Знак и значение не покрывают друг друга полностью. Их границы не совпадают во всех точках: один и тот же знак имеет несколько функций, одно и то же значение выражается несколькими знаками. Всякий знак является „омонимом" и „синонимом" одновременно».

Отмечено неустранимое противоречие в природе знака: «Если бы знаки были неподвижны и каждый из них выполнял только одну функ­цию, язык стал бы простым собранием этикеток. Но так же невозможно представить себе язык, знаки которого были бы подвижны до такой сте­пени, что они ничего бы не значили за пределами конкретных ситуаций. Из этого следует, что природа лингвистического знака должна быть неиз-

Женевская школа

менной и подвижной одновременно. Призванный приспособиться к кон­кретной ситуации, знак может измениться только частично; и нужно, чтобы благодаря неподвижности другой своей части знак оставался тож­дественным самому себе». В знаковой системе имеются две системы ко­ординат, соответствующие двум сторонам знака; каждый знак оказыва­ется соотносимым с другими знаками по каждой из осей. Важными случаями такой соотнесенности оказываются омонимия и синонимия: «Омонимический ряд является по своей природе скорей психологиче­ским и покоится на ассоциациях. Синонимический ряд имеет скорей логический характер, так как его члены мыслятся как разновидности одного и того же класса явлений».

В статье также затрагивается вопрос о природе слова, которое С. Карцевский в отличие от морфемы относит к «полным» знакам. В нем «имеется два противоположных центра семиологических функций; один группирует вокруг себя формальные значимости, другой — семантические» (ср. идеи Ш. Балли о «синтаксической молекуле», объединяющей «семанте­му» и грамматические актуализаторы). «Формальные значимости» (падеж, число, время и др.) всегда «остаются тождественными самим себе», семан­тическая же его часть во многом меняется в зависимости от конкретной ситуации. Тем самым, сохраняя тождество знака, мы постоянно меняем его значение, что может в каком-то случае привести к появлению омонима, уже слишком далеко отошедшего по значению. С другой стороны, может происходить не только омонимический, но и синонимический сдвиг.

Итак, «обозначающее (звучание) и обозначаемое (функция) постоянно скользят по "наклонной плоскости реальности". Каждое "выходит" из ра­мок, назначенных для него партнером: обозначающее стремится обладать иными функциями, нежели его собственная; обозначаемое стремится к тому, чтобы выразить себя иными средствами, нежели его собственный знак. Они асимметричны; будучи парными, они оказываются в состоянии неустойчивого равновесия». Такое явление названо в статье «асимметричным дуализмом». Именно благодаря ему «лингвистическая система может эволюционировать: "адекватная" позиция знака постоянно перемещается вследствие приспо­собления к требованиям конкретной ситуации». При этом можно отме­тить случаи «адекватного знака» (например, русские повелительные формы типа Молчи!) и случаи асимметрии в ту или иную сторону (см. их синони­мы типа Молчать1 и омонимы типа Смолчи он). Тем самым С. Карцевский фактически выделяет некоторую центральную область распространения того или иного явления и периферию, характеризующуюся сдвигом.

Идеи С. Карцевского, имеющие некоторое сходство с идеями Женев­ской школы, оказали влияние на становление и развитие Пражской шко­лы. Идея «асимметричного дуализма» была развита В. Скаличкой, нашли также развитие и идеи о центре с «адекватной» позицией знака и о пери­ферии.

ЛИТЕРАТУРА

Кузнецов В. Г. Женевская лингвистическая школа. От Соссюра к функ­ционализму. М., 2003.

ГЛОССЕМАТИКА

Одной из ветвей структурализма стала глоссематика, иногда также именуемая копенгагенским структурализмом. Это своеобразное научное направление включало в себя очень небольшое количество лингвистов, тем не менее оно долгое время считалось одним из наиболее влиятельных и авторитетных направлений структурной лингвистики.

Глоссематика сложилась в Дании, которая издавна отличалась вы­соким развитием науки о языке. Эта небольшая страна дала миру немало известных лингвистов: в предыдущих главах упоминались Р. Раек, К. Вернер, В. Томсен, В. Врёндаль; следует сказать и о таком ученом, как Отто Есперсен (1863—1943), автор переведенной на русский язык книги «Философия языка». В 30—50-е гг. лицо датской лингви­стики определялось в первую очередь глоссематикой. Основателем и ведущим представителем этого направления стал один из крупнейших лингвистов первой половины XX в. Луи Ельмслев (1899—1965). Он печатался с 20-х гг., однако основные положения своей теории впервые высказал в серии публикаций, появившихся с 1935 по 1939 г.: несколь­ких статьях и книге «Понятие управления». Активную лингвистиче­скую деятельность Л. Ельмслев продолжал и во время гитлеровской оккупации Дании. Именно тогда появляются работы, содержащие наи­более развернутое изложение идей глоссематики: статья «Язык и речь» (1942) и книга «Основы лингвистической теории» (1943). Итоги разви­тия своей концепции ученый подвел в английском издании последней книги, появившемся в 1953 г. под названием «Пролегомены к теории языка»; более поздние его публикации мало добавили к ней нового. Основные работы Л. Ельмслева переведены на русский язык: «Пролего­мены к теории языка» изданы в 1960 г. в первом выпуске «Нового в лингвистике», а статьи «Язык и речь», «Метод структурного анализа в лингвистике» (1950) и отрывки из «Понятия управления» включены в хрестоматию В. А. Звегинцева.

Идеи глоссематики развивали также ученики Л. Ельмслева X. И. Уль-далль (1907—1957) и Кнут Тогебю (1918—1974). X. И. Ульдаллю при­надлежит попытка создать нечто вроде учебника глоссематики под на­званием «Основы глоссематики», первая часть этой работы также издана по-русски в первом выпуске «Нового в лингвистике». К. Тогебю известен единственным опытом описания конкретного языка (фран­цузского) на основе понятий глоссематики, а также исследованием, свя­занным с определением слова. После смерти упомянутых лингвистов глоссематика как особое направление прекратила существование. В дальнейшем, говоря о глоссематике, мы будем говорить исключительно

Дата добавления: 2014-11-29