Судоустройство и юридические профессии во Франции и Италии

Литература

BELLET, “Grandeur et servitudes de la Cour de Cassation”, Rev. int.dr.comp. 32 (1980) 293.

—, “France: La Cour de Cassation”, Rev.int.dr.comp. 30 (1978) 193.

BORE, La Cassation en matière civile (1980).

BRETON, “L'Arrêt de la Cour de cassation”, Ann. Université des Sciences Sociales de Toulouse 23 (1975) 5.

CAPPELETTI, “Der italienishce ZivilprozeB, Ein rechts vergleichender Überblick”, RabelsZ 30 (1966) 254. Merryman/Périllo, The Italian Legal System (1967). Perillo, Civil Procedure in Italy (1965).

CORVES, “Zur Praxis der Kassation in Frankreich”, DRiZ (1966) 139.

R.DAVID, Le Droit français I: Les Données fondamentales du droit fran­çais (1960).

DAVID/DE VRIES, The French Legal System (1958).

HÀMELIN/DAMŒN, Les Règles de la nouvelle profession d'avocat (3^rd edn., 1977).

HERZOG, Civil Procedure in France (1967). “The Reform of the Legal Profession and of Legal Aid in France”, 22 ICLQ 462 (1973).

LEMAIRE, Les Règles de la profession d'avocat et les usages du barreau de Paris (3^rd edn., 1975).

LINDON, “La motivation des arrêts de la Cour de cassation”, JPS 1975.1.2681.

LUTHER, “Studium und Richterlaufbahn m Italien”, JZ 1956, 84.

MIMIN, Le style des jugements (4thedn,, 1978). OLIVIER, “The Future of the Legal Profession in France”, 53 Aust. LJ 502 (1979).

PÉDAMON, Anwaltsberuf im Wandel (no. Ш of Arbeiten zur Rechtsvergleichung, 1982) 37.

RIEG, “Die Reform einiger rechtsberatender Berufe in Frankreich”, JZ 1972, 581.

SCHILL, “Die Stellung des Richters in Prankreich”, Eine rechtshistorische Darstellung unter Einbeziehung der Gerichtsverfassung (1961).

SGROI, “La cour de cassation d'Italie”, Rev.int.dr.comp. 30 (1978) 393.

STURM, “Juristenausbildung in Prankreich und Italien”, JZ 1969, 241.

TOUFAIT/TUN, “Pour une motivation plus explicite des décisions de jus­tice, notamment de celles de la Cour de cassation”, Rev.trim.dr.civ. 72 (1974) 487.

ZWEIGERT, “Der Jurist in Frankreich und Deutschland, Versuch einer vergleichenden Typologie”, in: Festschrift Hans. G.Picker (1967) 498.

I

Не только ГК Франции, но и ее судебная система служи­ли образцом для многих стран романской правовой семьи. Особого внимания в этой связи заслуживает Кассационный суд — высшая французская судебная инстанция по граждан­ским и уголовным делам. Он во многом отличается от подоб­ных высших судебных учреждений англо-американской и германской правовых семей, что и предопределило содержа­ние нижеследующего анализа, который посвящен в первую очередь рассмотрению его отличительных черт.

Кассационный суд — творение французского революци­онного законодательства. Первоначально он носил название “Кассационный трибунал” и не был наделен судебными фун­кциями. Ему отводилась роль контролирующего органа, сле­дящего за тем, чтобы суды неукоснительно придерживались буквы закона и не покушались на прерогативу законодатель­ной власти. А “отклонением” от текста закона в те времена считалось даже простое его толкование, равно как и судеб­ные решения, принимаемые с целью заполнить пробелы в законодательстве. Подобная мера была принята на основе опыта функционирования судебной системы старого режима.

Тогда суды отдельных французских провинций — “парла­менты” путем толкования стремились обойти законы о ре­форме или существенно ограничить их действие. Считалось противоречащим принципу разделения властей наделение судей правом толковать закон. Поэтому судам предоставля­лась возможность обращаться за толкованием неясных мест в законе в законодательный орган посредством представле­ния ему “факультативных постановлений” суда, которые не имели обязательной силы (référé facultatif). Кассационный

трибунал не входил изначально в судебную систему, а потому был компетентен лишь отменять судебные решения, но не мог принимать собственные. Для судов же решения трибу­нала, в свою очередь, не носили обязывающего характера, и они могли принять по делу, возвращенному для повторного рассмотрения, то же самое решение, что и в первый раз. Если же решение суда оспаривалось вторично, то в обя­занность трибунала входило передать спорное дело законо­дательному органу для “окончательного решения” (référé obligatoire).

Недоверие к любым формам судейского законодательства, характерное для революционного времени, скоро исчезло. “Факультативные постановления” ни разу не встречались в практике судов. А после того как авторы ГКФ признали право судей на толкование законов (см. § 7, II), Кассацион­ный трибунал, переименованный при Наполеоне I в Касса­ционный суд, начал постепенно самостоятельно толковать закон и отменять решения судов низших инстанций в случае, если считал их толкование неверным.

Однако остался неизменным принцип, согласно которому Кассационный суд не обладал компетенцией принимать со­бственные решения по спорным делам, а мог лишь отменять судебные решения по этим делам и передавать их для пов­торного рассмотрения в другие суды той же инстанции. И даже сегодня суды не обязаны прислушиваться к мнению Кассационного суда в отношении дел, передаваемых для вто­ричного рассмотрения. Если и во второй раз будет оспорено решение уже другого суда, не воспринявшего точку зрения Кассационного суда, и последует новое обращение в Касса­ционный суд, то решение “принимается на объединенном заседании его палат”. В этом случае мнение Кассационного суда становится обязательным для третьего суда, которому дело передается на новое рассмотрение.

В Италии эта сложная процедура упрощена. В этой стране Кассаци­онный суд может также лишь отменять спорные решения. Но для суда, вторично рассматривающего данное спорное дело, мнение Кассацион­ного суда обязательно (абз. 1 ст. 384 Гражданско-процессуального кодекса).

Примечательно, что в принципе во Франции возможно оспаривание перед Кассационным судом любых судебных решений, но при условии, что предварительно были исчерпа­ны все остальные правовые средства или их не было с самого

начала. На его рассмотрение выносятся даже решения по делам, не подлежащим апелляции по причине их крайней незначительности. И потому Кассационный суд вынужден рассматривать решение судов первой инстанции. В результа­те, если выполнены все процессуальные предписания. Касса­ционный суд обязан принять к рассмотрению любое решение судов. Он не имеет права выбора дел по принципу их важ­ности. Это правило привело к большой перегруженности Кассационного суда. В настоящее время он рассматривает до 15 тыс. апелляционных жалоб ежегодно.

В Италии контролирующая функция Кассационного суда за судеб­ными решениями закреплена в конституции 1947 года (ст. 111). Граж­данский процессуальный кодекс 1942 года исключает возможность кассации решений мировых судей (ст. 360). Однако судебная практика признала допустимость апелляций и по таким решениям на основании ст. 111 конституции (см. Cass. G.Z.,1962, N 271, Guist. Civ. Rep. 1962. s.v. Cassazione civile, N 163).

В принципе Кассационный суд ограничивается ответами на вопросы, касающиеся законодательства. А вопросы, каса­ющиеся применения права, он передает для “независимой экспертизы практикующим судьям”. И поскольку эти два вопроса трудно разграничить. Кассационный суд зачастую сам устанавливает рамки своей деятельности. При этом он исходит прежде всего из того, является ли принимаемое им решение обобщающим по своей природе и потому спо­собствующим унификации судебной практики. И наоборот, Кассационный суд предпочитает не вмешиваться в нор­мальный, по его мнению, ход развития событий. В подоб­ных случаях он обосновывает свою позицию правоприменительным характером данной проблемы, решение которой входит в компетенцию судей первой инстанции.

Французский Кассационный суд относит иностранное право в прин­ципе к правоприменительной сфере и потому отказывается от кассации судебного решения на основании неправильного применения иностран­ного права. Это, однако, не мешает Кассационному суду вмешиваться в тех случаях, когда суды низших инстанций, вопреки предписаниям французских коллизионных норм, не применяют иностранное право или же когда при его применении допущено грубое нарушение, или же, наконец, когда речь идет о проблеме, имеющей большую обществен­ную значимость (см. Zajtay, Zur Stellung des ausländischen Rechts im französischen internationalen Privatrecht, 1963).

Толкование договоров также входит в основном в компетенцию правоприменительных судебных инстанций. Иначе обстоит дело с толко-

ванием “общих условий поставок” и других типовых договоров либо в тех случаях, когда судейское толкование противоречит “природе” до­говора или искажает смысл “ясной и точной оговорки”.

В Италии абз. 5 ст. 360 Гражданского процессуального кодекса предоставляет Кассационному суду аналогичную возможность для за­вуалированной оценки фактического применения права.

Французский Кассационный суд состоит из шести палат, из коих три — для рассмотрения решений по общеграждан­ским спорам, а каждая из остальных трех — для рассмотре­ния решений по социально-трудовым спорам, торгово-эконо-мическим и уголовным. Членами каждой палаты являются 15 судей, а по уголовным делам — 17 судей. На сегодняшний день в Кассационном суде около 90 судей и, кроме того, около 25 референтов (conseillers référendaires). Это более молодые судьи, которые готовят решение палат и принимают участие в обсуждении решений с правом совещательного голоса.

Принятие решений в общегражданских и уголовной пала­тах считается возможным при наличии кворума из семи су­дей. Большее количество судей чревато опасностью серьез­ных разногласий при принятии решений. В этом случае, а также при решении “принципиальных вопросов” председа­тель Кассационного суда и отдельные палаты могут передать решение вопроса “смешанной палате” (Chambre mixte). Она состоит из судей, являющихся членами заинтересованных в деле палат. Кроме того, каждая палата делегирует помимо своего председателя судью с наибольшим послужным стажем и двух других судей. Помимо “смешанной палаты” созывает­ся еще и пленарное заседание Кассационного суда (Assem­blée plénière, ранее Chambres réunies — совместное заседание палат), в котором участвуют представители всех палат. Про­цедура назначения этих представителей аналогична вышео­писанной.

Кроме торжественных случаев поводом для пленарного заседания может стать лишь вторичная кассационная жалоба по одному и тому же делу, поскольку суд низшей инстанции, которому дело было возвращено после первой кассации, не присоединился к мнению Кассационного суда. При Кассаци­онном суде есть также специальная прокуратура. Ее члены во главе с генеральным прокурором должны участвовать в разбирательстве не только уголовных, но и общегражданских дел: согласно французской правовой доктрине, прокуратура,

представляющая общественные интересы, обязана следить за соблюдением законов также при принятии решений по граж­данским делам в Кассационном суде.

Что касается низших инстанций, то обязательное участие прокурора в рассмотрении гражданских дел ограничивается в основном вопросами гражданского состояния и опеки, а в остальном его участие носит факультативный характер.

Решения Кассационного суда и, в меньшей степени, так­же судов низших инстанций характеризуются особым сти­лем, присущим французской правовой доктрине, что находит свое яркое выражение в их содержании, языке, структуре. Чисто внешне любое решение французских судов состоит из одного-единственного предложения, которое в случае с Кас­сационным судом может звучать так: “Суд... отклоняет (кас­сационную жалобу)” или “Суд... отменяет (оспариваемое решение) и передает дело в суд...” Обоснование решения “втискивается” между подлежащим и сказуемым этого пред­ложения посредством последовательного “сцепления” друг с другом целого ряда придаточных предложений, которые свя­зываются между собой с помощью формулы “attendu que...” (“ввиду того что...”). При этом обоснование не содержит специального раздела с описанием существа кассационной жалобы или истории возникновения вопроса. Суть дела изла­гается очень кратко, намеками и лишь в той мере, в какой это необходимо для разъяснения причин, вызвавших касса­ционную жалобу (moyens), обоснования решения суда низ­шей инстанции, собственного мнения Кассационного суда.

К этому следует добавить, что именно Кассационный суд прилагает особые усилия для того, чтобы сделать текст свое­го решения максимально лаконичным и насыщенным. В решении нет дополнительных пояснений. И если для удов­летворения кассационной жалобы достаточно одной мотиви­ровки, другие даже не принимаются во внимание. Особые мнения, абстрактные рассуждения и цветистые обороты от­сутствуют в решениях Кассационного суда, они редки в ре­шениях судов низших инстанций. Столь же редки мотиви­ровки, основанные на юридических фактах, истории права, правовой политике, соображениях сравнительно-правового характера.

Мимин, автор широко распространенного руководства по стилистике принимаемых решений, отмечает в этой связи: “Под аргументацией, которая превращает принимаемое ре-

шение в софизм, мы понимает неюридическую мотивировку, совершенно бесполезную для понимания сути дела. Обраще­ние к соображениям экономического, социологического, ди­пломатического порядка ведет к путанице в видах аргумен­тации и затемняет реальный смысл правильных выводов” (ааО, р. 255 ff.).

В решениях Кассационного суда полностью отсутствуют ссылки на его же собственные предыдущие решения или решения других судов, или даже на доктрину. И хотя в реше­ниях судов низших инстанций подобные ссылки встречаются лишь изредка, Мимин вообще сомневается в их необходи­мости (ааО, р. 273 ff.).

Так что решения Кассационного суда редко превышают четыре-пять страниц машинописного текста, а часто состоят всего из нескольких строчек. При этом их отличают тща­тельная отшлифовка текста, простота и ясность формы, от­точенность стиля. Однако часто за этим скрывается шаблон­ность бессодержательных формулировок, которые кажутся не имеющими ничего общего с реальным положением дел и не раскрывающими особенностей данного конкретного дела, о чем можно лишь догадываться. Трудно даже представить, что за этими решениями стоят судьи из плоти и крови, кото­рые, возможно, позволяли себе роскошь мучиться сомнения­ми: “его величество закон” требует, чтобы решение появи­лось на свет кристально чистым, как акт органа власти, дающего беспристрастную юридическую оценку.

Стиль решений Кассационного суда критиковали не только инос­транные юристы (см. Dawson. The Oracles of the Law, 1968, 375, 410 ff.; Kotz, Über den Stil höchstrichteriicher Entscheidungen, 1973), но и французские авторы (см. Touffait-Tunc, ааО), которые сетовали на то, что во Франции невозможен диалог между Кассационным судом и юри­дической общественностью, поскольку в его решениях сообщаются лишь выводы, а действительная их мотивировка не приводится. На многочисленных примерах они показали, в каком затруднительном положении находится французский юрист, который вынужден строить смелые догадки по поводу зашифрованной лаконичности решений суда, без всякой надежды получить от него когда-нибудь вразумительный ответ на свои предположения. Поэтому они предложили, чтобы мотиви­ровка решения более не “излагалась” пресловутым “ввиду того что...”, а судье вменялось в обязанность “обосновывать свою аргументацию, объяснять реальную подоплеку принимаемых конкретных решений и не скрывать тех соображений, которыми он при этом руководствовал­ся”. Разумеется, все эти предложения остались не реализованными на практике и были полностью отвергнуты (см. Breton, ааО).

За исключением Кассационного суда, судебная система Франции во всем остальном, согласно Конституции 1958 го­да, соответствует двухступенчатой модели континентальной Европы. Суды первой инстанции (tribunaux d'instance) в со­ставе одного судьи принимают к рассмотрению гражданские дела. Всего их 456, по пять в каждом из 90 департаментов. Они компетентны решать имущественные споры на сумму до 10 тыс. франков. Если сумма ниже 3,5 тыс. франков, их решение окончательное, однако всегда допускается обраще­ние в Кассационный суд. Все остальные гражданские дела рассматриваются одним из 175 судов высшей инстанции, в которых заседают уже трое судей. В отношении споров по торгово-экономическим сделкам, независимо от их суммы, компетентны коммерческие суды, которые создаются по пос­тановлениям правительства в крупных индустриально разви­тых районах всякий раз, когда в этом чувствуется потреб­ность. В настоящее время число их достигает 230.

В них заседают по три судьи. Причем они не являются профессиональными юристами, а выбираются деловыми кру­гами данного судебного округа путем непрямого голосования. Разумеется, многие из торговых судей обладают основами юридических знаний, поскольку юридическое образование во Франции давно уже не является, подобно тому как это имеет место в Германии, узкоспециальным. А потому оно широко распространено среди образованных представителей других профессий. Трудовые споры решаются согласительными ко­миссиями (conseils prud'homme), членами которых являются пользующиеся уважением непрофессиональные судьи. Обыч­но решение принимает состав суда, в который входят на паритетных началах судьи от рабочих и предпринимателей. Если они не могут прийти к соглашению, то привлекается судья из суда первой инстанции. Его голос является решаю­щим. Другие специализированные суды первой инстанции создаются для решения споров, связанных с арендой поме­щений, социальным страхованием, принудительным отчуж­дением имущества частных лиц.

В то время как в первой инстанции наряду с общеграж­данскими судами существуют и специализированные суды, в вопросах кассации идея единого апелляционного суда была полностью воплощена на практике. После судебной рефор­мы 1958 года все кассационные жалобы направляются в апелляционные суды независимо от того, оспариваются ли

решения судов первой инстанции, высшей инстанции или специализированных судов. Исключение составляют лишь некоторые виды споров по социальному страхованию. Касса­ционные жалобы на решение судов подаются лишь в том случае, если суммы по спорным делам, включая сферы тор­гового и трудового права, составляют 3,5 тыс. новых франков и выше. Совершенно очевидно, что такое регулирование ве­дет к централизации судебной системы. Действительно, во Франции всего 31 апелляционный суд. И юрисдикция лишь одного из них, в Бастии, распространяется также только на один департамент — Корсику, а большинства остальных — на два-четыре департамента сразу. Особое место занимает Парижский апелляционный суд. В этом судебном округе про­живает почти пятая часть населения Франции. В суде около 170 судей. По своему социальному и служебному положе­нию, должностным окладам они значительно выделяются из среды судей “провинциальных” апелляционных судов. Апел­ляционные суды заседают попалатно. Палаты, особенно в крупных судах, специализируются на рассмотрении дел в какой-либо определенной области права. Решения принима­ются тремя судьями.

II

Во Франции, как в Италии и Германии, судья является профессионалом и государственным чиновником. Юношей он посвящает себя судейской карьере и после сдачи требуе­мых экзаменов принимается на государственную службу. В зависимости от успехов на профессиональном поприще и трудового стажа он будет постепенно продвигаться по слу­жебной лестнице и в конце концов займет важный пост в более высоких судебных инстанциях.

Рене Давид так характеризует особенности карьеры пред­ставителей судебной власти — судьи и прокурора, которых во Франции называют магистратами (magistrats).

Во Франции карьеру магистрата часто выбирают либо в связи с семейной традицией, либо по природной склонности. Кроме того, эта карьера привлекает определенную часть не очень честолюбивых моло­дых людей, которые предпочитают скромное, но надежное положение в обществе опасностям, рискам и случайностям конкурентной борьбы, с которыми связана жизнь коммерсантов. Выбравший профессию ма-

гистрата может быть заранее уверен в том, что по крайней мере первые годы его службы будут безмятежно протекать в каком-либо провинци­альном городе. Эта жизнь не будет также обременена чрезмерными обязанностями: французский судья самостоятельно компетентен рас­сматривать лишь мелкие гражданские дела и незначительные наруше­ния общественного порядка.

Разбирательство более или менее серьезных дел ведется в присутст­вии нескольких судей, которые, согласно действующему во Франции принципу, принимают решения анонимно (ааО, S. 49 ff.).

Во Франции высшее юридическое образование не являет­ся одинаковым для всех выбравших право в качестве своей основной профессии. Правда, будущие нотариусы, адвокаты, судьи и прокуроры обязаны пройти общий четырехгодичный курс обучения, по окончании которого и после успешной сдачи университетских экзаменов они становятся лицензиа­тами права (т.е. получают licence en droit). С этого момента их пути расходятся. Тот, кто хочет стать магистратом, дол­жен выдержать еще один, довольно трудный экзамен государ­ственной комиссии. Успешная сдача этого экзамена дает ему право посещать Национальную школу магистратуры в Бордо.

В эту школу, созданную в 1958 году по образцу знаменитой Национальной школы управления (École National d'Admi­nistration), ежегодно принимается до 200 молодых юристов (auditeurs de justice). Они дают клятву в верности правосудию и получают государственные стипендии в течение двухго­дичного образовательного курса и подготовки к будущей спе­циальности. Они стажируются в различных судах и про­куратурах и проходят курс интенсивного обучения с целью углубления своих профессиональных знаний. Они изучают также судебную медицину, криминологию и бухгалтерский учет. По окончании школы выпускникам, возраст которых обычно не превышает 27 лет, вновь предстоит экзамен. Сдав этот экзамен, они поступают на государственные должнос­ти — судей и прокуроров, причем чем лучше сдан экзамен, тем больше возможностей выбора у выпускника.

Независимость французских судей полностью гарантиро­вана: они несменяемы, и их нельзя перевести на другую су­дебную должность без их согласия. Карьера судей в большой степени зависит от решения центральной комиссии, занима­ющейся вопросами повышения по службе.

В состав комиссии наряду с чиновниками министерства юстиции входят прежде всего высокопоставленные судьи. Свои решения комиссия принимает на основе оценки слу-

жебной деятельности, которую ежегодно дает своим подчи­ненным председатель суда. Что касается назначения судей в кассационные суды, то здесь важную роль играет Высший совет магистратуры, члены которого назначаются президен­том страны по списку, подготовленному судами высших ин­станций. При такой процедуре влияние политических взгля­дов кандидатов на их продвижение по службе в определенной мере сводится на нет. С другой стороны, не следует, разу­меется, переоценивать шансы на продвижение слишком уж независимых и самостоятельных судей. Но этот недостаток присущ не только французской судебной системе. С ним сталкиваются все системы, в которых существует разрыв между “низшими” и “высшими” судьями и в которых поэто­му использование мнения вышестоящего начальника в ка­честве критерия для продвижения по службе подчиненного является вынужденным.

Так что французский судья, в противоположность судьям в странах с англо-американской системой права, практичес­ки лишен возможности вырваться из порочного круга ано­нимности. И действительно, в судах низшей инстанции он самостоятельно может принимать решения лишь по пустяко­вым делам. При принятии же коллегиальных решений он не только лишен права на высказывание- особого мнения, но даже, являясь автором решения суда, обязан воздерживаться от внесения в него любых личностных моментов, поскольку это диктуется ригоризмом и сухостью стиля французских судебных решений. Все это отражает внутреннюю суть фран­цузского судейства. И тот факт, что во Франции сегодня — в противоположность Италии — не существует судебного контроля за конституционностью законов, объясняется, по мнению Р. Давида, нежеланием французского судьи брать на себя ответственность. И становится понятным, почему во Франции столь прочно укоренился миф о законе как о един­ственном источнике права. Хотя нет никакого сомнения в том, что во Франции нормы гражданского права в значитель­ной степени являются судебным правом чистой воды и часто лишь формально опираются на тексты ФГК, французский судья с большой неохотой отважится признать правотворческий характер своей деятельности.

“Французский судья не любит показывать, что занимается правотворчеством. На практике, конечно, он вынужден это делать. Функция судьи заключается не в том, чтобы механически применять известные и

ранее существующие нормы при разбирательстве какого-либо конкрет­ного дела. Французский судья часто вынужден делать вид, что он при принятии решений всегда применяет только закон. Никогда или почти никогда он не прикрывается общими неписаными принципами или фра­зами о равенстве, которые могли бы показаться стороннему наблюдателю законным основанием для оправдания инициативы и самостоятельных действий судьи” (David, аа0, р. 50). То, что судья довольно охотно, хотя часто лишь по мелочам, берет на себя роль безынициативного и пункту­ального исполнителя закона, становится, по-видимому, повсеместным явлением. Макс Вебер заметил однажды, что даже самые “творческие” судьи, объективно говоря, чувствуют себя лишь. невольными глашатаями действующих норм, их толкователями и применителями, а не их созда­телями (см. Wirtschaft u. Gesellschaft, П, 1956, 512).

III

Если в Германии профессия адвоката понимается одно­значно — как юридического консультанта и представителя сторон, то во Франции долгое время существовало ориги­нальное разделение труда между адвокатом (avocat) и стряп­чим (avoué). Хотя по закону от 31 декабря 1971 г. эти две профессии слились в “новую профессию адвоката” (nouvelle profession d'avocat), представляется целесообразным хотя бы вкратце остановиться на старой системе, так как она все еще действует в отношении процедуры подачи апелляций и без ознакомления с ней нормы, регулирующие деятельность ад­вокатов, останутся непонятными.

Согласно старой системе, адвокатом считался юрист, выступающий в суде с устной защитительной речью в интересах одной из сторон. Стряпчий же вел всю остальную письменную работу по данному делу. Он готовил все документы, требуемые процессуальной процедурой, до начала слушания дела составлял жалобу (иск) или ее опровержение, другие письменные документы, писал ходатайства, вручал решение суда, подавал апелляцию, приводил в исполнение решение суда и т.д. Делом адвоката, как выражаются во Франции, было “произнесение защитительных речей” (la plaidoirie), а стряпчего — выполнение судеб­ных процедур, делопроизводство, подачи ходатайств.

В принципе и адвокат, и стряпчий были монополистами каждый в своей области, и ни один из них не мог вмешиваться в функции другого.

В отличие от адвоката, стряпчий не был представителем свободной профессии. Подобно нотариусу, он был “должност­ным лицом” (officier ministériel), которое во многих отноше­ниях мало чем отличалось от чиновника. Это выражалось в том,

что стряпчий должен был оказывать свои услуги любой из сторон, которая высказывала в этом свое пожелание, и по государственным расценкам. Но более всего чиновничий характер этой профессии проявлялся в следующем: каждому суду разрешалось иметь строго ограниченное число стряпчих.

Кандидат на эту должность мог быть назначен министром юстиции только после того, как тот был “представлен” ему в качестве преемника уходящим в отставку стряпчим или его наследником. Другими словами, кандидат в стряпчие наз­начался на это место, если доказал, что добился этой долж­ности за определенную мзду или бесплатно. А стоимость подобных должностей, особенно в больших городах, бывает исключительно высокой.

Четкое распределение обязанностей между адвокатами, закреплявшее различие между ними по профессиональному и функциональному признакам, сохранялось вплоть до по­следнего времени. Это объясняется тем, что в сознании фран­цузов глубоко укоренилось представление о подготовке к процессу как о преимущественно техническом деле, а об устном выступлении в суде с изложением существа иска и правовых материалов — как о задаче, требующей особого дара красноречия, больших теоретических знаний, общей эрудиции и полного отстранения от процедурных формаль­ностей. Существовало убеждение, что стряпчий должен быть знающим и опытным практиком, искушенным в технических деталях процессуального права. Задача же адвоката, наобо­рот, заключалась в том, чтобы, проявив ораторское искусст­во, обобщить материалы дела, “опоэтизировать” их и пред­ставить суду с точки зрения высших интересов, вознести сам предмет рассмотрения над заурядной рутиной формальнос­тей, детально проработать юридические вопросы и увязать их с общими, основополагающими принципами права.

Такое положение вещей соответствовало тому, что стряп­чий действовал как представитель своего клиента, от его имени и был связан с ним договором, по которому получал вознаграждение за оказанные услуги. Адвокат же действовал от собственного имени, защищал клиента по собственной воле, не был связан с ним договорными обязательствами, а его гонорар в принципе не плата за услуги, а подарок клиен­та, который он передаст добровольно в знак благодарности и признательности. Поэтому в течение долгого времени гоно­рар не рассматривался как плата за профессиональные услу-

ги. И лишь в 1957 году законом было признано общее право адвокатов взыскивать гонорар по суду.

Традиционное разделение функций на “письменные” и “устные” постоянно подвергалось острой критике. Тяжущи­еся стороны не понимали, почему их должны обслуживать два адвоката, даже если речь шла о простейшем судебном деле. Это удлиняло процесс и делало его более дорогостоя­щим, так как одну и ту же работу выполняли два юриста. Разделение обязанностей между ними по ведению дела созда­вало трудности и потому, что сбор и письменное представле­ние материалов дела было нелогично осуществлять без взаи­мосвязи с выявлением их юридических особенностей и с устным докладом. Поэтому особенно в больших городах не­редко документы, написанные адвокатом, представлялись в суд после оформления стряпчим и за его подписью. Но уже незадолго до принятия в 1971 году закона о реформе в этой области на практике перестали строго соблюдать принцип разделения обязанностей между адвокатом и стряпчим.

При обращении в Апелляционный суд и Госсовет — высший административный суд Франции — представлять тяжущиеся стороны было поручено специальной группе ад­вокатов, которая выполняла одновременно и функции стряп­чих. В судах первой инстанции, судах, занимающихся реше­нием споров в связи с наймом жилой площади, а также в судах по трудовым спорам ведение дела целиком можно было поручать или стряпчим, или адвокатам. В торговых судах ведение дела можно было передать поверенному (agree). В пользу совмещения обязанностей адвоката и стряпчего го­ворил также и положительный опыт единой адвокатской профессии, уже накопленный во Франции к тому времени. Кроме того, в департаменте Эльзас и Лотарингия после воз­вращения этой территории Франции в вопросе единства адвокатских функций была сохранена немецкая модель без каких-либо отрицательных последствий для профессии.

Функциональное единство в адвокатской профессии необ­ходимо и потому в конечном счете, что это сблизит Францию с другими странами ЕС в данном вопросе. И тем самым будет устранено еще одно препятствие реализации права “свободы на поселение” (провозглашенное ст. 52 Римского договора о ЕС — Пер.) в рамках стран Общего рынка, которое отно­сится и к свободному осуществлению адвокатской деятель­ности на территории государств-членов.

И теперь только в Англии остается подобное разделение адвокатских функций на адвокатов, имеющих право высту­пать в суде (barrister), и стряпчих (solicitors) (см. § 17, III). На континенте же французская система была скопирована лишь в Бельгии. Но и в этой стране она уже отменена. В Голландии и Люксембурге унифицированная адвокатская профессия су­ществует с давних пор. В Италии, правда, проводят различие между доверенным лицом — прокуратором (procuratore) и адвокатом (avvocato). Теоретически в функции доверенного лица, как и во Франции, входит техническая сторона ведения процесса, а в адвокате видят наследника древнеримского юрисконсульта (juris consultus), теоретика, знатока права и потому лишь его наделили компетенцией выступать в суде с правовой аргументацией. Но на практике это различие не имеет значения, так как ничто не мешает прокуратору высту­пать в роли адвоката. Тот, кто успешно окончил университет и получил ученую степень доктора правовых наук (dottore in guiris prudenza), a затем после годичной практики сдал еще один экзамен, наделяется правом стать прокуратором. А после шести лет практики он может автоматически стать адвокатом. Последующие девять лет адвокатской практики дают право стать адвокатом итальянского кассационного суда.

После вступления в силу во Франции закона о реформе адвокатской деятельности прежнее разделение труда в прин­ципе осталось лишь в Апелляционном суде. Все остальные суды пользуются с тех пор услугами “новых адвокатов” (nou­vel avocat). Каждый из них единолично ведет каждую стадию процесса — от подготовки до выступления в суде. Однако, в сущности, потребность в адвокате возникает лишь при рас­смотрении споров в высших судебных инстанциях, так как в остальных судах стороны могут быть представлены другими лицами. Но даже в судах высшей инстанции разделение на адвокатов и стряпчих все еще частично сохраняется. И “но­вый адвокат” может выполнять функции стряпчего по веде­нию процесса в узком смысле этого слова только в своем судебном округе. Выступать же с защитительными речами он может во всех французских судах высшей инстанции. Так что если тот, кто хочет иметь парижского адвоката при слу­шании своего дела в суде высшей инстанции Бордо, должен дополнительно нанять местного адвоката для обеспечения всей технической стороны дела, ранее выполнявшейся стряп­чим. По-другому обстоит дело с судами первой инстанции,

торговыми судами и судами по решению трудовых споров. В этих судах нет территориальных ограничений для “новых адвокатов”, которые могут единолично вести процесс от на­чала и до конца. “Новый адвокат” не может выступать перед Апелляционным судом и Государственным советом: в этих судебных инстанциях право ведения процесса зарезервирова­но за специальной группой адвокатов, которые рассматрива­ются не как представители свободных профессий, а, подобно бывшим стряпчим, как государственные служащие (officiers ministériels). Сохранен даже дуализм в вопросе выплаты го­нораров за написание ходатайств (postulations), с одной сто­роны, и выступление в суде (plaidoirie) — с другой. Как ранее стряпчий, “новый адвокат” ныне получает вознаграж­дение по строго установленным государством ставкам за тех­ническую подготовку дела к судебному разбирательству. Го­норар же за консультации и выступления в суде он может свободно согласовывать со своим клиентом, как прежде это делал адвокат в соответствии со старой системой.

Новое законодательство внесло ряд новшеств в адвокатскую деятельность. Французский адвокат традиционно является индивидуалистом и универсалом, компетентным оказывать услуги во всех сферах гражданского и делового оборота. Но, конечно, общественная и хозяйственная жизнь во Франции, равно как и в других странах, усложнилась настолько, что правильные консультации клиентам часто требуют сугубо специальных знаний и опыта в различных отраслях права. Один адвокат не в состоянии обладать всеми такими знаниями. Кроме того, современная адвокатская контора должна быть укомплектована техническим персоналом и специальным кон­торским оборудованием, что может оказаться не под силу адвокату-одиночке. И, следовательно, возникает потребность в поисках новых форм совместной адвокатской деятельности.

Ранее объединения адвокатов во Франции противоречили сословным традициям. С 1954 года адвокатурам было предос­тавлено право образовывать различные объединения. А по закону о реформе адвокатской деятельности 1971 года (и ос­нованному на нем декрету) была разрешена в довольно ши­роком объеме деятельность подобных объединений.

К таким объединениям относятся различные формы сов­местной деятельности адвокатских контор, адвокатских ассо­циаций, аналогичных создаваемым в Германии. Создаются также гражданско-правовые товарищества адвокатов (société

civile professionelle), наделяемые правосубъектностью, с соб­ственным фирменным наименованием и капиталом. Однако при этом сохраняется неограниченная личная ответствен­ность всех адвокатов — членов этого товарищества. Все эти формы совместной профессиональной деятельности нашли широкий отклик по всей Франции, и особенно в Париже (см. Pédamon, аа0).

Обучение адвокатов осуществляется коллегией адвокатов (адвокатурами — их называют “ordres d'avocats” или “barreaux”), имеющих богатые профессиональные традиции. Эти коллегии адвокатов существуют при апелляционных су­дах и судах высших инстанций. Они наделены правом самос­тоятельно разрабатывать собственный кодекс поведения и строго следят за точным выполнением требований професси­ональной этики. Стажерами в коллегии адвокатов (avocat sta­giaire) могут быть молодые люди с высшим университетским юридическим образованием, получившие степень “мастера (преподавателя) права” (maître en droit) и, кроме того, свиде­тельство о профессиональной пригодности (certificat d'apti­tude à la profession d'avocat).

Это свидетельство получают после успешной сдачи экза­мена по спецкурсу, к которому студент может подготовиться еще в университете, прослушав спецкурс, разработанный совместно коллегией адвокатов и юридическим факультетом данного университета. Стажер практикуется в течение трех-пяти лет в одной из адвокатских контор и одновременно по поручению своего адвоката-наставника выступает в суде по делам малоимущих граждан, а также участвует в учебных мероприятиях центров профессиональной подготовки, в ко­торых особое внимание уделяется обучению ораторскому ис­кусству и приобретению профессиональных навыков. По окончании стажировки юный адвокат без экзаменов вносит­ся в списки коллегии адвокатов и тем самым получает право на адвокатскую практику во всех французских судах, за ис­ключением Апелляционного суда и Государственного совета.

IV

Часто бывает полезным для выявления особенностей сти­ля какого-либо правопорядка задаться вопросом о наиболее показательном для него типе юристов.

Если поставить данный вопрос в отношении Франции в сравнение с Германией, то окажется, что в обеих странах нет такого типа мудрого судьи, столь характерного для англо-американской системы права и вызывающего восхищение во всем мире. Разница же между Францией и Германией в этом вопросе заключается в том (если, разумеется, это наблюде­ние верно), что для Франции наиболее типичным является юрист-адвокат, выступающий с защитительной речью перед судом, а в Германии идеалом юриста является образованный правовед-теоретик, доктор права. Такой тип юриста есть во всех юридических специальностях, особенно среди профес­соров, но также и среди судей и адвокатов.

Во Франции наибольшим общественным признанием сре­ди юристов пользуется адвокат, прежде всего благодаря сво­им блестящим ораторским способностям и высокой репута­ции среди коллег по профессии. Традиционный взгляд на адвоката, согласно которому он не является доверенным ли­пом клиента, обязанным оплачивать его услуги по договору, уходит в прошлое и уже потерял свое значение для практики.

Однако в общественном сознании еще живо до сих пор убеждение, что адвокат выступает перед судом прежде всего не как полномочный представитель какой-либо конкретной стороны в деле, а выполняет своего рода общественный долг в интересах правосудия. И этим объясняют высокую пре­стижность профессии. Причины высокого авторитета адво­ката во Франции следует искать, в частности, и в историчес­ком развитии этой страны. Адвокат — представитель тех слоев французской буржуазии, которые обрели чувство собственного достоинства благодаря победе в революции 1789 года. Эта революция, равно как и июльская революция 1830 года, породила у французских юристов убежденность в необходимости бороться за права каждой отдельной личнос­ти, причем не в кабинетах ученых, а на площадях, парла­ментских трибунах, в залах суда. Именно этим объясняются тесная связь французских адвокатов с общественностью и их большая роль в проведении политики страны.

Как можно было справедливо констатировать на протяже­нии довольно длительного времени, французский парламент состоял наполовину из мэров, а наполовину из адвокатов. И революционный дух национальной буржуазии на протяже­нии двух столетий продолжает жить в сердцах французских адвокатов. Правда, по современным меркам этот дух, как и

сама французская буржуазия, стал консервативным. Тем не менее остается убежденность в том, что подобный кон­серватизм обладает достаточной взрывной потенциальной энергией, готовой вновь выплеснуться наружу в случае необходимости для защиты достигнутой свободы и сохране­ния благоприобретенных прав.

Немецкий юрист, наоборот, является представителем того бюргерства, которое несет на себе печать подавленных или неудавшихся революций. И если под непосредственным впе­чатлением французской революции и освободительных войн (против Наполеона I) пробудился бунтарский дух немецкого бюргерства (достаточно вспомнить спор между Тибо и Савиньи), то после 1848 года немецкие юристы, как и почти вся буржуазная интеллигенция, перестают жить общественными интересами нации. В то время как во Франции уже с начала XIX века, особенно благодаря судебной практике Госсовета, было воздвигнуто величественное здание административно-правовой защиты гражданских свобод от злоупотреблений государственной власти, немецкий юрист все в большей сте­пени отдавал свои духовные силы далекому, с его точки зре­ния, от политики частному праву.

В Германии лейтмотивом эпохи Вильгельма I стали разо­чарование в общественных идеалах и потеря интереса к учас­тию в политической жизни, а затворничество ученых-юрис­тов в “башне из слоновой кости” начало трансформироваться в сотрудничество с правящими кругами. Во Франции, наобо­рот, дело Дрейфуса пробудило сознание нации. И не случай­но статья Э. Золя в защиту Дрейфуса в “Орор” (от 13 января 1898 г.) начиналась словами: “Я обвиняю...” Эти слова были взяты им из одной защитительной адвокатской речи. Это свидетельствует о том, что стиль мышления и речевых обо­ротов французских адвокатов явился инструментом вопло­щения правовых и морально-этических принципов в общест­венной жизни всей нации.

Характерные различия в правопорядках Франции и Герма­нии проявляются при сравнении приоритетности “правовых добродетелей”, на которые ориентируются в обеих странах. Идеалом для немецкого юриста служат основательность, точ­ность, систематичность, склонность к научным дискуссиям, построению различного рода юридических конструкций, кото­рые должны опосредовать многообразие юридической жизни. Цель французского юриста-адвоката и судьи — ясность и

лапидарность в выражении своих мыслей, красноречие, стиль, выразительность, форма. При этом под формой имеется в виду не только внешняя словесная оболочка, но и сама структура юридической мысли: “Форма определяет бытие вещи...”

Французский юрист презирает педантизм, мелочные уче­ные дрязги, которые не способствуют решению научных про­блем. Немецкий же юрист обожает рядиться в тогу учености, углублять свои знания. Это особенно бросается в глаза при сравнении стилевых особенностей решений немецких и французских судов: в первом случае пространное, похожее на учебное пособие, с множеством цитат в обоснование ре­шения немецких федеральных судов высшей инстанции, во втором — лапидарное, склеенное заплатами из “ввиду того что...” решение французского Апелляционного суда. Это сказывается также на особенностях юридического языка, с которыми приходится сталкиваться в обеих странах.

Если Стендаль, как доносит молва, считал необходимым читать ГКФ для улучшения своего стиля, то немецкому поэту вряд ли можно рекомендовать заглядывать с этой целью в Прусское всеобщее земское право или ГГУ. Действительно, складывается впечатление, что во Франции собственно юри­дический профессиональный язык имеет очень узкую сферу применения и что французский писатель-юрист, подобно крупному французскому романисту, пишет просто, без пре­тензий и нередко блестяще и элегантно умеет формулировать свои мысли.

В Германии, наоборот, юридический язык развит настоль­ко, что в нем зачастую трудность восприятия выдается за глубокомыслие. И даже в тех случаях, когда написанное не пестрит юридическим жаргоном, даже совершеннолетним для постижения сути закона приходится затрачивать больше усилий, чем было бы желательно с точки зрения укрепления доверия общественности к правосудию.

В свете сказанного становится понятным, почему во Франции смелее, чем в Германии, включают право в число общеобразовательных предметов и почему француз, по сло­вам Р. Давида, видит в зачатках правовых знаний “естествен­ный элемент общей культуры” (ааО, р. 46).

Многие молодые люди изучают во французских универси­тетах право, даже и не помышляя о профессии юриста. Пра­во является не только предметом юридического или какого-либо специализированного университетского курса. Его

изучение служит высшей школой ясного мышления, четкого выражения своих мыслей и упражнения в риторике. Но каж­дая медаль имеет и оборотную сторону. Изучение права во Франции парит в заоблачных высях общих правовых прин­ципов и имеет мало общего с проблемами его практического применения для общественных потребностей. Но даже такой абстрактный, далекий от практических нужд и “олитерату­ренный” характер обучения праву во Франции дает возмож­ность тем молодым людям, для которых право не станет ос­новной специальностью, углубить свое общее образование. Поэтому большинство французов хорошо знакомы с основ­ными правовыми понятиями.

Трудно, разумеется, безоговорочно поверить утверждени­ям о том, что на книжной полке в доме каждого французско­го крестьянина рядом с Библией соседствует Гражданский кодекс. Но, по-видимому, Сорель был вполне прав, когда пи­сал: “Я не могу себе представить другую такую страну, где бы гражданское право столь глубоко проникло в нравы и стало бы неотъемлемой частью духовной жизни, мира чувств и литературы всей нации” (Livre du Centenaire du Code civil, I, 1904, XXXV).

Дата добавления: 2014-11-29