Введение в науки о духе 10 страница

С другой стороны, «общий смысл развития человечества», выводимый Контом из созерцания хода истории, также есть не что иное, как notio universalis,* путаное и неопределенное общее представление, абстрагированное от простого обозрения исторической взаимосвязи. Это ненаучная абстракция, под необъятным покровом которой сошлись вместе и растущее господство человека над природой, и возрастающее влияние высших человеческих способностей на низшие — интеллигенции на аффекты, социальных побуждений на побуждения эгоистические.¹ Эти абстрактные философско-исторические образы представляют лишь всякий раз по-новому урезанные схемы исторического развития.

Если обратиться теперь к рассуждению, посредством которого ученик де Местра обосновывает непогрешимость естественнонаучного ума, то обнаруживается довольно примечательное подтверждение нашим мыслям. Действительно открытый Контом, хотя и неудачно им сформулированный закон, выражающий отношение логической взаимозависимости истин и их исторической последовательности, принадлежит одной из частных наук о духе, и открытие его явилось результатом настойчивых и углубленных занятий этой сферой общественной действительности. Обобщение, выраженное Контом в формуле трех эпох/ в основных своих чертах было сделано уже Тюрго, и контовское предприятие потерпело неудачу, в частности и потому, что он был несведущ в подробностях историко-теологических и метафизических споров. Его социология оказалась поэтому неспособной принизить ту роль, на которую все время претендовало позитивное изучение общественно-исторической жизни, а именно: быть одним из двух полушарий мира науки, опирающейся на специфические и независимые условия познания и прорастающей, по преимуществу, за счет своих собственных познавательных средств, определяемой, однако, наряду с этим, также общим прогрессом наук о земле в целом и об условиях и формах жизни на ней.

Конт, настаивая на весьма прельстительной, но нереальной связи своей социологии с естественными науками, вместе с тем не замечает и не использует подлинного и плодотворного отношения всякого исторического рассмотрения с частными науками о человеке и обществе. Вступая в противоречие со своим собственным принципом позитивной философии, он делает широкие обобщения без оглядки на методологическое использование позитивных наук о духе (сделав исключение только для своей теории о взаимосвязи развития интеллигенции).

Более мягким вариантом принципа подчинения исторических явлений естественным наукам, как он представлен у Конта, следует считать тот его тип, который защищает Стюарт Миллъ в своей знаменитой главе о логике наук о духе/ Хотя последний и отвергает метафизическое начало в Конте, вообще-то говоря, он мог бы заложить основу для более здравого направления в рассмотрении истории, однако принцип подчинения наук о духе наукам о природе роковым образом сказывается на его методе. Его отличие от Конта сродни отличию основанной на психологии естественной системы общественных функций и сфер жизни, которая была выдвинута в XVIII веке англичанами, от системы, опирающейся на естественные науки, которую защищали в XVIII веке французские материалисты. Милль полностью признает самостоятельность объяснительных принципов наук о духе. Вместе с тем он излишне жестко связывает их методы со схемой, развитой им в процессе изучения естественных наук. «Если, — говорит он в этой связи, — занятие некоторыми предметами давало результаты, с какими, в конечном счете, единодушно соглашались все, кого заботило доказательство, то в отношении других дело обстояло не столь удачно, и лучшие умы с древнейших времен бились над ними, не в состоянии обосновать систему истин, которая была бы надежно защищена от сомнений и упреков, и тем не менее, мы вправе надеяться, что это пятно удастся стереть с лица науки, обобщив методы, столь успешно применявшиеся в первых исследованиях, и приспособив их ко вторым».¹

Уязвимость этого метода очевидна, как очевидна и бесплодность обосновываемого им «приспособления» методов наук о духе. Вообще говоря, для Милля характерно это монотонное, утомительное бряцание пустыми словами типа «индукция» — «дедукция», которое мы слышим теперь со всех окрестных земель. Вся история наук о духе свидетельствует против идеи подобного «приспособления». Основание и структура этих наук совершенно иные, нежели наук о природе. Их объект — некие единства, данные нам, а не выведенные путем умозаключения, единства, внутренне понятные нам. Мы сначала знаем и понимаем нечто, и только затем постепенно начинаем его познавать. Поступательный анализ целого, с самого начала данного нам через непосредственное знание и понимание, — вот в чем, стало быть, состоит особенность истории этих наук. Отношение между теорией государства или теорией поэзии, существовавших у греков во времена Александра, и нашей наукой о государстве или эстетикой совершенно иное, нежели отношение между естественнонаучными представлениями того времени и нашего. Своеобычным является и имеющий здесь место опыт: сам объект мало-помалу выстраивается перед взором развивающейся науки. Индивиды и их действия суть элементы этого опыта, погружение в предмет со всей страстью души — его природа. Сказанного достаточно, чтобы в противовес методам Милля и Бокля, в известном смысле внешним по отношению к наукам о духе, показать, что на повестке дня стоит совершенно другая задача: посредством теории познания обосновать науки о духе, оправдать и защитить самостоятельность их формы, а также окончательно ликвидировать подчиненность их принципов и методов принципам и методам естественных наук.

XVII.

ОНИ НЕ ПОНИМАЮТ ПОЛОЖЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЧАСТНЫМ НАУКАМ ОБ ОБЩЕСТВЕ

С заблуждениями, касающимися задачи и метода, теснейшим образом связано то ложное положение, в котором под влиянием этих научных грез оказались реально существующие частные науки. Ожидают, что их беспорядочные усилия способны привести к тому, что может быть результатом только непрерывного труда многих поколений. Все эти частные проекты напоминают поэтому грубые кирпичные поделки, которым с помощью штукатурки пытаются придать вид гранитных блоков, колонн и украшений, создаваемых в результате долгой и кропотливой обработки непокорного материала.

В бесчисленных градациях различия индивидуальных единств, в безмерно разнообразной и переменчивой игре причин, следствий и взаимодействий между ними, составляющих реальность исторически-общественного мира, наука, коль скоро она стремится эту реальность постичь, должна фиксировать сходство явлений и единообразие отношений, с одной стороны, в виде последовательности состояний и изменений, а с другой стороны, в виде их рядоположенности.

Одну сторону проблемы общей взаимосвязи этой действительности, стало быть, представляет такое в высшей степени сложное целое, как прогрессирующее движение общества от одного его жизнесостояния (status societatis), взятого в отдельной плоскости, к другому, то есть, в конечном счете, от первого доступного нашему познанию жизнесостояния общества к тому, которое характеризует современное общество («статус», постижение которого и составляло предмет ранней статистики). Эта сторона проблемы в форме теории исторического прогресса с самого начала была центральной для философии истории. У Конта она обозначается как общественная «динамика».

Однако философия истории никогда не была способна с достаточной определенностью вывести общую закономерность этого прогресса непосредственно из исторически-общественной действительности. Такая теория должна была бы представлять отношение формул, каждая из которых выражала бы определенный status societatis, и сравнение их, соответственно, давало бы в результате закономерность совокупного прогресса, или же такая теория должна была бы в единой формуле выражать совокупность всех причинных связей, которые вызывают изменения в целокупности общества. Стоит ли подробно объяснять, что выведение формулы как первого, так и второго типа из совокупного созерцания исторически-общественной действительности полностью превосходит способности человеческого созерцания.

Если же взаимосвязь исторически-общественной жизни, взятую в последовательности ее состояний, подчиняют опытному методу, то тогда ее целокупность должна быть разбита на множество отдельных связей, более обозримых и простых. Необходима та же процедура, посредством которой естественные науки расчленили глобальную проблему взаимосвязи внешней природы и в учении о равновесии и движении тел, о звуке, свете, теплоте, магнетизме и электричестве, а также о химическом поведении тела создали отдельные системы законов природы, что позволило затем приблизиться к разрешению их общей проблемы.

Но ведь частные науки о духе, которые такую процедуру использовали, существуют. Единственно возможный способ исследования исторической взаимосвязи — расчленение ее на отдельные звенья — давно укоренился в отдельных теориях о системах культуры и о внешней организации общества. Изучение индивида как жизненного единства в сложносоставной целокупности общества составляет предварительное условие исследования тех содержаний, которые методом абстрагирования можно выделить из общественного взаимодействия этих жизненных единств. Только так, основываясь на выводах антропологии и опираясь на три главные теоретические науки — этнологию, науку о системах культуры и науку о внешней организации общества, — можно постепенно подойти к решению проблемы взаимосвязи сменяющих друг друга состояний общества.

Именно этим путем фактически были открыты все точные и полезные законы, находящиеся ныне в распоряжении наук о духе: закон Гримма в языковедении* и Тюнена— в политической экономии, обобщения относительно структуры, истории развития и нарушений государственной жизни, предпринимаемые еще со времен Аристотеля, положения, касающиеся истории развития искусств, к которым пришли Винкельман, Гейне и братья Шлегели,* контовский закон о соотнесенности логической зависимости наук друг от друга и их исторической последовательности.

Другая сторона проблемы всеобщей взаимосвязи исторически-общественной действительности — изучение связей между синхронными явлениями и изменениями — равным образом требует расчленяющего анализа всего комплексного содержания status societatis. Отношения зависимости и родства, связывающие явления одной эпохи и проявляющие себя, когда преобразования какой-то одной части совокупного общественного состояния вызывают нарушения в другой, можно сравнить с отношениями между частями или функциями организма. Эти отношения лежат в основе понятия культуры определенного времени или эпохи, и именно они служат отправной точкой для всякого историко-культурного описания. Ими чрезвычайно энергично оперировал Гегель. Его излюбленный прием состоял в использовании литературного произведения определенной эпохи в качестве средства прояснения ее умонастроения (на этом, собственно, и была построена его ошибочная теория о репрезентативном для общего духа времени характере философских систем). Французские и английские социологи обобщают эти отношения в понятии консенсуса, существующего между общественными явлениями одного и того же времени. Однако и здесь для более точного выражения родства и взаимозависимости разнородных компонентов нам тоже очевидно требуется различение отдельных членов и систем, которые образуют status societatis. Даже поверхностный взгляд на характер культуры в ту или иную эпоху позволяет говорить о том, что при всем различии членов и систем общества однородные фундаментальные отношения между ними проявляют себя как отношения родственные.

Этим отношениям, чью глубину методологии наук о духе еще предстоит исследовать, соответствует фактический корпус общих истин философии истории и социологии. Вико, Тюрго, Кондорсе и Гердер были прежде всего философски ориентированными универсальными историками. Широта взгляда, позволявшая им комбинировать различные науки (у Вико это— юриспруденция и филология, у Гердера— естествознание и история, у Тюрго — политическая экономия, естественные науки и история), определила пути современной исторической науки.

Однако выражение «философия истории» — а к ней нередко относят и сами сочинения на указанную тему, наряду с изысканиями, в которых плодотворные комбинации были нацелены на создание подлинно универсальной истории, — охватывает также теории совсем иного рода, большей частью своей известности обязанные связи с первыми. Из таких претендующих на выражение смысла истории формул не родилось еще ни одной продуктивной истины — один только метафизический туман. И ни у кого он не достигает такой густоты, как у Конта, заложившего католичество де Местра в основу проекта иерархического общества, подчиняющегося руководству науки.¹ Если же кое-где из этого тумана и возникают более ясные очертания идей, то это всегда положения, которые касаются функции, структуры, истории развития отдельных народов, религий, государств, наук, искусств или отношений между ними во взаимосвязи исторического мира. Именно из таких положений о жизни отдельных частей человечества и его систем лепится всякий сравнительно точный образ, позволяющий той или иной философии истории придать хоть немного плоти своей призрачной основной мысли.²

XVIII.

ШИРЯЩЕЕСЯ РАСПРОСТРАНЕНИЕ И СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ЧАСТНЫХ НАУК

Между тем частные науки о духе охватывают все новые и новые группы явлений: благодаря сравнительному методу и психологическому обоснованию они во все большей степени приобретают характер общих теорий и все отчетливее осознают свою действительную связь друг с другом, а посему необходимо четко сказать о том, что науки эти в своей совокупности постепенно приближают нас к разрешению проблем социологии, философии духа или истории, которые в принципе таковое разрешение имеют.

Мы видели, что выделение этих частных наук из совокупного целого явилось результатом процессов анализа и абстрагирования. Только в отношении к действительности заключается истина их абстрактных положений. Только при включении указанного отношения в положения этих частных наук они способны что-то сказать нам о действительности. Разрыв этой целостной взаимосвязи не раз приводил к роковым заблуждениям. Абстрактная теория естественного права, абстрактная политическая экономия, система естественной религии — короче говоря, естественнонаучные системы XVII и XVIII столетий принесли большой вред науке и причинили ущерб обществу. Только то, что частные науки, ведомые теоретико-познавательным сознанием, фиксируют связь своих положений с действительностью, от которой они абстрагировались, придает этим положениям, сколь бы абстрактны они ни были, известную значимость по отношению к действительности.

Мы уже имели возможность убедиться, что нам не дано никакого иного познания конкретной целокупности исторически-общественной действительности кроме того, которое достигается посредством расчленения ее на отдельные взаимосвязи, то есть через эти частные науки. В конечном счете, наше познание этой взаимосвязи есть лишь полное уяснение, осознание той логической взаимосвязи, в которой частные науки позволяют овладеть этой целокупностью или познать ее. Изолированные же частные науки о духе, напротив, неизбежно подпадают под власть мертвой абстракции. Изолированная философия духа есть мираж. Обособление философского способа рассмотрения исторически-общественной действительности от позитивного — пагубное наследие метафизики.

Развитие частных наук о духе демонстрирует прогресс, подтверждающий наши выводы. Непредвзятый, свободный от старых абстракций анализ отдельных формообразований в области внешней организации общества или систем культуры — а примеров такого анализа, начиная с блестящих работ Токвиля набралось уже довольно много — вскрывает внутреннюю взаимосвязь исторических образований. Сравнительный метод успешно прошел проверку в языкознании, победоносно распространился на мифологию, и есть основания полагать, что со временем частные науки о духе обретут характер подлинной теории. Связью с антропологией более не пренебрегает ни один позитивный исследователь.

Вместе с гем науки о системах культуры и внешней организации общества связаны с антропологией прежде всего через психические и психофизические явления, обозначенные мною выше как явления второго порядка. Анализ этих явлений, возникающих в процессе общественного взаимодействия индивидов и никоим образом не сводимых к фактам антропологии, в значительной мере придает теоретическую строгость покоящимся на них частным наукам. Такие понятия, как «потребность», «труд», «господство», «удовлетворение потребностей», имеют психофизическую природу, они суть элементы основания политической экономии и науки о государстве и праве, и анализ их позволяет проникнуть, так сказать, в механику общества. Можно представить себе некий общий способ рассмотрения общества, своего рода психофизику общества, предметом которой была бы связь между распределением меняющейся общей массы психической жизни на земле и тех природных сил, которые поставлены на службу этой психической жизни и посредством которых, в конечном счете, происходит удовлетворение ее потребностей. Другие важные психические явления — к ним относятся, например, перенос и осуществляющееся в нем преобразование — лежат в основе систем более высокой духовной культуры. При переносе некоторая система, находящаяся в состоянии А, продолжая сохранять его, переходит в то же время в состояние В. На этом зиждутся количественные отношения во всякой системе движения духа. Если допустить, что в науке имеет место абсолютная переносимость понятий и положений от мыслителя, впервые их сформулировавшего, к тому, чья познавательная способность сообразна задаче их понимания, то возникает любопытный вопрос: в чем же тогда причины тех сбоев, которые препятствовали такому поступательному движению истории познания? В историческом мире, подобно вечно волнующемуся морю, наряду с феноменами, имеющими долгосрочный характер, такими, как религия, государство, искусство, — феноменами, которые, будучи частью психофизических взаимодействий, представляют собой устойчивые образования и в этом своем качестве изучаются частными науками о духе, существуют также не менее масштабные и внутренне связные процессы иного, преходящего характера, которые возникают в ходе исторического взаимодействия, развиваются и распространяются, чтобы вскоре вновь исчезнуть. Революции, эпохальные события общественной жизни, массовые движения — вот имена этих исторических феноменов, которые в гораздо меньшей степени доступны нашему пониманию, чем устойчивые формообразования, порождающие внешнюю организацию общества или системы культуры. Уже у Аристотеля можно найти интересные и проницательные размышления о революции. Однако тщательному анализу должны быть со временем подвергнуты духовные движения, особенно если они допускают применение количественных методов. С момента возникновения и широкого распространения книгопечатания в изучении истории мы можем воспользоваться статистическими методами, измеряя при обработке библиотечных фондов интенсивность духовных движений, расстановку интересов в определенный момент развития общества, что дает нам возможность представить весь процесс в целом — от обусловленности его некоторым культурным кругом, уровнем напряженности и интересов в нем, от первых пробных попыток и до гениального завершения.

Наглядность в изложении результатов подобной статистики значительно возрастет, если их представить графически. Таким образом, позитивная наука будет стремиться к теоретическому осмыслению также и менее устойчивых взаимосвязей в рамках общественного взаимодействия индивидов. Здесь мы должны, однако, остановиться: достигнутое нами зовет нас к решению новых задач, и перед нашим взором открываются новые далекие перспективы.

XIX.

НЕОБХОДИМОСТЬ ТЕОРЕТИКО-ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО ОСНОВОПОЛОЖЕНИЯ НАУК О ДУХЕ

Все линии нашего предыдущего рассуждения ведут к следующему: познание общественно-исторической действительности осуществляет себя в частных науках о духе. Последним необходимо осознать отношения своих истин как с действительностью, составными частями которой они являются, так и с другими истинами, которые, подобно им самим, абстрагированы от этой самой действительности. Только такое осознание сможет придать понятиям частных наук полную ясность, а их теоретическим положениям — непререкаемую очевидность.

Из этих посылок вырастает задача развить теоретико-познавательное основоположение наук о духе с последующим использованием его в качестве средства для определения внутренних связей между различными частными науками о духе, для определения границ возможности познания в них, а также отношения их истин друг к другу. Решение этой задачи можно было бы назвать критикой исторического разума, то есть критикой способности человека познавать самого себя, создаваемое им общество и творимую им историю.

Чтобы достичь намеченной цели, такая попытка основоположения наук о духе должна отличаться от предыдущих усилий подобного рода по двум пунктам. Соединив теорию познания и логику, оно подготовит почву для решения задачи, которую в академической практике принято обозначать как энциклопедическую и методологическую. Но, с другой стороны, оно ограничит свою проблему сферой наук о духе.

Представление о логике как о методологии характерно для всех выдающихся логических работ нашего столетия. Однако контекст, в котором проблема учения о методе выступает в новейшей немецкой философии, придает ей особую форму. Форма эта, объективно присущая общей взаимосвязи нашей философии, непременно отличает всякое появляющееся у нас учение о методе от работ Стюарта Милля, У. Уэвелла или Джевонса. *

Анализ условий сознания разрешил проблему непосредственной достоверности внешнего мира, объективной истинности восприятия, а соответственно, и объективной истинности положений, выявляющих свойства пространственного, а также понятий субстанции и причины, выражающих природу действительного, причем анализ этот, получив отчасти подтверждение, а отчасти прочное обоснование в выводах физики и физиологии, поставил задачу перенесения этого критического сознания на частные науки. Требование достоверности, в отношении которого позитивные науки прошлого выказывали единодушие с тогдашней формальной логикой, было удовлетворено, когда отдельные явления и их конфигурации, возникающие в нашем сознании с непосредственной достоверностью, были подчинены законам дискурсивного мышления. Но сегодня, с критической точки зрения, мы должны предъявлять другие требования к логической взаимосвязи в частных науках, стремящейся четко осознать свою надежность. Перед логикой поэтому — как то и подобает критической позиции — встает задача развивать такие требования применительно к образованию логической взаимосвязи в частных науках, ясно осознающей свою достоверность.

Логика, в которой такие требования выполняются, образует промежуточное звено, соединяющее позицию критической философии с фундаментальными понятиями и положениями частных наук. Дело ведь в том, что разрабатываемые этой логикой правила призваны обеспечить надежность положений частных наук посредством взаимосвязи, опирающейся на те элементы, на которых анализ сознания основывает достоверность знания. И здесь вновь дает о себе знать неудержимое стремление науки нашего века уничтожить преграды, которые ограниченный профессионализм возвел между философией и частными науками.

Однако требованиям критического сознания логика может отвечать только тогда, когда она в своем анализе выходит за пределы дискурсивного мышления. Формальная логика ограничивает свою область законами дискурсивного мышления, которые можно абстрагировать из чувства достоверности, сопровождающего протекающий в нашем сознании процесс суждения и умозаключения. В противовес ей логика, последовательно проводящая критическую установку, включает в себя исследования, которые обозначались Кантом как трансцендентальная эстетика и аналитика, то есть всю совокупность процессов, составляющих фундамент дискурсивного мышления. Она, стало быть, возвращается к анализу природы и познавательной ценности тех процессов, результаты которых предстают как данность уже в самых ранних наших воспоминаниях. В основу возникающей таким образом взаимосвязи, охватывающей как процесс внешнего и внутреннего восприятия, так и дискурсивное мышление, она может положить принцип эквивалентности. Принцип этот гласит, что результат работы восприятия, обеспечивающий ему выход за пределы данного, и дискурсивное мышление суть равноценные величины. В направлении подобного расширения логики вела глубокая идея о бессознательных выводах, выдвинутая Гелъмголъцем. Такое расширение, в свою очередь, не может не оказать обратного воздействия на формулы, в которых представлены элементы и нормы дискурсивного мышления. Изменяется логический идеал как таковой. В этой перспективе Зигварт произвел преобразование логических формул, обосновывая тем самым критическое учение о методе. Как только уровень критического сознания оказывается достигнут, разговор об очевидности первого и второго порядка или о знающем субъекте первого и второго уровня уже невозможен. Лишь то понятие теперь считается совершенным с логической точки зрения, которое включает в себя сознание собственного происхождения. Лишь то положение обладает достоверностью, чье обоснование покоится на неопровержимом знании. С критической точки зрения, логические требования к понятию выполняются только тогда, когда во взаимосвязи познания, где оно возникает, присутствует сознание самого формирующего это понятие познавательного процесса, благодаря чему однозначно определяется место понятия в системе относящихся к действительности знаков. Логическим требованиям суждение отвечает только тогда, когда осознанию логического основания суждения во взаимосвязи познания, в которой оно является, сопутствует теоретико-познавательная ясность касательно действительной силы и сферы охвата всей совокупности психических актов, это основание образующих. Требования логики к понятиям и положениям возвращают нас, таким образом, к главной проблеме всей теории познания: проблеме природы непосредственного знания о фактах сознания и отношения этого знания к прогрессу познания, определяемого законом достаточного основания.

Такое расширение горизонта логики согласуется с общей направленностью самих позитивных наук. Естественнонаучное мышление, выходя за пределы присущего нам от природы отношения наших ощущений с отдельными вещами в пространстве и времени, обнаруживает необходимость все время возвращаться к точному определению самих этих ощущений и, следовательно, к определению их последовательности сообразно общезначимой мере времени, к общезначимым определениям места и величин, а также к проблеме устранения погрешностей наблюдения, — короче говоря, к тем методам, посредством которых само построение суждений восприятия может быть доведено до логического совершенства. Однако что касается наук о духе, то здесь, как выяснилось, психические и психофизические явления образуют фундамент не только теории индивида, но также теорий систем культуры и внешней организации общества, на них же в любой своей стадии опираются историческое созерцание и исторический анализ. А посему только теоретико-познавательное исследование способа, которым они нам даны, и границ их очевидности, может служить обоснованием действительного учения о методах наук о духе.

Так между теоретико-познавательным основоположением и частными науками встает, в качестве связующего звена, логика, тем самым образуется та внутренняя взаимосвязь современной науки, которой суждено занять место старой метафизической взаимосвязи нашего познания.

Второй особенностью определения задачи настоящего «Введения в науки о духе» является ограничение ее основоположением наук о духе.¹

Если бы условия, которым подчинено познание природы, были в том же смысле основополагающими и для развития наук о духе, если бы все способы, посредством которых в этих условиях осуществляется познание природы, были применимы к исследованию духа, причем только они одни, если бы, наконец, тип зависимости истин друг от друга и взаимосвязь наук в том и в другом случае были одинаковыми, то тогда отделять основоположения наук о духе и основоположения наук о природе было бы бесполезно

В действительности же именно самые спорные из всех условий, которым подчинено естественнонаучное познание, — пространственная упорядоченность и движение во внешнем мире — нисколько не влияют на очевидность наук о духе, поскольку¹ для конструкции их положений вполне достаточно самого факта, что такие феномены существуют и являются знаками чего-то реального. Поэтому, ограничив таким образом свое основание, мы получим возможность придать взаимосвязи истин в науках о человеке, обществе и истории ту степень достоверности, которой науки о природе, претендующие на статус несколько больший, нежели простое описание феноменов, никогда не смогут достичь.

И кроме того, методы наук о духе, когда объект— еще до его познания — уже понимается,² и понимается всей полнотой души/ действительно весьма отличаются от методов естественных наук.⁴ Достаточно вспомнить, какую роль играет здесь понимание факта как такового' и его прохождение через разные уровни обработки под влиянием анализа,⁶ чтобы увидеть совершенно иную структуру взаимосвязи в этих науках.

В конечном счете, именно здесь факт, закон, чувство ценности и правило соединены друг с другом совершенно особой внутренней связью, аналога которой в сфере естественных наук не существует. Эта взаимосвязь может быть познана только путем самоосмысления и ему стало быть, здесь тоже придется иметь дело с особой проблемой наук о духе, решения которой метафизическая установка философии истории, как мы видели, не дала.

Дата добавления: 2014-11-29