Совокупности и системы признаков

Объектовые классификации признаков

Общие функциональные классификации

Общие объемные классификации

Общие субстанциональные классификации

Классификации признаков в криминалистике

К

лассификации признаков составляют один из видов частных криминалистических классификаций [240]. В рамках этого вида они могут быть, в свою очередь, подразделены на общие классификации признаков, где признаки распределяются по группам вне зависимости от того, свойства какого объекта они выражают, и частные, или объектовые, классификации признаков. По нашему мнению, общими классификациями признаков могут быть:

¨ а) субстанциональные, принимающие за основание деления то или иное свойство, выражаемое признаком или характеризующее признак;

¨ б) объемные, в которых признаки различаются в зависимости от объема выражаемых ими свойств или группы объектов, которым они принадлежат;

¨ в) функциональные, содержащие распределение признаков в зависимости от их функционального назначения и использования в криминалистике и практике борьбы с преступностью.

О

снованиями таких классификаций считаются существенность и необходимость признаков, а также их устойчивость, специфичность и т. п. Ранее мы коснулись вопроса о существенных признаках применительно к процессу идентификации и характеристике идентификационных признаков. Но этот аспект рассмотрения, разумеется, не исчерпывает проблемы. Понятию существенности в криминалистике может быть придано более широкое значение, нежели то, которым оно характеризуется с точки зрения акта идентификации. В этом случае толкование понятия опирается на его логический смысл.

Признак является существенным, если он выражает существенное свойство объекта, то есть свойство, относящееся к его качеству. По этому основанию признаки могут быть разделены на существенные и несущественные [241]. Л. А. Винберг считает, что группа существенных признаков по своему значению неоднородна. Он разделяет мнение Е. К. Войшвилло, который по этому поводу замечает: “В истории логики и философии неоднократно высказывалась мысль о том, что правомерно говорить о сущности или существенных признаках лишь предметов того или иного класса, но что для отдельных предметов эти понятия вообще лишены смысла” [242]. Руководствуясь этим соображением, Л. А. Винберг использует деление существенных признаков на безотносительно существенные и относительно существенные. К числу первых от относит те, “по которым заранее можно отнести объекты к определенным классификациям... Относительно существенными можно считать признаки, с помощью которых устанавливается тождество индивидуально-опреде­ленного объекта. Эти признаки в той или иной связи, в том или ином отношении в каждом конкретном случае будут различны” [243].

С мнением Л. А Винберга едва ли можно согласиться. Представляется, что в своей классификации он смешивает два основания: существенность свойства, выражаемого признаком, и функциональное значение признака (его существенность или несущественность для процесса идентификации). Мы не можем разделить и взгляды Е. К. Войшвилло, потому что, по нашему мнению, объединение объектов в классы (роды, виды) осуществляется при наличии у каждого из них общего для всех существенного свойства (а следовательно, и соответствующего существенного признака). Ясно, что при этом мы исходим из того, что свойство имеется у отдельного объекта и что оно для него существенно, то есть определяет его качество. Свойство же, присущее только совокупности объектов и не присущее в то же время каждому из них в отдельности, — это уже свойство совокупности, понятие которого отличается от рассматриваемого понятия существенного свойства объекта.

Важен в теоретическом и практическом отношениях вопрос о соотношении понятий существенности, необходимости и случайности признаков. У Е. К. Войшвилло мы читаем: “Среди всех известных признаков некоторого рода имеются: 1) основные, существенные признаки, 2) производные (обусловленные первыми, выводимые из них) признаки и 3) случайные признаки (признаки, обусловленные внешними обстоятельствами)” [244]. Из этой классификации можно сделать вывод, что первая и вторая группы признаков относятся к числу существенных признаков; что существенные признаки — это необходимые признаки, по­скольку им противопоставлены признаки случайные; что случайные признаки не могут быть существенными.

Эти положения вызывают серьезные возражения. Существенное нельзя ни противопоставлять, ни отождествлять с необходимым или случайным. Нужно помнить, что Энгельс рассматривал случайность как форму проявления необходимости, как ее дополнение, одну из ее сторон. “То, что утверждается как необходимое, — писал Энгельс, — слагается из чистых случайностей, а то, что считается случайным, представляет собой форму, за которой скрывается необходимость, и т. д.” [245]. Следовательно, необходимость и случайность не изолированы друг от друга, находятся в диалектическом единстве, переплетаются. То, что в одном ряду отношений выступает как необходимое, в другом может быть случайным. Поэтому и существенное — в нашем случае существенное свойство или существенный признак — может быть и необходимым, и случайным; а случайное соответственно — и существенным, и несущественным. Все зависит от аспекта рассмотрения и оценки свойств и признаков объекта.

Путаница в понятиях, отождествление существенного и необходимого приводят иногда в криминалистике к фактическим ошибкам. Так, Е. И. Сташенко писал, что, “большинство идентификационных исследований завершается установлением тождества только посредством необходимых признаков. К таким исследованиям следует отнести отождествление личности по следам папиллярных узоров рук и по чертам внеш­ности, идентификацию оружия по выстреленным пулям” [246]. Но известно, что необходимым является наличие папиллярного узора, но не его рисунок, наличие определенного комплекса признаков внешности, но не данная характеристика каждого из них, наличие в канале ствола нарезного оружия полей нарезов, но не данная характеристика их микрорельефа. Эти признаки или сочетания признаков случайны, и в то же время существенны в аспекте их идентификационной значимости.

К рассматриваемой классификации примыкает деление признаков на собственные и привнесенные. Характеризуя эту классификацию, И. М. Лузгин считает, что “собственные признаки выражают существенные свойства самого объекта, определяют его качественную характеристику. Таковы, например признаки почерка, сравнительное исследование которых позволяет отождествить исполнителя документа. Привнесенные признаки возникают в связи с воздействием на объект других предметов. Внешние воздействия могут существенно изменить собственные свой­ства объекта, в результате чего изменится и его качественная характеристика (например, в результате автоаварии может измениться форма транспортного средства), но могут и не затронуть этих существенных свойств” [247]. Позднее И. М. Лузгин несколько изменил свои взгляды, так что эта классификация в его представлении состояла из трех звеньев: собственные признаки объекта, характеризующие присущие объекту свойства (о существенности свойств не говорится), случайно привнесенные признаки, отображающие постороннее воздействие на объект, и признаки маскировки, “с помощью которой лицо намеренно стремится видоизменить объект, исказить его действительное состояние или свойство” [248]. Эта классификация представляется нам практически важной, но требует, с нашей точки зрения, некоторых уточнений.

Следует согласиться с поправкой, внесенной И. М. Лузгиным в определение собственных признаков. Эти признаки, разумеется, выражают не только существенные свойства объекта, но и иные его свойства. Среди этих признаков могут быть как необходимые, так и случайные для данного объекта в данных условиях. Вторым звеном классификации являются привнесенные признаки. Эта группа признаков по своей природе и криминалистической характеристике представляется неоднородной. Привнесенные признаки могут выражать свойства объекта, изменивши­еся в результате небрежного обращения с вещественным доказательством при его упаковке или транспортировке. Привнесенные признаки могут являться признаками действий и представлять интерес именно как таковые [249]. Привнесенные признаки могут выражать и свойства другого объекта, участвовавшего в акте взаимодействия. Строго говоря, и те и другие, будучи привнесены извне, становятся собственными признаками объекта, отличаясь от его изначальных признаков по источнику происхождения. Однако этого отличия достаточно для выделения их в криминалистических целях в самостоятельную группу. Именно по этому основанию мы в свое время классифицировали образцы для сравнительного исследования, различая среди них образцы, несущие на себе фиксированное отражение признаков другого объекта, и образцы, признаки которых выражают их собственные свойства [250].

По нашему мнению, не следует противопоставлять случайно привнесенным признакам признаки маскировки. Признаки маскировки — это тоже привнесенные признаки. Различие между первыми и вторыми — в отношении к их возникновению со стороны субъекта воздействия.

В первом случае субъект либо относится безразлично к возникновению, “привнесению” признаков, либо не предполагает возможности их возникновения, поэтому не предпринимает мер к тому, чтобы они не воз­никли, либо не желает их возникновения, но не в силах помешать этому. Таковы в своем большинстве идентификационные признаки: например, след от бойка на капсюле, воспроизводящий особенности поверхности бойка, возникшие при изготовлении и во время эксплуатации оружия [251].

Во втором случае субъект намеренно стремится к возникновению привнесенных признаков с целью изменения объекта, искажения представления о его свойствах, создания ложного впечатления о характере взаимодействия и т. п. Типичными признаками такой маскировки являются признаки искажения лицом собственного почерка, признаки подделки подписи другого лица [252], признаки инсценировки события, маскировки способа совершения преступления и др. Степень маскировки мо­жет быть различной, но практически она не может быть полной, совершенно заслоняющей от субъекта исследования как собственные признаки объекта, так и привнесенные признаки первого рода. Так, применительно к признакам маскировки почерка, А. И. Манцветова, например, указывает, что “наличие сознательного выбора расширяет возможности искажения почерка, поскольку исполнитель может изменить именно те признаки, которые, по его мнению, выдают его. Но это не означает, что пишущий в состоянии полностью замаскировать свой почерк и сделать невозможным его установление как исполнителя текста. При искажении почерка у пишущего имеется определенный предел, который он не может перейти. Этот предел обусловлен особенностями контроля за процессом письма со стороны самого пишущего... В рукописях, выполненных с искажением почерка, всегда имеются две основные группы признаков: а) оставшиеся без изменения; б) искаженные” [253].

Резюмируя, мы можем представить рассматриваемую классификацию признаков следующим образом:

I. Собственные признаки объекта;

II. Привнесенные признаки:

¨ а) возникшие помимо или против воли субъекта взаимодействия (“случайные” признаки);

¨ б) возникшие по воле субъекта и в его интересах (признаки маскировки).

В известной степени близка изложенным классификация признаков, предложения Н. А. Селивановым [254]. По его мнению, имеет смысл различать внешние и внутренние признаки. К числу первых он отнес признаки внешнего строения объектов, фиксируемые в следах и иных материальных отображениях. Внутренними он называет признаки химического состава и физической структуры материала объектов. Первые, по его мнению, служат основой для идентификации, вторые — для определения групповой принадлежности веществ. Он справедливо указывает, что новейшие достижения технических наук, высокочувствительные методы анализа вещества позволяют глубже проникнуть в его природу, предельно сузить объем устанавливаемых групп. Отсюда повышение значения внутренних признаков в криминалистике.

Взгляды Н. А. Селиванова и его аргументация нам представляются вполне убедительными. Разумеется, употребляемые им термины носят, в известной степени, условный характер, так как и внешние признаки, например, могут отражать физическую структуру материала объекта, но такими нюансами на практике можно пренебречь и использовать эту классификацию, придерживаясь буквального смысла терминов.

Как читатель заметил, в предшествующем изложении неоднократно упоминаются фамилии двух ученых-криминалистов, чьи работы представляют собой существенный вклад в отечественную криминалистику — А. А. Эйсмана и Н. А. Селиванова.

Алексей Александрович Эйсман (1915-1993) родился в Москве. В 1939 г. он окончил Московский юридический институт, работал народным следователем, служил в армии, в 1940-48 гг. был младшим научным сотрудником Института права АН СССР, затем старшим научным сотрудником Центральной криминалистической лаборатории, а с 1955 г. и до конца дней — старшим научным сотрудником ВНИИ Прокуратуры. Его научные интересы лежали в области технико-криминалистических средств и методов исследования вещественных доказательств, судебной фотографии, физических методов исследования, а в последний период жизни — в области логики доказывания, структуры и научного обоснования заключения эксперта.

Его коллега по многолетней совместной работе во ВНИИ Прокуратуры Николай Алексеевич Селиванов родился в 1923 г. в крестьянской семье в селе Ларино Каширского района Московской области. По окончании средней школы в 1942 г. был призван в армию, участвовал в Великой Отечественной войне, а после демобилизации окончил Московский юридический институт. С 1951 г. он работает во ВНИИ Прокуратуры, прошел все “ступеньки” научной карьеры и уже много лет бессменный заведующий сектором криминалистики этого института.

Первые работы Н. А. Селиванова были посвящены судебной фотографии, затем он обратился к общим вопросам применения научно-технических средств в расследовании, занимался математическими методами собирания доказательств. Особым успехом пользуется его монография “Советская криминалистика: система понятий” (М., 1982).

Возвращаясь к вопросу о классификациях признаков, заметим, что к числу наиболее значимых в криминалистическом плане субстанциона­льных классификаций признаков относятся классификации, в основе ко­торых лежат устойчивость и специфичность признаков. Об устойчивости как основании классификации признаков в криминалистике упоминают практически все авторы, исследовавшие эту проблематику. Различают относительно неизменяемые, или устойчивые признаки, и изменяемые, или неустойчивые признаки [255].

Когда мы говорим об относительной неизменяемости, устойчивости признака, мы имеем в виду, разумеется, устойчивость свойства, которое он выражает, во-первых, а во-вторых, определенные временные границы устойчивости, в пределах которых признак не претерпевает сущест­венных изменений. “Постоянство, устойчивость признаков не являются абсолютными, — справедливо пишет А. А. Эйсман. — Два отображения одной и той же детали не совпадают полностью не только потому, что меняются условия следообразования, но и потому еще, что за время, прошедшее между их появлениями, сам объект претерпевает некоторые изменения. Мы вправе говорить об одном и том же признаке лишь до тех пор, пока эти изменения несущественны, носят характер небольших колебаний размера или формы” [256].

Господствующим в криминалистике является мнение, что изменение признака всегда связано с изменением свойства, ибо признак есть выражение свойства. Этот тезис подтвержден рядом исследований. Так, например, И. М. Можар [257] пришла к нему в результате изучения рукописных текстов и подписей, выполненных со значительным разрывом во времени, П. Г. Кулагин [258] — на основе анализа признаков подделки документов, В. А. Снетков [259] — по данным о признаках внешности и др. В аспекте практического применения криминалистического учения о признаках это положение не вызывает возражений, в принципе, оно верно, ибо опирается на общее философское понятие признака. Однако при этом, как нам кажется, нужно иметь в виду следующее.

Свойство может быть выражено множеством признаков. Движение объекта — изменение его места в системе, возникновение новых связей с другими объектами, влияние взаимодействия и т. д. — все это может привести к тому, что свойство станет проявляться по-новому, то есть приведет к изменению признаков, к появлению новых признаков, хотя свойство при этом не изменится. Таким образом, изменение признака не обязательно свидетельствует об изменении свойства и может быть следствием изменения формы или способа его проявления.

Описанная зависимость признака от свойства не препятствует, как нам представляется, изучению изменений признаков как таковых. Это бывает оправданно и с методической, и с практической точек зрения, и поэтому мы не разделяем отрицательного отношения к подобным исследованиям З. И. Кирсанова, выражавшего сожаление, что в криминалистике употребляется такое понятие, как “изменяемость признаков”, и ведутся исследования изменений признаков в зависимости от тех или иных факторов. По его мнению, “данные взгляды нельзя признать методически правильными, так как в них обычно понятие свойства подменяется понятием признака или исчезновение одних признаков и появление других трактуется как изменение одного и того же признака” [260]. Здесь следует, к тому же, заметить, что, выступая в предыдущем параграфе за чистоту и строгость гносеологического понятия признака, мы вместе с тем учитываем и относительную условность размежевания понятий признака и свойства, особенно в практическом словоупотреблении. Диалектичность связи этих понятий и указанную условность их деления убедительно показала В. Ф. Орлова на примере выработанности почерка: “Так, выработанность — проявление качества, а следовательно, и свойство почерка. Отображенная в рукописи и доступная для изучения степень выработанности выступает как признак почерка. В то же время степень выработанности проявляется через другие свойства, которые в процессе исследования играют роль признаков... В сложных системах познания, в частности, таких, как почерк, свойства настолько многоопосредствованы, что их выделение, а равно и изучение признаков осуществляются на различных уровнях познания, проникая все более в сущность явления. При этом многоступенчатый, опосредствованный характер признаков, по которым выявляется какое-то сложное свойство, которое, в свою очередь, будучи изученным, используется как признак почерка, не лишает такие признаки их качества. В то же время свойства не перестают быть свойствами” [261]. Иными словами, признак может быть выражением свойства, которое само в другой системе выступает как признак иного, скажем, более “глубинного” свойства.

Устойчивость признака еще не означает его необходимого характера. В литературе по этому вопросу иногда допускается такое же смешение понятий, какое мы отмечали применительно к понятиям существенных, необходимых и случайных признаков. Так, М. Я. Сегай писал, что «в про­цессе судебной идентификации изучаются не только устойчивые свойства объекта. В ряде случаев существенными, а потому идентификационными признаками могут оказаться случайные признаки, индивидуализирующие отождествляемый объект... Поэтому из общего определения идентификационного признака должен быть исключен термин “устойчивый”» [262]. Из приведенной цитаты видно, что М. Я. Сегай связывал понятие устойчивости признака с его необходимостью и существенностью. На основании того, что случайные признаки (по смыслу его рассуждений — неустойчивые, изменяемые) могут играть важную роль в идентификации, предложено отказаться от термина “устойчивый”. Здесь допущено, как нам кажется, две ошибки. Во-первых, случайный вовсе не означает обязательно неустойчивый; во-вторых, устойчивость признака, как уже отмечалось, понимается относительно, в пределах времени, необходимого для решения конкретной задачи. Именно в этом смысле мы и характеризуем признак как устойчивый, а следовательно, и нет необходимости отказываться от этого термина.

По определению А. А. Эйсмана, “под специфичностью признака следует понимать меру его способности выделять. отграничивать данный предмет от других” [263]. Выделяющая способность признака зависит от его выраженности и частоты встречаемости. Признаки, обладающие особой специфичностью и редко встречаемые, обычно выделяются в объектовых классификациях в особую группу. Так, в системе признаков внешности человека они получили наименование “особых примет”, а те из признаков, которые явно бросаются в глаза, — “броских примет” [264].

Л. А. Винберг вслед за М. С. Шехтером [265] вводит понятие “отличи­тельный признак”, употребляя его взамен термина “специфичность”. Он различает отличительные постоянные и непостоянные признаки, понимая под отличительным признак, имеющийся у объектов какого-либо конкретного класса. Такими отличительными постоянными признаками Л. А. Винберг [266] считает общие классификационные признаки, например, тип папиллярного узора, а отличительными непостоянными — особые приметы внешности, наличие коррозии на стенках канала ствола и другие случайные признаки. Поскольку специфичность и есть мера способности признака отличать объект от других, то принципиальных возражений употребление в этом смысле термина “отличительный” не вызывает. Однако, как показывает предлагаемый им перечень, в своем определении круга отличительных непостоянных признаков он не выдерживает единого критерия оценки. Здесь термин “непостоянный” употребляется им как “не принадлежащий всем предметам данного класса”, ибо иначе вряд ли можно назвать шрамы, рубцы, родимые пятна и т. д. непостоянными признаками.

С устойчивостью и специфичностью признаков связано представление об их вариационности. Ее изучение позволяет полнее познать свой­ства объекта, хотя едва ли можно согласиться с В. Я. Колдиным, считающим, что “исследование вариационности признаков — единственный путь к установлению свойств отождествляемых объектов” [267]. Познание свойства, в принципе, возможно на основе изучения самого признака как такового вне его вариационных изменений. Это, разумеется, не означает отрицания необходимости в определенных условиях при решении конкретной задачи изучить все доступные вариации признака [268].

Н

аиболее распространенной классификацией этого вида является деление признаков на общие и частные.

Первоначально эта классификация выглядела несколько иначе. С. М. Потапов различал общие признаки, то есть признаки, принадлежащие однородным предметам, и особенные, относящиеся к данному объекту [269]. А. И. Винберг писал об общих и индивидуальных признаках [270], а Н. В. Терзиев употреблял как равнозначные оба термина — особенные и индивидуальные [271]. Но уже в 50-х годах в работах А. И. Винберга говорится об общих и частных признаках. “Общие признаки, — писал он, — выражают наиболее общие черты, свойства, присущие всем однородным объектам (по форме, цвету, размеру, весу, сорту, классу и т. п.). Частные признаки (детальные) — это наименее повторяемые в свой совокупности конкретно-индивидуальные признаки, выделяющие данный объект из ряда ему подобных по групповой принадлежности” [272]. В этом же смысле употребляли эти термины в работах того времени В. Я. Колдин [273], А. Р. Шляхов [274] и некоторые другие авторы.

С течением времени понятие “общие признаки” приобрело и другой смысл. Под общими стали понимать признаки, характеризующие объект в целом [275]. Общие же признаки в первоначальном их значении стали именовать признаками группового значения. Так возникла вторая общая объемная классификация признаков — деление их на признаки группового и индивидуального значения [276].

Смысловая неоднозначность употребляемой классификационной терминологии явилась поводом для дискуссии. А. А. Эйсман [277] отметил, что обе системы деления признаков общеприняты и нет оснований ими пренебрегать, но следует более строго определить их значение. По его мнению, деление на общие и частные признаки весьма относительно и носит вспомогательный и утилитарный характер, так как то, что в одном случае является общим признаком, в другом выступает в качестве признака частного. Н. А. Селиванов пришел к выводу, что, несмотря на относительный характер деления признаков на общие и частные, эта классификация себя практически полностью оправдывает, и отметил неточность классификации С. М. Потапова: “Если термин “особенные” указанный автор применил в общефилософском смысле, имея в виду свойственное отдельным группам предметов, то данная классификация не отличается от вышеизложенного деления признаков на общие и частные. Если же особенное мыслится как противопоставление групповому, то перед нами другой аспект систематизации. Это — разграничение групповых признаков (родовых, видовых и т. д.) и индивидуальных. Но в таком случае термин “особенные” здесь не на месте” [278].

Не оспаривая в принципе допустимость обеих приведенных классификаций, мы полагаем, что как для научных, так и для практических целей вполне достаточно первой из них — деления признаков на общие и частные. К такому выводу можно прийти по следующим основаниям.

I. Ни один признак не может характеризовать лишь какую-то сторону объекта, по которой мы можем судить лишь о принадлежности объекта к какой-нибудь группе, классу. Те, кто именует подобные признаки общими в отличие от признаков группового значения, обычно относят к ним такие, как размер, вес, форма, цвет, способ изготовления и т. п. [279] Однако совершенно очевидно, что на основании подобных характеристик можно судить только о том, что предмет имеет квадратную форму, или он белого цвета, или обладает шероховатой поверхностью и т. д., то есть только о том, что он принадлежит к классу “квадратных, белых, шероховатых” предметов. Иными словами, общие признаки, как и признаки группового значения, служат одной и той же цели. Не случайно об этом вынуждены говорить и сторонники различения двух рассматриваемых классификаций [280]. А если это так, то лишается смысла существование двух разных терминов для обозначения одного и того же понятия.

II. Признаки индивидуального значения фактически являются также групповыми. Один из инициаторов этой классификации — Н. В. Терзиев пишет о них: “Признаками индивидуального значения называются такие, которые могут принадлежать, но могут и не принадлежать объектам данной группы ” [281] (выделено нами — Р. Б.). Таким образом, их отличает от признаков группового значения только объем группы объектов, которым они принадлежат. Но если это так, то нет оснований, во-первых, для наименования их индивидуальными и, во-вторых, для противопоставления групповым. Классификация лишается основания.

С

мысл подобных классификаций заключается в распределении признаков в зависимости от той функциональной нагрузки, которую они несут при решении определенных задач. Строго говоря, это не классификации в точном смысле этого слова, а выделение из множества признаков какого-то подмножества, предназначенного для ре­шения данной задачи. В качестве таких подмножеств могут быть названы:

¨ идентификационные признаки — признаки, используемые в конкретном акте идентификации;

¨ регистрационные признаки — признаки, фиксируемые при постановке на криминалистический учет объектов данного вида;

¨ розыскные признаки — признаки конкретного разыскиваемого объекта;

¨ моделируемые признаки — признаки, обеспечивающие достижение требуемого сходства модели с оригиналом.

Каждому из этих подмножеств противостоит подмножество, которое можно обозначить как “иные признаки”, то есть признаки, не используемые в данном действии, процессе. В литературе мы не встречали упоминания об антиподах перечисленных групп. Исключение составляет лишь группа идентификационных признаков.

И. Д. Кучеров противопоставил идентификационным признакам признаки, которые он назвал дифференцирующими. Это признаки, “кото­рые позволяют исключить принадлежность объектов к одному и тому же роду, виду, классу, группе или вообще разграничить не менее двух объектов. Ими могут быть обычные родовые, видовые, групповые и индивидуальные признаки объектов” [282]. Правда, он тут же оговорился, что один и тот же признак может выступать и в качестве идентифицирующего и в качестве дифференцирующего [283]. Нам представляется, что понятие дифференцирующих признаков носит искусственный характер, как и стремление автора выделить в качестве самостоятельной исследовательской процедуры, отличной от процедуры идентификации, процедуру дифференциации. Этот вопрос будет подробно рассмотрен в специальной главе настоящего Курса, здесь же мы ограничимся тем, что присоединимся к словам Н. А. Селиванова и А. А. Эйсмана, которые в рецензии на упомянутую работу И. Д. Кучерова писали: “Ни один криминалист не считает, что идентификация направлена только на установление тожде­ства и базируется только на совпадении признаков. Напротив, всегда подчеркивается, что цель ее — либо установление, либо отрицание тождества. Стремясь разграничить идентификацию и дифференциацию, автор, не замечая того, вводит в определение идентификации в качест­ве одной из ее целей установление различия (с.126), а в определение дифференциации установление тождества узкой группы (с.146), то есть признает тем самым, что отождествление и различение суть две стороны одного и того же процесса познания. Таким образом, новое название дифференциация обозначает старое, хорошо известно понятие различия, отсутствие тождества” [284].

И. А. Журавлева, рассматривая проблемы судебно-экспертного распознавания, отмечает, что классификация признаков, используемых в целях распознавания, обладает определенной спецификой: “...для описания объектов в этом процессе используются логические и вероятностные признаки. К первым относятся те, которые обозначают качественные характеристики свойств. Вероятностными являются признаки, обозначающие систематические закономерности распределения тех или иных характеристик свойств в группах однородных объектов. Эти группы признаков по своей функциональной роли в процессе распознавания подразделяются на атрибутивные, классификационные и диагностические” [285]. В подобной классификации явно нарушено правило единства основания, не говоря о том, что вызывает недоумение термин “логиче­ские признаки”, поскольку он никак не раскрывает содержание обозначаемого им понятия.

Уже отмечалось, что понятие идентификационных признаков имеет смысл лишь применительно к конкретному акту идентификации. В связи с этим нам представляется, что употребляемые иногда в литературе термины “признаки сходства” и “признаки различия” безотносительно к конкретным процессам сравнения [286] не являются точными. Правильнее говорить о совпадающих и различающихся признаках, так как при этом подразумевается не какая-то априорная характеристика признака, а результат его сравнения с признаками другого объекта.

Э

то наиболее разработанный и многочисленный вид классификаций. К нему относятся классификации признаков материальных объектов, навыков и процессов. С ним связаны и классификации признаков, принятые в науках, смежных с криминалистикой и используемые последней. По своему содержанию объектовые классификации не однотипны, обладают различной степенью детализации и унификации. Примером наиболее детальных объектовых классификаций являются классификации признаков человека и некоторых его навыков: признаков внешности, папиллярных узоров, зубов, почерка как проявления письменно-двигательного навыка, походки. Все эти классификации при един­стве исходных посылок в виде, скажем, определенной общей объемной классификации существенно отличаются друг от друга по характеру и основаниям распределения классифицируемого материала.

Исторически наиболее ранними криминалистическими объектовыми классификациями признаков являются классификации признаков внешности и папиллярных узоров (конец XIX — начало XX вв.). В Советском Союзе эта проблематика наиболее плодотворно разрабатывалась применительно к признакам внешности Н. В. Терзиевым, В. А. Снетковым, А. Ю. Пересункиным [287], а в отношении папиллярных узоров — П. С. Семеновским, Г. Данилевским, Б. М. Комаринцем, Г. Л. Грановским, Г. А. Самойловым, Г. П. Давыдовым, А. П. Моисеевым, В. А. Андриановой и другими криминалистами [288].

По мере развития советского судебного почерковедения совершенствовалась система и классификация признаков почерка. В этой области наиболее значительными были исследования А. И. Винберга, С. И. Тихенко, А. А. Елисеева, В. Ф. Орловой, А. И. Манцветовой, Э. Б. Мельниковой, Л. Е. Ароцкера, П. Г. Кулагина и ряда других авторов [289].

Наиболее значимой для криминалистики классификацией признаков процессов, с нашей точки зрения, является классификация признаков способа совершения преступления. Здесь, пожалуй, как и в случае с общими функциональными классификациями признаков, точнее говорить о выделении определенного подмножества признаков, характеризующих тот или иной способ преступления как вид или его специфическую разновидность. Эта объектовая криминалистическая классифи­кация признаков тесно соприкасается с соответствующими классификациями признаков в смежных с криминалистикой науках. Так, к признакам способа совершения преступления относятся содержание действия, его время, место, предмет посягательства и др. Эти признаки являются элементами уголовно-правовых классификаций признаков состава преступления, признаков объективной стороны преступления [290].

В другом случае, когда, например, идет речь о способе убийства, в криминалистической классификации признаков способа совершения преступления учитывается судебно-медицинская классификация признаков соответствующего вида насильственной смерти [291].

Объектовые классификации признаков, — как правило, качественные классификации, то есть распределение признаков по классификационным группам в них производится на основе качества признаков. Количественный критерий может выступать при этом как дополнительное основание классификации подобно тому, как это наблюдается в классифика­ции признаков внешности человека. З. И. Кирсанов даже предложил для этой классификации понятия качественных и количественных признаков. Качественным признаком он называет “выделяемое для целей идентификации определенное качественное состояние конкретной черты внешности отождествляемого человека” [292], а “количественные идентификационные признаки выражают такие особенности отождествляемого объекта, которые характеризуют его измеримость” [293]. В результате использования в классификации не только качественных, но и количественных признаков степень детализации классификации повышается, а ее практическая значимость увеличивается.

Среди объектовых классификаций признаков существует такая, в которой количественный критерий служит основанием для характеристики не единичного объекта, а целого класса объектов. Мы имеем в виду класс микрообъектов, роль которого в последние годы существенно возросла.

В практике микрообъекты по их морфологическим признакам обычно подразделяют на микроследы, микрочастицы и микроколичества вещества. По предложению Г. Л. Грановского к этому классу объектов относят такие, которые во всех трех измерениях не превышают 2 мм. Однако не все криминалисты признавали этот критерий. А. А. Кириченко посчитал, что “предложение Г. Л. Грановского об установлении нижнего предела размерных характеристик микрообъектов на уровне порога зрительного восприятия человека не имеет практического значения” и предложил другую градацию микрообъектов. По его мнению, “микро­объекты согласно их детальной видовой классификации могут выражаться в виде:

1) объектов, представляющих собой нечто единое целое (микро тела);

2) отдельных частей объектов (микро частицы);

3) объектов или их частей, не поддающихся в отдельности в силу их мизерных размерных характеристик микроскопическому морфологическому анализу и представляющих поэтому интерес для исследователя морфологическими и субстанциональными свойствами лишь их совокупностей (микро вещества);

4) перечисленных объектов, включившихся в массу (структуру) их объекта-носителя, а поскольку их невозможно в силу этого механически разделить, то они изучаются как единое целое (микро включения);

5) материально-фиксированных отображений признаков внешнего строения следообразующего объекта, дающих возможность его идентификации (микро отображения) или

6) лишь диагностирования общего характера внешнего воздействия (микро отражения);

7) всех указанных объектов, изучаемых в качестве элементов или деталей иных материальных отображений, представленных единым объектом (микро детали)” [294] (курсив везде наш — Р. Б.).

Можно усомниться в практическом значении столь дробной классификации микрообъектов, тем более, что, например, микровключение может выступать в качестве микроотражения или микродетали, микроот­ображение и микроотражение различимы лишь в результате исследования, когда такое различение уже не имеет практического значения, и т. п.

Помимо приведенной классификации, А. А. Кириченко вводит и классификацию по размерным характеристикам микрообъектов: те из них, размерные характеристики которых позволяют непосредственно работать с ними при помощи внелабораторной увеличительной техники, именуются пара микрообъектами; если для работы с ними необходимы стационарные увеличительные средства, то это — ультра микрообъекты; если же их невозможно увидеть даже в микроскоп, то это — суб микрообъекты. Эта классификация приводит автора к странному выводу: он считает, что вещественными доказательствами могут стать только объекты первой группы, а объекты второй и третьей групп следует признавать “ микроматериальными доказательствами” [295] (курсив везде наш — Р. Б.). Остается загадкой, что это за “материальные доказательства”, тем более, что процессуальный закон такого термина не знает, и чем они отличаются в процессуальном смысле от вещественных доказательств, поскольку прилагательное “вещественные” — синоним термина “материальные”. Вообще следует заметить, что сложившаяся в трасологии система количественных и качественных признаков микрообъектов более проста и практически более удобна [296].

П

ризнаки как объект исследования рассматриваются криминалистикой не изолированно друг от друга, а во взаимосвязи и зависимости. Признаки любого объекта — человека, предмета, процесса — образуют систему, в рамках которой может быть выделена любая их совокупность, соответствующая функциональному назначению такого подмножества. Эта совокупность может представлять собой подсистему, то есть организованное подмножество, если она обладает необходимыми для этого качествами, а может выступать именно как совокупность, группа признаков, объединяемых только функциональным назначением и не связанных на своем уровне с другими признаками иными, кроме функциональной, связями. Когда мы употребляем выражение “не связанные на своем уровне”, мы имеем в виду, что признаки, входящие в совокупность, непосредственно между собой не связаны, взаимно независимы, что связи их друг с другом носят опосредствованный характер либо через общее свойство, либо через общую систему свойств объекта. Взаимонезависимость признаков подразумевает такое “их взаимоотношение при котором наличие одного из них не обусловлено непременным наличием другого” [297]. Естественно, что совокупность таких признаков повышает, например, их идентификационную значимость, что неоднократно отмечалось в литературе [298].

Разумеется, — и мы считаем нужным подчеркнуть это еще раз — взаимонезависимость признаков следует понимать как отсутствие непосредственной взаимообусловленности, а не абсолютное отсутствие меж­ду ними всяких связей. А. А. Старченко совершенно прав, когда отмечает, что “каждый конкретный предмет и явление, обладая множеством ка­честв и свойств, представляет собой не случайную комбинацию признаков, не имеющих внутренней связи, а их определенное единство... Каким бы малозначительным ни был тот или иной признак, его существование всегда обусловлено другими сторонами предмета. При этом как существенные, так и несущественные и случайные для данного предмета признаки никогда не возникают самопроизвольно, их изменение всегда предопределяется соответствующими изменениями других его свойств и качеств, а также изменением внешних условий его существования” [299]. В этом плане представляется весьма важной проблема исследования корреляционных зависимостей между признаками, определение степени их интенсивности.

Корреляционная связь есть результат взаимодействия множества необходимых и случайных причин [300]. Для установления корреляционных зависимостей В. Я. Колдин [301] рекомендовал методы исследования происхождения свойств, структурные и статистические методы. Именно здесь открываются широкие перспективы для применения математических методов исследования в целях объективизации выводов криминалистической экспертизы.

От совокупности признаков следует отличать признаки совокупности. Понятие признаков совокупности может иметь двоякий смысл. Это могут быть признаки, общие для всех объектов, составляющих данную совокупность, то есть по принятой терминологии — общие признаки. Это могут быть и признаки, характеризующие совокупность в целом и отсутствующие у входящих в нее элементов — признаки интегративного характера, возникающие именно у совокупности как таковой.

При рассмотрении вопроса о совокупности признаков следует остановиться на проблеме “отрицательных” признаков. Эту проблему можно сформулировать примерно следующим образом: признак есть выражение свойства; может ли признак выражать отсутствующее свойство или, иными словами, может ли отсутствие свойства играть роль признака и этот, так сказать, “отрицательный” признак входить в совокупность признаков, выражающих существующие свойства?

И. М. Лузгин считал, что “в качестве признака может быть использовано как объективно существующее свойство (предмет, явление), так и отсутствующее свойство (предмет, явление), негативное обстоятельство” [302]. В этом положении, как нам кажется, есть неточность. Мы уже отмечали, что негативное обстоятельство это не только “обстоятельство отсутствия”, негативный характер могут иметь и наличествующие факты — предметы, явления, если они противоречат объективной картине события, то есть если они являются отрицательными фактами [303]. По точному смыслу понятия признака в последнем находит свое выражение лишь объективно существующее свойство. Но отрицательные факты — это объективно существующая реальность, ее выражение — это такие же признаки, которые гносеологически не отличаются от иных и поэтому могут входить наравне с последними в любую функциональную совокупность признаков. Таким образом, следует сделать вывод, что тезис И. М. Лузгина правилен, хотя и терминологически несколько неточен.

Совокупность признаков с точки зрения системного подхода может быть охарактеризована двояко. Если она выступает как система, то ее характеризует целостное единство при разнообразии отношений и связей элементов, ее составляющих, хотя это разнообразие, разумеется, ограничено.

Если совокупность признаков выступает как функциональное объединение (например, совокупность собственных и сопутствующих признаков внешности), то ее можно охарактеризовать как организацию, то есть как разнообразие отношений, связей и элементов множества при определенной целостности (различии организации и внешней среды). Степень упорядоченности совокупности признаков имеет не абстрактное, априорное, а сугубо конкретное значение. Это вопрос факта. В одном случае именно системность признаков, их связь и взаимообусловленность, их детерминированность приобретают решающее значение, как это можно проследить на примере признаков способа преступления. В другом случае, как это нередко бывает при розыске, на первый план сначала выступают отдельные признаки, затем часть их совокупности, а уже потом вся совокупность признаков, объединяемых функциональным назначением. Именно с такой ситуацией мы сталкиваемся при практическом использовании розыскных таблиц, составленных по признакам почерка, при розыске по признакам внешности, при составлении синтетических портретов разыскиваемых лиц. Авторы, исследующие проблему розыска (людей, предметов, животных) по признакам, обычно обращают внимание на такую последовательность использования признаков: сначала отдельных наиболее выраженных признаков, затем групп признаков, а потом уже максимально полной их совокупности [304]. Здесь следует, на наш взгляд, специально отметить, что криминалистическое учение о признаках составляет существенный элемент научных основ розыска, проблематика которого является общей как для криминалистической науки, так и для оперативно-розыскной деятельности.

Рассматривая содержание и организацию розыскных действий, П. Е. Титов [305] отмечал, что для розыска лиц необходимы сведения о признаках внешности, привычках, склонностях и т. д., для розыска предметов — об отличительных признаках этих предметов. Об использовании в целях розыска признаков внешности, почерка, индивидуальных признаков разыскиваемых предметов писал Б. Е. Богданов [306], а С. П. Митричев и И. М. Лузгин [307] специально подчеркивали решающее для розыска значение информации о признаках разыскиваемых объектов. Собирание такой информации, ее систематизация и использование — необходимые условия эффективного розыска, независимо от того, ведется ли он процессуальными или оперативно-розыскными средствами и методами.

Дата добавления: 2014-11-29