Ф.И. Тютчев

(1803–1873)

Как поэт Федор Иванович Тютчев сложился в пушкинскую эпоху, но после опубликования большой подборки стихотворений в «Совре­меннике» (при жизни Пушкина) надолго умолк. Тютчев, в отличие от любомудров, не воплощает философскую идею и не иллюстрирует обра­зами философское понимание мира. Сама художественная картина жиз­ни, рисуемая им, философична изнутри.

В отличие от художественного рационализма Баратынского, метод Тютчева основывается на тождестве внешнего и внутреннего в природе и в человеке. Тютчев воспринимает природу целостно, как организм, как нечто живое, пребывающее в постоянном движении. Поэтому каж­дый ее миг проявляется конкретно, необычно, словно только что проис­шедшее и никогда ранее не бывшее событие. Но это касается одухотво­ряемой поэтом природы в целом, а не объективных ее проявлений. Тютчеву абсолютно чужда та предметная конкретность, которая столь свойственна лирике Пушкина 1830-х годов. Его привлекает природа в своих катастрофических или «игровых» состояниях, в борьбе и игре стихийных, светлых и темных сил. И это не случайно. Философская ос­нова тютчевского романтизма покоится на признании жизни как не стихающего боренья противоположных начал, на утверждении таинст­венности и загадочности этой битвы. Лирика Тютчева в своеобразной форме отразила кризис целого этапа европейской культуры, кризис со­знания дворянского интеллигента, ощутившего исчерпанность вековой цивилизации. Катаклизм природы соотнесен с роковыми минутами ис­тории. Тютчев услышал грозное смещение стихийных сил, управляю­щих бытием, и прикосновение к его тайнам придало его лирике величе­ственно-трагический пафос. Этот глубинный исторический подтекст многое объясняет. Миг катастрофы равнозначен краткости, интенсив­ности и чрезмерности переживаний. Поэтому переживание отливается в форму фрагмента, закрепляющего в стихах торжественное зрелище красоты и тайны мира, слияния человека с природой и его неотврати­мой гибели.

Сопряженность величественно-прекрасного и торжественно-траги­ческого придает лирике Тютчева невиданную философскую масштаб­ность, заключенную в предельно сжатую форму. Каждое стихотворение рисует мгновенное состояние, но оно обращено и повернуто ко всему бытию и бережно хранит его образ и смысл.

Общие художественные принципы поэта не претерпели впоследст­вии сколько-нибудь существенных изменений. Их можно детально рас­смотреть в стихотворении «Проблеск». Через все стихотворение прохо­дят два ряда образов: с одной стороны – громко, а с другой – слабо звучащие «дремлющие струны» и пробуждающийся «легкий звон» сим­волизируют земное и небесное. Но суть диалектики Тютчева не в том, чтобы разъединить или противопоставить их, а в том, чтобы их слить. В земном поэт обнаруживает небесное, в небесном – земное. Тютчеву ва­жен тот миг, когда небесное примиряется с земным, проникается зем­ным, и наоборот. Но примирение таит борьбу:

Дыханье каждого Зефира

Взрывает скорбь в ее струнах...

Ты скажешь: ангельская лира

Грустит, в пыли, по небесах!

Двойственность природы человека как бы погружает его в постоянный «сон». Сон – неотчетливое, неясное сознание, слитность идеаль­ных мотивов, мечтания и тягостного земного «ослепления». Прорыв в сферу истины – это всегда миг, проблеск, возможный лишь в роковые минуты, когда спадает пелена, заслоняющая подлинную сущность жиз­ни, всегда таинственное и загадочное мгновение, символизирующее всю полноту возможного и никогда не достигаемого счастья. Именно в такие редкие минуты человек равен по духовному могуществу Богу, в нем про­является небывалая энергия мыслей и чувств. И Тютчев находит слова для выражения этой сопричастности человека космосу:

Как бы эфирною струею

По жилам небо протекло.

Так возникает ряд метафорических уподоблений: жизнь – сон, день – сон, покров, наброшенный на истину, ночь – откровение, об­нажающее тайну и боренье стихийных начал. Тютчев мыслит категори­ями хаоса и космоса, его привлекают трагические состояния мира. Веч­ность он передает через мгновенное, общее – через особенное и ис­ключительное. Специфика художественного мышления Тютчева состо­ит в том, что борьба вечного и тленного понята им как закон движения

и равно приложима ко всем без исключения событиям и явлениям: исто­рическим, природным, общественным, психологическим. Но всеобщ­ность у поэта предстает не в своей абстрактной, отвлеченной сущности, а содержится в самом никогда не рассекаемом мыслью явлении и про­ступает только через него. Это и придает лирике Тютчева высшее зна­чение, поскольку в любом явлении открывается общебытийный фило­софский смысл. Даже, казалось бы, вполне реальная зарисовка приро­ды неожиданно превращается в философскую картину. Например, в стихотворении «Песок сыпучий по колени...» время первоначально вос­принимается вполне естественно, как точно определенный момент сме­ны дня ночью, наступления сумерек:

Мы едем – поздно – меркнет день,

И сосен, по дороге, тени

Уже в одну слилися тень.

Черней и чаще бор глубокий...

Сумрак связывается с психологическим состоянием грусти, что под­держано непосредственным восклицанием:

Какие грустные места!

Однако неожиданно последние две строки переводят пейзаж в фи­лософский план:

Ночь хмурая, как зверь стоокий,

Глядит из каждого куста!

Время (а столкновение дня и ночи очевидно) обретает новый смысл. Речь уже идет не просто об угасании этого дня и наступлении этой ночи, но о формах вечности, о всеобщем законе, о пугающем мраке, о трагиче­ской встрече человека лицом к лицу с истиной. И предчувствие такой встречи тревожит человека. На этом фоне восклицание «Какие груст­ные места!» осознается переломным психологическим моментом, предо­щущением роковой перемены. Недаром в другом стихотворении – «Как океан объемлет шар земной...» – эта мысль выражена с пре­дельной откровенностью:

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

Подобный строй тютчевских стихотворений позволяет усмотреть в них как переклички с пьесами любомудров, так и существенные отличия. Тютчевское стихотворение «Душа хотела б быть звездой...», конечно,

родственно хомяковскому «Желанию». И там и тут человек жаждет раствориться в природе, слиться с нею, стать ее частью.

На этом фоне слияние души, открытой солнечным лучам, с природой оказалось далеко не главным планом стихотворения. Центральный мо­тив – высокая миссия человека и поэта, его предназначение быть звез­дой ума, красоты, гуманности.

Итак, поэтическое сознание Тютчева обращено прежде всего к «двойному бытию», к раздвоенности сознания и мирового целого. При­чем дисгармония неотвратимо катастрофична.

Именно катастрофичность состояния мира свидетельствует о внут­реннем противоборстве стихийных сил, обусловливающих его развитие. Мир, по Тютчеву, может быть познан не в покое, а, во-первых, в миге, во вспышке мятежа, в переломе, а во-вторых, в единичном, частном яв­лении. Отсюда понятно, почему Тютчева не привлекает процесс движе­ния к идеалу. Тютчев жаждет ощущения идеала как такового в едином мгновении. Он как бы сливает возможное и действительное, проникаю­щие у него друг в друга на всех уровнях – и на стилистическом, и на жанровом. Малая лирическая форма – миниатюра, фрагмент – вме­щает содержание, равное по масштабу обобщений роману. В стихотво­рении «Проблеск» он скорбит о невозможности целиком приобщиться к таинственной жизни природы и хочет навечно созерцать и активно жить ее тайнами. Его неумолимо влечет небо, но он знает, что обременен зем­лей. Поэтому так и ценит он миг, который дает ему краткую, не безус­ловную причастность к бесконечному.

Тютчев довел до предела совершенства проблематику русской ро­мантической философской лирики, обогатив ее наследием XVIII века и проложив путь поэтам XX столетия. В самой структуре его стихотворе­ний были закреплены торжественный, величественный космизм, восхи­щение цельностью и безграничной мощью Вселенной, которые столь поражают в Ломоносове и Державине, ощущение абсолютной противо­речивости бытия при невозможности разрешения противоречий, обус­ловленных роковыми внеличными силами, что в высшей степени свойст­венно романтикам, и признание исторической неизбежности гибели со­временной ему цивилизации. Тем самым он завершил целую полосу раз­вития философского течения русского романтизма.

В 50–70-е годы принципы тютчевской поэтики при всей их устой­чивости дополнились новыми качествами. Тютчев всегда чувствовал се­бя неуютно и одиноко в не удовлетворяющей его современности. Он мечтал о яркой и интенсивной духовной жизни.

На этой почве и происходит пристальное, заинтересованное всматривание поэта в русскую действительность и постижение ее. Всей ду­шой сочувствуя страданиям родины, Тютчев обобщает свои размышле­ния («Умом Россию не понять...», «Русской женщине», «Слезы»). И хотя поэт по-прежнему избегает конкретности, эти и другие стихи вос­принимались в остром социальном контексте.

Наряду с усилением социальных мотивов в лирику Тютчева все ча­ще проникает предметная и психологическая конкретность, точные картины национального пейзажа и даже строго определенного времени. В России Тютчев нашел опору и для преодоления тягостного одиноче­ства. Все чаще в его стихотворениях возникают мысли о единении с зе­млей, об общей доле автора с ее народом.

И наконец, подлинный расцвет переживает тютчевская любовная лирика, в которой чувство сострадания к любимой женщине превышает эгоистические желания. Поэт осмысливает любовь как «поединок роко­вой» двух сердец, как изначальное боренье страстей, могущих иссушить души, но и дать им ощущение очарованья и блаженства. В этом слиянии и противоборстве чувство женщины оказывается естественнее сердеч­ных движений мужчины. Женщина находит в себе силы и для неравно­го поединка со светской толпой, убивающей в конце концов ее живое чувство, и для борьбы за свою любовь, и для стойкости в горе. Каждый новый оттенок ее страсти вызывает в поэте прилив любви и беспощад­ное обнажение собственного несовершенства. В этой доподлинной ис­кренности Тютчева заключен глубочайший нравственный смысл, умно­жающий сопереживание. Психологическая конкретность ситуаций лю­бовного цикла сочетается в нем с общезначимостью эмоций, с вещими прозрениями, выводящими его из узких сфер интимной лирики к самым сокровенным думам о человеческой душе в ее высших проявлениях и свойствах.

Эта всемирность тютчевских идей роднила поэта с Пушкиным, с Достоевским и Львом Толстым. Она прямо сближала Тютчева с напря­женными духовными исканиями великих поэтов XX века.

Дата добавления: 2014-11-29