Зак. 18 4 страница

Путь слушателя, как указывает Р. Якобсон, проходит от восприни­маемого текста к смыслу; «для воспринимающего речь характерен не­осознанный статистический подход»: пониманию текста способствуют вероятностные характеристики. Говорящий идет обратным путем: от смысла к тексту. Для лингвиста важны оба пути, но недопустимо их смешение: «Так, например, когда лингвист выбирает в качестве исход­ной точки для своего описания и анализа языка кодирование и поэтому отказывается от статистики и теории вероятностей... то он не должен — если он действует последовательно — исключать значение. Значение можно исключить из рассмотрения, лишь встав на точку зрения деко­дирующего (слушающего), для которого значение возникает лишь в ре­зультате процесса декодирования. Для говорящего же значение является чем-то первичным». При этом, конечно, надо помнить, что вся европей­ская (в широком смысле) наука о языке от александрийцев до дескрипти-вистов стояла, как правило, на «точке зрения декодирующего», хотя мало кто исключал из рассмотрения значение; лингвистика, основан­ная на позиции говорящего, существовала к 1959 г. либо на уровне самой общей постановки проблемы (идеи Л. В. Щербы об «активной грамматике»), либо при рассмотрении некоторых отдельных вопросов, например вопроса о причинах языковых изменений, где обращали внима­ние на «лень» именно говорящего. Однако с 60-х гг. моделирование «пути говорящего» получило в лингвистике значительное распространение. В частности, идеи данного выступления Р. Якобсона, несомненно, оказали влияние на создававшуюся в 60—70-е гг. в СССР «модель смысл <=> текст».

В работах Р. Якобсона послевоенных лет отразилось и развитие такого важного направления науки о языке, как лингвистика универса­лий. Рассмотрим его опубликованную в 1963 г. статью «Значение линг­вистических универсалий для языкознания».

Роман Якобсон

Лингвистическая типология создавалась как дисциплина, изучаю­щая различия между языками. Однако дальнейшее развитие языкозна­ния все более подводило исследователей к проблеме общих языковых свойств. Об этом писал Э. Сепир, интересовались этой проблемой и пражцы. Однако в довоенные годы еще не хватало фактического материала, кото­рый стал к концу 50-х — началу 60-х гг. значительно богаче. Системати­ческое изучение общих свойств языков (универсалий) начала группа аме­риканских ученых во главе с Джозефом Гринбергом (1915—2001). В 1961 г. она провела в Гарвардском университете конференцию по универ­салиям, на которой выступил Р. Якобсон. Большинство докладов конфе­ренции издано по-русски в 1970 г. в виде пятого выпуска серии сборников «Новое в лингвистике».

В своем докладе Р. Якобсон отметил, что проблематика универсалий ставилась еще модистами в XIII в., но «лишь сегодня лингвистика имеет в своем распоряжении методологические предпосылки, необходимые для конструирования адекватной универсальной модели». В частности, для фонологии теория дифференциальных признаков как универсальная раз­личительная система дает возможность выявлять не только различия, но и общие свойства языков мира. Универсалии выявлялись не только для фонологии, но и для других ярусов языка, более всего для морфологии и отчасти синтаксиса (прежде всего в области порядка слов), где не было (и нет до сих пор) столь разработанной общей системы описания. В этом случае универсалии выделялись Дж. Гринбергом и др. целиком индук­тивно, на основе просеивания материала по как можно большему числу языков. При этом выделялись безусловные универсалии, не имеющие ис­ключений, и почти-универсалии, в отношении которых зафиксированы отдельные языки, составляющие исключения; те и другие универсалии могут быть неимпликативными (во всех или почти во всех языках суще­ствует некоторое явление) и импликативными (во всех или почти во всех языках если есть одно явление, то есть и другое).

Р. Якобсон указывал, что не следует переоценивать важность разли­чия между безусловными универсалиями и почти-универсалиями: «Ста­тистическое единообразие с вероятностью несколько меньшей, чем едини­ца, не менее важно, чем единообразие, вероятность которого равна единице». Он также подчеркивал значение импликативных универсалий, представ­ляющих собой «более богатый инвентарь» по сравнению с более простыми неимпликативными. Им также отмечено, что импликативные универса­лии часто связаны с противопоставлениями маркированных и немаркиро­ванных членов: если в языке есть маркированный член противопоставле­ния, то есть и немаркированный, но не наоборот.

Р. Якобсон считал, что помимо выделения морфологических, фоноло­гических и пр. универсалий необходимо иметь дело «со всеобщими зако­нами, управляющими отношениями между языковыми единицами раз-

В. М. Алпатов

личных уровней». Он с большим интересом относился к исследованиям Дж. Гринберга, выявлявшего связь между преобладающим в языке поряд­ком слов и закономерностями его морфологической структуры. Р. Якоб­сон выдвигал и еще более общие идеи о закономерностях такого рода: «Если рассмотреть, например, фонему и слово в их единстве, то нетрудно прийти к выводу, что чем меньше число фонем и их комбинаций и чем короче слово (словесная модель) в данном языке, тем выше функциональ­ная нагрузка фонем».

Особенно важна, как указывал Р. Якобсон, связь тех или иных уни­версалий с семантикой. В те годы некоторые из американских исследова­телей универсалий, прежде всего Уриэль Вайнрайх (1926—1967), стреми­лись наряду с другими выделять и семантические универсалии. Речь шла, в частности, об универсальности для всех языков особого класса местоиме­ний как указательных слов, разграничения первого, второго и третьего лиц в том или ином виде (конечно, не обязательно в виде глагольной категории лица) и др. Но и в области грамматических универсалий Дж. Гринберг и др. решительно отказались от свойственного дескрипти-визму принципиального игнорирования языкового значения. Р. Якобсон пишет об этом: «Прав Гринберг, когда он утверждает, что было бы невоз­можно идентифицировать грамматические элементы в языках с различ­ными структурами без обращения к семантическим критериям. Морфо­логическая и синтаксическая типология, как и универсальная грамматика, служащая ее основанием, связана прежде всего с "грамматическими поня­тиями", в терминологии Сепира». Эти понятия (значения числа, времени и т. д.) должны формально выражаться, но такое выражение может быть разнообразным (аффиксация, чередование и т. д.), а понятия составляют базу для сравнения языков и выделения универсалий. Р. Якобсон указы­вал и на необходимость различать в лингвистике универсалий граммати­ческие и лексические значения.

Важна и такая обнаруженная Дж. Гринбергом закономерность, как соответствие порядка следования языковых элементов некоторому есте­ственному порядку вещей. Вернее, как отмечает Р. Якобсон, Дж. Гринберг лишь подтвердил на большом языковом материале то, о чем говорил еще основатель семиотики Ч. Пирс: «Порядок следования языковых элемен­тов соответствует последовательности в физическом опыте или последова­тельности в знании». Это проявляется, в частности, в свойственном почти всем языкам мира в качестве стандартного (доминирующего) порядке «подлежащее — дополнение». Выявлена также тенденция использовать нулевые аффиксы для обозначения немаркированных членов противопос­тавлений, тогда как маркированные члены имеют ненулевое выражение.

Подводя общие итоги развития лингвистики универсалий, Р. Якоб­сон отмечал общее стремление лингвистики 50—60-х гг. к интеграции

Роман Якобсон

ранее независимых друг от друга областей: «Изоляционизм в его различ­ных проявлениях исчезает из языкознания»; «В лингвистике наблюдается переход от традиционного изучения разнообразных языков и языковых семей через систематические типологические обобщения и интегрирова­ние к детализованным исследованиям универсального типа». Лингвисти­ка универсалий связывает между собой не только традиционно обособлен­ные фонологию, морфологию, синтаксис, семантику и т. д., но и лингвистику со смежными науками. В заключение Р. Якобсон заявляет, что «современ­ные лингвисты готовы отбросить апокрифический эпилог, напечатанный крупными буквами издателями „Курса" Соссюра: „Единственным и ис­тинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в са­мом себе и для себя"». Вновь, как и в других статьях, ученый указывает на необходимость сотрудничества с антропологами, психологами, культурове-дами.

Лингвистика универсалий особенно активно развивалась в первые годы после упомянутой конференции, то есть в 60-е гг. Помимо США универсалиями много занимались и в других странах, в том числе в СССР. Это направление представляло собой пример отхода от свойствен­ного раннему структурализму изоляционизма, попытку расширить го­ризонты лингвистики в рамках структурного подхода. В то же время изучение универсалий затруднилось недостаточной разработанностью понятийного аппарата лингвистики, несоизмеримостью многих лингви­стических описаний, отсутствием сколько-нибудь единой системы терми­нов для большинства лингвистических дисциплин (кроме фонологии). Нередко в грамматиках одним термином именуются принципиально разные явления, а разными терминами — однотипные. Все это, конечно, сказывалось на формулировках универсалий. Кроме того, не всегда раз­граничивались два различных класса явлений: общие универсальные свойства человеческого языка и совпадающие свойства конкретных язы­ковых систем. Большинство исследований касалось второго класса яв­лений, хотя иногда рассматривался и первый, например, в работах по сопоставлению языка человека с «языками» животных и другими се­миотическими системами. Менее популярным изучение универсалий стало с конца 60-х гг. в связи с установлением в США почти монополь­ного господства генеративной лингвистики. Временно лингвисты со­средоточились на изучении общих свойств языка в отвлечении от свойств конкретных языковых систем, что снизило интерес к индуктивным обоб­щениям фактов. В 70-е гг. лишь немногие ученые занимались универ­салиями в том смысле, о котором шла речь выше. Однако проблема оста­ется и сейчас стала вновь привлекать внимание.

Другой тенденцией, свойственной позднему структурализму, стало стремление к математизации лингвистики и ее сближению с точными науками. Эта тенденция достигла максимума в конце 50-х — начале

В. М. Алпатов

60-х гг. Во многом она была связана с практическими потребностями. Развитие вычислительной техники, активно начавшееся с 40-х гг. в США, СССР и других странах, поначалу шло без участия лингвистов. Однако вскоре стало ясно, что диалог человека с машиной — не чисто инженер­ная задача; он не может быть обеспечен без сотрудничества специалис­тов разного профиля, в том числе и лингвистов. Это требовало еще боль­шего расширения сотрудничества языковедов с представителями иных наук. Помимо психологов или культуроведов надо было искать общий язык с естественниками и инженерами. На пересечении интересов по­следних с лингвистами развивались новые дисциплины: кибернетика и теория связи. Как всегда чуткий к происходящим в развитии наук процессам, Р. Якобсон посвятил этим проблемам ряд работ, в том числе статью «Лингвистика и теория связи» (1961).

В этой статье Р. Якобсон указывает на многие параллели между лингвистикой и теорией связи. В обоих случаях производятся операции с дискретными единицами. Это относится не только к изучению пись­менного языка, где такие единицы даны заранее, но и к исследованию устного языка, где лингвист оперирует не реальным непрерывным рече­вым потоком, а последовательностями фонем, представляющих собой пучки дискретных дифференциальных признаков. В обоих случаях использу­ются двоичные различительные признаки. В обоих случаях значитель­ную роль играет понятие избыточности. В лингвистике, в частности в фонологии, разграничиваются дифференциальные и избыточные призна­ки, последние характеризуют единицы, но не играют различительной роли. Как указывает Р. Якобсон, разграничение двух типов признаков вполне объективно и между ними всегда можно провести грань; в то же время лингвист не может совсем исключить избыточные признаки из рассмотрения (как не исключает их из рассмотрения и теория связи). В обоих случаях важнейшее значение имеют понятия кода, кодирования и декодирования. И в теории связи, и в лингвистике «код приводит в соот­ветствие обозначение с его обозначаемым и обозначаемое с его обозначе­нием». При кодировании и декодировании происходит преобразование одного вида информации в другой. Под кодированием Р. Якобсон пони­мал процесс преобразования смысла в текст говорящим (пишущим), а под декодированием — процесс обратного преобразования слушающим (читающим). Как и в других работах, в данной статье Р. Якобсон подчер­кивал различия этих процессов. Наконец, в обоих случаях имеется явле­ние, которое в теории связи называется «шумом». Помехи при восприя­тии сообщения могут происходить по разным причинам, в частности из-за различия тех языковых систем, которые лежат в основе сообщения и в основе понимания у слушающего. Р. Якобсон подчеркивал, что пони­мание восприятия как декодирования — не то же самое, что дешифро-вочный подход у крайних дескриптивистов типа 3. Херриса. Наоборот, и

Роман Якобсон

лингвисты, и теоретики связи к моменту появления статьи все в большей степени понимали необходимость учета значения.

Р. Якобсон указывал на области, требующие сотрудничества двух дисциплин. Это не только прикладные исследования, но и ряд вполне теоретических дисциплин: теория перевода, изучение вероятностей тех или иных явлений и даже стиховедение, к которому еще в 20-е гг. при­менил статистические методы советский исследователь Б. В. Томашев-ский (1890—1957).

Особенно важно следующее положение Р. Якобсона: «Обратимый код языка со всеми его переходами от подкода к подкоду и со всеми постоянными изменениями, которые этот код претерпевает, должен быть описан средствами лингвистики и теории связи в результате совместного и внимательного изучения. Понимание динамической синхронии языка, включающей координаты пространства и времени, должно прийти на смену традиционной схеме произвольно ограниченных статичных описа­ний». Здесь мы видим идею использования точных методов для изуче­ния языковой динамики, моделирования деятельности говорящего и слу-щающего, отхода от описания языка как статичной, отделенной от говорящего и слушающего системы. Это перекликается с идеями только начинавшей к 1961 г. свое становление генеративной лингвистики.

Р. Якобсон, начавший свою деятельность как видный представи­тель Пражской школы, в последующей своей деятельности, не отказываясь от многих исследовательских принципов структурализма, вышел за те ограниченные рамки, которые накладывались на лингвистику в после-соссюровскую эпоху. От стремления к обособлению лингвистики, к вы­работке ею собственных исследовательских методов он перешел к доста­точно плодотворным попыткам сблизить науку о языке с различными научными дисциплинами, от нейрофизиологии до теории связи. Никогда не забывая о функциях языка, о его роли в процессе общения, он к концу рвоей деятельности прямо поставил вопрос о необходимости изучения язы­ковой динамики, деятельности говорящего человека. Р. Якобсон не со­здал и вряд ли стремился создать какую-либо законченную лингвисти­ческую теорию. Однако он много сделал для того, чтобы расширить горизонты лингвистики, поставить многие важные вопросы, ответы на которые науке еще предстоит дать.

ЛИТЕРАТУРА

Иванов Вяч. Вс. Лингвистический путь Романа Якобсона // Якобсон Р. Избранные работы. М., 1985.

НОАМ ХОМСКИЙ

В 50-е годы наметился кризис структурной лингвистики, в чем-то сходный с кризисом сравнительно-исторического языкознания в нача­ле XX в. Особенно очевидным он стал в науке США, где господствовал дескриптивизм. Безусловно, расширялся круг исследуемых языков, ста­ли обнаруживаться первые успехи в области автоматизации обработки языковой информации (казавшиеся тогда значительнее, чем они были на самом деле). Однако наметился кризис метода. Детально разрабо­танные процедуры сегментации и дистрибуции бывали полезны на оп­ределенных шагах фонологического и морфологического анализа, но для решения других проблем эти процедуры мало что давали, а альтерна­тив у дескриптивной лингвистики не было.

В такой ситуации, как обычно бывает в подобных случаях, наблю­дались две точки зрения. Одна из них признавала закономерность сло­жившейся ситуации. Впоследствии Н. Хомский в начале книги «Язык и мышление» писал, что и он поначалу так думал: «Будучи студентом, я испытывал чувство тревоги по поводу того факта, что, как казалось, основные проблемы в избранной области были разрешены и единствен­ное, что оставалось, это оттачивать и совершенствовать достаточно яс­ные технические приемы лингвистического анализа и применять их к более широкому языковому материалу». Конечно, далеко не все испы­тывали по этому поводу чувство тревоги. Многих устраивала возмож­ность работать по установившимся стандартам (точно так же и в начале XX в. большинство компаративистов, занятых конкретными реконст­рукциями, просто не видели проблемы в том, что теория перестала раз­виваться). К тому же казалось, что те проблемы, которые еще остава­лись, скоро будут разрешены с помощью начинавших тогда появляться электронно-вычислительных машин.

Однако те лингвисты, у которых сохранялось «чувство тревоги», все более приходили к выводу о необходимости отойти от догм дескриптиви-стского подхода. К числу попыток найти ему альтернативу следует отне­сти и упоминавшуюся в предыдущей главе лингвистику универсалий, и поиски в области синтеза дескриптивизма с идеями Э. Сепира (Ч. Хоккетт, Ю. Найда и др.). Даже столь ортодоксальный дескриптивист, как 3. Хар-рис, стремился расширить традиционную проблематику, перенеся иссле­дования в область синтаксиса, для которой явно было недостаточно правил сегментации и дистрибуции. 3. Харрис начал разрабатывать еще один класс процедур, получивший название трансформаций. Имелось в виду установление по строгим правилам отношений между формально разны­ми синтаксическими конструкциями, имеющими в той или иной степени общее значение (активная конструкция и соответствующая ей пассивная

Ноам Хомский

и т. д.). Такого рода отношения было весьма трудно ийследовать в рамках антименталистского подхода дескриптивизма. И, видимо, не случайно, что именно внутри данного ответвления дескриптивной лингвистики сложи­лась новая научная парадигма.

Ее создателем не только в США, но и за их пределами достаточно единодушно признается американский лингвист Ноам Хомский (Чомски) (р. 1928). Он был учеником 3. Харриса, и первые его работы (по фоноло­гии иврита) выполнялись в рамках дескриптивизма. Затем он вслед за своим учителем начал заниматься проблемой трансформаций и в рамках трансформационной теории выпустил свою первую книгу «Синтаксичес­кие структуры» (1957), после которой сразу получил широкую извест­ность в своей стране и за рубежом (русский перевод издан в 1962 г. во втором выпуске «Нового в лингвистике»). Уже в этой работе, где автор еще не до конца вышел за рамки дескриптивизма, проявились принципи­ально новые идеи. В дальнейшем было принято считать исходной точкой появления генеративной (порождающей) лингвистики именно 1957 г., год выхода в свет «Синтаксических структур».

Принципиально новым было даже не столько обращение к проб­лемам синтаксиса, второстепенным для большинства дескриптивистов, сколько отход от сосредоточения на процедурах описания языка, выдви­жение на первый план проблемы построения общей теории. Как уже говорилось, дескриптивисты считали языковые системы с трудом подда­ющимися общим правилам, универсален для них прежде всего был метод обнаружения этих систем. Не то у Н. Хомского: «Синтаксис — учение о принципах и способах построения предложений. Целью синтаксическо­го исследования данного языка является построение грамматики, кото­рую можно рассматривать как механизм некоторого рода, порождаю­щий предложения этого языка. В более широком плане лингвисты стоят перед проблемой определения глубоких, фундаментальных свойств ус­пешно действующих грамматик. Конечным результатом этих исследо­ваний должна явиться теория лингвистической структуры, в которой описательные механизмы конкретных грамматик представлялись бы и изучались абстрактно, без обращения к конкретным языкам». Начиная с этой ранней работы у Н. Хомского выделяется центральное для него понятие лингвистической теории, объясняющей свойства «языка вооб­ще». Это понятие всегда было основополагающим для Н. Хомского, при том что конкретные свойства теории у него сильно менялись на протя­жении нескольких десятилетий.

В «Синтаксических структурах» теория понималась еще достаточ­но узко: «Под языком мы будем понимать множество (конечное или бесконечное) предложений, каждое из которых имеет конечную длину и построено из конечного множества элементов... Основная проблема лин­гвистического анализа языка состоит в том, чтобы отделить граммати-

■>;

В. М. Алпатов

чески правильные последовательности, которые являются предложения­ми языка Ъ, от грамматически неправильных последовательностей, кото­рые не являются предложениями языка Ь, и исследовать структуру грам­матически правильных последовательностей. Грамматика языка Ъ представляет собой, таким образом, своего рода механизм, порождающий все грамматически правильные последовательности Ь и не порождаю­щий ни одной грамматически неправильной*. Однако при этом уже де­лается важный шаг, резко уводивший концепцию Н. Хомского в сторону от постулатов дескриптивизма: под «грамматически правильными пред­ложениями» понимаются предложения, «приемлемые для природного но­сителя данного языка». Если для 3. Харриса интуиция носителя язы­ка — лишь дополнительный критерий, в принципе нежелательный, но позволяющий сократить время исследования, то Н. Хомский ставит воп­рос иначе: «Для целей настоящего рассмотрения мы можем допустить интуитивное знание грамматически правильных предложений англий­ского языка и затем поставить вопрос: какого рода грамматика способна выполнять работу порождения этих предложений эффективным и яс­ным способом? Мы сталкиваемся, таким образом, с обычной задачей ло­гического анализа некоторого интуитивного понятия, в данном случае — понятия "грамматической правильности в английском языке" и в более широком плане "грамматической правильности" вообще».

Итак, задача грамматики не в процедуре открытия речевых регу-лярностей, а в моделировании деятельности носителя языка. Важно и сосредоточение Н. Хомского на английском языке, сохранившееся и в последующих его работах и составлявшее резкий контраст со стремлени­ем дескриптивистов к охвату все большего числа «экзотических» язы­ков. Речь шла не об интуитивном знании носителя неизвестного или малоизвестного исследователю языка, а об интуиции самого исследовате­ля. Снова лингвист объединялся с информантом, и реабилитировалась интроспекция. Впрочем, Н. Хомский исходил из того, что на первом этапе достаточно довольно грубого выделения «определенного числа яс­ных случаев» несомненных предложений и несомненных «непредложе­ний», а промежуточные случаи должна анализировать сама грамматика. Но, кстати, так обстояло дело и в традиционной лингвистике при выделе­нии слов, частей речи и т. д. На основе интуиции выделяются несомнен­ные слова, которые делятся на несомненные классы, а затем вводятся критерии, позволяющие анализировать не вполне ясные для интуиции случаи (правила слитного и раздельного написания не и ни, трактовка «категорий состояния» по Л. В. Щербе вроде надо и т. д.).

Как подчеркивал Н. Хомский, «множество грамматически правиль­ных предложений не может отождествляться с какой бы то ни было совокупностью высказываний, полученной тем или иным лингвистом в его полевой работе... Грамматика отражает поведение носителя языка,

Ноам Хомский

который на базе своего конечного и случайного языкового опыта в состо­янии произвести и понять бесконечное число новых предложений». В число грамматически правильных должны попасть не только предложе­ния, реально никогда не произносившиеся, но и вообще странные с точки зрения их семантики, хотя не нарушающие грамматические правила пред­ложения. Н. Хомский приводит знаменитый пример Со1оиг1е55 §гееп 1<3еа$ з1еер Шпоизгу «Бесцветные зеленые идеи спят яростно». Если же изме­нить порядок слов Рипоиз1у з1еер 1с1еаз §гееп со1оиг1е55, то мы получим столь же бессмысленное, но грамматически неправильное предложение с нару­шенными правилами словопорядка. Следовательно, для выявления грам­матической правильности статистические критерии непригодны. Нуж­ны структурные критерии, вводимые, согласно Н. Хомскому, через формальное правило.

В «Синтаксических структурах» Н. Хомский еще исходил из идеи об автономности синтаксиса и его независимости от семантики, следуя за 3. Харрисом. Позднее он пересмотрел это положение.

Новый этап развития концепции Н. Хомского связан с книгами «Аспекты теории синтаксиса» (1965) и «Язык и мышление» (1968). В 1972 г. обе они были изданы по-русски. Первая книга — последователь­ное изложение порождающей модели, во второй Н. Хомский, почти не пользуясь формальным аппаратом, рассуждает о содержательной сторо­не своей теории.

Основная цель теории формулируется в «Аспектах теории синтакси­са» примерно так же, как в более ранней книге: «Работа посвящена син­таксическому компоненту порождающей грамматики, а именно правилам, которые определяют правильно построенные цепочки минимальных син­таксически функционирующих единиц... и приписывают различного рода структурную информацию как этим цепочкам, так и цепочкам, которые отклоняются от правильности в определенных отношениях». Но при этом Н. Хомский, по-прежнему претендуя на построение модели деятельности реального носителя языка, уточняет свое понимание этой деятельности, вводя важные понятия компетенции (сотре1епсе) и употребления (регйэппапсе).

Н. Хомский указывает: «Лингвистическая теория имеет дело, в первую очередь, с идеальным говорящим-слушающим, существующим в совершенно однородной речевой общности, который знает свой язык в совершенстве и не зависит от таких грамматически несущественных условий, как ограничения памяти, рассеянность, перемена внимания и интереса, ошибки (случайные или закономерные) в применении своего знания языка при его реальном употреблении. Мне представляется, что именно такова была позиция основателей современной общей лингви­стики, и для ее пересмотра не было предложено никаких убедительных оснований...

В. М. Алпатов

Мы проводим фундаментальное различие между компетенцией (знанием своего языка говорящим-слушающим) и употреблением (реальным использованием языка в конкретных ситуациях). Только в идеализированном случае, описанном в предыдущем абзаце, употребле­ние является непосредственным отражением компетенции. В действи­тельности же оно не может непосредственно отражать компетенцию. Запись естественной речи показывает, сколь многочисленны в ней об­молвки, отклонения от правил, изменения плана в середине высказыва­ния и т. п. Задачей лингвиста, как и ребенка, овладевающего языком, является выявить из данных употребления лежащую в их основе систе­му правил, которой овладел говорящий-слушающий и которую он ис­пользует в реальном употреблении... Грамматика языка стремится к тому, чтобы быть описанием компетенции, присущей идеальному гово­рящему-слушающему».

Разграничение компетенции и употребления имеет определенное сход­ство с восходящим к Ф. де Соссюру разграничениям языка и речи. И структурная лингвистика занималась выявлением «системы правил» из «данных употребления». Однако Н. Хомский, не отрицая такого сход­ства, указывает, что компетенция — не то же самое, что язык в соссюров-ском смысле: если последний — «только систематический инвентарь единиц» (точнее, единиц и отношений между ними), то компетенция ди­намична и представляет собой «систему порождающих процессов». Если структурная лингвистика с той или иной степенью последовательности отвлекалась от ментализма, то теория, отстаиваемая Н. Хомским, полу­чившая в истории науки название порождающей (генеративной), «явля­ется менталистской, так как она занимается обнаружением психической реальности, лежащей в основе реального поведения».

Как указывает Н. Хомский, «полностью адекватная грамматика дол­жна приписывать каждому из бесконечной последовательности предложе­ний структурное описание, показывающее, как это предложение понимает­ся идеальным говорящим-слушающим. Это традиционная проблема описательной лингвистики, и традиционные грамматики дают изобилие информации, имеющей отношение к структурным описаниям предложе­ний. Однако при всей их очевидной ценности эти традиционные грамма­тики неполны в том отношении, что они оставляют невыраженными мно­гие основные регулярности языка, для которого они созданы. Этот факт особенно ясен на уровне синтаксиса, где ни одна традиционная или струк­турная грамматика не идет далее классификации частных примеров и не доходит до стадии формулирования порождающих правил в сколько-ни­будь значительном масштабе». Итак, нужно сохранить традиционный подход, связанный с разъяснением языковой интуиции, однако он должен быть дополнен формальным, заимствованным из математики аппаратом, позволяющим выявить строгие синтаксические правила.

Дата добавления: 2014-11-29