Отказ от религии - единственно правильный путь

http://www.lib.ru/HRISTIAN/ATH/osipow.txt

ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ "ПРАВДА" Да, я, профессор кафедр священного писания Ветхого завета идревнееврейского языка ленинградских православных духовных академии исеминарии, бывший их инспектор, магистр богословия и протоиерей, порвал сцерковью и религией. Я публично исповедал свой, занятиями, наукойдостигнутый, последовательный атеизм, к которому пришел после долгой,большой внутренней борьбы и пересмотра своего мировоззрения. Я ушел из мира, который теперь понимаю как мир иллюзий, отхода отреальности, а часто и сознательного обмана во имя обогащения, отошел, имеяза плечами 48 лет жизни, из которых почти 25 простоял на средних командныхпостах православной церкви. Я ушел, зная по опыту ухода своих бывших учеников - священникаДарманского и протоиерея Кузина, которых в свое время называли хорошими идостойными пастырями, а после их ухода стали бесчестить, одного чуть ли некак вора, а другого как ненормального, что и мне предстоит злобная травля.Знаю, чтобы парализовать впечатление от моего ухода, те самые люди, которыеговорили обо мне как о любимом профессоре, проповеднике и внимательномчеловеке, теперь начнут меня поносить. Как же я пришел к этому? Кратко: через честное историко-критическоеизучение Библии, через тщательное изучение истории религий, через наблюдениеза развитием естественных наук, через изучение философии диалектическогоматериализма и, наконец, через самую нашу советскую действительность,властно зовущую на свои единственно правильные пути. Все это вместе взятое выработало во мне твердое убеждение, что ни бога,ни какого бы то ни было духовного "потустороннего" мира не существует, алюбая религия является иллюзорным, надуманным отражением в человеческомсознании не познанных еще тайн природы, законов общественных отношений,психологических и физиологических особенностей самих людей. Поддерживая влюдях упование на милость несуществующего бога, его святых и ангелов,религия тем самым обманывает человека, уводя его от живого дела в мирфантазии, подменяя практически полезную деятельность бессмысленными"подвигами" душеспасения вроде постов, молений, совершения обрядов,жертвований на церковь и т. п. Немного о себе. Я не из кастового духовенства. Мать моя работалакорректором в одном из таллинских издательств. Жили мы скудно, но матьделала все, чтобы дать мне образование, и я отличником окончил гимназию. Внашей семье жила бытовая вера, не шедшая дальше посещения храма в праздникии соблюдения привычных обрядов. В 1928 году в Таллине открылось отделение Парижского Русскогостуденческого христианского движения (РСХД) - религиозно-философскойорганизации эмигрантов, захватившей не только студенческие круги. Туда ипривлекли меня вступившие в кружок изучения истории России и русской церквисоученики по гимназии. Пошел с недоверием, потом увлекся. Начал изучатьвопросы религии, показалось интересным. Руководители наши внимательно направляли всю работу так, что любойвопрос связывался с религией, и получалось, что религия, бог и вера в негоесть альфа и омега бытия, пронизывающая самую жизнь и все ее проявления. Всеэто постепенно воздействовало на меня и вырабатывало во мне идеалистическиевзгляды. Париж снабжал нас, с американской помощью, соответствующейлитературой. В ней много писалось и говорилось о России, но о России якобымученической, отсталой, отброшенной коммунизмом с путей прогресса и знаниячуть ли не в эпоху первобытной дикости... Профессора-эмигранты Бердяев,Зеньковский, Вышеславцев, Ильин и другие учили в том же духе. Вскоре я сталв местном движении популярным лектором для молодежи. Затем протоиерей И. Я.Богоявленский предложил мне подумать: не пойти ли мне учиться на священника,причем обещал стипендию. Мать сказала мне: "Я не хочу, чтобы ты потом упрекал меня в том, что ятебя на что-то подтолкнула. Жить и работать тебе, ты и решай". Спасибо ей заэто! В своем выборе, в своей сложной судьбе я не виню никого. Сам пошел. Почему я решился? Ведь до этого я мечтал о пути геолога или писателя...У меня были свои "за" и "против". Я больше всего на свете мечтал прожитьжизнь с пользой. А нам говорили, что пастырь - это раздатель добра,утешитель несчастных и горюющих, учитель добрых нравов и честной жизни. Что было "против"? Первое, о чем я подумал со смущением... была ряса! Яподелился простодушно этим с духовником и услышал рассуждения об уважении ктрадициям, о том, что не следует отгонять от церкви простецов, живущих болеепривычными обрядами, чем сознанием. Вторым "но" для меня явились... богослужение и молитвенное словоблудиеправославия. Серьезно уверовав в философию бытия божия, реальность иного,духовного мира, с интересом читая рассуждения богословов и историков церкви,я не мог не чувствовать глубокого противоречия между философией и практикойцеркви. На самом деле: если бог всеблаг, вездесущ, свят, добр, отдал сынасвоего для спасения мира, то зачем же надо сотнями раз творить такназываемую "молитву иисусову"? Зачем надо сотни раз повторять "господи,помилуй!", вычитывать, словно магические заклинания, "каноны" и "правила"?Часы и часы требовала церковь на молитвы. Их читали по привычке, не вникая вслова, на них старались нарочно "настроить", "воспламенить душу". И все этосчиталось спасительным и нужным. Но кому?! Богу? Бессмыслица! Или - оннедалекий честолюбец, забавляющийся преклонением и ублажениями со сторонынизших его? Людям? Но жизнь убеждала на каждом шагу, что после часовогомолитвенного бормотания в храме или дома люди, выходя за порог, сновабранятся, клевещут, словно бы оставив за этим порогом всю шелуху красивыхслов. И тот, кто добр сам по себе, остается добрым и без "молитвенныхподвигов", а дурной остается дурным. А само богослужение? Кому нужны эти заученные повороты, поклоны, жесты,воздымания рук, дешевые эффекты? Богу? Но тогда он просто любитель дешевогобалагана, в котором устраивались представления акробатов и фокусников. Илилюдям? Да, говорят, людям! Это психологически настраивает, смягчает, создаетнастроение. Для чего? Разве влияет эта мишура на души? Да сколько раз я ещев те годы слышал от людей, что вся театральность богослужений их толькоотвлекает от молитв, и они предпочитают ходить в храмы в будние дни, когдавсе проще и беднее... А архиерейские службы! Кому там молятся? Богу? Нет! Наэтих службах богу полагается каждый раз по три каждения, а епископу подевять! Перед "святыми тайнами тела и крови христовых" - по три, а архиереюили патриарху - по девять. Какой-то гимн низкопоклонства, возведенный в рангсвященнодействия. Таковы были мои "но". И с ними я тоже пошел к духовнику. Обархиерейских службах он сказал мне, что сам их не любит и что это в церквахдурное наследие Византии. А о службах я услышал опять: "Люди привыкли кэтому, это вошло в плоть и кровь. Стало обычным. Люди все равно стоят, незадумываясь над сущностью происходящего. Они простодушно считают, что такнужно богу. Не надо расшатывать их веру. Смиряйся! Не мудрствуй лукаво!" И ясмирился. И, сказав себе, что, очевидно, не дорос еще до понимания того, что менясмущает, сказал: "Да!" С этого времени в РСХД на меня обратили особоевнимание. Я стал выступать устно и в печати, сотрудничал в журнале"Православный собеседник". До 1940 года мною было опубликовано несколькокнижек и брошюр, около шести десятков статей, проповедей и заметок. Оченьумный человек, магистр богословия Богоявленский начал следить за моимчтением. Кроме богословия он рекомендовал читать научно-популярную ихудожественную литературу. "Человек-пастырь должен быть разностороннеобразованным человеком, тогда он сумеет удовлетворить запросы простого иинтеллигентного человека!" Спасибо ему за это. Это помогло мне накоплятьзнания, которые послужили для пересмотра всех основ моегорелигиозно-философского мировоззрения. С января 1931 года я стал студентом православного отделениябогословского факультета Тартуского университета. Комнату я снял у местнойдьяконицы в церковном доме. Тут я впервые познал ужасный мир кастовойдуховной среды со всем ее убожеством, с низменностью круга интересов, мелкимкипением страстей. Как это не убило во мне веры? Опытные лекторы РСХД, зная,что мы, молодые, рано или поздно заметим, как далеко расходятся в жизницеркви учение и его осуществление, упорно внушали нам мысль, разработаннуюфилософом Бердяевым, о достоинстве христианства и недостоинстве христиан...т. е. нельзя судить по делам верующих о самой вере. Теперь я спрашиваю вответ на такое заявление: а в чем тогда правда религии на земле? Ведь любоедело должно оправдываться практикой, а иначе это не дело, не учение, амираж, ничто! Но для молодого студента тех лет аргумент Бердяева казалсясильным. По окончании университета я написал диссертацию, и мне былаприсвоена степень магистра богословия. Еще в 1932 году я с группой других студентов порвал с РСХД,руководитель которого в Прибалтике И. А. Лаговский начал активно проводитьантисоветскую политику и вербовать среди членов боевиков иполитпропагандистов. Быть врагом своей родины я не хотел. Меня оставили приуниверситете в аспирантуре. Моя работа при университете продолжалась полтора года. В этот же периоди было положено начало моему постепенному отходу от веры. Занимаясьизучением Библии, я прежде всего столкнулся с проблемой так называемойбогодухновенности Библии. Студенты ленинградских духовных школ, думается,вспомнят, как часто я говорил на лекциях и уроках: "По учению православнойцеркви" или: "Православное богословие считает". Это я делал в каждом случае,когда внутренне не мог согласиться с тем учением, которое, как профессорправославной школы, обязан был раскрывать и освещать учащимся. И вот именнотогда еще я, самостоятельно занимаясь проблемами библеистики, увидел издоводов и открытий подлинной науки, что Библия составлялась постепенно,развивалась в процессе исторической жизни еврейского народа век за веком,что отдельные книги ее принадлежат совсем не тем авторам, которым ихприписывает традиция. Я увидел, что в Библии, - несомненно, нужном дляисторической науки памятнике древней письменности, - сложно переплетаютсямифы и сказки Древнего Востока, летописные и фольклорные предания, образыдревней литературы и поэзии, магические заговоры эпохи человеческой дикости- словом, что она не имеет ничего общего с откровением бога на земле. Начавшийся в Эстонии в 1936 году расцвет национализма вынудил меняпокинуть университет. Я получил русский приход в Таллине, преподавал нарусских частных богословских курсах, продолжал писать и печататься, но вмоей душе жила глубокая неудовлетворенность. А затем началась Великая Отечественная война. Год в Советской Армии,демобилизация и работа священником в Перми. В конце войны меня перевели восвобожденный Таллин. В 1946 году я узнал о готовящемся открытииЛенинградской духовной академии. Осенью я уже был в Ленинграде, чтобы начатьработать профессором кафедры священного писания Ветхого завета. На менявозложили еще должность инспектора (проректора) академии. Инспекторствовал я три года и год был "врио" ректора. Я навидалсякосности, ограниченности, тупости кастового духовенства и хотел воспитыватьновых будущих служителей церкви всесторонне развитыми, далекими отсуеверного фанатизма, наставниками в доброй активной жизни и здоровойнравственности. При мне воспитанники ходили в театры, устраивалисьпостоянные киносеансы, поощрялось чтение художественной литературы,проводились лекции по общеобразовательным и политическим вопросам, вечеравопросов и ответов. Результатом были крупные неприятности: я-де веду слишком светскуюлинию, мало внимания отдаю постам и бдениям... Надо, чтобы воспитанникижили, по существу, одной святоотеческой литературой и были вместе спресловутыми "святыми отцами" людьми, стоящими на уровне культурного инаучного развития первых пяти веков нашей эры. Я подал в отставку с постаинспектора. Я не отметил, что по возвращении в освобожденный Таллин я не нашел своюсемью. Запуганная фашистской пропагандой и получив ложные сведения о моейсмерти, моя жена с двумя дочерьми выехала в Германию. Позже я узнал, что онаразвелась со мной и, выйдя замуж, увезла моих детей за океан. В 1951 году явступил во второй брак. Мне пришлось за это испытать немало упреков отфанатиков. Находились церковные руководители, которые всерьез мне говорили:"К чему вам брак, живите, с кем хотите. Вы же не старик. Это вам простят,только бы все было без шума. Но канонов не нарушайте..." Я же хотел и вличной жизни быть честным человеком... Это, по-видимому, понял и патриарх. Яподал прошение о снятии с меня сана. Но, увы, и это не избавило меня отрясы. Патриарх, не желая подавать другим примера к снятию сана, предпочелоставить меня в академии профессором и "под вечным запрещением всвященнослужении", но с ношением рясы. На лекциях я должен был продолжатьносить это ярмо отсталости и регресса. Между тем я пережил еще один этап своего развития. В 1948-1949 и1949-1950 учебных годах я, помимо своего предмета, взялся читать маленькийкурс истории религии, который решено было ввести в академии. Работа надисторией религии завела меня много дальше той православной благочестивой"наукообразности", которую я должен был преподавать ради обличения безбожия,по мысли вводившего этот курс митрополита Григория. Углубленное, подлинно научное сравнительное изучение религии дало моемуформировавшемуся многие годы атеизму то последнее звено, которого мненедоставало. Все у меня встало на свои места. Мир религии представилсяединым процессом развития превратных представлений и суеверий, отражениемземных отношений в пустых небесах, где нет места никаким высшим духовнымсилам. От "причастия святых тайн" корни протянулись к диким кровавым обрядамряда первобытных народов, священники и архиереи побратались с шаманами,священное писание стало окончательно документом и проповедникомрабовладельческой морали, бог по отношению к верующим - небесным отражениемнекоего универсального рабовладельческого идеала, для которого все инавсегда рабы, чаще всего дурные. И сам сатана оказался не врагом божьим, ав лучшем случае божьим чиновником по особо щекотливым карательнымпоручениям. В 1955-1956 году я был привлечен в качестве ученого редактора к новомуизданию Библии и отдельно - Нового завета с Псалтырью. Работа над Библиейвлекла меня, но меня угнетало сознание, что издание будет использовано не внаучно-исторической и историко-критической работе, а как средстворелигиозной пропаганды и одурманивания человеческих душ. В этот же период в "Журнале Московской патриархии" я поместил рядстатей в защиту мира, дела для меня всегда близкого и дорогого. Скоро,однако, должен был прекратить эту работу, так как от меня требовали повозможности голой елейности, на что я мало способен. Мое решение порвать с религией все более оформлялось и крепло. Почему яне ушел из академии несколько лет назад? Процесс формирования моегомировоззрения шел от этапа к этапу. Я не сразу преодолел то преклонениеперед несуществующей, абстрактной моралью вообще, которую проповедуетрелигия. Потом многое время я думал, что могу принести некоторую пользулюдям, стараясь своим воздействием воспитывать в церкви, - уж раз она есть иверующие ходят в храмы, - пастырей, которые если и будут говорить о вере, топо крайней мере не будут проповедниками грубых суеверий фанатизма. Однако с каждым годом я убеждался все более и более, что решение моеневерно. За спинами тех людей, которые пытались быть такими, как это мнехотелось, гнездились, спекулируя на их светлых чертах, тысячи грязныхтрутней. И мои усилия быть носителем и учителем передовой науки и культурыпри том общем регрессивном направлении, которое придавалось всемувоспитательному процессу в духовных школах, оказывались только водой намельницу проповеди тьмы и отсталости. Меня коробило, когда в академии на"ученых советах" разбирались кандидатские диссертации вроде "работы" "О злыхдухах", где, к примеру, говорилось, что сатана является и поныне, но безрогов и копыт, а в виде красивого голого мужчины с бронзовым лицом и телом(диссертация Миронова). Я все яснее стал сознавать, что только полный разрыв с религией можетпримирить меня с моей совестью и дать право считать себя честным человеком.При этом я думал: учил ты открыто?! Проповедовал всем?! А уйдешь, как змеейуползешь. Это бесчестно. Ты должен иметь смелость сказать о своем решениитак же открыто и в глаза людям, как ты открыто и в глаза проповедовал то,что признал ошибочным и ложным. Умел учить, сумей разоблачить то, чемунаучил. Одно, казалось бы, незначительное переживание заставило менязадуматься. Это было утром 7 сентября. Я приехал в академию приниматьэкзамены. Вошел в зал заседания. Очень хороший человек с наивной детскойверой - доцент Миролюбов говорил с одним из преподавателей о статьях вгазетах по поводу религии. Подошел инспектор академии профессор Парийский.Миролюбов спросил его: "Надо ли говорить с учащимися по поводу такихстатей?" Парийский ответил резко и повысив голос: "Ни в коем случае. Я вбиблиотеку дал указание не вывешивать газет и журналов, где будут какие-либостатьи. Незачем говорить об этих гадостях. Их надо замалчивать, как если быих не было". Миролюбов: "А если спросят? Ведь там есть чисто научныевопросы". Парийский: "Нет там никакой науки". Подошел ректор, доцент протоиерей Сперанский и сказал: "Ну, не везде жеодин полемический задор. Есть очень серьезные статьи с привлечением науки".Парийский, что называется, взорвался: "Нет никакой науки! Какая это наука,которая то одну, то другую теорию выдвигает. Нет никакой науки..." Всезамолчали. Ректор отошел. Мне же стало невыносимо душно. Физически душно вэтом мире схоластики, для которого наука - это только окостенелые формулыдогматов и учение об уставных каждениях и коленопреклонениях. Я стал искать конкретного выхода из тупика. Второго декабря официальносообщил ректору академии о прекращении мною преподавания в академии и вручилему свое письмо, в котором четко мотивировал причины своего ухода изцерковного ведомства и которое просил зачитать моим бывшим сослуживцам -преподавателям и учащимся, учившимся у меня. "Правда", 1959, 6 дек.

Дата добавления: 2014-12-07