Бергер П.Л

Когда к обществу подходят прежде всего как к системе контороля, то инивида и общество противопоставляют друг другу как две сущности. Общество рисуется как внешняя ральность, осуществляющая влияние и насилие над индивидом. Может сложиться ошибочное представление о толпах взнузданных и управляемых властями людей, побуждаемых к повиновению постоянным страхом перед тем, что может случиться с ними. Но и обыденное знание об обществе, и социологический анализ убеждают нас в том, что это не так. Большинству из нас ярмо общества не слишком трет шею. Почему? Отчасти потому, что в большинстве случаев мы сами желаем именно того, что общество ожидает от нас. Мы хотим подчиняться правилам. А это, в свою очередь, возможно не потому, что власть общества меньше, а потому, что она даже больше, чем мы до сих пор утверждали. Общество детерминирует не только то, что мы делаем, но также и то, что мы есть. Другими словами, социальное положение затрагивает и наше бытие, и наше поведение. Чтобы объяснить этот принципиальный момент, мы перейдем к рассмотрению трех областей социологического знания: теории ролей, социологии знания и теории рефрентных групп.

Ролевая теория почти целиком является достижением американской мысли. Некоторые ее плодотворные догадки восходят к работам Уильяма Джемса, тогда как прямыми зачинателями были двое других американских мыслителей: Ч. Кули и Дж.Г. Мид. Прежде чем приступить к разбору ролевой теории, мы напомним читателю концепцию определения социальной ситуации У.Томаса.

Томас понимал социальную ситуацию как реальность, в которую ad hoc верят те, кто в ней участвует, а точнее, кто ее определяет. С точки зрения участвующего индивида это означает, что каждая ситуация, в которую он попадает, предъявляет к нему специфические ожидания и требует от него специфических реакций на них. Общество может существовать благодаря тому факту, что в большинстве случаев определения наиболее важных ситуаций, даваемые разными людьми, по крайней мере, приблизительно совпадают. Мотивы издателя и автора этих строк могут значительно разниться, но определения ситуации производства данной книги у обоих достаточно схожи, что и делает возможным это совместное предприятие. Конечно, если определения ситуации слишком сильно расходятся, то результатом будет конфликт или дезорганизация – скажем, если некоторые студенты проинтерпретируют аудиторию для занятий как место для вечеринки, или если автор не собирается издавать книгу, а использует свой контракт с одним издателем как средство давления на другого.

Средний индивид в разных ситуациях сталкивается с весьма различными ожиданиями. В свою очередь, продуцирующие эти ожидания ситуации подразделяются на определенные кластеры. Студент может посещать два курса у двух разных профессоров на двух разных факультетах и столкнуться с различными вариантами ожиданий (скажем, формальным и неформальным отношениями между преподавателями и студентами). Тем не менее обе ситуации будут иметь существенное сходство между собой и с ситуациями во всех других ранее посещаемых аудиториях. Иначе говоря, прошлый опыт позволит ему в обоих случаях, с незначительными изменениями, играть роль студента. Итак, роль можно определить как типичную реакцию на типичное ожидание. Базовую типологию ролей заранее определяет общество. На языке театра, откуда и было заимствовано понятие роли, можно сказать, что общество расписывает роли всем dramatis personae. Конкретному актеру, следовательно, нужно только войти в роль, расписанную еще до того, как поднимется занавес. Пока роли играются по тексту, социальное действо идет как запланировано.

Роль задает образец, как действовать индивиду в конкретной ситуации. Разные роли в обществе, как в театре, в разной мере требуют от актера точности следования прилагамым инструкциям. Среди профессиональных ролей минимальная регламентация привносится в роль мусорщика, тогда как врачам, священникам и офицерам приходится приобретать всякого рода особенные манеры, речевые и моторные навыки: военную выправку, елейность речи, энтузиазм у постели больного. Тем не менее если рассматривать роль только как регуляторную модель видимых со стороны действий, мы упустим один ее существенный аспект. Мы чувствуем себя более пылкими, когда целуем; более смиренными, когда стоим на коленях; более свирепыми, когда потрясаем кулаками. То есть поцелуй не только выражает пыл, но и «производит» его. Регламентированные действия привносят в роль соответствующие эмоции и социальные установки. Профессор, изображающий интеллект, сам начинает чувствовать себя умным. Проповедник вдруг замечает, что сам начинает верить в свои проповеди. У каждого из них соответствующая эмоция или социальная установка могли присутствовать и до начала игры, роль же неминуемо усиливает заложенное. Однако во многих случаях есть все основания полагать, что в сознании актера не было абсолютно ничего, что могло бы предвосхитить исполнение его роли. Другими словами, умными становятся с назначением на преподавательскую должность, верующими, – выполняя обряды, и готовыми к бою, – маршируя в строю.

Каждая роль имеет свою внутреннюю дисциплину – то, что католические монахи назвали бы «уставом». Роль воспитывает, придает форму, задает типовой образец и действия, и самого актора. В этом мире очень сложно притворяться, и, как правило, человек становится тем, кого играет.

Каждой социальной роли соответствует определенная идентичность. Некоторые идентичности тривиальны и эпизодичны, в частности, у тех профессий, которые не требуют от занимающегося ими индивида существенно изменить себя. Сборщику мусора нетрудно перейти в сторожа. Сложнее священнослужителю перейти в офицеры. Крайне трудно сменить роль негра на роль белого. И почти невозможно – роль мужчины на роль женщины. Различная степень легкости смены ролей не должна скрыть от нас того факта, что даже те идентичности, которые считаются неотъемлемой частью нашего Я, приписываются обществом. Усвоение расовых ролей и идентификация с ними происходит точно так же, как и с ролями сексуальными. Сказать «я – мужчина» – значит сделать такую же заявку на роль, как если заявить «я полковник американской армии». Разумеется, мы хорошо осознаем, что родились особью мужского пола, тогда как даже начисто лишенный чувства юмора поборник строгой дисциплины не станет воображать, что родился с золотым орлом на пуповине. Но быть биологическим самцом – это еще совсем не значит играть ту специфическую, социально определенную (и конечно, социально относительную) роль, которая начинается с утверждения «я – мужчина»…

Роли, составляющие наиболее фундаментальную часть того, что психологи назвали бы личностью индивида, приобретаются в процессе социального взаимодействия, как и роли, связанные лишь с конкретными видами взрослой деятельности. Это неоднократно подтверждали многочисленные исследования так называемой социализации – процесса, в ходе которого ребенок учится быть активным членом общества.

Пожалуй, наиболее глубокое теоретическое осмысление этот процесс получил у Мида, который становление личности интерпретировал одновременно с открытием общества для себя. Ребенок обнаруживает, кто он есть, постигая, что есть общество. Он обучается соответствующим ролям, обучается, как сказал Мид, «брать на себя роль другого», что, между прочим, является принципиально важной социально-психологической функцией игры, когда дети надевают на себя маски самых разных социальных ролей и открывают значение тех из них, которые приписываются им. Это обучение происходит (только и может происходить) во взаимодействии с другими людьми – будь то родители или кто-либо еще, воспитывающий ребенка. Он сначала перенимает роли vis-a-vis тех, кого Мид называет «значимыми другими», т. е. тех людей, которые составляют непосредственный круг общения и чьи социальные установки оказывают решающее воздействие на формирование его представлений о себе. Позднее ребенок обнаруживает, что роли, которые он играет, важны не только для самых близких людей, но соотносятся с ожиданиями более широкого общества. Это постижение социальной реакции более высокого уровня абстракции Мид называет открытием «обобщенного другого». То есть не только мать ожидает, чтобы ребенок вел себя хорошо, был аккуратным и говорил правду – этого ожидает общество в целом. Только с появлением абстрактной концепции общества ребенок способен сформировать ясное представление о своей личности. «Личность» и «общество» во внутреннем опыте ребенка составляют две стороны одной медали.

Иными словами, идентичность не есть нечто «данное», идентичностью награждают в актах социального признания. Мы становимся такими, какими видит нас тот, кто к нам обращается. Та же идея выражена в хорошо известной концепции «зеркального Я» Ч. Кули. Быть человеком, значит быть признаваемым в качестве человека, так же как и быть хорошим или плохим человеком, значит считаться таковым. Ребенок, лишенный человеческой любви и внимания, теряет все человеческое. Ребенок, с которым обращаются уважительно, сам начинает уважать себя.

Самоидентификация в рамках общества нуждается в постоянной социальной поддержке. Человек не может быть человеком без других людей, как нельзя обладать идентичностью без общества. Офицер может быть офицером только там, где другие соглашаются признавать его таковым. Если он лишается признания, то обычно для разрушения Я-концепции требуется не слишком много времени.

Если человек за одну ночь превращается из свободного гражданина в осужденного, его недавние представления о себе моментально подвергаются массированой атаке. Он может отчаянно держаться за недавнее прошлое, но если в его непосредственном окружении не окажется никого, кто бы подтверждал его прежнюю самоидентификацию, он обнаружит, что поддерживать ее лишь в собственном сознании почти невозможно. Очень скоро он обнаружит, что действует так, как полагается действовать осужденному, и чувствует все то, что полагается чувствовать в подобной ситуации. Было бы ошибкой видеть в процессе утраты самоидентификации просто один из случаев дезинтеграции личности. Правильнее смотреть на этот феномен как на ее реинтеграцию, не отличающуюся в своей социально-психологической динамике от становления былой самоидентификации. Раньше все «значимые другие» относились к нашему осужденному как к ответственному, достойному, деликатному человеку с тонким вкусом. И как следствие – ему удавалось быть именно таким. Теперь стены тюрьмы отделяют его от тех, чье признание помогало ему демонстрировать названные качества. Теперь все вокруг обращаются с ним, как с безответственным человеком, который ведет себя по-свински, преследует лишь собственные интересы и не в состоянии позаботиться о своей наружности без постоянного принуждения и надзора.

Экстремальные случаи, когда с индивида срывают внешние атрибуты самоидентификации, лишь более наглядно иллюстрируют процессы, происходящие в обыденной жизни. Повседневность опутывает нас плотной паутиной признаний и непризнаний. Мы работаем лучше, когда ощущаем одобрение начальства. Нам кажется почти невозможным достичь мастерства в том, в чем мы уверены, так как люди считают нас неуклюжими. Мы становимся остряками, когда от нас ждут шутки, и интересными собеседниками, зная, что подобная репутация уже закрепилась за нами. Ум, юмор, мастерство, набожность и даже сексуальная потенция с одинаковой готовностью отвечают ожиданиям окружающих нас людей. Теперь становится понятным процесс, в ходе которого индивид выбирает такой круг общения, который поддерживал бы его самоинтерпретации… Именно поэтому индивид женится на девушке, которая считает его умным; выберет друзей, которым нравится его общество; займется делом, которое обеспечит ему репутацию перспективного малого.

Такой взгляд позволит нам глубже понять человеческие предубеждения. Предвзятое отношение окружающих не только оказывает внешнее воздействие на судьбу жертвы, но влияет и на ее сознание, ибо последнее формируется ожиданиями извне. Самое страшное, что может сделать с человеком предвзятое отношение, – заставить его самого стремиться соответствовать этому мнению. Еврей в антисемитском окружении должен отчаянно бороться за то, чтобы не превратиться в ходячий стереотип, принятый в этой среде. Негр должен оказывать сопротивление расистам. Важно отметить, что в этой борьбе только тогда есть шансы на успех, когда индивид защищен от соблазна уступить предвзятости тем, что можно назвать контр-признанием со стороны членов собственного сообщества. Когда индивида заставляют пристально всматриваться в зеркало, специально изготовленное таким образом, чтобы на него оттуда смотрело злобное чудовище, он должен немедленно приняться за поиски других людей с другими зеркалами. Иначе говоря, обладать человеческим достоинством можно лишь с дозволения общества.

При любой реинтерпретации своего прошлого, любой перемене Я-концепции необходимо присутствие группы «заговорщиков». То, что антропологи называют обрядом перехода, включает в себя отречение от старой идентичности и инициацию в новую жизнь. Современные общества практикуют более мягкие обряды перехода, например, институт помолвки, когда индивида по сговору всех заинтересованных лиц бережно ведут к порогу, отделяющему холостяцкую свободу от неволи брака. Не будь этого института, гораздо большее число людей в последний момент впадало бы в панику ввиду грандиозности предстоящего шага.

Такой процесс наблюдается и там, где нужно «сломить» целую группу индивидов, заставить их принять новое самоопределение. Это происходит в первые месяцы обучения призывников в армии; еще более интенсивно – при подготовке профессиональных военных, например, в военных академиях…

Ролевая теория, доведенная до своего логического завершения, дает нам нечто большее, чем удобный инструмент стенографического описания различных видов социальной деятельности. Она дает нам социологическую антропологию, т. е. видение человека, базирующееся на его существовании в обществе. В соответствии с этим видением человек играет драматические роли в грандиозной пьесе общества, и, говоря социологическим языком, он суть те маски, которые должен носить, исполняя свои роли. Человеческая персона (личность) предстает теперь как драматический актер, в полном соответствии с театральной этимологией: persona (личина) – специальный термин, обозначающий актерские маски в античном театре. Персона-личность понимается как репертуар ролей с соответствующими идентификациями. Ранг личности-персоны измеряется числом ролей, которые индивид умеет играть. Персональная биография теперь предстает перед нами как непрерывная последовательность театральных представлений, сыгранных перед различными аудиториями, порой с поразительной переменой костюмов, и всегда требующих от актера быть тем, кого он играет.

Такой социологический взгляд на личность бросает гораздо более радикальный, чем многие психологические теории, вызов тому, что мы обычно думаем о себе. Он ставит под сомнение одно из самых дорогих нашему сердцу предположений о неизменности нашей личности. С социологической точки зрения, социальная личность больше не является данной устойчивой сущностью, переходящей от одной ситуации к другой. Это скорее процесс постоянного порождения и пере-порождения в каждой социальной ситуации, связываемый воедино тонкой нитью памяти. Внутри понимаемой таким образом структуры нельзя найти убежище даже в бессознательном как средоточии «реального» содержания личности, ибо предполагаемое бессознательное – такой же социальный продукт, что и так называемое Я-сознательное. Иными словами, человек …социален в каждом аспекте своего бытия, доступного эмпирическому исследованию…

Ролевую теорию можно увязать с подходом к обществу как к системе контроля с помощью понятия «личностный подбор», введенного Г. Гертом и Р. Миллсом. Всякая социальная структура подбирает себе людей, в которых нуждается для своего функционирования, исключая тем или другим способом тех, кто ей не подходит. Если под рукой нет подходящих людей, их непременно произведут в соответствии с требуемыми спецификациями. Так через механизмы социализации и «формирования» общество производит необходимый для своего существования персонал. Социолог ставит с ног на голову идею здравого смысла о том, что появлению институтов предшествует появление людей с определенными качествами. Совсем наоборот, свирепые воины находятся потому, что есть готовые к походу армии; в бога начинают верить, когда собираются строить церкви; мыслители появляются потому, что университету нужно заполнить штат; и убицами становятся, ибо кого-то надо убить. Неверно, что каждое общество имеет тех людей, которых оно заслуживает. Скорее, общество производит таких людей, которые ему нужны.

…Ключевой термин, который используют социологи для обозначения обсуждаемых в данной главе явлений, – интериоризация. В процессе социализации ребенок интериоризирует социальный мир. Тот же самый процесс, хотя, наверное, менее интенсивный по своему качеству, наблюдается каждый раз, когда взрослый инициируется в новый социальный контекст или в новую социальную группу. Таким образом, общество находится не только «вне», но и «внутри» нас: как часть нашего внутреннего бытия. Только понимание процесса интериоризации дает возможность объяснить тот неправдоподобный факт, что большинство социальных влияний в течение большей части времени достигает большинства людей. Общество не просто контролирует наши движения, но оно придает форму нашей самоидентичности, нашим мыслям и чувствам. Наша кожа не является барьером для общества. Оно проникает внутрь нас и обволакивает снаружи. Оно порабощает нас не столько в результате завоевания, сколько в результате сговора. Но гораздо чаще нас подводит собственная социальная природа. Стены заточения уже существуют до нашего появления на сцене, и мы сами их подновляем, сами потворствуем нашему пленению.

Сокращено по источнику: Бергер П. Общество в человеке // Социологический журнал. 1995. № 2.

Мид Дж.

Интернализованные другие и самость

Дата добавления: 2014-12-27