Из Оксфордского словаря по социологии / Под ред. Г. Маршалла

Стратификация

В социологии термин «стратификация» обычно применяется для изучения структурированного социального неравенства; т. е. в исследованиях любых систематических форм неравенства групп людей, возникающих в качестве непроизвольных последствий социальных процессов и отношений… Таким образом, социальная стратификация представляет собой сердцевину макросоциологии, изучающей общества как нечто целое, сравнивающей их, пытающейся понять процессы социальной стабилизации и изменения. Социальная стратификация начинается с веберовского разграничения более традиционных обществ, основывающихся на статусах (например, обществ, имеющих в своем основании такие предписанные категории, как сословия и касты, рабство, вследствие чего неравенство санкционируется законом) и поляризированных, но более размытых обществ, имеющих в своей основе классы (что типично для современного Запада), где большую роль играют личные достижения, где экономическая дифференциация имеет первостепенное значение и носит более безличностный характер. Таким образом, образование статусов и образование классов представляют собой два полюса социальной интеграции, т. е. два способа, при помощи которых люди в обществе вступают в отношения друг с другом.

Исследования социальной стратификации имеют три цели. Первая цель состоит в том, чтобы установить, в какой мере классовые или статусные системы доминируют на уровне общества, утверждая способы социального действия. Следовательно, для того, чтобы утверждать, что Британия является классовым обществом, надо показать, что классовые отношения предопределяют господствующие формы социального действия и представляют собой основу процесса социальной интеграции. Вторая задача состоит в анализе классовых и статусных структур и факторов, определяющих процесс формирования классов и статусов: например, вопрос, почему в США нет социализма или почему британский рабочий класс не осуществляет коммунистическую революцию, означает выяснение того, в какой степени в обществе сформировались классы. И последнее, социальная стратификация документально подтверждает неравенство условий, возможностей и доходов, а также способов, с помощью которых группы поддерживают классовые или статусные границы. Иначе говоря, она ставит вопрос о социальной замкнутости (clousure) и изучает стратегии, посредством которых одни группы поддерживают свои привилегии, а другие стремятся получить доступ к ним. Часто класс и статус взаимодействуют весьма интересным образом. Например, преуспевающие классы могут пытаться развить у себя характеристики статусных групп для того, чтобы превратить свои привилегии в нечто привычное, рутинное, оправдать их и таким образом закрепить: нувориши во всем мире являются наиболее одиозными проводниками этой стратегии. В то же время комплекс способов артикуляции класса, расы, возраста и социального пола (gender) привлек значительный интерес исследователей, изучающих многообразные процессы социальной стратификации в современных обществах: работа Дж. Хьюберт (Joan Hubert) является хорошей иллюстрацией этого развития. На более общем уровне социальная стратификация тем или иным образом рассматривает вопросы формирования классов и статусных групп как ключ к пониманию социальной интеграции: в какой мере социальные отношения интегрируют или дезинтегрируют и какие последствия это имеет для социального порядка. Именно по этой причине мы можем утверждать, что класс и статус являются прежде всего социологическими понятиями. <...>

Социальное неравенство

Неравное вознаграждение или возможности различных индивидов в группе или групп в обществе. Если рассматривать равенство как юридическое равенство, равенство возможностей или доходов, тогда неравенство выступает как обязательный признак общества… Власть проявляется через материальное вознаграждение, дифференцируя жизненные шансы посредством рынка, статусной позиции, доступа к политическому влиянию. Исходя из этого, такие либералы, как Ф. Хайек считают неравенство ценой, которая платится за динамичный экономический рост, характерный для капитализма. Общества реального социализма (тогда действительно существовавших коммунистических государств Советского блока), будучи приверженными идее исторически преходящего характера классовой борьбы, стремились уменьшить, если не ликвидировать, эти виды неравенства. Однако на практике они просто порождали его новые формы, которые тормозили рост экономики и социального обеспечения, и в конце концов рухнули под тяжестью социального недовольства. Однако хотя аргументы, выдвигаемые функционалистами, и рационализируют неравенство, они не доказывают (как это иногда утверждается) его универсальности и неизбежности. Действительно, многие сторонники функционализма могут сейчас встретить форму эгалитаризма, которая не связана с коммунизмом. Это уже не необъявленная конкуренция двух социально-экономических систем, которая включала в повестку дня проблему неравенства, а скорее, анализ неравенства как такового без увязки его с некоторыми утопическими альтернативами. <...>

Социальная мобильность

Движение – обычно индивидов, но иногда и целых групп – между различными позициями в системе социальной стратификации любого общества. Принято различать восходящую и нисходящую мобильность (т. е. движение вверх и вниз в иерархии привилегий) между поколениям и внутри одного поколения - карьерная мобильность (первая – это мобильность между семьей, из которой происходит индивид, и собственной классовой или статусной позицией; вторая – это мобильность на протяжении личной карьеры, когда первое рабочее место респондента сравнивается с его нынешней работой). <...>

Изучение социальной мобильности имеет долгую историю, начинающуюся с середины XIX в. (работы К. Маркса и Дж. Стюарта Милля), включающую серьезный вклад исследователей начала ХХ в. – от В. Парето (который предложил теорию «циркуляции элит») до П. Сорокина. Сейчас обширная литература по этой теме неразрывно переплетается с работами, посвященными образованию, социальному полу (gender), культуре, власти, статистической технике и роли теории в социальных исследованиях.

Конечно, можно проследить истоки многих классических дебатов современной социологии в ранних спорах относительно мобильности. Например, в «Социальной мобильности» (1927) Сорокин писал, что «каналы вертикальной циркуляции существуют в любом стратифицированном обществе и также необходимы, как кровеносные сосуды для циркуляции крови в теле». Предвосхищая более позднюю функционалистскую теорию стратификации, он утверждал, что эти «лестницы» или «лифты» необходимы для эффективного замещения талантами профессиональных позиций и что неудача в этом деле чревата неэффективностью и дезорганизацией. Однако, в отличие от К. Дэвиса (K. Davis) и У. Мура (W. E. Moore), писавших двумя десятилетиями позднее, Сорокин не делал вывода, что высокое вознаграждение необходимо для того, чтобы мотивировать индивидов получать подготовку для функционально важных для общества позиций. Более того, он утверждал, что обладатели этих позиций в состоянии использовать свои стратегические роли для получения материальных и иных привилегий. Сорокин особенно интересовался ролью системы образования в размещении людей по различным профессиональным позициям. Предвидя радикальную критику новой социологии образования в 1970-х гг., он утверждал, что школы действуют прежде всего как «экзаменующие, отбирающие и распределяющие агенты»; говоря иными словами, они просто выдают детям свидетельства на право занятия ими определенных позиций на рынке труда, а не развивают индивидуальные способности и не поощряют развитие таланта.

<...> С одной стороны, есть исследователи, которые рассматривают мобильность в контексте социальной иерархии, в пределах которой индивиды могут ранжироваться по доходу, уровню образования или социально-экономическому престижу. С другой стороны, есть те, кто рассматривают ее в контексте классовой структуры, беря социальные позиции, формируемые отношениями, господствующими на рынке труда и на предприятиях. В течение 1950-х и 1960-х гг. доминировал первый подход, его кульминацией стала так называемая статусная традиция в исследованиях мобильности, получившая распространение прежде всего в Соединенных Штатах. Ей все больше в течение 1970-х и 1980-х гг. противостояли исследователи, сформировавшиеся в пределах европейской традиции или подвергшиеся ее влиянию. Статусная программа рассматривает как основную задачу исследований мобильности попытку уточнить характеристики индивидов, которые поднялись с менее желательной к более желательной работе. Характерно, что эти исследования изучают, скорее, то, в какой мере настоящий статус индивидов связан со статусом семьи их родителей, чем такие индивидуальные достижения, как уровень образования. Достоинством этого подхода в сравнении с более ранними работами, сводившими в таблицы род занятий отца и сына, было то, что он разделял по крайней мере некоторые процессы, связующие поколения. Например, исследователи изучали влияние образования отца на род занятий сына и показывали, что оно отличается от влияния рода занятий отца. Большинство исследований утверждали, что образование сына являлось ведущей нитью, связывающей среду родительской семьи и его успех в профессиональной карьере: <...> дети из более привилегированных семей добились в области образования больших успехов, чем их ровесники из более бедных семей. Последующие исследователи включили в сферу своих интересов данные по доходам. При этом большинство пришло к выводу, что влияние родительской семьи на заработки детей существенно, однако его действие сказывается косвенно через образование и род занятий. Большинство из этих исследователей использовали статистические методы регрессионного анализа <...>. Большинство, не декларируя этого, были приверженцами либеральной модели индустриальных обществ как становящихся все более однородными, среднеклассовыми, меритократическими и открытыми. Поэтому они обычно приходили к выводу, что структурные сдвиги в развитых индустриальных экономиках (особенно рост численности позиций менеджеров, специалистов и администраторов) создает больше «пространства на верху» и, таким образом, создает возможности для восходящей социальной мобильности людей из рабочего класса. Этот все возрастающий социальный поток был усилен прогрессивным сдвигом от предписываемых к достижительным критериям как доминирующим факторам, определяющим статус, движением в направлении меритократического отбора, который наряду с высоким уровнем социальной мобильности, подрывает в индустриальных обществах потенциал классообразования и классового конфликта. Работа П. Блау (Blau) и О. Дункана (Duncan) «Американская структура видов занятий» (The American Occupational Structure, 1967) обычно считается парадигматическим примером исследования социальной мобильности в статусной традиции. Модель Блау-Дункан стимулировала огромное число исследований, связанных с ней или являющихся ее ответвлениями. Несмотря на их общие и специфические черты, все они основывались на посылке, что виды занятий могут быть ранжированы в пределах статусной иерархии, относительно которой существует высокая степень единодушия как внутри обществ, так и между ними. В некоторых исследованиях эта социальная иерархия концептуализировалась узко только как престиж видов занятий. В других она расширялась и включала дополнительный широкий круг аспектов социально-экономического статуса. Европейский классовый анализ все более оспаривал не детали профессиональной иерархии, а базовые исходные принципы статусной исследовательской программы: понимание социальной мобильности как вопроса о достижениях в профессиональной иерархии конкурирующих индивидов.

Традиция классового анализа исходит из совсем иной посылки, согласно которой индивиды рождаются в разных социальных классах, принадлежность к которым имеет тенденцию быть пожизненной и явно воздействует на жизненные шансы, ценности, нормы, стиль жизни и формы объединения. Представители этой традиции утверждают, что шкалы социально-экономического статуса в статусной традиции обнаруживают много непреодоленных методологических слабостей. Наиболее важная состоит в том, что шкалы рассматриваются как измерение популярных суждений об относительном престиже или социальном положении различных видов занятий и ранжируются относительно друг друга как имеющие схожие уровни социально-экономического статуса, в то время как они имеют различные позиции в структуре. Например, квалифицированный рабочий может иметь тот же ранг престижа, что и клерк или лавочник, а супервайзор учреждения может оказаться на одном уровне с фермерами и школьными учителями. Иначе говоря, синтетические категории шкалы обычно содержат профессиональные группировки, осуществляющиеся под действием разных структурных сил: из-за отраслевых и других изменений в профессиональной структуре некоторые виды занятий будут на подъеме, некоторые - в упадке, а некоторые - в неизменном положении. Такая разнородность просто мутит воду мобильности: невозможно адекватно отличить различные структурные влияния на мобильность от влияний, обусловленных другими факторами; также невозможно изолировать иерархический эффект (родительская семья, уровень образования и др.) от иных воздействий неиерархического характера (таких, как изменения в профессиональном разделении труда, промышленный или отраслевой рост и спад, протекционистская политика правительства и т. д.).

Программа классового анализа социальной мобильности, начатая в 1970-х гг., отбросила шкалирование престижа по образцу Блау-Дункана в пользу дискретных классовых категорий, представители которых занимали схожие позиции на рынке труда и на предприятиях. Вероятно, наиболее широко используемые в Европе классовые категории – это те, которые разработаны Дж. Голдторпом для Оксфордского проекта изучения мобильности в 1970-е гг. Эта классовая схема пытается объединить профессиональные группировки, члены которых имеют схожую «рыночную ситуацию» (теория класса, которую Голдторп развил, исходя из своего сотрудничества с Д. Локвудом в период более раннего проекта 1960-х гг. «Состоятельный рабочий» (Affluent Worker Study). В Соединенных Штатах «новый структурализм» 1970-х гг. привлек внимание некоторых исследователей социальной мобильности к влиянию рынка труда на траектории мобильности и привел к появлению «марксистов множественной регрессии», таких, как Э. О. Райт, который адаптировал методы Блау и Дункана к теоретической позиции, исходящей из важности собственности, власти и автономии на рабочем месте.

Наряду с этой новой теорией появились новые методы и выводы. Классовые аналитики утверждали, что математические методы линейно-логарифмического моделирования лучше подходят для анализа данных по мобильности, поскольку они не требуют порядковых данных <...> о статусной иерархии, а также потому, что они позволяют исследователям при анализе стандартной матрицы мобильности <...> различать уровень абсолютной мобильности (включающий изменения в мобильности, порожденные сдвигом в профессиональной структуре) и изменения в социальной подвижности или открытости в пределах структуры как таковой (относительный уровень). Классовый анализ и методика линейно-логарифмического моделирования, будучи примененными к тем же крупным комплексам данных, которые были использованы в статусной программе, показали, что либеральные посылки предыдущих исследований были неоправданно оптимистичны. В большинстве индустриализированных обществ уровень абсолютной мобильности действительно за три четверти века значительно вырос вследствие роста численности рабочих мест, предполагающих квалифицированный умственный труд. Однако уровень относительной мобильности оставался в основном неизменным на протяжение этого периода. Больше пространства наверху не обеспечило больших возможностей попасть туда, поскольку пропорционально больше рабочих мест нового среднего класса были заняты детьми тех, кто уже был в привилегированных классовых позициях. В результате связь между классовым происхождением индивида и достигнутым в конечном счете положением осталась удивительно стабильной для всей когорты, несмотря на экономический рост, реформу образования и перераспределительную социальную политику.

В середине 1980-х гг. Голдторп (вместе с коллегами из Швеции и Германии) разработал проект по названием «Сравнительный анализ социальной мобильности в индустриальных странах» (CASMIN), направленный на интенсивное сравнительное изучение этой проблемы. В результате этого исследования были получены данные, которые показывают, что мобильность в развитых обществах более сложная, чем это вытекает как из либеральной теории индустриального общества, так и из марксистского анализа капиталистического общества. Наиболее важные результаты состоят в том, что при измерении абсолютного уровня объем и формы мобильности существенно различаются в разных обществах; что относительный уровень <...> выявляет “значительное сходство” во всех обществах; что изменения в социальной подвижности с течением времени скорее следуют модели «беспорядочной флуктуации», чем дают доказательства общего роста. Короче, не наблюдается ни продолжительного «ослабления» классовой структуры, ни роста «подвижности», ни (что подразумевается) движения в сторону меритократии.

Каждая из этих исследовательских программ оспаривает принципиальные содержательные выводы, к которым пришла другая. Соответствующие журналы заполнены язвительными перепалками относительно вопросов теории и метода. Иногда это озадачивает или сбивает с толку сторонних наблюдателей: один скептический наблюдатель описал эту сферу как “набор статистических методов поиска проблемы”. Другие возражают: в силу разных причин споры относительно социальной мобильности продолжают поднимать фундаментальные вопросы науки как таковой. Например, феминисты отметили, что большинство исследований мобильности опираются на выборки, состоящие только из мужчин. Это вызвало широкую дискуссию относительно подходящей “единицы анализа мобильности” (индивид или семья), природы так называемых межклассовых семей (в которых двое взрослых работников находятся в разных классовых позициях и имеют разные траектории мобильности), применимости полового разделения труда в исследованиях мобильности. Лучший обзор этих и других относящихся к данной теме споров - это работа Э. Хита «Социальная мобильность» (Heath A. Social Mobility, 1981).

Однако большинство дискуссий в этой области носят сильно специализированный и технический, а не теоретический характер. Наиболее длительные разногласия связаны с возможностью разграничения структурных и неструктурных источников мобильности.<...>

Статус, социальный статус

В социологии имеется два подхода к понятию статуса. В своей слабой форме он означает просто позицию, которую человек занимает в социальной структуре, например, позицию учителя или священника. Он часто сочетается с понятием социальной роли, результатом чего является идея статуса-роли.

В своем более сильном значении он означает форму социальной стратификации, в которой статусные группы или страты ранжируются и организуются по правовым, политическим и культурным критериям. Имеется много вариантов такого подхода к статусу… М. Вебер воспринял подобный исторический подход к отношениям между классами, статусными группами и политическими партиями, осуществив свою знаменитую категоризацию власти через различия между классом, статусом и партией. В работе «Экономика и общество» (1922) Вебер определил статусную позицию как «эффективное требование социальной оценки». Эти статусные позиции формируются как негативными, так и позитивными привилегиями, статус обычно основывается на специфическом стиле жизни и формальной подготовке. Статус выражается и поддерживается через такую практику исключения, как брак, условности и обычаи, общие условия жизни. Совокупность людей, имеющих общую статусную позицию, пользуется общей оценкой (esteem) и определенными статусными монополиями на ресурсы группы. Статусные группы конкурируют между собой, поскольку они стремятся сохранить свои привилегии посредством исключения своих соперников из круга пользующихся этими ресурсами. В конечном счете, исходя из господствующих видов социальной стратификации, Вебер проводит различие между статусным и классовым обществом.

Критики отмечают, что понятие статуса как центрального понятия социологии, особенно в США, оказалось размытым, поскольку оно стало означать немного больше, чем субъективную оценку человеком его позиции в статусной иерархии («престиж»). Конфликтные и конкурентные черты отношений статусных групп трансформировались в идею погони индивидов за статусами (например, «престижными ролями», «престижным рангом» и т. д.). Многие американские социологи стали использовать понятия класса и статуса как взаимозаменяемые, поскольку оба понятия используются для измерения субъективных оценок позиций в системе социальной стратификации. Были предприняты различные попытки спасти понятие статуса, доказывая, что он включает объективную организацию прав и привилегий, которые во многих случаях гарантируются законом и государством, а не только являются субъективным осознанием личного престижа. Самое лучшее введение в анализ понятия статуса сделано Б.С. Тернером (B. S.Turner).

Достигаемый статус

Любая социальная позиция, занимаемая индивидом в результате его личных достижений в открытой формальной или рыночной конкуренции с другими. Позиция, например, университетского профессора, врача или автомеханика обычно занимается в результате конкурсного экзамена, после успешного выхода на рынок труда. Часто достигаемый статус противопоставляется приписываемому статусу. Под последним понимается социальная позиция, в которую индивид помещен либо по рождению, либо по положению семьи родителей; она не может быть изменена вследствие личных достижений. Примером являются статусы, вытекающие из принадлежности к расе, этносу, полу.

Различия между достижением и приписыванием относят не абсолютный, а эвристический характер. <...> Некоторые результаты, внешне кажущиеся основанными на достижении, могут, по крайней мере, частично отражать такие механизмы приписывания, как дискриминация по признаку пола, расовые предрассудки.

Сокращено по источнику: Oxford Concise Dictionary of Sociology / Marshall G. (ed.). Oxford, N.Y.: Oxford University Press: 1996. – В кн.: Теория социальной стратификации в западной социологии / Под ред. В.И. Ильина. – SOCNET, 2000.

Дата добавления: 2014-12-27