Кто может – делает. Кто не может делать – учит. Кто не может учить – управляет 2 страница

По мнению мыслителя, Россия вместе с Европой составляют тот христианский мир, который являет собой "одну активную часть исторического человечества, все более и более втягивающую в свою жизненную сферу все прочие народы земли. Некоторое относительно твердое сопротивление этому европейскому влиянию оказывает пока один только Китай, который и составляет... единственную и действительную, хотя, разумеется, лишь временную, противоположность нашей общечеловеческой христианской культуре"[xxxvii].

Для Соловьёва проблема человеческого "всеединства" разворачивается в истории решением двух взаимосвязанных задач. Во-первых, речь идет о выработке такого нового единства России и Запада, которое подвигло бы обе цивилизации к большей полноте и подлинному раскрытию своих самобытностей. Во-вторых, этому должно было способствовать преодоление технологической абстрактности либеральной политической системы посредством соединения политики c моралью и создания такого государства, которое "дает наибольший простор всем силам, двигающим общество к его будущему идеальному благу".[xxxviii]

В.С. Соловьев после окончания гимназии учился в Московском университете, сначала на естественном, затем на историко-филологическом факультетах, был слушателем Московской духовной академии. Преподавал философию в университетах Москвы и Петербурга, на Высших женских курсах. Опубликовал множество трудов, посвященных общественно-политической и религиозно-духовной жизни России. Его творчество нравственно возвышало последователей и будило энергию оппонентов как со стороны славянофильствующих, так и прозападнических кругов. Философа резко критиковали, но и высоко ценили. Благодаря В.С. Соловьеву Россия в известной степени освободилась от антизападничества, обрела мысли о примирении Востока и Запада, задумалась о своей особой посреднической функции в мировом межцивилизационном диалоге. Один из последователей его творчества отмечал, что В.С. Соловьев «вывел русскую научную мысль на общечеловеческие просторы» и что «корни его творчества не только русские, но и западноевропейские – они всемирные» [xxxix]. Его талант, проявлявшийся в глубине и образности мышления, особенно рельефно просматривается в суждении о "тайне прогресса". "Современный человек, - писал он, - в охоте за беглыми минутными благами и летучими фантазиями потерял правый путь жизни. Перед ним - темный и неудержимый поток жизни. Время как дятел беспощадно отсчитывает потерянные мгновения. Тоска и одиночество, а впереди - мрак и гибель. Но за ним стоит священная старина преданий – о! в каких непривлекательных формах - но что же из этого? Пусть он только подумает о том, чем он ей обязан, пусть внутренним сердечным движением почтит ее седину, пусть пожалеет о немощах, пусть постыдится отвергнуть ее из-за этой видимости. Вместо того, чтобы праздно высматривать призрачных фей за облаками, пусть он потрудится перенести это священное бремя прошедшего через действительный поток истории. Ведь это единственный для него исход из его заблуждений. Единственный, потому что всякий другой был бы недостаточным, недобрым, нечестивым... Если ты хочешь быть человеком будущего, современный человек, не забывай в дымящихся развалинах Анхиза и родных богов...А наши святыни могущественнее троянских, и путь наш с ними - дальше Италии и всего земного мира. Спасающий спасется. Вот тайна прогресса - другой нет и не будет" [xl].

И если в творчестве вышеупомянутых русских ученых и мыслителей, как и многих других, можно отметить явные свидетельства геополитического мышления, геополитического подхода к интерпретации исторических или иных процессов, то группа ученых-эмигрантов, известных как "евразийцы", уже должна быть причислена к когорте истинных геополитиков. Речь идет о С. Н. Трубецком, П. Н. Савицком, Г. В. Вернадском, Г. Ф. Флоровском, Л. П. Карсавине и др. Их объединяла идея о России как особом мире, на развитие которого оказал решающее влияние материк Евразия.

Концепция евразийства развивалась на почвенной теории, в связи с чем был введен в научный оборот специальный геополитический термин "месторазвитие". Под этим термином понималась неповторимая географическая среда, в которой происходит становление и развитие как отдельного человека, так и крупных человеческих сообществ. Н.А. Бердяев, справедливо усматривая в "евразийстве" "эмоциональную реакцию на катастрофу" (он имел в виду Октябрьскую революцию 1917 года), тем не менее, некорректно оценил идеи этого направления общественной мысли как "перепев старых славянофильских идей", в том числе и вглядов Н. Я. Данилевского.

В данном случае представляются более уместными и точными характеристики этого научного направления самими его основоположниками. П. Н. Савицкий, в частности, писал по этому поводу, что "евразийцы - это представители нового начала мышления и жизни", они "дают новое географическое и историческое понимание России и всего того мира, который они именуют российским или "евразийским". Заслуги "евразийцев", в очередной раз заостривших внимание на проблеме путей развития и судеб России в 20-е – 30-е годы ХХ века, заключались в том, что:

а) они выдвинули формулу, согласно которой невозможно "объяснить и определить прошлое, настоящее и будущее культурного своеобразия России преимущественным обращением к понятию "славянства", но можно это сделать, если исходить из признания сочетания в русской культуре "европейских" и "азиатско-азийских элементов"[xli];

б) геополитические, "геософские" аргументы "самого евразийского из евразийцев" П.Н. Савицкого и "натуралистически-антропологические" взгляды Н.С. Трубецкого помогали преодолевать узость устоявшегося за многие века стереотипа понимания "идеи России" как духовной идеи, прежде всего и исключительно связанной с православными мотивами;

в) евразийцы создали оригинальную геополитическую доктрину, рассматривавшую "континент - океан", то есть территорию России-Евразии, как решающий фактор мирового равновесия, и не только военно-политического, но и культурно - цивилизационного.

Указывая на неслучайность предлагаемой смены имени России на географическое "Евразия", П. Н. Савицкий писал: "Это изменение ориентировано также на определенные культурно - исторические обстоятельства: учитывая то, что с понятиями "Европа" и "Азия" связаны у нас некоторые культурно-исторические представления. Мы заключаем в имя "Евразия" некую сжатую культурно-историческую характеристику того мира, который иначе называется "российским", его характеристику как сочетания культурно - исторических элементов "Европы" и "Азии", не являющегося в то же время, - в полной аналогии с природой географической, - ни Европой, ни Азией"[xlii].

Таким образом, на пространстве евразийского континента Савицкий выделил три вполне самостоятельные части – Европу, Азию и Евразию. "Русский мир, - отмечал он, - евразийцы ощущают как мир особый и в географическом, и в лингвистическом, и в историческом, и в экономическом и во многих других смыслах. Это - "третий мир" Старого света, не составная часть ни Европы, ни Азии, но отличный от них и в то же время им соразмерный”. В данном случае следует подчеркнуть, что Россию - Евразию евразийцы воспринимали как "симфоническую личность[xliii]. Под таковой они понимали любую оригинальную национальную культуру или отдельные “культурно – исторические миры”.

По мнению евразийцев, Россия-Евразия - это своеобразный, уникальный и самодостаточный культурно-исторический мир, который объединил в своих пределах не только славян, но и целый круг примыкающих к ним туранских, монгольских, финно-угорских и других народов. Евразийцы считали, что "важнейшим фактом, характеризующим национальные условия Евразии, является факт иного конструирования отношений между российской нацией и другими нациями, чем то, которое имеет место в областях, вовлеченных в сферу европейской колониальной политики, в отношениях романо - германцев и туземных народов.

Евразия в их представлениях была областью “некоей равноправности” и некоего "братания" наций, не имеющего никаких аналогий в междунациональных отношениях колониальных империй. Поэтому "евразийскую" культуру можно представить в виде феномена, являющегося в той или иной степени общим созданием и общим достоянием народов Евразии"[xliv].

По мнению Н.С. Трубецкого, "узловую роль" в русской (евразийской) культуре в момент ее становления и развития сыграл туранский элемент[xlv]. Г. Флоровский рассматривал культурную матрицу Евразии сквозь призму доминирующего в ней особого пространственного культурогенного фактора. "Через века и пространства, - писал он, - осязается единство творческой стихии. И точки ее сгущения почти никак не совпадают с центром бытия. Не в Петербурге, не в древнестоличном Киеве, не даже в "матушке Москве", а в уединенной русской обители, у преподобного Сергия чувствуется напряжение русского народного и православного духа. Здесь издревле лежит средоточие культурного творчества. Культура не сосредоточена ни в городских центрах, это не "лесная" и ни "речная" культура. Дух "степи" все время витает над ней"[xlvi].

Почти все основные "евразийские идеи" принадлежали Петру Николаевичу Савицкому (1895-1968), окончившему в 1917 году экономическое отделение Петроградского политехнического института. С 1921 г. он находился в эмиграции, сначала в Софии, затем в Праге, где был занят преподавательской деятельностью. Разделяя в целом антизападнические настроения старшего поколения русской эмиграции, он не просто пытается освободиться от магии европоцентризма в сознании и научной практике, но и работает над реальным противопоставлением романо-германской культуре культуры российской. "Чем была Россия, ощущавшая себя частью Европы, входившая в систему европейских держав, как это было во весь период империи? - вопрошал П.Н.Савицкий. И сам же отвечал: ”Несмотря на свою политическую силу, в культурном отношении она чувствовала себя, а часто и была, третьестепенной Европой. Этой установкой максимально затруднялся творческий вклад России в мировую культуру. Кому интересны зады европейской цивилизации, когда можно обратиться к передовым ее представителям? И может ли существовать настоящий пафос культурного творчества там, где основною задачей является уподобление этим передовым представителям, где подражательность, а не творчество, является законом жизни? Что же касается настоящей Европы, то пренебрежение являлось и является единственно возможным отношением к этим задворкам... Только утвердив себя как духовно и материально самодовлеющий мир, Россия организует наилучшим образом и свои отношения с Европой. Чтобы сблизиться с Европой, нужно стать духовно и материально независимыми от нее”. И евразийцы утверждали, что Россия имеет все предпосылки к обретению такой независимости. Она представляет своеобразную географическую среду, в своих простых, широких очертаниях резко отличную от дробного строения Европы. Основные географические зоны (тундра, лес, степь, пустыня) располагаются здесь как полоса горизонтально подразделенного четырехполосного флага... Что самое важное - в ней есть самостоятельная культурная традиция, достаточно сильная для того, чтобы обосновать независимое от Европы культурное развитие. В традиции этой запечатлены начала, связанные с Востоком и чуждые Западу" [xlvii].

Россия в геополитической доктрине евразийцев предстает как государство, ставшее "естественным объединителем евразийского материкового пространства", главной задачей и историческим предначертанием которого является сбережение единства, целостности "срединной земли", противостояние любым стратегиям фрагментации евразийского континентального монолита. Многие из сторонников этого геополитического направления Россию-Евразию воспринимали как единство, не соглашаясь "идти с теми, кто в своекорыстных интересах желает разорвать на клочки это единство”. Более того, они были убеждены, что такие попытки не могут удаться, ибо “противоречат природе вещей"[xlviii].

Г. В. Вернадский в своих "Начертаниях русской истории" подчеркивал, что после ХV века, когда Россия перестала быть "одним из провинциальных углов евразийского мира", она взяла на себя историческую ответственность за пространство, объединенное в рамках "государства-материка". Оно было создано в результате усилий не только русского народа, но и многих народов Евразии, утворивших Россию как "собор народов". Исторически сложившееся территориальное единство российской империи" характеризовалось, по мнению евразийцев, "естественностью и устойчивостью своих границ, так как государство, возникшее в самом центре материкового водного бассейна, стало естественным объединителем евразийского материкового пространства. Вот почему большинство евразийцев признали преобразования, осуществлявшиеся в СССР в 30-х годах", - так считает современный автор Т.Н. Очирова[xlix].

Геополитические идеи евразийцев, прочно связанные с эмигрантским статусом своих творцов, волею роковых для них событий лишенных Отчизны, но не переставших быть ее патриотами в самом высоком смысле этого слова, с огромной противоречивостью мировых событий, были во многом раскритикованы собратьями-эмигрантами на Западе. Не были они своевременно "услышаны" в России-Евразии, где о них фактически мало знали и почти не вспоминали.

Но как только Россия в очередной раз оказалась в центре геополитических катаклизмов конца 80-х - начала 90-х годов, творчество евразийцев и их теоретические концепции, их оригинальные суждения несколько неожиданно стали общественно востребованными. Идеи евразийства превратились в активных участников политической борьбы в стране, ищущей оптимальные пути встраивания в мировое сообщество изменяющего свой облик громадного евразийского "срединного пространства". И это может считаться, по всей видимости, едва ли не самой объективной и высокой оценкой идейно-теоретического наследия евразийцев.

Историк-эмигрант Иван Лукьянович Солоневич (1891-1953) не принадлежал к евразийцам, но в своей главной монографии "Народная империя" продемонстрировал умение использовать геополитический подход для обоснования собственных взглядов на историческое прошлое и будущее своей Родины. "Россия имеет свои пути, - писал он, - свои методы, идет к своим целям и поэтому никакие политические заимствования извне ни к чему, кроме катастрофы, привести не могут". Сопоставляя личные свободы в России и США, он прямо относит их различия на счет географического фактора. "Американская свобода, как и богатство, - отмечал Солоневич, - определяются американской географией; наша свобода и наше богатство ограничены русской географией".

Русский народ, по его мнению, никогда не будет иметь такие свободы, какими пользуются люди в США и Англии потому, что безопасность последних гарантирована океанами и проливами, а русская может быть обеспечена только воинской повинностью, являющейся первой из "несвобод". Говоря же о бедности России, он подчеркивал, что бедность эта не имеет никакого отношения к политическому строю. Она "обусловлена тем фактором, для которого евразийцы нашли очень яркое определение "географическая обездоленность России". "История России есть история преодоления географии России", - заключает И. Солоневич[l]. И сейчас, когда наша страна приступила к кардинальной трансформации своей жизни, россияне в полной мере осознают справедливость данного умозаключения русского историка.

Геополитические мотивы занимали важное место и в творчестве одного из самых заметных русских мыслителей XX века И. А. Ильина. Для него Россия являлась "живым организмом", который формировался в течение веков не как "механическая сумма территорий", а как "органическое единство". " Это единство, - писал он, - прежде всего географически предписано и навязано нам землёю. С первых же веков своего существования русский народ оказался на отовсюду открытой и лишь условно делимой равнине. Ограничивающих рубежей не было; был издревле великий "проходной двор", через который валили "переселяющиеся народы", - “ с востока и юго-востока на запад", - в связи с чем Россия была "организмом, вечно вынужденным к самообороне"[li].

И. А. Ильин называл Россию, "географическим организмом больших рек и удаленных морей". Её извечную устремленность к незамерзающим морям он считал естественной и объективно обусловленной. Предсказывая попытки Запада воспользоваться освобождением страны от коммунизма для ее расчленения, он предупреждал недальновидных политиков: "Нациям, которые захотят впредь загородить России выход к морям, надлежит помнить”, что”не умно и не дальновидно вызывать грядущую Россию на новую борьбу за двери ее собственного дома, ибо борьба эта начнется неизбежно и будет сурово беспощадной"[lii].

Иван Александрович Ильин (1882 – 1954) закончил с золотой медалью гимназию, в 1906 году – юридический факультет Московского университета, где затем и преподавал. В 1922 году был выслан из Советской России, работал в Религиозной философской академии и Русском научном институте в Берлине, позднее переехал в Швейцарию. Из множества его работ выделяются труды, опубликованные недавно в нашей стране под общим названием “О грядущей России”, ибо именно России – прошлой, настоящей, будущей – были отданы главные помыслы и усилия выдающегося русского ученого и мыслителя. В указанном сборнике помещены статьи, раскрывающие общие принципы, из которых следует исходить, по мнению Ильина, при построении новой России. Другая их часть посвящена конкретным вопросам и задачам, которые возникают перед национальным сознанием в связи с проблемами исторического развития страны. В частности, обращаясь к трактовке государства, его формы и сущности в контексте российской действительности, Ильин пишет: “Политик, организующий государство, должен считаться, прежде всего, с наличием в данной стране в данную эпоху уровня народного правосознания, определяя по нему то жизненное сочетание из учреждения и корпорации, которое будет наилучшим при данных условиях”. Условия же эти ему виделись таковыми:

а) территория и ее размеры (чем больше эта территория, тем необходимее сильная власть);

б) плотность населения (чем она больше, тем легче организация управления страной);

в) державные задачи страны (чем они грандиознее, тем меньшему числу граждан они понятны);

г) национальный состав страны (чем он однороднее, тем легче наладить самоуправление);

д) уклад народного характера (чем устойчивее и духовно-индивидуализированнее характер данного народа, тем легче создать государственную корпорацию, объединяющую активных, полномочных и равноправных деятелей, по своей воле утворивших государство).

Анализируя указанные условия, И.А.Ильин приходит к выводу, что России предстоит найти для себя особую, оригинальную государственную форму, такое сочетание демократии и авторитаризма, которой соответствовало бы русским национальным историческим данным. Мыслитель предлагает свое решение: национальная, патриотическая, отнюдь не тоталитарная, но авторитарная диктатура. Такую форму правления он характеризует следующим образом: “Это твердая национально-патриотическая и по идее либеральная диктатура, помогающая народу выделить к верху свои подлинно лучшие силы и воспитать народ к трезвлению, к свободной лояльности, к самоуправлению и к органическому участию в государственном строительстве “.

Другая постоянно отстаиваемая И.А. Ильиным мысль – о географическом, стратегическом, религиозном, языковом, культурном, правовом, хозяйственном, государственном единстве страны, в связи с чем он формулирует принцип нерасчленимости территории России как “ живого организма “. Россия – единый организм выступает в его трудах в нескольких ипостасях:

- как единство, предписанное и навязанное самим пространством, его географическими особенностями;

- как единство стратегическое, единство континентальных и морских пространств, которым Россия обязана призванию “быть прежде всего посредником между народами и культурами, а не замыкающим или разделяющим их элементом”. Ученый пишет по этому поводу: “ Она стала великим культурным простором, который не может жить одними верховьями рек, не владея их выводящими в море низовьями “. И далее: “ Россия – оплот европейско-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия “, а потому ее нельзя запереть в континентальном блоке, лишив ее выхода к морям, поскольку это катастрофически скажется на всем мировом развитии;

- как единства духовного, создавшего великую культуру, собравшей под своим крылом все народы, населяющие страну. Он не перестает предупреждать тех, кто покусится на единство исторической России: “Расчленение ее приведет к длительному хаосу, ко всеобщему распаду и разорению, а затем – к новому собиранию русских территорий и российских народов в новое единство”.

Геополитические по своей сути идеи о влиянии рек на развитие цивилизаций, в том числе и российской, развивал в своем труде "Цивилизация и великие реки. Географическая теория развития современных обществ" Л. И. Мечников. Пытаясь создать “географический синтез истории“, он разделил мировую историю на “три последовательных периода или три фазиса развития человеческой цивилизации, которые протекали каждый в своей собственной географической среде“.

Логичность его периодизации требует не доказательств, а своего объяснения: четыре величайшие цивилизации – китайская, индийская, ассиро-вавилонская и египетская, – возникнув на берегах великих рек, через многие столетия спустились к морям и распространились по их побережьям, чтобы еще через примерно 25 столетий дать начало океанической цивилизации. “Капризное на первый взгляд и случайное передвижение центра цивилизации из одной страны в другую, - писал российский географ, - изменение в течение истории культурной ценности различных географических областей в действительности представляются явлениями строго закономерными и подчиненными порядку. Географическая среда эволюционирует во времени, она расширяется вместе с прогрессом цивилизации. Ограниченная в начале исторического развития не особенно обширными бассейнами больших рек, эта среда в известный момент охватывает побережья внутренних морей, а затем распространяется на океаны, охватывая мало-помалу все обитаемые области земного шара “.

С IX века стержнем геополитики Руси-России было формирование государственного ядра в соответствии с идеей "собирания" славянских и неславянских земель в единое геополитическое пространство. В Северной, Восточной, Юго-Восточной Европе и в Азии русская государственная стратегия реализовывалась по семи основным направлениям:

I - освоение Карелии и беломорского побережья, что сопровождалось контактами и столкновениями со скандинавскими государствами с ХП по XX в.в.;

II - прорыв на Балтику[liii];

III - соперничество с Литвой, Речью Посполитой и Польшей со времен Московского царства;

IV - выход на балканский узел проблем, начиная с Прутского похода Петра Великого, войны с Османской империей и т.д.;

V - продвижение в Причерноморье с IX века, на Кавказ - с ХVI, на Ближний и Средний Восток – с ХVIII в.;

VI – начало продвижения в Центральную Азию в 1716 г., активизировавшееся к середине XIX в.;

VII - освоение с 1532 года Сибири, столкновения с китайцами с ХVII века.

Анализ хронологии и интенсивности территориальной экспансии Российского государства позволяет сформулировать вывод, что к 1795 году реальные геополитические рубежи России проходили по линии: Северный Ледовитый океан - Балтика - Причерноморье - Северный Кавказ - Евразийская степь - Тихий океан", то есть к этому времени Россия стала великой евразийской державой.

При всем при этом нельзя пройти мимо того очевидного факта, что государственная стратегия пространственной экспансии нередко приходила в противоречие с народным освоением новых земель. Неумение видеть и считаться с национальной перспективой приводили к тому, что забытый Богом какой-нибудь голштинский пятачок в Германии становился для династии Романовых важнее, чем поддержка и развитие русской Азии, зачастую оказывавшейся в забвении. Царский отказ в 1689 году от Приамурья только для того, чтобы по просьбе Польши мобилизовать все силы для борьбы с крымскими татарами, стал по существу "капитуляцией московской дипломатии, в результате чего была искусственно остановлена русская колонизация Дальнего Востока, причем более чем на полтора столетия"[liv].

Увязнув в Семилетней войне 1756-1762 годов, Россия не спасла от китайского геноцида Джунгарское ханство, позволив Китаю образовать свою самую западную провинцию Синцзян и продвинуть государственные границы вплоть до озера Балхаш. Запоздалое приобретение Приамурья в 1858 году и Приморья в 1860 году привело к тому, что Россия и сегодня выходит на Тихий океан - океан будущего - своим самым необустроенным восточным фасадом. В целом же формирование исторического российского геополитического пространства было завершено в 1910 году присоединением Тувы.

В начале XX века появляются уже и собственно геополитические русские сочинения. К ним относилась работа полковника генштаба российской армии А. Вандама "Наше положение" (1912), в которой обстоятельно рассматривались основные направления территориальной экспансии российского государства, в первую очередь по направлению к "теплым морям". Вслед за Х.Маккиндером, этот автор считает борьбу России и Англии за преобладание в Азии основным фактором, определяющим все содержанием глобальной системы международных отношений. "Главным противником англо - саксов на пути к мировому господству является русский народ, - констатирует А.Вандам, - и главные их цели – оттеснить русских от Тихого океана вглубь Сибири, вытеснить Россию из Азии на север от зоны между 30 и 40 градусами северной широты”. Противостоять этому, по мнению русского геополитика, можно было с помощью коалиции "сухопутных держав", имея в виду совместное выступление Франции, Германии и России против "деспотизма" Англии[lv].

Если в работе А. Вандама впервые в российской историографии внешняя политика страны была рассмотрена сквозь дихотомию, противоборство морских и континентальных государств, то в трудах В. Семенова-Тяншанского, сына знаменитого путешественника, ("О могущественном территориальном владении применительно к России" и "Район и страна") была сформулирована и детально описана оригинальная геополитическая концепция глобального характера.

Русский ученый выделил на земной поверхности зону между экватором и 45-м градусом северной широты, где расположены 3 “великие океанические бухты”: европейская с Средиземным и Черным морями; китайская - с Южно-китайским, Восточно-китайским, Японским и Желтым морями; центрально-американская - с Карибским морем и Мексиканским заливом. Именно вокруг них, как отмечал русский географ, выросли наиболее сильные и самобытные цивилизации, а также наиболее глубокие религиозные системы.

В этой связи он предложил свою формулу мирового господства: господствовать в мире будет то государство, которое ”сможет овладеть одновременно всеми тремя океаническими бухтами”, или тремя "господами мира" будут те три нации, каждая из которых будет контролировать хотя бы одну из этих бухт[lvi].

Важным вкладом В. Семенова-Тяншанского в теорию геополитики можно считать и выделение им трех исторически сложившихся систем геополитического контроля над пространством. Первая из них, кольцеобразная, возникла в древности в Средиземноморье: сухопутные владения доминирующей державы представляли собой кольцо, которое позволяло контролировать внутреннее морское пространство. Так было в случаях с историей греков, римлян, карфагенян, венецианцев и генуэзцев.

Вторая - клочкообразная или точечная - была использована европейцами уже в Новое время: владения и пункты военного базирования колониальных держав, как правило, были разбросаны по морям и океанам в стратегически важных районах, доступных морским коммуникациям. Эту систему использовали испанцы и португальцы, голландцы и французы. Англичане в XIX веке усовершенствовали эту систему, дополнив совокупность стратегических пунктов базирования созданием буферных государств, отделявших зоны морского господства от континентальных держав.

Третья система геополитического контроля над пространством была названа континентальной. Здесь, на суше, владения доминирующей державы должны представлять собой, по мнению В. Семенова-Тяншанского, непрерывную полосу, желательно от "моря до моря". В древние времена такую державу пытался создать Александр Македонский, в новой истории - Наполеон Бонапарт, но упеха добились только русские в Евразии и американцы в Северной Америке.

Рассматривая "русскую континентальную систему владения", этот отечественный геополитик главным ее недостатком считал растянутость территории и ее деление на развитый центр и отсталую периферию. Единственным способом сохранить такую систему можно было, заключал он, подтянув географический центр российской государственной территории до той же плотности населения и уровня экономического развития, что и в историческом центре. Для этого он рекомендовал создать своего рода пункты форсированного развития, имея в виду четыре таких региона - базы: Урал, Алтай с горной частью Енисейской губернии, Туркестан с Семиречьем и Кругобайкалье[lvii].

Дата добавления: 2014-11-29