Пластическая хирургия 2 страница

Третий холостяк оказался парнем, следующим принци­пу: «сиди и помалкивай, пусть думают, что ты скромный, но очень умный; откроешь рот — тебя сразу раскусят». Я, как дура, целый час распиналась перед ним, демонстри­руя свое красноречие (лично я не боюсь, что подумают люди о моем воспитании), и только потом он решился раскрыть рот.

— Не могу сказать, чтоб я был большим поклонником (тут следует название предмета, который я изучала в уни­верситете).

Одна фраза, несколько слов — и полностью ликвидиро­вана целая академическая дисциплина. Ну ладно, ну хоро­шо, я не очень трясусь над такими вещами. Дальше мы перешли на музыку, предмет, который вызвал у него не­сколько большее оживление.

— Я слушаю все, кроме кантри. И вообще не люблю ковбойскую тему.

Что я слышу? Жить без Долли? Без Пэтси? Без Флаинг Буррито Бразерс? Вообще-то все знают, что современные поделки Нэшвила ужасающе скучны и однообразны, но не сбрасывать же со счетов то, что любит сам Вилко или Лэмчоп? Если перефразировать эту исполнительницу пе­сен кантри, я что, для этого брила себе ноги, что ли?

jeudi, le 12 fevrier

Ехала в такси и дремала. У меня был такой день, когда проснешься вся усталая и разбитая и все идет напереко­сяк. Зазвенел телефон.

—Дорогая, надеюсь, у тебя все хорошо. — Это началь­ница. Заботится. Я совсем забыла позвонить ей, как рас­сталась с клиентом.

—Ой, простите, да, все нормально. — Такси мчалось в темноте куда-то в северную часть города, улицы были пу­сты и тихи. — Все прошло хорошо, очень милый джентль­мен.

—Всегда ты говоришь, что все хорошо и все они у тебя милые. Но в этот раз слышно по голосу, что ты довольна.

—Довольна? Ну да, полагаю, что да. Не могу сказать, что я недовольна. — Мужик мне попался похожий на тролля, но ей это знать неинтересно.

—Это потому, что тебе еще ни разу на работе не встре­чались агрессивные клиенты.

Я рассмеялась. По сравнению с тем, что встречается в повседневной жизни и в обычных отношениях, все эти люди — совершенные киски, такие киски, которых погла­дишь по головке — они и замурлычут от удовольствия. Даже когда я чугь не сплю и мне лень что-либо делать, у меня все получается как надо, ситуация у меня всегда под кон­тролем — по крайней мере, так было до сих пор.

— Думаю, это все потому, что вы обо мне заботитесь, не даете мне агрессивных, — сказала я.

Потом приехала домой — и спать. На всякий случай су­нула мобильник под подушку — ждала еще одного звонка. Он и зазвонил около полуночи.

— Дорогая, ты еще не легла? Ты в состоянии выполнить еще один заказ?

— М-м-м-м...

— Ну хорошо, поспи немножко, ничего страшного. Всего доброго, дорогая.

vendredi, le 13 fevrier

Обычно я всегда стараюсь быть положительного мне­ния о своих клиентах — как о воде, так сказать, какого можно быть мнения, если она смывает с нас мыло вместе с грязью, ведь это довольно приятно: я смотрю на них, как на корабли, проходящие мимо в ночи и скрывающи­еся в неизвестности. Если, например, кто-нибудь из этих людей до сих пор находится под обаянием чар какой­нибудь своей школьной учительницы образца 1978 года или требует, чтоб я в голом виде почитала ему вслух газету каким-нибудь порнографическим, блядским голосом с придыханиями и завываниями, в то время как он вообра­жает, что дрючит раком Фиону Брюс, я стискиваю зубы, смиряю себя и покорно исполняю. Но некоторые вещи переходят всякие границы. А кое от чего просто мурашки пробегают, как вспомню.

Например, мой вчерашний визит в гостиницу, как вспом­ню, «полуденное развлечение тролля» так сказать. У тебя что, дорогой товарищ, вообще нет никакого вкуса?

samedi, le 14 fevrier

Но, конечно, начальница неправа. Я не так уж всем довольна и счастлива.

Настал благословенный день, когда соединяются души, когда мы чествуем годовщину усекновения головы христианского святого человека, одаривая друг друга всякой дешевкой, цены на которую в это время подскакивают втрое.

С глупостью и очевидным жульничеством, цветущим махровым цветом в День святого Валентина, трудно сми­риться: но даже я подпадаю под его обаяние. И не просто потому, что я одинока, хотя формально я вовсе не одино­ка—в Лондоне невозможно остаться одному — друзей у меня полно и работы тоже достаточно. Нет, меня больше всего раздражает самодовольный вид этих выставляющих напоказ свои телячьи нежности парочек.

Я вовсе не завидую тем, кому хорошо. Я даже могу улыбаться, глядя, как в вагоне метро сидят в обнимку юные влюбленные, в то время как беременные женщины и престарелые солидные дамы вынуждены стоять. Я от всего сердца ничего не имею против, если кто-то в этот день щедро расточает свою любовь и нежность своим любимым, ради бога, на здоровье.

Но что меня действительно бесит, так это совершенная беззастенчивость всех этих маникюрщиц, парикмахерш и продавцов в отделах дамского белья. Я делаю все, чтоб кожа моя была гладкой, как у ребенка, и прикрытой шел­ком во всякое время года, и что же получаю в награду? Ничего. Впрочем, можно побаловать себя курортом с минеральными водами на выходных.

Гм. Думаю, я заслуживаю кое-чего получше. Конечно, с экономической точки зрения и по уровню организации жизни День святого Валентина может быть приравнен к Рождеству, но ведь надо же как-то подсластить этот день людишкам, которые держат тебя на плаву весть остальной год.

Попыталась обсудить этот вопрос во время сеанса с теткой из салона по выведению растительности, но моя логика никак ее не впечатлила.

dimanche, le 15 fevrier

В этот выходной от нечего делать я отправилась в гости, навестить маму Н. Она прекрасная женщина, крепкая как в умственном, так и в телесном отношении, недавно овдо­вевшая. Мне показалось уместным провести День святого Валентина с человеком, отношение которого к мужчинам укладывается в формулу: «Не волнуйся, дорогая, рано или поздно ты найдешь себе достойного человека, все они все равно не стоят твоего мизинца».

В настоящее время она подумывает, не продать ли ей фамильный дом, потому что все ее дети уже выросли и она осталась совсем одна.

—Здесь теперь кажется так пусто, — осторожно сказала я. Разговаривая с людьми старшего поколения, всегда мож­но ляпнуть что-нибудь не то, поэтому приходится быть осторожной.

—Вовсе нет, — живо отозвалась она. — Видите ли, ми­лочка, здесь у меня живут маленькие привидения.

—Ну конечно, — поспешила сказать я. Вот старая ворона!

Потом мы пошли прогуляться по ее кварталу. Располо­женный в заброшенной местности к северу от Лондона, этот район никогда не считался фешенебельным, здесь все еще существует мясная лавка (в которой, правда, давно уже не продают гурманам домашней свиной колбасы, за­правленной кориандром), а пабы все еще содержатся ис­ключительно местными жителями и посещаются, главным образом, ими же, здесь не вешают туристам лапшу на уши про то, какое у них все аутентичное и оригинальное. Здесь местные жители все еще катаются на автомобилях нормального размера, а не на бегемотах-лендроверах, или вообще пользуются общественным транспортом, что не может не шокировать. Короче, деревня, что с них взять. И поэтому мне они кажутся очень милыми.

Мы заскочили в магазинчик поблизости, купили сэндви­чей и газету. Я захотела взять и крохотных пирожных в булочной, покрытых розовой глазурованной корочкой с маленьким пластмассовым сердечком сверху. Потом мы отправились дальше и дошли до самого кладбища. Погода была так себе: пасмурное небо, ветер, хотя кое-где были и голубые просветы. Мама Н. тяжело опустилась на камен­ную скамью рядом с каким-то надгробным памятником.

— Ну, давай, прочитай-ка мне, детка, что там написано. Я стала читать. Похоронена семья: отец, мать и четверо

девочек. Их имена, даты рождения и смерти вырезаны на камне затейливым шрифтом Викторианской эпохи.

— Ты что-нибудь такое заметила? — спросила она.

—Только то, что они все умерли в один день. Какой-нибудь несчастный случай?

—Пожар, — сказала она. — В том самом доме, где живу теперь я.

Неподалеку остановилась какая-то седая дама, прогули­вающая терьера. Она помахала рукой маме Н., в то время как ее собачка бесчестила вечную память какого-то уве­шанного медалями военного.

—Они в это время все спали.

—Не может быть!

И перед глазами у меня встала страшная картина: кро­ватки, в которых спят маленькие девочки, накрытые оде­яльцами, во фланелевых пижамках, а все кругом охвачено ярким пламенем. Страшная судьба, которая нам, вероят­но, не грозит с нашим центральным отоплением и огне­упорной мебелью. Такое теперь происходит, только когда какой-нибудь обанкротившийся папаша вдруг съезжает с катушек и губит всю свою семью.

—Когда завтра проснешься, спустись на кухню и поню­хай, не пахнет ли дымом?

—А вдруг это будут просто подгоревшие тосты, кото­рые вы готовите к завтраку? — улыбнулась я.

—Нет-нет, — сказала она. — Тут живут четыре маленьких привидения, они умерли, так и не проснувшись.

Мы отправились обратно домой и, вернувшись, читали газету и ели наши сэндвичи. Я послала Н. текстовое сооб­щение о том, что прекрасно провожу время с его мате­рью, а сама в глубине души сильно опасалась, что у меня не получится ночью заснуть. При каждом шорохе или скрипе, каждом порыве ветра за окном мне казалось, что где-то что-то уже горит, и каждые пять минут я вскакивала с постели — мне все время мерещился запах дыма.

Когда я проснулась и спустилась на кухню, дымом там совсем не пахло. В мобильнике меня дожидался текст: «Хорошо провести выходные. Не слушай, когда она рас­сказывает про привидения. Н.»

lundi, к 16 fevrier

Утром сушила волосы — раздался стук в дверь. Откры­ваю: стоит один из моих рабочих, а в руке бледная роза.

—Э-э-э... м-м-м, — сказал он, и это начало было просто очаровательно.

—Это мне? — спросила я.

Вообще-то мы договаривались, что они к этому време­ни с ремонтом уже закончат, но тут возникли проблемы с новой посудомоечной машиной. В чем именно было дело, они не сказали, видно, им глубоко отвратительна сама мысль огорчить столь нежную и чувствительную особу, как я. А может, просто не в состоянии были выразить суть этих проблем словами. Каждое утро перед началом работы они долго распивали у меня чаи, а стоило мне робко заикнуться о сроках окончания ремонта, они начи­нали что-то путано мне разъяснять, из чего мне станови­лось ясно одно: я ничего не понимаю в ремонте. А вооб­ще, мол, барышня, скоро, главное, не волнуйтесь. Я уже почти привыкла к такому образу жизни. И если кто-то из моих рабочих решит остаться со мной навсегда, я не уве­рена, что смогу убедить его отказаться от этой идеи, разве что сославшись на то, что в доме чай кончился.

—Как мило с вашей стороны.

—Это не с моей стороны, — заявил он. — Это... то есть, я хочу сказать... это не от меня, это один человек попро­сил меня передать вам.

—Очень приятно. А записка была?

—Я не видел.

—А от кого, вы говорите, эта роза?

—Сам не знаю. — Он минуту подумал, скребя подборо­док и хрустя целлофановой оберткой, в которую была завернута роза. — Вроде, какой-то парень...

—А как он выглядел?

—Да так, среднего роста, вроде...

Приятно сознавать, что все эти их невнятные описания и толкования предпринимаются не только с целью сохра­нить для себя привилегию каждое угро пить мой чай. Хотела было распросить водопроводчика поподробнее, например, заметил ли он, как пришел мой тайный возды­хатель, пешком или приехал на машине, но поняла, что в ответ получу такую же невнятицу и чушь.

— Ну, что ж, спасибо, как говорится, за доставку, — сказа­ла я и отправилась ставить цветок в воду. Слесарь повернул­ся и потопал к своему фургону. Я заметила, что на целлофа­не была наклейка ближайшего цветочного магазинчика, так что и здесь никаких намеков, кто это мог быть. Учитывая наплыв покупателей на этой неделе, боюсь, что продавцы вряд ли запомнили, кто покупал у них этот цветок.

mardi, le 17jevrier

Французский я изучала шесть лет, до 1992 года. И осо­быми успехами похвастаться не могла. В школе мы ниче­го интересного не читали. У меня была подруга из Кана­ды, звали ее Франсуаза, которая сообщила мне, что очень «сексуально» пишет Маргерит Дюрас. Тогда я купила са­мую маленькую из всех продающихся ее книжонок, чтоб читать по-французски: с этим языком у меня было совсем плохо, и переводить ту муру, которую нам давали в шко­ле, мне надоело до чертиков. Книжка называлась «L'Amant», то есть «Любовник».

Заниматься переводами — все равно что в домашних условиях делать макароны. Сначала, поскольку ты ничего как следует не знаешь, покупаешь все, что тебе предлага­ют. Аудиокниги Гюнтера Грасса в исполнении Кейта Хар-риса? Конечно. Комиксы по мотивам «Илиады»? Еще бы. Но чем больше входишь во вкус, читая книги в оригина­ле, тем более становишься требовательной. Сначала пробу­ешь перевести что-нибудь простенькое, вооружившись лишь несколькими основными обиходными фразами, — и ви­дишь, что результат не так уж плох. Твои друзья пораже­ны. По правде говоря, ты тоже. Ты прикладываешь не­много больше времени и усилий, и отдача только положи­тельная. Наконец напрягаешь все свои силенки, берешься за «Оксфордскую классическую грамматику» и — переста­ешь быть женщиной, превращаешься в переводческий авто­мат. Покупаешь массы дополнительных книжек, руководств и прочее, вступаешь в кружок переводчиков и смотришь только те программы по телевизору, которые продвигают тебя в твоем искусстве. Потом до тебя доходит, что твое увлечение пожирает массу времени, и, хуже того, твои друзья теперь считают тебя занудой и книжным червем, что с тобой можно говорить только о таких скучных ве­щах, как чтение какого-нибудь Гессе на языке оригинала, то есть по-немецки. Ты пытаешься не обращать внима­ния. Дальше — хуже. Тот, кто не спохватывается вовремя, заканчивает тем, что начинает заниматься этим професси­онально или же скоро становится человеком, который портит всякую вечеринку.

Но даже когда ты махнешь рукой на стряпанье само­пальных макарон, то есть в моем случае — попытки псре­водить с французского на английский, у тебя достаточно ума и знания, чтобы понять, что ты только испортила то, что раньше доставляло тебе удовольствие. И ты больше никогда не получишь удовольствие от «просто» тарелки макарон, от «просто» чтения хорошей книги. И совсем уж будет невкусно, когда перевод причесан, приведен в долж­ный вид, отредактирован так, чтобы не оскорбить строгий вкус западноевропейского читателя, и засунут в картон­ный переплет. Итак, я купила «Любовника» по-французс­ки, чтобы посмотреть, смогу ли я читать этот шедевр. К тому же он оказался единственной книгой, на обложке которой не красовалась реклама снятого по ней фильма. Ничто не отвращает меня столь быстро от желания взять в руки книгу, как страшные слова на задней стороне об­ложки: «По этой книге снят потрясающий кинофильм».

Ну вот, я начала ее читать. Вначале книга мне не понра­вилась — ничего такого сексуального в ней не оказалось. Целый десяток с лишним страниц автор описывает шел­ковое платье и шляпу героини, а также азиатскую жару. Героиня — девушка, ну примерно, как я — немного инфан­тильная, с густой и тяжелой копной волос, тонкая, изящ­ная и странная. Должно быть, Франсуаза мне все наврала. Тогда, больше десяти лет назад, я была уверена, что если кто-то хоть немножко похож на меня, то он уж точно не может быть сексуальным. Но я продолжала читать, наде­ясь через несколько страниц увидеть, в чем там дело, хотя необходимость постоянно залезать в словари и в грамма­тику, чтобы понять искусные и темные обороты писатель­ницы, мешала мне найти ответ.

А потом меня ждал сюрприз. К концу книги — не стану пересказывать его, потому что в моем пересказе все поте­ряется и выйдет не так (хотя сама концовка не явилась для меня неожиданностью), — я вдруг поймала себя на том, что плачу. Удивительно вот что: события, в которых я совсем не участвовала, придуманные, растопили мне серд­це. Вот так я поняла, что способна на глубокие чувства.

Время от времени я перечитываю эту книгу. Особенно когда мне очень одиноко. И концовка всегда приходит стре­мительно и внезапно, и всегда действует на меня одинаково.

mercredi, le 18 fevrier

Когда-то мне было легко и просто покупать вещи, кото­рых слегка стыдишься, и потом прятать их среди осталь­ных покупок. Конечно, это не столько хитрая уловка, сколь­ко подчинение общественным условностям. Всякий про­давец прекрасно знает, для чего тебе сильнодействующий дезодорант, который ты закапываешь в кучу апельсинов, но ведь не очень прилично обращать внимание на един­ственный, бросающийся в глаза предмет среди остальных во всех отношениях неприметных бакалейных товаров. Да и все мы люди, в конце концов, у каждого есть биоло­гические отправления.

А с другой стороны, набери сразу целую кучу этих ве­щей — и станешь предметом насмешек. Тот, кто видел бы мой обычный улов косметики, мог бы заподозрить, что я покупаю это для, как минимум, шести транссексуалов только что перенесших операцию. Так что я обычно хожу в разные аптеки: в одну за обычными средствами, а в другую за всем остальным.

Вот список покупок в первой аптеке:

Шампунь Зубная паста Соль для ванны

Огуречный гель-маска Пемза

Самое страшное, что ты всегда можешь услышать от продавца, сочувственный комментарий, типа: «О-о-о, ре­шили сделать себе масочку? Решили себя немножко поба­ловать?»

А вот что я сегодня покупаю во второй аптеке: Тампоны

Вагинальный пессарий Презервативы

Мятные леденцы без сахара от дурного запаха изо рта Смазку

Салфетки, применяемые после удаления волосяного

покрова с помощью воска Автозагар Бритвенные лезвия

Цитрат калиевой соли в гранулах (против воспале­ния мочевого пузыря).

Здесь комментарий равнодушной продавщицы прозву­чал примерно так: «Чтоб не пахло изо рта, есть хорошие средства в другом отделе, в самом конце, если вам это интересно».

Вот сучка.

jeudi, le 19 fevrier

Мои мастера приступили к решению очень неприятной проблемы, связанной с морозильной камерой. Проблема эта застала меня врасплох, и не просто потому, что я не осмеливалась и мечтать, что они компетентны в области таких сложных устройств, как холодильники, но, скорее, потому что я и понятия не имела, что у меня что-то не так с моим морозильником.

—Что это там за звук такой, слышите? — спросил один из них вчера днем, отвлекшись от вдумчивого изучения трещины на кафельной плитке (спешу добавить, причиной этой трещины был, к несчастью, он сам, случайно, конеч­но, во время установки новой посудомоечной машины и в то самое время, когда одна из моих пышнотелых соседок решила заняться ежедневным бегом на месте).

—Не знаю, — ответила я, оторвавшись от газеты. — Ско­рей всего, морозильник. Я выросла вместе с этим перио­дически возникающим и замолкающим звуком, он дей­ствовал на меня так, словно в квартире поселился жизне­радостный сверчок, я привыкла к нему и звук его находила даже каким-то уютным и успокаивающим.

Он открыл дверцу морозилки.

— Господи, да что же это... когда в последний раз вы ее размораживали?

Размораживала? А разве он не сам размораживается, если его оставить на достаточно долгое время, как старые галоши в чулане — «пусть полежат, когда-нибудь да пригодятся»?

— Мне кажется, я его вообще никогда в жизни не раз­мораживала.

Он внимательно обследовал внутренний ландшафт мо­розилки, напоминающий снежную пустыню, в которой лежали покрытые иголками инея буханка хлеба и несколь­ко бутылок водки, похожих на древнеегипетские мумии.

— Вы хоть понимаете, что нарастающий здесь лед дела­ет ее негерметичной?

Чего-чего?

— Что вы сказали?

— Дверка плохо закрывается. И этот звук означает, что морозилка постоянно пытается компенсировать утечку воздуха, который просачивается через щель.

Да нет, постоянный сквозняк у меня на кухне совсем не поэтому.

— Надеюсь, это не означает, что я должна покупать но­вую морозильную камеру?

— Нет, не означает.

— И я надеюсь, что разморозка холодильников — это часть вашей работы.

— Нет, не часть.

Очень жаль, что квартирная хозяйка не гарантирует за­мену бытовых приборов. Надо обязательно повниматель­ней почитать контракт, когда придет время его возобнов­лять. Так вот, вооружившись полотенцами, ножом и тази­ком, словом, всем, что оказалось под рукой, я предприняла атаку на ледяные торосы, покрывшие внутренность моей морозилки, как какой-нибудь бесстрашный полярный ис­следователь или сумасшедший маньяк из ближайшего при­города с кайлом в руках, в то время как мастер на все руки распивал мои чаи, с видимым удовольствием заедая всякими сладостями и вкусностями и почитывая самые пикантные материалы в самой известной в стране газете. А кафельная плитка как была вся в трещинах, так и оста­лась.

vendredi, к 20 fevrier

А-2 приобрел себе каучуковую любовницу и теперь столь доволен и счастлив со своим идолом, что стал проявлять активную заботу и о моем благополучии. Я делаю все, что могу, чтобы не сказать ему прямо, что если то, что он хочет предложить мне, пахнет взрывом на фабрике рези­новых изделий, то я пас, большое спасибо.

Мы встретились за чашечкой кофе, чтобы заодно по­смотреть, кто у нас в городе красивый мужчина. Или, скорее, это он хотел поискать для меня какого-нибудь красавчика, а я делала все от меня зависящее, чтобы не допустить с его стороны низкого сводничества.

— Посмотри мне через левое плечо, — шипит А-2, и я послушно смотрю ему через левое плечо.—Да не смотри ты на него прямо в упор Просто взгляни и отвернись.

Что происходит? Где мы находимся? Детский сад, что ли? Хочешь меня поцеловать? Поставь галочку «да» или «нет».

—Ты теперь похож на мою маму, — фыркнула я. — Да и вообще, он совсем маленького роста.

—Да откуда ты знаешь? Он же сидит.

—Ну, уж тут поверь моему опыту, у меня глаз наме­танный.

На нем голубая рубашка, застегнутая на все пуговицы и заправленная в штаны, подтянутые на поясе слишком высоко.

—И вообще, у него такое лицо, будто он ничего, кроме романов Патрика О'Брайана не читает.

—Перестань надо мной издеваться. — А-2 явно за свои­ми каучуковыми деревьями не видит леса. — И к тому же нельзя ведь отвергать человека оттого только, что у него другие вкусы, нет, даже не за вкусы, а всего лишь за пред­положения о его вкусах.

—Отвергала, отвергаю и буду отвергать.

Через несколько минут, когда мы уже перешли к шо­коладному мороженому, он высмотрел еще одного кра­савца.

— Посмотри, слева от тебя. Высокий. Читает.

Гляжу. Ну да, похоже, ноги у него под столом длинню­щие, как только умещаются. Читает какой-то роман, пого­дите-ка, ну да, «Реквием по мечте».

— Ничего, — задумчиво ответила я. Но постойте-ка... нет. — Отставить, он курит, так что не пойдет.

— Но раньше ведь у тебя были парни, которые курят.

—Что было, то прошло. А если уж иметь дорогое и бесполезное хобби, я бы предпочла, чтобы это были лыжи. Или еще лучше, желание покупать и дарить мне дорогие безделушки.

—Если ты и дальше будешь так себя вести, к старости точно останешься одна.

И это говорит человек, который однажды мне жаловался: когда ему было двадцать три, он целых полгода ни с кем не спал и поэтому считал, что жизнь его кончена. Это говорит человек, который до сих пор вожделеет к своей первой возлюбленной, которую не видел с семнадцатилетнего воз­раста. С такими друзьями — кому нужны родственники?

Я насмешливо улыбнулась.

То есть период престарелой умудренности у меня уже миновал? и кроме того, тебе не стоит забывать, мой по­крытый тальком дружок, все мы умираем в одиночку.

samedi, le 21 fevrier

У меня клиент, с которым я уже дважды встречалась. Мркественное лицо, широкие скулы, прозрачные, водяни­стые глаза и ресницы, которым позавидует любая красави­ца. Шикарный мужчина, настоящий красавец, мужествен­ный, благородный. Умный. Мы говорим про книги, он работает каким-то там инженером и терпеть не может свою работу, и мы разговариваем про театр, про фильмы.

Я в восторге от Бена Кинсли, Энтони Шера. Он снисхо­дительно улыбается. Понятия не имею, почему он не же­нат. Может, ему просто нравится быть одному?

Я вышла из дома и пошла в сторону реки, надеясь пой­мать такси. На пути к стоянке проходила мимо станции метро, где сидел какой-то безногий и просил милостыню.

— Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убо­гому, — скулил он тоненьким голосом.

Я почувствовала, как по бедру у меня с внутренней стороны побежала вниз капелька пота. Потом капелька докатилась до того места, где начинается чулок, и впита­лась в него, растворилась. Через минуту безногий снова затянул свою песню.

— Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убо­гому.

Голос его пел уныло и скучно, то есть он не просто произносил слова, он действительно выпевал их, стараясь попасть в ритм шагов проходящих мимо прохожих.

— Подайте инвалиду безногому, подайте инвалиду убо­гому.

На стоянке такси несколько минут не было ни одной машины, и образовалась очередь. Ко мне подошел какой-то кругленький низенький человечек с битком набитыми пластиковыми пакетами в руках.

— Принимаете ли вы Иисуса как Господа вашего? — спро­сил он. Голос его звучал как-то рефлекторно, словно гово­рил не живой человек, а автомат, и сама фраза казалась почти бессмысленной, как будто он говорил это вместо «здрасьте».

— Извините, нет, я еврейка, — ответила я.

Этот шаблонный ответ для меня имеет, скорее, культур­ный, нежели религиозный смысл, но его вполне достаточ­но, чтобы отгонять этих сумасшедших, как назойливых мух.

Он сочувственно кивнул. Глаза его так и не поднялись выше уровня моего плеча.

-Евреи хотели себе царя, и Бог дал им царя, но он был, понимаете, одержим маниакальной депрессией и пред­почел удалиться, он скрылся в густом кустарнике и оттуда кричал на свой народ.

-Что и говорить, не очень-то хороший царь, так себе царишка, — сказала я.

-Я замерзну, пока буду стоять там на мосту, — сказал он и, подхватив свои сумки, потопал прочь.

dimanche, к 22 fevrier

Вот что получила я за сегодняшний день:

1 фунт стерлингов сдачи (с двух фунтов в автобусе) Пару белых носков (в спортзале, где я их забыла в

прошлый раз) Предупреждение об опасности (от друга) Серебряный браслет с янтарем (от клиента) Пять штук этих странно ярких, какого-то колдовско­го цвета маргариток (от одного воздыхателя, с которого я не беру ни пенни) Счет от мастеров-сантехников (разве вручить его мне

должен не их начальник?) Странные взгляды от водителя такси (он что, обо

всем догадался?) Простуду

Итак, хваленый и модернизированный общественный транспорт (см. первый пункт этого списка) оказался вполне «общественным», там все общее, даже микробы. Ну да ладно, зато теперь у меня есть время, в самый раз, чтобы посидеть с какой-нибудь хорошей книжкой и потребовать от своих друзей и близких принести по­больше блинов.

lundi, к 23 fevrier

Таинственная машина снова вернулась. Не хочу смот­реть в ту сторону, но не могу удержаться и постоянно смотрю только туда. Вряд ли у меня началась паранойя, но лучше на всякий слугчай закрыться на все замки. И эти лихие мастера-водопроводчики как-то странно на меня смотрят. Я всерьез подумываю потратить деньги на ка­кой-нибудь экстравагантный парик и темные очки в пол­лица, и не только для того, чтоб изменить поднадоев­шую внешность.

Во всех других отношениях мне сегодня немного луч­ше, большое спасибо.

mardi, к 24 fevrier

Он: У вас, м-м-м... Я не совсем уверен...

Я (глядя через плечо на мужчину, который стоит у меня за спиной на коленях): Что-нибудь там не так, сладенький мой?

— Там у вас... э-э-э... Я, право, даже не знаю, как вам сказать...

Меня вдруг охватывает тревога: что такое? Порез от бритвы? Пучок невыбритых волос? Тампон недельной дав­ности? Может, начал расти хвост?

—Ла?

—У вас тут синяки на бедрах.

—Ах, вон оно что! Это означает, миленький мой, что вы — далеко не первый мужчина, который решительно сту­пил на эту дорогу и топчет ее тяжелыми сапогами. Вам понятно? Можно сделать все по-другому, хотите?

—Ну да, вообще-то, и в самом деле, — пролепетал он, и член его стал еще тверже и как-то, если можно так выра­зиться, еще настырней. — Вы могли бы мне рассказать как-нибудь, как другие это делали.

mercredi, le 25 fevrier

А-1 отмечает день рождения, очередную веху на своем жизненном пути. Его подружка заранее все устроила: зака­зала столик в одном дорогущем индийском ресторане в Клеркенуэлле, что можно ей простить, потому что у нее совершенно нет вкуса.

Я давно уже хотела где-нибудь отдохнуть и повесе­литься в большой компании. Работа порой изматывает. Это похоже на бесконечный ряд свиданий с незнако­мыми людьми, снова и снова одно и то же, и каждый раз нужно исполнять свою роль легко и непринужден­но, понимая в то же самое время, что из этого в резуль­тате мало что выйдет. Высасывает все соки. И обрушив­шаяся на меня череда настоящих свиданий тоже не помогает. Пока я получаю удовольствие, болтаясь по кафе и барам с небольшой компанией друзей, всегда существует опасность, что зная друг о друге слишком много или почти все, мы можем потерять всякое уме­ние и интерес вести беседу. Ведь только с людьми, кото­рые знают тебя с тех пор, когда ты только достиг поло­вой зрелости, можно развлекаться такими, например, разговорами:

Дата добавления: 2014-11-29