М.М.Коченов Судебно-психологическая экспертиза. 1 страница. Задачи судебно-психологической экспертизы.Основная задача судебно-психологической экспертизы состоит в оказании помощи органам правосудия при решении вопросов

Глава I. ОБЩИЕ ВОПРОСЫ СУДЕБНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Задачи судебно-психологической экспертизы. Основная задача судебно-психологической экспертизы состоит в оказании помощи органам правосудия при решении вопросов психологического содержания. Деятельность судебно-психологической экспертизы осуществляется в пределах ее научной компетенции и в соответствии с требованиями действующего уголовно-процессуального законодательства. Главная функция судебно-психологической экспертизы заключается в получении на основе практического применения специальных психологических знаний и методов исследования новых фактов, позволяющих точно и объективно оценивать индивидуальные особенности психической деятельности обвиняемых, свидетелей и потерпевших. Такими данными могут быть сведения о познавательной деятельности (от простейших ощущений до высших форм мышления), ситуативно обусловленных эмоциональных реакциях, стойких психических состояниях и качествах личности. Необходимо особо подчеркнуть, что судебно-психологическая экспертиза исследует главным образом проявления психики человека, не выходящие за пределы нормы. Иными словами, судебно-психологическая экспертиза проводится преимущественно в отношении психически здоровых людей.

Общим принципом судебно-психологической экспертизы является направленность исследования на анализ содержания и структуры индивидуального сознания людей в момент совершения конкретных поступков или отражения явлений действительности.

Всестороннее и полное расследование и судебное разбирательство уголовных дел включает в себя изучение и анализ психологических механизмов поведения людей, в частности степени его осознанности. В тех случаях, когда психологические вопросы не могут быть решены на основе профессионального и житейского опыта юристов, особенно остро ощущается потребность в проведения судебно-психологической экспертизы.

Понимание задач ифункций судебно-психологической экспертизы на любом этапе ее развития определялось содержанием законодательства, в условиях которого она осуществлялась, методологическими принципами правовой науки и различных психологических школ и направлений.

Трудно сказать, когда потребность юристов в глубоком познании внутренних, скрытых от стороннего наблюдателя человеческих переживаний достигла такой остроты, что стала побуждать их при рассмотрении конкретных уголовных дел искать помощи у сведущих в этих вопросах лиц.

В России первая известная нам попытка судебно-психологической экспертизы относится к 1883 году. Она была предпринята при расследовании уголовного дела по обвинению московского нотариуса Назарова в изнасиловании актрисы-любительницы Черемновой.

Как сообщила следствию Черемнова, в день преступления она дебютировала на сцене. Томительное ожидание спектакля, волнение, пережитое на сцене, вызвало у Черемновой, по ее словам, такой глубокий упадок физических и душевных сил, что, оставшись наедине с Назаровым, она была не в состоянии оказать ему сопротивление. Желая получить объективные сведения о влиянии на психику связанных с первым выступлением на сцене переживаний, следователь решил допросить двух известных русских актрис М. Н. Ермолову и А. Я. Гламу-Мещерскую.

Проведенное актрисами исследование, или, правильнее говоря, воспроизведение воспоминаний о собственных переживаниях в день дебюта, конечно, еще очень далеко от подлинно научной судебно-психологической экспертизы, однако сам приведенный случай говорит о многом. Он показывает, что уже в те далекие времена делались попытки отойти от традиции решения психологических вопросов только на основе юридических знаний, отражает стремление объективизировать анализ сложных психических явлений¹.

В более зрелом виде мысль о принципиальной возможности использования специальных психологических знаний в уголовном процессе была высказана в конце прошлого века. К этому же времени относятся и первые попытки проведения научной судебно-психологической экспертизы по сложным уголовным делам. Стремление привлечь психологов к участию в уголовном процессе в качестве экспертов можно объяснить по крайней мере двумя обстоятельствами: во-первых, наметившимся переломом в развитии психологии, все более заметным превращением ее из интроспективной области знаний в экспериментальную науку; во-вторых, желанием многих прогрессивно мысливших юристов поставить уголовный процесс на уровень новейших научных достижений.

В начале нынешнего столетия к созданию основ судебно-психологической экспертизы обратились такие известные психологи, как 3. Клапаред, К. Марбе, В. Штерн и некоторые другие. Ученые смело вторгались в область юридической практики и оставили интересные, хотя и спорные, образцы экспертных психологических исследований. Они отражают настойчивые попытки приблизиться к научному анализу сложных проявлений психики свидетелей, потерпевших, обвиняемых, основанному на объективных экспериментальных данных. На этом пути поборникам развития судебно-психологической экспертизы не удалось избежать некоторых серьезных ошибок. Едва ли не самой глубокой и опасной среди них было преувеличение реальных возможностей нового вида экспертного исследования, попытки поставить его в совершенно исключительное положение, вывести за рамки общеправовых и процессуальных принципов использования специальных знаний в уголовном процессе.

При первых шагах судебно-психологической экспертизы некоторые юристы и психологи видели ее будущее главным образом в исследовании свидетельских показаний. Увлеченные этой идеей, они полагали, что эксперт-психолог не должен ограничиваться установлением только принципиальной возможности конкретного человека испытывать определенные ощущения или выяснением вопроса о допустимости формирования у него зрительных, слуховых и прочих чувственных образов, представлений памяти, составляющих психологическую основу свидетельских показаний. Самые горячие энтузиасты судебно-психологической экспертизы желали слышать от психолога окончательное суждение о достоверности свидетельских показаний, забывая, что это составляет неотъемлемую функцию органов- правосудия. Не имея четкого представления о границах компетенции судебно-психологической экспертизы, юристы иногда выносили на ее разрешение вопросы правового содержания, такие, например, как вопрос о мотивах преступления, характере вины и др.

Отдельные отрицательные тенденции, наметившиеся еще в первый период становления судебно-психологической экспертизы, в условиях буржуазного уголовного процесса постепенно углублялись, в результате чего в капиталистических странах она во многом утратила свой прогрессивный характер, превратившись в некоторых своих проявлениях в попирающее правовые гарантии орудие психического воздействия на личность.

В дореволюционной России наиболее последовательным пропагандистом применения психологических знаний в судебной практике был Л. В. Владимиров². Он предлагал, в частности, подвергать медико-психологическому обследованию каждого обвиняемого, которому может быть назначено наказание, связанное с лишением свободы. К сожалению, Л. В. Владимиров не видел существенной разницы между психологией и психиатрией, поэтому его взгляды не всегда были достаточно четкими и определенными.

Спустя десятилетия идеи Л. В. Владимирова получили развитие в работах советских авторов, считавших полезным обязательное медико-психологическое обследование не только обвиняемых, но также потерпевших и свидетелей, в особенности несовершеннолетних и малолетних³.

В 20-х — начале 30-х годов особенно интенсивно разрабатывались теоретические вопросы судебно-психологической экспертизы; в этот период экспертное психологическое исследование стало постепенно внедряться в практику судопроизводства, так как «в кабинетах научно-судебной экспертизы до 1931 г. существовали секции криминалистической психологии и психопатологии»⁴. Разумеется, как и всякое новое дело, судебно-психологическая экспертиза испытывала трудности в своем развитии, объяснявшиеся в первую очередь ошибками в определении ее предмета и в отграничении от других видов судебных экспертиз, а также по-прежнему дававшим себя чувствовать стремлением экспертов-психологов выходить за пределы своей научной компетенции.

Совершенно очевидные в наши дни заблуждения сторонников судебно-психологической экспертизы были подвергнуты советскими процессуалистами справедливой критике, которая, однако, со временем трансформировалась в полное и безоговорочное отрицание судебно-психологической экспертизы вообще как института, якобы чуждого советскому уголовному процессу⁵. Эту точку зрения невозможно оценить иначе, как ничем не оправданную крайность. Правильно выступая против реакционных взглядов буржуазных ученых на цели и задачи использования психологии в юридической практике, наши отечественные процессуалисты допускали просчет в том, что видели корни частных дефектов судебно-психологической экспертизы в самой ее природе, забывая, что характер применения специальных знаний в уголовном процессе зависит не только от содержания и методов той или «ной области науки, но определяется также правовыми нормами, регулирующими практику судебной экспертизы. Поэтому критики судебно-психологической экспертизы не видели возможностей ее развития в рамках советского уголовного процесса в совершенно ином, чем в капиталистических странах, направлении. Одно из главных возражений против судебно-психологической экспертизы основано, например, на произвольном ее отождествлении с проверкой психологическими методами достоверности и надежности свидетельских показаний. На самом же деле экспертное психологическое исследование может и должно преследовать иные цели.

Еще один довод против судебно-психологической экспертизы основывался на утверждении о слабости психологии как науки. Из этого следовал вывод о бесплодности психологического исследования, ничего не прибавляющего к представлению о сущности психических явлений по сравнению с тем, что дает элементарное наблюдение с позиций так называемого «здравого смысла». Иными словами, любое заключение судебно-психологической экспертизы заранее объявлялось антинаучным.

Многочисленные выступления представителей правовой, науки против судебно-психологической экспертизы, обвинения, ее в антинаучности, утверждения о «недопустимости» и «непредусмотренности законом» этого вида экспертного исследования способствовали распространению среди научных и практических работников юстиции резко отрицательного отношения к возможности привлечения психологов к участию в уголовном процессе в качестве экспертов. В сфере юридической практики это предубеждение выразилось в полном прекращении еще в середине 30-х годов производства судебно-психологических экспертиз, а в области теории привело к отказу от попыток исследования самых острых проблем применения данных психологии для релей правосудия.

Отрицание научности результатов психологического исследования имеет «историческое» происхождение. Более 60 лет назад А. Ф. Кони писал: «Экспертиза чувств и впечатлений вводит исследователя в область проявлений индивидуальных настроений под влиянием состояния здоровья, темперамента и целого ряда почти неуловимых для постороннего условий и обстановки каждого данного случая. Вывод сведущих людей должен быть (безусловно объективным, тогда как такая экспертиза, имея чисто субъективный характер, неизбежно должна приводить к произвольным выводам»⁶.

Под влиянием высокого авторитета А. Ф. Кони приведенное высказывание еще до недавнего времени принималось некоторыми учеными за аксиому. Чем еще можно, например, объяснить звучащее анахронизмом замечание А. К. Давлетова: «Психолог может судить о чувственных свойствах того.или иного индивидуума лишь исходя из субъективного умозаключения»⁷. Продолжая свою мысль, А. К. Давлетов приходит в конце концов к заключению, что судебно-психологическая экспертиза не в состоянии дать больше, чем умозаключение следователя⁸.

Однако за несколько десятилетий, отделяющих нас от А. Ф. Кони, психология проделала огромный путь и давно утвердилась в системе наук о человеке как самостоятельная научная дисциплина, располагающая объективными методами исследования, и уже хотя бы поэтому заслуживает иного, чем в 1912 году, отношения к себе.

Только сохранявшимся до середины 60-х годов искусственным разрывом между юридической наукой и практикой, с одной стороны, и психологией — с другой, можно объяснить недооценку последней как специальной области знаний. На это указывает, в частности, сформулированная Р.Д.Рахуновым мысль, что «изучение личности обвиняемого и свидетелей, поскольку это относится к области психологии, составляет прямую и неотъемлемую функцию суда»⁹. Пожалуй, только в одном Р. Д. Рахунов прав: изучение личности обвиняемых и свидетелей, бесспорно, составляет функцию суда, но совсем не потому, что «это относится к области психологии». Строго говоря, изучение личности относится также к области философии, социологии, антропологии, психиатрии, педагогики и ряда других дисциплин. Каждая из «их имеет свой подход к исследованию специфических проблем человеческой личности. Вопрос, следовательно, состоит не в признании за кем-то монопольного права на изучение личности участников уголовного процесса; он заключается в другом: как изучать личность, какие средства для этого использовать? Есть все основания считать, что судебно-психологическая экспертиза является тем процессуальным действием, которое помогает суду решать сложные психологические вопросы на уровне современных научных достижений.

Правда, Р. Д. Рахунов видит опасность судебно-психологической экспертизы в том, что она «умаляет роль внутреннего убеждения судей»¹⁰. Нечто подобное высказывалось ранее и другими авторами¹¹. Приведенные соображения заставляют задуматься о том, существует ли с процессуальной точки зрения разница между судебно-психологической экспертизой и другими видами судебных экспертиз, действительно ли она таит в себе неотвратимую угрозу обычному процессу формирования внутреннего убеждения следователей и судей? Удовлетворительного ответа на поставленный вопрос в упомянутых работах мы не находим, да и вряд ли он вообще существует. Попытки поставить судебно-психологическую экспертизу в исключительное положение, приписав ей несуществующие пороки, по нашему мнению, беспочвенны и имеют субъективный характер. Нельзя при этом забывать, что, как пишет А. С. Экмекчи, «замена квалифицированного судебного эксперта-психолога рассуждениями суда по вопросам психологии является неквалифицированной, что может повести и зачастую ведет к полностью или частично неправильным выводам»¹².

Если же посмотреть на дело с объективных позиций, то нетрудно заметить, что никаких правовых препятствий для развития судебно-психологической экспертизы в нашей стране не существует.

В ст. 78 УПК РСФСР и соответствующих статьях УПК союзных республик говорится, что экспертиза назначается в тех случаях, когда необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле. Уголовно-процессуальное законодательство не определяет конкретных видов судебных экспертиз, возможных, допустимых или даже обязательных. Поэтому не имеет почвы под собой заявление, что среди них «судебно-психологическая экспертиза не предусмотрена»¹³.

Как видно из законодательной формулы, один из основных признаков судебной экспертизы — использование в уголовном процессе специальных познаний. Этот признак служит одновременно критерием при определении конкретного вида судебной экспертизы, так как специальные познания могут относиться только к какой-то сфере деятельности людей. Определяя общие признаки специальных познаний, А. А. Эйсман отмечает, что «это знания не общеизвестные, не общедоступные, не имеющие массового распространения, короче, это знания, которыми располагает ограниченный крут специалистов»¹⁴. Следовательно, отказаться от судебно-психологической экспертизы можно было бы только в случае признания всех сведений о закономерностях психической деятельности людей общеизвестными и общедоступными, что фактически означало бы отрицание психологии как науки.

Специальные познания в области психологии составляют научный фундамент судебно-психологической экспертизы, которая, по выражению А. Р. Ратинова, не что иное, как «форма применения психологических знаний в судопроизводстве»¹⁵.

Субъективное отношение к судебно-психологической экспертизе, каким бы оно ни было, не может устранить объективно существующую потребность в исследовании в рамках уголовного процесса психологических вопросов.

Г. М. Миньковский первым среди советских юристов нарушил существовавшую два с лишним десятилетия традицию отрицания допустимости судебно-психологической экспертизы в нашем уголовном процессе. Еще в 1959 году Г. М. Миньковский прямо указал не только на необходимость при расследовании некоторых уголовных дел использования в форме экспертизы специальных психологических познаний, но и иа общие задачи и перспективы развития судебно-психологической экспертизы¹⁶.

Вслед за Г. М. Миньковским многие советские ученые — процессуалисты, криминалисты, психиатры, практические работники органов юстиции — обратились к разработке теоретических и практических проблем судебно-психологической экспертизы. Последними в дискуссию о целях, задачах и возможностях судебно-психологической экспертизы включились психологи. Такое парадоксальное, «а первый взгляд, положение объясняется не тем, что психология как наука была совершенно не готова к использованию ее данных в юридической практике, но почти полной оторванностью психологов от этой области жизни и неразработанностью пограничных между психологией и правовыми науками вопросов.

В последнее десятилетие произошли большие перемены в оценке роли и значения судебно-психологической экспертизы. В связи с этим накал споров о ее принципиальной допустимости заметно ослабел. Наиболее актуальными стали проблемы собственно теории судебно-психологической экспертизы, определение ее методологических принципов и компетенции, разработка методов экспертного исследования, формирование необходимых для его широкого внедрения в следственную и судебную практику навыков у экспертов-психологов и практических работников органов юстиции.

Компетенция судебно-психологической экспертизы. Для успешного развития судебно-психологической экспертизы необходимо правильное определение ее компетенции. Не менее важно представить типичные ситуации, возникающие при расследовании и судебном разбирательстве уголовных дел, которые требуют назначения судебно-психологической экспертизы.

Когда в середине 60-х годов были сделаны первые попытки возрождения судебно-психологической экспертизы, обнаружилось, что серьезным препятствием на этом пути служит полная неясность вопроса о том, в каких случаях она должна проводиться, что составляет ее компетенцию. Следует, видимо, согласиться с мнением П. Дагеля и И. Резниченко о том, что невозможно раз и навсегда дать перечень вопросов, относящихся к компетенции судебно-психологической экспертизы, хотя бы потому, что «число их будет расти по мере развития общей психологии и ее отрасли — судебной психологии»¹⁷. Более плодотворным нам представляется определение компетенции судебно-психологической экспертизы через указание основных проблем, возникающих в практике уголовного процесса, при решении которых судебно-психологическая экспертиза в состоянии оказать действенную помощь. Вопросы же, обращенные непосредственно к экспертам, могут варьироваться в зависимости от специфики фабулы и обстоятельств конкретного уголовного дела.

В работах многих авторов—юристов, психологов, психиатров — большое место занимает обсуждение компетенции судебно-психологической экспертизы (А. Б. Барский, Ю. М, Грошевой, А. Р. Ратинов, Л. И. Рогачевский, С. П. Щерба, О. Д. Ситковская, Н. И. Фелинская, Н. Н. Станишевская, Я. М. Яковлев и др.). В какой-то период именно этот вопрос занимал центральное место в литературе по судебно-психологической экспертизе. Все названные авторы исходят в своих рассуждениях в первую очередь из содержания закрепленных в законе норм и насущных потребностей судебной и следственной практики.

Повышенное внимание к определению компетенции судебно-психологической экспертизы делается особенно понятным, если вспомнить, что за время почти 30-летней «паузы» в развитии этого вида экспертного исследования наметилось два основных способа решения психологических вопросов без участия психологов: первый — силами юристов (в пределах их житейского и профессионального опыта), второй — за счет привлечения экспертов-психиатров.

Житейские, обыденные представления о сущности психических явлений далеко не всегда соответствуют научным данным. Если же исходить из предположения о знакомстве работников следственных и судебных органов с основами научной психологии, то и тогда сохраняется необходимость в проведении судебно-психологической экспертизы. Известно, что имеющиеся у юристов знания в области судебной медицины, психиатрии, криминалистики, бухгалтерского учета не исключают соответствующих видов судебных экспертиз. Нельзя забывать также, что решение вопросов, требующих специальных знаний, минуя экспертизу, противоречит указаниям ст. ст. 59 и 67 УПК РСФСР о недопустимости совмещения в одном лице функций следователя и эксперта, судьи и эксперта.

Обращение к психиатрам за разъяснением психологических вопросов провоцирует выход экспертов за пределы их научной компетенции. Психология и психиатрия — самостоятельные, хотя и соприкасающиеся области знаний, каждая из них имеет свой особый предмет.

Психиатрия — одна из отраслей медицины, она «изучает нарушения в нервно-психической сфере и разрабатывает методы их лечения и предупреждения»¹⁸. Психиатрия изучает патологические состояния, «возникновение и развитие которых связано с врожденными или приобретенными нарушениями психики (психозы, неврозы и невротические состояния, олигофрении и психопатии, наркомании)»¹⁹.

Исследование закономерностей психической деятельности в норме не относится к предмету психиатрии, эти проблемы разрабатывает психология — «наука, изучающая процессы активного отражения человеком и животными объективной реальности в форме ощущений, восприятий, понятий, чувств и др. явлений психики»²⁰. Поэтому психолог не является специалистом в психиатрии, но и психиатр не специалист в психологии.

Разграничение компетенций судебно-психологической и судебно-психиатрической экспертиз важно в первую очередь, для повышения качества экспертных исследований.

Несколько лет назад по делу о сектантах-пятидесятниках: эксперты-психиатры, отвечая на вопрос, как отразилось на детях участие в деятельности секты и соблюдение ими религиозных обрядов, отмечали в акте следующее:

«Обследовано 30 детей сектантов. Они резко отстают or своих сверстников в физическом и психическом развитии. Обнаруживают эмоциональную неустойчивость (замкнутость, плаксивость, пугливость), узкий кругозор, примитивность суждений. Не посещают кино, театров, культурных и спортивных мероприятий. На молениях испытывают страх. Исполнение обрядов, сопровождаемых плачем, криками и трясками верующих, глубоко расстраивает легко ранимую нервную систему ребенка, длительное пребывание в этой обстановке приводит к психическому истощению детей. Сектанты воспитывают своих детей в духе религиозного фанатизма, в постоянном страхе, о чем свидетельствует и содержание таких гимнов, как «День великий, страшный близко», «Расстанутся дети и родители». Участие несовершеннолетних в сборищах и молениях, соблюдение ими обрядов этой секты пагубно влияет на физическое и психическое развитие детей, приводит к ограничению их кругозора, задержке в развитии интеллекта и уродливому формированию личности».

Если дети были психически здоровы, совершенно понятно, что решались вопросы, не имеющие отношения к психиатрии, ирешались, надо заметить, поверхностно.

Практика изобилует и другими примерами расширения пределов психиатрической экспертизы за счет психологической. Достаточно вспомнить дела, по которым посмертной психиатрической экспертизе предлагалось решать вопрос не о наличии душевного заболевания у потерпевшего, а о возможности такого воздействия неблагоприятной обстановки или постороннего внушения, которое могло бы привести психически здорового человека к самоубийству.

Неоправданное расширение компетенции судебно-психиатрической экспертизы в известной мере традиционно, но оно противоречит смыслу положений закона, определяющих случаи обязательного проведения экспертизы.

Уголовно-процессуальное законодательство устанавливает обязательное проведение экспертизы в случаях, когда возникают сомнения в способности свидетелей или потерпевших правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания (ч. 3 ст. 79 УПК РСФСР). Конкретный вид экспертного исследования в тексте статьи не назван, он определяется в зависимости от того, в какой области необходимы специальные познания для решения возникающих вопросов. Существует мнение, что в подобных случаях должна проводиться только судебно-психиатрическая экспертиза²¹. Полностью согласиться с этим, как мы считаем, нельзя.

Способность правильно воспринимать явления действительности и давать о них показания зависит от объективных условий процесса восприятия и от совокупности индивидуальных особенностей человека, начиная от типологических свойств высшей нервной деятельности и кончая высшими психическими функциями.

Некоторые особенности познавательной деятельности людей могут иметь психопатологическую природу. Они наблюдаются у лиц, страдающих психическими заболеваниями или находящихся в состоянии временного болезненного расстройства психической деятельности. Иногда подобные явления обусловлены соматогенными факторами, как это бывает при воспалительных процессах и инфекциях. К числу патологических особенностей познавательной деятельности можно, например, отнести галлюцинации всех видов (зрительные, слуховые и пр.) и псевдогаллюцинации, нарушения восприятия, многочисленные формы патологии памяти и мышления.

Однако очень существенное, а иногда и решающее влияние на способность правильно воспринимать явления действительности и давать о них показания оказывают индивидуально-психологические особенности, не выходящие за пределы нормы (обусловленные возрастом, умственным развитием, наличием тех или иных навыков и многими другими причинами).

Выполнение требования ч. 3 ст. 79 УПК РСФСР в отношении психически больных людей и лиц, находящихся в момент дачи показаний или находившихся в момент восприятия интересующих следствие или суд фактов в состоянии временного болезненного расстройства психики, бесспорно, относится к компетенции судебно-психиатрической экспертизы. Столь же бесспорным нам представляется отнесение требования упомянутой статьи в отношении психически здоровых свидетелей и потерпевших к компетенции судебно-психологической экспертизы.

Было бы заблуждением считать, что в компетенцию судебно-психологической экспертизы входит оценка надежности или проверка достоверности свидетельских показаний. Цели и задачи экспертного психологического исследования должны быть ограничены установлением только принципиальной возможности (или невозможности) восприятия и последующего воспроизведения информации конкретным лицом.

В ст. 392 УПК РСФСР говорится о необходимости выяснить, способен ли несовершеннолетний полностью сознавать значение своих действий и руководить ими, если имеются данные о наличии у него умственной отсталости, не связанной с душевным заболеванием.

В порядке толкования этой статьи Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 21 марта 1968 г. «О внесении дополнений в постановление Пленума Верховного Суда СССР № б от 3 июля 1963 г. «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» разъяснил, что к числу необходимых следственных действий в этих случаях может быть отнесена судебно-психологическая экспертиза²².

Наиболее глубокое понимание задач судебно-психологической экспертизы несовершеннолетних обвиняемых мы видим у Г. М. Миньковского, который считает, что судебно-психологическая экспертиза «должна ответить на вопрос, имеются ли у данного субъекта отклонения от нормального для его возраста уровня интеллектуального развития, и если такие отклонения существуют, сделать вывод о их влиянии на вменяемость подростка»²³. Определяя таким образом направленность судебно-психологической экспертизы, Г. М. Миньковский поставил принципиально важный вопрос об устанавливаемой с помощью экспертного психологического исследования вменяемости психически здоровых подростков.

В специальной литературе и при анализе конкретных уголовных дел (можно встретить отражение различных представлений о компетенции судебно-психологической экспертизы несовершеннолетних с признаками умственной отсталости.

Некоторые процессуалисты считают, что «перед экспертами-психологами должен ставиться вопрос и о соответствии интеллекта, уровня развития подростка данным о его возрасте»²⁴. Я. М. Яковлев идет еще дальше в этом направлении и рекомендует спрашивать у эксперта-психолога, «нормальному уровню развития какого возраста соответствует фактический уровень развития данного лица»²⁵.

Подобные вопросы ориентируют эксперта-психолога на вычисление так называемого «интеллектуального возраста», что неверно с точки зрения получивших признание в отечественной психологии теоретических положений.

Еще в 30-е годы в работах Л. С. Выготского и его учеников, посвященных проблеме развития высших психических функций в детском возрасте, было показано, что точное определение «интеллектуального возраста» теоретически невозможно.

Дата добавления: 2014-11-29