Адам Чарторыский

Для истории жизни этого человека больше всего подходит выражение «свой среди чужих, чужой среди своих».

«Я, – писал он потом, – не имел никакого желания участвовать в русских делах. Я очутился совершенно необыкновенным и случайным образом в положении экзотического растения на чужой почве с чувствами, которые не могли вполне гармонировать с чувствами моих случайных русских товарищей…»

Дальше Чарторыский в своих мемуарах назвал две причины, по которым долго оставался в таком странном положении: «Только привязанность к императору и надежда принести пользу моему отечеству удерживали меня на русской службе».

Вообще же многие поляки, пережившие в конце XVIII века гибель своего государства, оказывались в таком же странном положении – родина родиной, а дальше жить нужно. После подавления польского восстания Чарторыский по указу Екатерины был взят к русскому двору.

Он приехал в Петербург в 1795 году, проклиная свою судьбу, ненавидя Россию, все русское, считая себя пленником, заложником в русском лагере. Но при дворе польских аристократов встретили благожелательно. Юноши стали камер‑юнкерами, а Адама назначили адъютантом к великому князю Александру Павловичу. И пленник, ненавидевший все русское, … подружился со своим угнетателем. Оказалось, что внук совершенно не разделяет взгляды правительства, что его симпатии на стороне Польши, свободы, что он ненавидит деспотизм. Порой они целыми днями не расставались, делясь сокровенными мечтами, были так дружны, что это стало вызывать недовольство придворных, и князя Адама отправили в Италию. Но после вступления на трон Александр I тотчас вызвали его ко двору и ввел в состав Негласного комитета – кружка друзей юности Александра.

В развернувшихся в кругу «молодых друзей» спорах у князя Адама, с головой ушедшего в русскую политику, был свой интерес. Что бы с ним ни происходило, он всегда оставался поляком и страстно мечтал о возрождении своей родины. И когда император предложил ему возглавить недавно образованное министерство иностранных дел, то он согласился. План Чарторыского был очевиден. Европа, объятая войной, развязанной Наполеоном, бурлила, образовывались и распадались союзы. В этой обстановке удачно сколоченный союз против Наполеона мог бы привести к восстановлению польской государственности, тем более что Александр I, казалось, был не против этой идеи. Но оказалось, что исполнить мечту Чарторыского Александр или не захотел, или не смог: Аустерлиц, неудачная Прусская кампания, а потом «подневольная дружба» с Наполеоном – все это унизило Россию, а ведь судьбу Польши мог решать только победитель. И этот победитель и осуществил мечту князя Адама и ему подобных, создав под своей эгидой герцогство Варшавское. Потом, уже после поражения Наполеона, было образовано Царство Польское. На троне его сидел Александр I, давший Польше одну из демократических по тем временам конституций, и роль князя Адама в этом деле была велика. Но все же казалось, что время Чарторыского прошло – многие поляки не понимали положения и чувств князя Адама и смотрели на него косо. Л. Сапега вспоминал, что Чарторыский и генерал Пац пять раз дрались на дуэли, пока Чарторыский не был тяжело ранен. Во время лечения его часто посещал император Александр I. Все понимали, что столь ожесточенная дуэль (формально из‑за женщины) имела отчетливый политический подтекст. Противник князя Адама был наполеоновским генералом, участником борьбы за освобождение Польши, а Чарторыский ездил в обозе русской армии.

Впрочем, не все поляки были такие отчаянные, как генерал Пац, и со временем увидели, что у князя Адама есть и своя правда. Будучи членом Госсовета, сенатором‑воеводой, членом Административного совета и попечителем Виленского учебного округа, он многое сумел сделать для Польши. Но когда в 1830 году началось Варшавское восстание, он встал во главе Национального правительства и все время пытался уговорить цесаревича Константина, управлявшего Польшей, пойти на уступки полякам. Зная нрав царя Николая I, он был против удаления его с польского престола, но у революции и войны своя логика, обычно ведущая к ожесточению и крови. Повстанцы потерпели поражение, и началась «Великая эмиграция». Чарторыский бежал в Париж, где прожил еще 30 лет. Он умер в 1861 году, накануне нового и столь же неудачного польского восстания…

Люди из окружения Александра I испугались перспективы изменения строя, задуманного «молодыми друзьями». Дело было нешуточное: создавали‑создавали государство, со времен Ивана Калиты копили‑копили власть – и нате вам, все отдать Сенату, в котором будут сидеть Зубов да Державин! Против затеи сына была матушка, императрица Мария Федоровна, против было все окружение царя, а самое главное – не одобрил начинание бывший воспитатель Александра, Лагарп, о котором император говорил, что он ему «обязан всем, кроме рождения». Лагарп из‑за границы написал воспитаннику, что если проект реформы Сената будет принят, то от монарха останется только имя. Швейцарец хорошо знал русское общество, у него не было иллюзий по поводу намерений сенаторов и русской знати:

Не дайте себя сбить с пути из‑за отвращения, которое внушает Вам неограниченная власть. Имейте мужество сохранить ее всецело и нераздельно до того момента, когда под Вашим руководством будут завершены необходимые работы, и Вы сможете оставить за собой ровно столько власти, сколько необходимо для энергичного правительства, любые ограничения императорской власти – дело далекого будущего….

Александр I задумался, и когда 15 сентября 1801 года в Москве состоялась торжественная коронация молодого императора, народ бесплатно кормили и поили, оглашали манифест и указы. Народу простили 25 копеек ежегодной подушной подати… и все: никакой «Грамоты Российскому народу», никакой реформы Сената!

Заметки на полях

Что же произошло? Почему Александр, так глубоко и искренне веривший в идеи Просвещения и прогресса, так и не решился «прыгнуть в воду», дать России конституцию? Есть несколько важных причин для этого. Во‑первых, он никогда не был решительным, волевым человеком. Сомнения, колебания делали жизнь его мучительной, хотя он умело скрывал их. И поэтому намерения государя относительно издания «Грамоты» никогда не были окончательными. Во‑вторых, он прекрасно видел, что к четверке его «молодых друзей» – реформаторов уже пристроился легион приспособленцев во главе с убийцами его отца, желающих конституции не для России, а для себя, мечтающих о том, как продлить свою власть, да еще и подчинить себе (на вполне законных основаниях) императора.

Поэтому совет Лагарпа повременить с конституцией и понравился Александру I: куда, собственно, спешить с ограничением собственной власти, когда вокруг столько нерешенных задач, когда можно и нужно употребить эту безграничную власть во имя тех же благих целей ее ограничения в будущем. С этим согласились «молодые друзья» из Негласного комитета. Они предлагали взяться за крестьянское дело, за реформу несовершенного государственного аппарата. Известно, что если хочешь затянуть реформы – займись аграрным вопросом и реорганизацией контор… Прислушался император и к советам только что появившегося в его окружении молодого М. М. Сперанского. Тот вопрошал:

«Как можно установить конституцию в стране, где половина – рабы, где рабство неразрывно связано со всеми частями политического и военного устройства? Как можно отменить рабство и построить гражданское общество без общественного мнения? Как же возбудить общественное мнение без свободы печати? А как позволить свободу печати в обществе рабов и без просвещения?»

Значит, нужны не конституция, свободы, а обыкновенное просвещение – школы, университеты, книги, и лишь потом можно приступать к реорганизации государства. Словом, черновой, подготовительной работы на пути России к свободе – непочатый край… Нужны не мечтатели, а чиновники, которые пишут законы, создают общественное мнение, чтобы «приспособить дух народный» к восприятию нового, конституционного строя. Против этого трудно возразить даже сейчас, другое дело – возможно ли просвещение без свободы?

А тут еще сложнейшая международная обстановка, как часто у нас бывает, мешала решительно идти к осуществлению мечты реформаторов. «Солнце Аустерлица» было губительно не только для русской армии, но и для либеральных идей Александра I, все его силы стали уходить на борьбу (или фальшивую дружбу) с «узурпатором Буонапарте» – Наполеоном.

Не будем забывать и о том, что беспредельная власть и страшная ответственность ее носителя развращают даже земных ангелов. И вот государь уже кричит на министра юстиции Державина: «Ты все еще хочешь учить меня? Самодержец я или нет? Так вот, что захочу, то и буду делать!» Постепенно все возвращалось на круги своя… А потом в небе России повисла знаменитая комета 1812 года… Пришло время великих испытаний…

Дата добавления: 2014-12-07