Право войны: победитель и побежденный

Согласно неписаного права войны, победитель имел право жизни и смерти (ius vitae necisque) над побежденным (и его имуществом). Естественным следствием войн, победы в сражениях была военная добыча победителя. «Ибо все блага побежденных достаются победителю», – заключает Платон (Plato. Legg. I. 626b. 19-22). В самой общей форме это положение, пожалуй, было господствующим в то время, и его можно найти у ряда авторов. В сочинениях Ксенофонта неоднократно повторяется мысль, что имущество побежденного принадлежит победителю, что нет ничего прибыльнее победы, что добыча является наградой за мужество. В «Киропедии» Ксенофонт говорит об извечно существующем во всем мире законе: «когда захватывается вражеский город, то все в этом городе становится достоянием завоевателей - и люди, и иму­щество» (VII. 5. 73). Аристотель, рассуждая в «Поли­тике» о рабстве по закону, поясняет: «закон является своего рода соглашением, в силу которого захваченное на войне называют собственностью овладевших им». Аристотель в числе прочих средств приобретения собственности называет и войну: «военное искусство можно рас­сматривать до известной степени как естественное средство для приобретения собствен­ности». Более того, «такая война по природе своей справедлива» (I. 1256b. 24-26). Право на жизнь и собственность побежденного признавалось в тех договорах, которые заключались между полисами.

Распростра­нение наемничества привело к тому, что поиски добычи становятся все более важной чертой военных действий. Выразительное свидетельство мы находим у Диодора (XVIII. 20. 1), упоминающего об опытном командире – критянине Мнесикле: недоволь­ный разделом добычи, он перешел к противнику. Один из крупнейших полководцев IV в. до н. э. «Ификрат считал, что наемник должен быть жаден до денег и удовольствий», так как, стремясь удовлетворить свои страсти, он будет храбрее в бою (Plut. Galba. 1).

Однако несмотря на право убить врага, собственно убийство врага-военнопленного скорее было исключением, чем правилом. Большинство случаев массового уничтожения населения греческих городов приходится на период Пелопоннесской вой­ны, которая, как отмечали современники, и прежде всего Фукидид (Thuc. I. 23. 1-2), велась с редкой жестокостью, представляя в этом отношении исключение: Пелопоннес­ская война «длилась очень долго, и в ходе ее сама Эллада испытала такие бедствия, ка­ких никогда не знала ранее за такое же время. Никогда не было захвачено и разрушено столько городов – будь то варварами или воюющими сторонами (иным после завоевания пришлось даже испытать еще и смену населения); никогда еще не было столько изгна­ний и кровопролития (как в ходе военных действий, так и вследствие внутренних рас­прей)». Пелопоннесская война дает нам примеры свирепых расправ с военнопленными-греками, в которых повинны как афиняне, так и спартанцы. Однако наиболее жестокие преступления в подавляющем большинстве случаев преследо­вали особые цели, в самых свирепых расправах с пленными наиболее отчетливо выступает политическая подоплека.

Более частым, чем истребление военнопленных, было их порабощение. Так во время Сицилийской экспедиции (415), плывя вдоль побережья Сицилии, афиняне захватили Гикерры, приморский город сиканов, жителей его обратили в рабст­во и продали. Исократ (IV. 100) говорит, что афиняне также поработили мелосцев и скионян, за отказ подчиниться им. Мелос был вынужден сдаться на милость победителя. Афиняне перебили всех взрослых муж­чин и обратили в рабство женщин и детей (Thuc. V. 84-116). Та же участь постигла Скиону. Захватив осажденный полис, афиняне всех взрослых мужчин перебили, продали в рабство женщин и детей и отдали землю платейцам (Thuc. V. 32. 1).

Убийство военнопленных зафиксировано в источниках для эпохи классики, однако как обычное такое обращение рассматривать не следует. По греческим нормам счита­лось предосудительным убивать врага, бросившего оружие и умоляющего о пощаде. О таком общепринятом установлении сообщает Фукидид в рассказе о переговорах меж­ду платейцами и лакедемонянами после сдачи платейцами своего города. Платейцы, призывая спартанцев смягчиться и изменить свое суровое решение о них, а именно не казнить, среди других аргументов взывали к благочестию: «благочестие обязывает вас сохранить нам жизнь, не забывая, что сдались мы добровольно, простирая к вам руки с мольбой, и эллинский священный закон воспрещает нас казнить» (Thuc. III. 58, 2-3). Об общеэллинских законах и правилах войны говорят античные авторы разного времени, в том числе эпохи классики. Как писал с сочувствием Полибий, «соблюдение общечелове­ческих законов почитается обязательным даже по отношению к врагам».

Здесь, очевидно, имеются в виду те неписаные законы, нарушение которых считалось безнравственным. Павсаний приписывает Зевсу речение, согласно которому «святы и неприкосновенны те, кто молит именем бога». По словам Павсания, «гнев бога – покровителя молящих неотвратим» (Paus. VII. 25. 1).

Это правило мы видим на конкретном примере войны Мессении со Спартой (VII в. до н.э.). Спарта 10 лет осаждала Итому. Однако затем мессенянам был предоставлен свободный выход из Итомы, потому что Пифия предсказала лакедемонянам, что их постигнет возмездие, если они погрешат про­тив Зевса, владыки Итомы, покровителя молящих о защите. Мессеняне получили право свободно покинуть Пелопоннес с условием никогда туда не возвращаться, ибо каждого из них, застигнутого там, всякий имел право задержать и обратить в рабство (Thuc. I. 103. 1-3; Раш. IV. 24. 7).

Реальные отношения между пленными и завоевателями зависели от ряда факторов – экономического, политического, религиозного характера. В раннем греческом словаре имеется около 20 слов и выражений, обозначающих военнопленного. Лишь в IV в. устоялся термин «захваченный копьем». По подсчетам Дюкре, в греческой истории из 120 регулярных сражений 24 за­кончились истреблением побежденных, тогда как 28 завершились обращением в рабст­во, а 68 привели к иным последствиям – заключению в тюрьму, обмену, зачислению в войско победителя.

Пленные могли быть выкуплены или выкупиться сами. Выкуп мог быть произведен богатым соплеменником, в качестве услуги полису (=триерархия, хорегия, и др.). Так Демосфен в речи «О преступном посольстве» сообщает, что находясь в числе членов посольства в Македонию, он выкупил пленников, ставя это себе в заслугу (Dem. VIII. 70; cf. XIX. 230). На выкуп оратор, как он утверждает, потратил свои личные деньги (1 талант). «Вот сколько денег я издержал и раздарил нашим гражданам в беде», – с гордостью завершает он свой рассказ (XIX. 170).

Выкуп трактуется не как привилегия, которая по праву предоставляется свободному по рождению, оказавшемуся в плену, но как милость со стороны победителя, которую он проявляет по доброй воле и с выгодой для себя.

Худший и наиболее частый вариант для пленного - продажа на рабском рынке. Про­дажа пленных в рабство, как и использование их на принудительных работах, указывают на экономическую эксплуатацию победы. Положение проданного военнопленного ничем не отличалось от положения рабов по рождению. Правда, захваченный в плен мог быть куплен на рынке лицом, которое возвращало ему свободу при условии возмещения заплаченной за него цены. В течение обусловленного срока выкупленный сохранял статус свободного человека, но в случае неуплаты денег он уподоблялся должнику и мог быть обращен в рабство. Согласно аттическому закону, «тот, кто выкуплен у врагов, становится собственностью выкупившего, если не возвратит выкупной суммы» (Dem. LIII. 11). Демосфен дает нам конкретный пример такого выкупа Аполлодора Никостратом за 26 мин. Согласно дого­вору, он был обязан возвратить ксенам деньги в течение тридцати дней, иначе его долг удваивался, а самому ему грозила кабала (Dem. LIII. 6-11).

В судьбу проданного могли вмешаться родственники или друзья, начав переговоры с его господином о выкупе. Так, был выкуплен философ Федон, который попал в плен, ко­гда пала его родная Элида. Он был продан в рабство и выкуплен Алкивиадом и его друзь­ями (Diog. Laert. II. 105).

Пленные могли быть освобождены из политических соображений. Так, например, Фукидид говорит (III. 70. 1), что пленники, захваченные на Керкире коринфянами, были освобождены якобы за 800 талантов, но в дейст­вительности, за то, что они обязались привлечь Керкиру на сторону коринфян. Освобожденные пленники обходили на острове всех граждан из дома в дом и уговаривали восстать против афинян.

Пленные могли служить залогом ненападения противной стороны. Так спартанцы, захваченных афинянами на Сфактерии в 425 г. до н. э., стали заложниками, дабы воздерживались от вторжений в Аттику.

Стороны могли держать достаточно длительное время военнопленных в своих тюрьмах. Так условием Никиева мира, заключенного Спартой и Афинами в 421 г. было предусмотрено, что и та, и другая сторона, возвращают военнопленных, находящихся в государственных темницах. Согласно жребия лакедемоняне сделали это первыми, а затем и афиняне возвратили пленников с о. Сфактерия (Thuc. IV. 38; 41. 1; V. 15; 18. 7; 24. 2).

Судьба гражданина, попавшего в плен, могла быть очень различна в зави­симости от целого ряда обстоятельств. Но, видимо, можно с большой долей уверенности считать, что ни захват его на войне, ни выставление для продажи на рабском рынке, ни выкуп, в принципе, не лишали его юридического статуса свободного. Только фактиче­ское обращение в рабство означало переход его в категорию рабов.

В каком статусе он оказывался, вернувшись на родину? Никакой юридический документ не позволяет ответить на этот вопрос, но есть основание считать, что грек, свободный от рождения, по возвращении домой восстанавливал совокупность гражданских прав, каковы бы ни были обстоятельства его порабощения и способы освобождения. Состояние источников не позволяет узнать, существовала ли юрисдикция относительно актов, совершенных за время его отсутствия, как-то: вторичный брак его жены, усыновление детей, имущественные дела, связанные с наследованием. Во всяком случае, как следует из речи Демосфена против Евбулида, отец истца во время Декелейской войны был взят в плен, продан в рабство и, освобожденный только много лет спустя, вернулся к родным в Афины. Тем не менее «он получил свою долю наследства от дядей... и ни в деме, ни во фратрии и ни в каком другом месте никто никогда не объявил отца чужеземцем» (Dem. LII. 18-19).

Попробуем резюмировать сказанное выше. Война в Греции подчинялась целому ряду обычаев и правил, которые предписывали, что позволено, а что запрещено воюющим сторонам. Чувство принадлежности к единому народу, говорящему на одном языке, по­читающему одних и тех же богов, способствовало выработке определенных норм, пони­манию того, что допустимо, а какие границы не следует нарушать. В выработке этих норм большую роль сыграла религия, общность религиозных представлений, уверен­ность в том, что древние обычаи и законы отцов, которые следует всегда соблюдать всем людям, «установлены не смертными, а предписаны властью божества» (Isocr. XII. 169). Конечно, нельзя говорить о каких-либо письменно зафиксированных правовых нормах, все эти установления представляли неписаные законы, и, в об­щем, их соблюдение в конечном счете зависело от воли победителя. Несмотря на неос­поримый авторитет божественных законов, их временами нарушали, хотя святотатство вызывало неодобрение общественного мнения.

Сфера действия законов в истинном смысле этого слова ограничивалась внутренней жизнью каждого полиса. Однако религиозные верования и общественные традиции, ко­торые могли обозначаться тем же словом nomoi, что и гражданские законы, были доста­точно сильны, чтобы оказывать влияние на войну. «Война не была и не могла быть от­сутствием правил», справедливо заметил Ж.-П. Вернан. Напротив, она раз­вертывалась в рамках норм, принятых всеми греками именно потому, что эти нормы не зависели от права, свойственного каждому полису, но от совокупности обычаев, мо­ральных ценностей, верований, которые греки признавали общими настолько, насколько сама Эллада представляла единство различных полисов.

Дата добавления: 2014-11-29