Шифр рыцарей rose croix of Heredom 2 страница

Семь призраков злобных огней.

Злой демон, злой алал, злой гигим, злой телал... злой бог, злой маским.

Дух семи небес помни... Дух семи земель помни... и т. д.”.

Это число снова и снова появляется почти на каждой странице “Бытия” и по всем Моисеевым Книгам, и оно также бросается в глаза (см. следующую главу) в “Книге Иова” и в Восточной “Каббале”. Если еврейские семиты так охотно приняли его, то мы должны сделать вывод, что это было не вслепую, но с полным знанием его сокровенного значения, а отсюда вытекает, что они, наверняка, восприняли также доктрины своих “языческих” соседей. Поэтому будет только естественно, что мы будем искать в языческой философии объяснения этого числа, которое затем снова появилось в христианстве с его семью таинствами, семью церквями в Малой Азии, семью смертными грехами, семью добродетелями (четыре главных и три богословских) и т. д.

Нет ли у семи призматических цветов радуги, увиденных Ноем, какого-либо другого значения, кроме значения завета между Богом и человеком, чтобы освежить память первого? Для каббалиста, по крайней мере, они имеют значение, неотделимое от семи трудов магии, семи верхних сфер, семи нот музыкальной гаммы, семи чисел Пифагора, семи чудес света, семи возрастов и даже семи ступеней масонов, ведущих в святая святых после прохождения пролетов трех и пяти.

Откуда эта тождественность этих загадочных, все время повторяющихся чисел, которые встречаются на каждой странице еврейских Священных Писаний, так же как и в каждой оле и шлоке буддийских и брахманистских книг? Откуда эти числа, которые составляют душу пифагорейской и платонической мысли, и глубины которых ни один неозаренный востоковед или изучающий Библию измерить не мог? И все же у них в руках имеется готовый ключ, если бы они только знали, как его применить. Нигде мистическая ценность человеческого языка и его влияние на человеческие действия не поняты так совершенно, как в Индии; никем они не были лучше объяснены, как авторами старейших “Брахман”. Будучи очень древними, как теперь установлено по их эпохе, они просто старались выразить в более конкретной форме абстрактные метафизические умозрения своих предков.

Настолько велико уважение брахманов к жертвенным тайнам, что они верят, что само создание мира произошло вследствие “жертвенного слова”, произнесенного Первопричиной. Это слово есть “Непроизносимое имя” каббалистов, полностью рассмотренное в предыдущей главе.

Секрет Вед, хотя они и являются “священным знанием”, недоступен без помощи “Брахман”. Строго говоря, Веды (которые написаны в стихах и объединены в четырех книгах) составляют ту часть, которую называют Мантрой или магической молитвой, а “Брахманы” (которые изложены в прозе) содержат ключ к ним. В то время как священной считается только часть Мантры, часть “Брахман” содержит все теологические толкования, умозрения и объяснения жрецов. Наши востоковеды, мы повторяем, не продвинутся вперед сколько-нибудь значительно в понимании ведической литературы, пока не оценят надлежащим образом ныне презираемые ими труды, как, например, “Айтарейя” и “Каушитака-брахмана”, относящиеся к “Ригведе”.

Зороастра называли Мантран или произноситель мантр, и, по данным Хауга, одно из самых древних названий священных писаний парсов было “Мантра-Спента”. Сила и значительность брахмана, выступающего в качестве Хотри-жреца во время приношения Жертвы Сома, состоит в его обладании полным знанием применения священного слова и речи — Вак. Последняя олицетворена в Сара-исвати, жене Брахмы, которая является богиней священного или “Тайного Знания”. Ее обычно изображают едущей верхом на павлине с полностью распущенным хвостом. Глаза на перьях птичьего хвоста символизируют незнающие сна глаза, которые видят все. Человеку, стремящемуся стать адептом “Тайных доктрин”, они напоминают, что он должен иметь сотню глаз Аргуса, чтобы видеть и понимать все.

Вот почему мы говорим, что невозможно разрешить полностью глубокие проблемы, лежащие в основе брахманистских и буддийских священных книг, не обладая совершенным пониманием эзотерического значения пифагорейских чисел. Величайшая сила этой вак, или священной речи, развивается согласно той форме, которую придает мантре действующий хотри, и эта форма заключается целиком в числах и слогах священного метра стихосложения. Если произносить медленно и в определенном ритме — будет один результат; если быстро и в другом ритме — будет другой результат.

“Каждый метр”, — говорит Хауг, — “является невидимым хозяином чего-то видимого в этом мире; как бы, так сказать, его представителем и идеалом. Это великое значение метрической речи происходит от числа слогов, из которых она состоит, ибо каждая вещь имеет определенное числовое соотношение (в точности как в пифагорейской системе). Все эти вещи, метры (чханды), стомы и приштхи должны быть настолько же вечны и божественны, насколько вечны и божественны сами слова, которые они содержат. Древнейшие индусские теологи не только верили в первичное откровение слов священных текстов, но даже в откровение различных форм. Эти формы вместе с их содержанием, вечными словами Вед, являются символами, выражающими явления невидимого мира, и в нескольких отношениях могут быть приравниваемы к “идеям” Платона”.

Это свидетельство со стороны нерасположенного свидетеля снова показывает идентичность между древними религиями в отношении их тайной доктрины. Метр Гаятри, например, состоит из трижды восемь слогов и считается наиболее священным из метров. Это метр Агни, бога огня, становящийся временами эмблемой самого Брахмы, главного творца и “создателя человека” по своему собственному образу. И Пифагор говорит, что

“число восемь или Октада есть первый куб, то есть, сквадрированный во всех отношениях, как игральная кость, исходящая из своего основания два или четного числа; таков же и человек — четырежды квадратный или совершенный”.

Разумеется, мало кто, за исключением пифагорейцев и каббалистов, может понять эту мысль полностью, но эта иллюстрация поможет указать на тесное сродство чисел с ведическими Мантрами. Главные проблемы каждой теологии лежат скрытыми под этим образом огня и разновидным ритмом его пламен. Неопалимая купина Библии, священные огни зороастрийцев и других; платоновская Мировая Душа; доктрины розенкрейцеров, что и душа и тело человека развились из огня, мыслящего и бессмертного элемента, который пропитывает все и, по мнению Гераклита, Гиппократа и Парменида, является Богом, — все имеют одно и то же значение.

Каждый метр в “Брахманах” соответствует числу и, как показал Хауг, в зависимости от того, как он стоит в священных текстах, является прототипом какой-либо видимой формы на земле, и его влияние может быть добрым или злым. “Священная речь” может спасать, но также и убивать; ее многие значения и свойства хорошо известны только дикшите (адепту), который был посвящен во многие тайны и чье “духовное рождение” полностью завершено; Вак мантры есть устная сила, которая пробуждает другую соответствующую и еще более оккультную силу, которые каждая аллегорически олицетворена каким-либо богом в мире духов и, в зависимости от того, как ими пользуются, соответствуют либо богам, либо ракшасам (злым духам). По брахманистским и буддийским представлениям, проклятие, благословение, обет, желание, праздная мысль — все может принять видимую форму и таким образом проявиться объективно перед глазами своего создателя или перед тем, кого это касается. Каждый грех становится, так сказать, воплощенным, и, подобно мстительному демону, преследует своего породителя.

Существуют слова, самые слоги которых таят в себе разрушительное качество, точно они объективные предметы; ибо каждый звук пробуждает соответствующий звук в невидимом мире духов, и этот отзвук производит благое или плохое следствие. Гармонический ритм, мелодия, нежно вибрирующая в атмосфере, творит вокруг благотворное приятное влияние и весьма мощно действует на психологическую, так же как и на физическую природу каждого живого существа на земле; она вызывает реакцию даже в неодушевленных предметах, ибо материя все же есть дух в своей сущности, хотя он и кажется невидимым для наших грубых чувств.

То же самое с числами. Куда бы мы ни обратились, от пророков вплоть до “Апокалипсиса”, всюду библейские писатели употребляют числа три, четыре, семь и двенадцать.

И все же мы знавали нескольких приверженцев Библии, которые утверждали, что Веды скопированы с Книг Моисея! [485] Веды, написанные на санскрите, языке, чьи грамматические правила и формы, как признают Макс Мюллер и другие ученые, были полностью выработаны задолго до тех дней, когда великая волна эмиграции пронесла его из Азии по всему Западу, — эти Веды перед нами, чтобы провозгласить свое отцовство каждой философии, каждого религиозного учреждения, появившегося позднее среди семитических народов. И какие же числа наиболее часто встречаются в санскритских напевах, в этих возвышенных гимнах творению, единству Бога и бесчисленным проявлениям Его силы? ОДИН, ТРИ и СЕМЬ. Прочитайте гимн Диргхатамаса.

“ТОМУ, КТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВСЕХ БОГОВ”.

“Бог, здесь присутствующий, наш благосклонный покровитель, наш жертвователь, имеет брата, который простирается в среднем воздухе. Существует и третий Брат, которого мы обрызгиваем нашими возлияниями... Это он, кого я видел, владыка людей, вооруженный семью лучами”.[486]

И опять:

“Семь Уздечек помогают править телегой, у которой только ОДНО колесо и которую тянет одна единственная лошадь, сияющая семью лучами. Колесо имеет три конечности, бессмертное колесо, неизносимое, на котором висят все миры”.

“Иногда семеро лошадей тащат телегу на семи колесах, и сидят в ней семеро персонажей в сопровождении семи плодовитых нимф”.

Добавим следующее, в честь бога огня — Агни, который ясно явлен как дух, подчиненный ЕДИНОМУ Богу.

“Всегда ЕДИН, хотя и имеет три формы двойной природы (андрогин) — он встает! и жрецы приносят Богу в жертвоприношении свои молитвы, которые доходят до небес, возносимые Агни”.

Совпадение ли это, или же, скорее — как нам подсказывает разум — результат заимствования многих национальных культов от единой, первичной, всеобщей религии? Тайна для непосвященного; поднятие завесы над наиболее возвышенными (ибо правильными и истинными) психологическими и физиологическими проблемами для посвященного. Откровения личного духа человеческого, который божественен не только потому, что этот дух есть эманация ЕДИНОГО верховного Бога, но есть единственный Бог, которого человек в своей слабости и беспомощности в состоянии постичь — ощутить в себе. Эту истину ясно признает ведический поэт, когда говорит:

“Господь, Владыка вселенной, полный мудрости, сошел в меня — слабого и невежественного — и сформировал меня по себе самом в том месте,[487] где духи с помощью науки обретают мирную радость плода, сладкого, как амброзия”.

Назовем ли мы этот плод “яблоком” с Древа Познания или пиппалой индусского поэта — это не имеет значения. Он — плод эзотерической мудрости. Нашей целью является доказать существование в Индии религиозной системы за многие тысячелетия до того, как были изобретены экзотерические басни о Саде Эдема и Потопе. Отсюда и тождественность доктрин. Ознакомленный с этими доктринами, каждый посвященный других стран становился, в свою очередь, основателем какой-либо великой философской школы на Западе.

Кто из наших ученых санскритологов когда-либо заинтересовался раскрытием действительного значения следующих гимнов, хотя оно весьма ощутимо:

“Пиппала, сладкий плод того дерева, на который слетаются духи. любящие науку (?), и где боги творят все чудеса. Это тайна для того, кто не знает Отца мира”.

Или вот этого:

“На всех стансах заголовок, который гласит, что посвящены они Висвадэвам (то есть всем богам). Тот, кто не знает того Существа, кого я воспеваю во всех его проявлениях, — ничего не поймет в моих стихах; те же, кто знают ЕГО, не чужие в этом воссоединении”.

Это относится к воссоединению и расставанию бессмертной и смертной частей человека.

“Бессмертное Существо”, говорится в предыдущем стансе, “находится в колыбели смертного Существа. Эти два вечных духа идут повсюду; только некоторые люди знают одного, не зная другого” (“Диргхатамас”).

Кто может дать правильную идею о Том, о ком “Ригведа” говорит: “То, которое Едино, мудрые называют по-разному”. Тот Единый воспет поэтами Вед во всех его проявлениях в природе; и книги, считающиеся “ребяческими и глупыми”, учат, как по желанию вызывать существа мудрости для нашего наставления. Они учат, как говорит Порфирий,

“освобождению от всех земных тревог... полету одинокого к ОДИНОКОМУ”.

Профессор Макс Мюллер, чье каждое слово принимается его школой как филологическое евангелие, несомненно прав в одном отношении, когда, определяя природу индусских богов, называет их “масками без актеров... именами без существ, не существами без имен” [ 304 ]. Ибо он только доказывает этим монотеизм древней ведической религии. Но нам кажется более чем сомнительным, может ли он сам или кто-либо из его школы питать какую-либо надежду измерить глубину древнеарийской мысли[488] без тщательного изучения этих самых “масок”. Для материалиста, так же как для ученого, который по различным причинам старается справиться с трудной задачей заставить факты согласоваться или с его собственными взглядами или с Библией, они могут казаться пустыми оболочками призраков. Однако такие авторитеты всегда будут, как были в прошлом, самыми ненадежными руководителями, за исключением вопросов точной науки. “Библейские” патриархи настолько же являются “масками без актеров”, насколько праджапати, и все же, хотя живой персонаж за этими масками представляет собою только абстрактную тень, в каждом из них воплощена идея, которая принадлежит философским и научным теориям древней мудрости.[489] И кто может оказать лучшую помощь в этом труде, как не сами брахманы, или же каббалисты?

Отрицать категорически наличие какой-либо разумной философии в позднейших брахманистских размышлениях по “Ригведе” равносильно полному отказу от правильного понимания самой религии-матери, которая вызвала их возникновение, и которые являются выражением внутренней мысли непосредственных предков этих более поздних авторов “Брахман”. Если лучшие европейцы так легко доказывают, что все ведические боги только пустые маски, то они также должны быть готовы продемонстрировать, что авторы “Брахман” были столь же неспособны, как они сами, в нахождении где-нибудь этих “актеров”. Когда это будет сделано, не только три другие священные книги, которые, по словам Макса Мюллера, “не заслуживают названия Вед, но и сама “Ригведа” станет бессмысленной мешаниной слов; так как то, что не удалось понять прославленным и утонченным умам древних индусских мудрецов, современным ученым, как бы они ни были учены, нечего надеяться понять. Бедняга Томас Тэйлор был прав, говоря: “филология не философия”.

По меньшей мере, будет нелогично признавать, что имеется скрытая мысль в литературном труде расы, возможно, этнологически отличающейся от нашей, и затем — поскольку этот труд совершенно непонятен для нас, чье духовное развитие в течение нескольких тысяч промежуточных лет уклонилось в совсем ином направлении, — отрицать присутствие в нем вообще какого-либо смысла. Но это как раз то, что несмотря на заслуженное уважение за эрудицию, профессор Макс Мюллер и его школа делают — по крайней мере, в данном случае. Прежде всего нам говорят, что хотя и с осторожностью и с некоторым усилием, но мы все же можем ходить по стопам этих авторов Вед.

“Мы будем чувствовать, что мы поставлены лицом к лицу и разум к разуму с людьми, все же понятными для нас после того, как освободимся от нашего современного самомнения. Мы будем успешны не всегда; слова, стихи, иногда даже целые гимны в Ригведе останутся и должны оставаться для нас мертвой буквой... Ибо, за немногими исключениями... весь мир ведических идей целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта, так что вместо перевода мы можем только строить догадки и комбинировать”.[490]

И все же, чтобы не оставить у нас никаких сомнений по поводу истинной ценности его слов, этот эрудированный ученый в другом месте выражает свое мнение по поводу тех же самых Вед (с одним исключением) следующим образом:

“Единственной значительной, единственной настоящей Ведой является “Ригведа”; другие так называемые Веды заслуживают название Вед не более, чем “Талмуд” заслуживает название Библии.

Профессор Мюллер отвергает их как недостойных чьего-либо внимания и, как мы понимаем, на том основании, что они содержат, главным образом, “формулы жертвоприношения, чары и заклинания” [ 47, т. I, с. 8].

А теперь — вполне естественный вопрос: готов ли кто-нибудь из наших ученых продемонстрировать, что он точно ознакомлен со скрытым смыслом, этих совершенно абсурдных “формул жертвоприношений, чар и заклинаний” и магической чепухой “Атхарваведы”? Мы считаем, что нет, и наши сомнения обоснованы на признании самого профессора Мюллера, которое мы только что процитировали. Если “весь мир ведических идей [мы полагаем, что в этот мир не может быть включена одна лишь “Ригведа”] целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта [ученых], так что вместо перевода мы можем строить только догадки и комбинировать”; а “Яджурведа”, “Самаведа” и “Атхарваведа” — “ребяческие и глупые”;[491] а “Брахманы”, “Сутра-Яска” и “Сайяна”, “хотя и ближайшие по времени к гимнам “Ригведы”, пускаются в самые фривольные и плохо обоснованные толкования”, то как может он сам или какой-либо другой ученый составить по любой из них соответствующее мнение? И еще, если авторы “Брахман”, ближайшие по времени к ведическим гимнам, уже не были в состоянии предложить ничего лучшего, как “плохо обоснованные толкования”, тогда — в какой период истории, где и кем были написаны эти величественные поэмы, мистический смысл которых умер вместе с их поколениями? Так уж ли мы неправы, утверждая, что, если обнаружено, что священные тексты в Египте уже 4000 лет тому назад стали совсем непонятными даже для жреческих писцов [ 74, т. V], а “Брахманы” дают только “ребяческие и глупые” толкования “Ригведы”, созданные, по меньшей мере, столько же лет тому назад, — то 1) египетская и индусская религиозные философии обладают неизмеримою древностью, далеко превосходящею века, осторожно им приписываемые нашими исследователями сравнительной мифологии; и 2) что заявления жрецов древнего Египта и современных брахманов об их давности являются, в конечном счете, правильными.

Мы никогда не признаем, что три другие Веды менее достойны своего имени, чем Риг-гимны, или что “Талмуд” и “Каббала” ниже по достоинству, чем Библия. Само название “Веды” (буквальное значение которого — знание или мудрость) показывает, что они принадлежат к писаниям тех людей, о которых в каждой стране, на каждом языке и во все века говорили как о “тех, кто знает”. На санскрите третье лицо единственного числа будет веда (он знает), а множественное вида (они знают). Это слово является синонимом греческому?епуЭвейб, которым пользуется Платон, когда говорит о мудрых — магах; и еврейскому Хакамим, , (мудрецы). Отвергните “Талмуд” и его старого предшественника “Каббалу”, и тогда просто никогда не будет возможности правильно истолковать хотя бы единое слово из этой Библии, столь превозносимой за их счет. Но тогда, может быть, это будет как раз то, к чему ее приверженцы стремятся. Избавиться от “Брахман” значит забросить ключ, который открывает двери “Ригведы”. Буквальное толкование Библии уже принесло свои плоды; с Ведами и с санскритскими священными книгами вообще будет в точности то же самое, с тою только разницею, что абсурдное толкование Библии уже получило освященное временем право на выдающееся место в области смешного, и найдет себе поборников вопреки свету и доказательствам. Что же касается “языческой” литературы, то по истечении еще нескольких лет безуспешных попыток толкования, ее религиозное значение будет передано в область разоблаченных суеверий, и больше люди не услышат о них.

Мы хотим быть правильно понятыми, прежде чем нас начнут упрекать и критиковать за вышеприведенные замечания. Обширные знания знаменитого Оксфордского профессора едва ли могут быть поставлены под сомнение даже его врагами, но мы все же имеем право сожалеть о его опрометчивости в осуждении того, что он сам признает “целиком находящимся за пределами нашего интеллектуального горизонта”. Даже в том, что он считает смешной ошибкой, допущенной авторами “Брахман”, — другие, более по-духовному настроенные люди могут увидеть совсем противоположное. “Кто величайший из богов? Кто первый должен быть прославлен нашими песнями?” — говорит древний риши из “Ригведы”, ошибочно (как проф. М. думает) приняв вопросительное местоимение “Кто” за какое-то божественное имя. Профессор говорит:

“В жертвенных вызываниях отведено место богу “Кто”, и гимны, адресованные ему, называются “Ктоистскими гимнами””.

А разве бог “Кто” является менее естественным термином, чем бог “Я есмь”? Разве “Ктоистские” гимны менее уважительны, нежели “Я-есмические” псалмы? И кто может доказать, что это в самом деле ошибка, а не преднамеренное выражение? Разве так уж невозможно поверить, что этот странный термин именно обязан своим происхождением почтительному благоговению, которое заставило поэта заколебаться, прежде чем дать имя, как форму тому, кто справедливо считается высочайшей абстракцией метафизических идеалов — Богу? Или, что то же самое чувство заставило пришедшего затем комментатора приостановиться и таким образом предоставить труд антропоморфизации “Непознаваемого”, “КТО”, будущей человеческой концепции?

“Эти поэты древности больше думали для себя, чем для других”, — замечает сам Макс Мюллер. — “Они, скорее, искали в своем языке возможности точнее выразить свою мысль, чем угодить воображению своих слушателей”.[492]

К несчастью это как раз та самая мысль, которая не пробуждает никакого ответного эхо в умах наших филологов.

Далее мы читаем толковые советы изучающим гимны “Ригведы”, чтобы они собирали, сопоставляли, отсеивали и отбрасывали.

“Пусть он изучает комментарии, “Сутры”, “Брахманы”, и даже позднейшие труды, чтобы исчерпать все источники, из которых может быть извлечена информация. Он [ученик] не должен презирать преданий, даже если их неправильные представления... осязаемы... Ни один уголок в “Брахманах”, “Сутрах”, “Яске” и “Сайяне” не должен быть оставлен неисследованным, прежде чем мы предложим наше собственное толкование... Когда ученик закончит свою работу, тогда поэт и философ должны подхватить и окончательно завершить ее”.[493]

Плохие шансы у “философа” заступить на место ученого филолога и попытаться исправить его ошибки! Нам хотелось бы увидеть, какого рода прием был бы оказан наиболее эрудированному индусскому ученому из Индии со стороны образованной публики в Европе и Америке, если бы он взялся поправлять одного ученого после того, как последний отсеивал, принимал, отбрасывал, объяснял и объявлял, что хорошо и что “абсурдно и ребячески” в священных книгах его предков. То, что в конечном счете было бы объявлено “брахманистскими неправильными представлениями” конклавом европейских и в особенности германских ученых, имело бы настолько же мало шансов на пересмотр по просьбе наиболее эрудированного пандита Бенареса или Цейлона, насколько толкование еврейских священных писаний Маймонидом и Филоном Иудеем со стороны христиан, после того как церковные соборы приняли неправильные переводы и толкования Иринея и Евсевия. Какой пандит или туземный философ может знать язык своих предков, религию или философию столь же хорошо, как англичанин или немец? Или, почему более терпеть индуса в роли излагателя брахманизма, чем раввинистического ученого в роли истолкователя иудаизма или пророчеств Исайи? Более безопасных и заслуживающих доверия переводчиков можно найти поближе к дому. Тем не менее, все же будем надеяться, что найдется наконец, даже хотя бы в туманном будущем, европейский философ, который будет просеивать священные книги религии мудрости, и не будет опровергаем любым другим из его класса.

А пока что, не обращая внимания на какие-либо признанные авторитеты, постараемся сами просеять некоторые из этих мифов старины. Мы будем искать их объяснения среди народных истолкований и нащупывать путь себе с помощью магической лампы Трисмегиста — таинственного числа семь. Должна же существовать какая-либо причина, почему эта цифра была везде принята в качестве мистического исчисления. У каждого древнего народа Творец, или Демиург, помещен над седьмым небом.

“И если бы я коснулся посвящения в наши священные мистерии”, — говорит император Юлиан, каббалист, — “вакхизированные халдеями в отношении семилучевого Бога, возвышающего души через Себя, я мог бы сказать вещи неизвестные, очень неизвестные толпе, но хорошо известные благословенным теургам”.[494]

В “Лидии” сказано, что

“халдеи зовут Бога ИАО и часто называют его САВАОФ, как Того, кто находится над семью орбитами (небесами или сферами), т. е. Демиурга”.[495]

Чтобы узнать потенциальность этого числа, нужно обратиться к пифагорейцам и каббалистам. Экзотерически семь лучей солнечного спектра конкретно представлены в семилучевом боге Хептактисе. Эти семь лучей, сведенные в ТРИ первичные луча, а именно, в красный, синий и желтый, образуют солнечную триаду и представляют собою соответственно дух-материю и дух-сущность, В последнее время наука также свела семь лучей к трем первичным, подтвердив таким образом научную концепцию древних насчет, по крайней мере, одного видимого проявления невидимого божества, и семь разделено на четверку и троицу.

Пифагорейцы называли число семь колесницей жизни, так как оно содержало тело и душу. Они это объясняли, говоря, что человеческое тело состоит из четырех главных элементов и что душа тройственна, так как содержит рассудок, страсть и желание. Считалось, что непроизносимое СЛОВО является Седьмым и высочайшим изо всех, так как существует шесть низших его заменителей, принадлежащих каждый к одной степени посвящения. Это евреи заимствовали свою субботу от древних, которые называли ее днем Сатурна и считали несчастливым днем, а не последние от израильтян при переходе в христианство. Народы Индии, Аравии, Сирии и Египта соблюдали недели из семи дней; и римляне восприняли этот семиричный метод от этих стран, когда последние были подчинены Империи. Все же не ранее четвертого века римские календы, ноны и иды были упразднены, и недели заняли их место; и астрономические названия дней недели, а именно, dies Solis (день Солнца), dies Lunae (день Луны), dies Martis (день Марса), dies Mercurii (день Меркурия), dies Jovis (день Юпитера), dies Veneris (день Венеры), и dies Saturni (день Сатурна) доказывают, что не от евреев была взята семидневная неделя. Прежде чем исследовать это число каббалистически, мы предлагаем проанализировать его с точки зрения иудейско-христианской Саббат.

Когда Моисей установил йом шаба или Шебанг (Шаббат), аллегория отдыха Господа Бога от трудов творения на седьмой день была только покровом или, как это выражает “Зогар” — завесой для скрытия истинного значения.

Евреи считали дни тогда, как и теперь, по порядку, как день первый, день второй и т. д.; йом ахад, йом шени, йом шелишо, йом ребис, йом шамиши, йом шишехи, йом ШАБА.

“Еврейское семь, , состоящее из трех букв С. Б. О., имеет более чем одно значение. Прежде всего оно означает век или цикл, Шаб-анг; Саббат, , может быть переведено как старость, также отдых, а в старом коптском языке Сабе означает мудрость, ученость. Современные археологи нашли, что еврейское Саб, , также означает седоголовый и что поэтому день Саба был тем днем, в который ““седоголовые люди” или “старейшины” племени имели привычку собираться вместе для совещаний или жертвоприношений”.[496]

Таким образом, шестидневная неделя с седьмым, Саба или Сапта -днем, пришла к нам с глубочайшей древности. Соблюдение лунных празднеств в Индии доказывает, что этот народ также соблюдал еженедельные собрания. С каждой новой четвертью луна приносит в атмосферу изменения, следовательно, определенные изменения также производятся по всей нашей вселенной, из которых метеорологические являются наиболее незначительными. В этот, седьмой и наиболее сильнодействующий из призматических дней, адепты “тайной науки” сходятся, как они сходились тысячи лет тому назад, чтобы стать проводниками оккультных сил природы (эманаций трудящегося Бога) и общаться с невидимыми мирами. Именно в этом соблюдении седьмого дня мудрецами древности — не как дня отдыха божества, а потому что они проникли в его оккультную силу — кроется глубокое преклонение всех языческих философов перед числом семь, которое они называли “почитаемым”, священным числом. Пифагорейский Тетрактис, почитаемый платониками, представлял собою квадрат, помещенный под треугольником, последний, или Троица представлял собою невидимую Монаду — единство, и считался слишком священным, чтобы его произносить, за исключением внутри стен святилища.

Дата добавления: 2014-11-29