Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Путешествие в византию 21 страница




О, если мне и были в мою смертную юность ведомы такие несчастья, то я об этом не помнил. А если бы и вспомнил, то сейчас они были бы весьма слабым утешением. Что до моего страха, то его было словами не описать. Рассудком его не побороть. Я снова и снова перебирал в уме свои надежды и неисполнимые планы.

– Я должен найти Похитителя Тел, я должен его найти, а ты должен дать мне время, Мариус. Раз уж ты мне не поможешь, то даруй мне хотя бы такую малость.

Я повторял это без конца, словно перебирал четки и возносил молитву Деве Марии, бредя под горьким дождем.

Раз или два я даже прокричал свою молитву в темноту, остановившись под высоким, вымокшим насквозь дубом и стараясь разглядеть надвигающийся с мокрого неба свет.

Если ли в мире хоть кто‑нибудь, кто мне поможет?

Моей единственной надеждой оставался Дэвид, хотя что он может сделать, я себе не представлял. Дэвид! А вдруг он тоже повернется ко мне спиной?

 

ГЛАВА 19

 

Всходило солнце, а я сидел в Кафе дю Монд и думал, как же попасть в мою квартиру под крышей. Благодаря этой проблеме я не терял головы. Не в этом ли ключ к смертному выживанию? Да‑а‑а... Как же вломиться в мою роскошную квартирку? Я сам заблокировал вход непреодолимой преградой в виде железных ворот. Я собственноручно снабдил двери в пентхаус многочисленными сложными замками. Даже на окнах были решетки, призванные защищать дом от вторжения смертных, хотя мне раньше не приходилось обдумывать всерьез, как бы они могли добраться до окон.

Ну ладно, мне нужно будет прорваться через ворота. Нужно будет совершить чудеса красноречия в разговорах с остальными жильцами здания, каждый из которых снимает квартиру у светловолосого француза Лестата де Лионкура, а он, должен добавить, прекрасно с ними обращается. Нужно будет убедить их, что я – французский кузен их домовладельца, приехавший в его отсутствие присмотреть за пентхаусом, и мне любой ценой необходимо попасть внутрь. Пусть придется воспользоваться отмычкой! Или топором! Или даже пилой. Дело техники, как говорится в этом веке. Я должен попасть внутрь.

И что потом? Взять кухонный нож – так как в доме имеются подобные вещи, хотя, видит Бог, в кухне я никогда не испытывал потребности – и перерезать свое смертное горло?

«Нет. Позвони Дэвиду. В мире больше не осталось никого, к кому ты мог бы обратиться. И только подумай, какие жуткие вещи скажет тебе Дэвид!»

Едва перестав размышлять об этом, я сразу же погрузился в гнетущее состояние отчаяния.

Меня изгнали. Мариус Луи. Из‑за моего безрассудства они отказали мне в помощи. О, это правда, я дразнил Мариуса. Я отверг его мудрость, его общество, его законы.

О да, я сам на это напросился, как зачастую выражаются смертные. И я совершил отвратительный поступок, выпустив в мир Похитителя Тел, наделенного моей силой. Это правда. Снова признан виновным в колоссальных ошибках и экспериментаторства! Но разве мне приходило в голову, что это значит – полностью лишиться своей силы и смотреть на все глазами чужака? Остальные все знали; должны знать. И они позволили Мариусу прийти и вынести приговор, дать мне понять, что за свой поступок я становлюсь изгоем!

Но Луи, мой прекрасный Луи, как он мог от меня отречься? Если бы Луи требовалась помощь, я бросил бы вызов самим Небесам! Я так рассчитывал на Луи, так рассчитывал, что, когда проснусь сегодня ночью, в моих жилах будет течь прежняя кровь, могущественная, настоящая.

О Господи, я больше не из их числа. Я – ничто, всего лишь смертный мужчина, сижу в душном теплом кафе, пью кофе – о да, конечно, приятный на вкус – и жую сахарные пончики без малейшей надежды на то, чтобы вновь обрести свое славное место в сумеречном Элохиме.

Как же я их ненавидел. Как же я мечтал сделать им гадость! Но кого в этом винить? Лестата ростом в шесть футов два дюйма? Лестата с карими глазами, довольно смуглой кожей и копной темных волос? Лестата с мускулистыми руками и сильными ногами, ослабленными жестоким смертным ознобом? Лестата с его верной собакой Моджо – Лестата, предающегося мыслям о том, как же ему все‑таки изловить демона, сбежавшего не с его душой, как чаще всего бывает, но с его телом, телом, которое уже, быть может – нет, даже не думай об этом! – уничтожено?

Разум подсказывал мне, что пока еще рано строить заговор. Кроме того, месть меня никогда особенно не интересовала. Месть волнует тех, кто в тот или иной момент терпит поражение. Я же еще поражения не потерпел, уговаривал я самого себя. Нет, пока нет. И куда более интересно представлять себе победу, чем месть.

Лучше подумать о мелочах, о том, что еще можно изменить. Дэвид должен меня выслушать. По меньшей мере, он должен дать мне совет! Но ведь больше он ничего предложить мне не сможет? Как два смертных человека смогут угнаться за этим мерзавцем?

А Моджо проголодался. Он смотрел на меня большими умными карими глазами. С каким видом его разглядывали люди в кафе, как далеко обходили они зловещее мохнатое существо с темной шерстью, мягкими розоватыми ушами и громадными лапами. Пора, пора кормить Моджо. В конце концов, старое клише оказалось не таким уж избитым. Огромный кусок собачьей плоти остался моим единственным другом.

Была ли собака у Сатаны, когда его бросили в ад? Что ж, собака, должно быть, последовала бы за ним – в этом‑то я был уверен.

– Как же мне быть, Моджо? – спросил я. – Как простому смертному поймать Вампира Лестата? Или старейшие уже сожгли мое прекрасное тело дотла? Может быть, визит Мариуса означал именно это – дать мне знать, что все кончено? О Боже! Что говорила ведьма в том жутком фильме? Как могли вы так поступить с моей прекрасной порочностью? Моджо, у меня опять поднимается температура. Все само собой образуется. Я умру!

Но, Отец Небесный, узри, как обрушивается солнце на грязные тротуары, взгляни, как под действием великолепного карибского света просыпается мой обшарпанный, очаровательный Новый Орлеан.

– Пошли, Моджо. Поря взламывать дверь. Тогда мы сможем погреться и отдохнуть.

Остановившись у ресторана напротив старого Французского рынка, я купил ему месиво из костей и мяса. Конечно, это подойдет. Добрая официанточка наполнила целый мешок вчерашними объедками и охотно заверила меня, что собаке они очень понравятся. А как же я? Разве я не позавтракаю? Разве в такое прекрасное зимнее утро у меня нет аппетита?

– Попозже, милая, – ответил я, вкладывая ей в руку крупную купюру. Единственное утешение – я все еще богат. По крайней мере, мне так кажется. Но нельзя знать наверняка, пока не доберусь до компьютера и сам не прослежу действия поганого мошенника.

Моджо проглотил свою еду в канаве без единой жалобы. Вот это собака! И почему я не родился собакой?

Ладно, где, черт возьми, мой пентхаус? Мне пришлось остановиться, подумать, прогуляться пару кварталов не в ту сторону и вернуться, прежде чем я наконец нашел его, с каждой минутой замерзая все больше и больше, хотя небо поголубело и солнце теперь светило очень ярко, – ведь я никогда не входил в это здание с улицы.

Попасть в него оказалось очень просто. Дверь с Дюмейн‑стрит легко поддалась, и я захлопнул ее за собой. Да, но ворота... Это будет сложнее всего, подумал я, волоча свои тяжелые ноги по лестнице, пролет за пролетом, пока Моджо любезно ожидал меня на лестничных площадках.

Наконец я увидел прутья решетки, приятный солнечный свет, сочившийся на лестницу из садика на крыше, и большие зеленые шелестящие листья, чуть‑чуть подмерзшие по краям.

Но замок, как же мне удастся сломать замок? Я занимался оценкой ситуации и мысленно подбирал необходимый инструмент – может быть, маленькая бомба? – когда до меня дошло, что в каких‑то пятидесяти футах от меня находится дверь в мою квартиру и что она не заперта.

– О Боже, мерзавец и здесь побывал! – прошептал я. – Черт возьми, Моджо, он ограбил мое логово.

Конечно, это можно было рассматривать и как хороший признак. Мерзавец еще жив; с ним пока что не разделались. И я все еще могу его поймать! Но как? Я пнул ногой ворота, и ногу пронзила острая боль.

Тогда я схватил их руками и безжалостно затряс, но старые железные стержни оставались такими же надежными, как и прежде. Их не сломать даже слабому призраку, такому как Луи, не говоря уже о смертном. Без сомнения, дьявол даже до нее не дотрагивался, а вошел, как и я, с неба.

«Хорошо, остановись. Раздобудь инструмент, да побыстрее, и выясни степень нанесенного им ущерба».

Я повернулся, чтобы уйти, но в этот самый момент Моджо встал в стойку и зарычал в знак предупреждения. В квартире кто‑то двигался. Я увидел, как на стене вестибюля затанцевала чья‑то тень.

Не Похитителя Тел – такое, слава Богу, невозможно. Но чья?

Через мгновение я получил ответ на этот вопрос. В дверях появился Дэвид! Мой прекрасный Дэвид, одетый в темный твидовый костюм и пальто; он смотрел на меня с другого конца садовой дорожки с характерным выражением любопытства и настороженности. Наверное, за всю свою проклятую жизнь я никогда так не радовался ни одному смертному.

Я сразу же позвал его по имени. А потом по‑французски объявил, что это я, Лестат, и попросил открыть ворота.

Он ответил не сразу. Никогда еще он не был так исполнен достоинства и самообладания, настоящий элегантный британский джентльмен; он стоял и пристально рассматривал меня, и на его узком лице с глубокими морщинами не проступало ничего, кроме немого шока. Он перевел внимательный взгляд на собаку. Потом на меня. И опять на собаку.

– Дэвид, клянусь тебе, это Лестат, – закричал я по‑английски. – Это же тело того механика! Вспомни фотографию! Джеймс все сделал, Дэвид. Я попался в это тело. Что мне сказать, чтобы ты мне поверил? Дэвид, впусти меня.

Он оставался на месте. Потом, совершенно внезапно, он направился ко мне быстрым уверенным шагом и остановился перед воротами с абсолютно непроницаемым видом.

Я чуть в обморок не упал от счастья. Я все еще цеплялся обеими руками за прутья решетки, как в тюрьме, и потом понял, что смотрю прямо ему в глаза – впервые мы стали одного роста.

– Дэвид, ты себе не представляешь, как я рад тебя видеть, – сказал я, снова перескакивая на французский. – Как. тебе удалось сюда попасть? Дэвид, это Лестат. Это я. Конечно, ты мне веришь. Ты же узнаешь мой голос. Дэвид, Бог и дьявол в парижском кафе! Кому об этом знать, кроме меня?

Но он отреагировал не на мой голос; он смотрел мне в глаза и прислушивался к каким‑то далеким звукам. Внезапно его поведение изменилось, и я уловил в его лице признаки узнавания.

– О, слава Богу, – произнес он с легким, очень вежливым британским вздохом.

Он достал из кармана маленький футляр, быстро извлек из него тонкую металлическую полоску и вставил ее в замок. Я достаточно соображал в жизни, чтобы понять – это какой‑то воровской инструмент. Он распахнул ворота и протянул ко мне руки.

Мы молча обнялись, долго и тепло, и я яростно боролся с подступавшими слезами. За все это время я очень‑очень редко дотрагивался до него. И этот момент был наэлектризован эмоциями, которые застали меня врасплох. Мне вспомнилась дремотная теплота наших с Гретхен объятий. Я чувствовал себя в безопасности. И на какую‑то секунду я перестал ощущать себя абсолютно одиноким.

Но долго наслаждаться таким утешением сейчас времени не было.

Я неохотно отстранился и опять подумал, какая у Дэвида потрясающая внешность. Он производил на меня такое впечатление, что я почти был готов поверить, будто мне столько же лет, сколько и телу, в которое я вселился. Он был ужасно мне нужен.

Все небольшие недостатки, свойственные возрасту, открытые моим вампирским глазам, сейчас оставались невидимыми. Глубокие морщины на его лице казались частью его грандиозной экспрессивной личности, как и спокойный свет в глазах. Стоя передо мной в безупречном костюме, с золотой цепочкой от часов, поблескивавшей на твидовом жилете, он производил впечатление человека, полного негасимой жизненной энергии, ужасно солидного, изобретательного и серьезного.

– Тебе известно, что натворил этот подонок, – сказал я. – Он одурачил меня и бросил. Остальные тоже меня бросили. Луи, Мариус. Они от меня отвернулись. Друг мой, меня оставили в этом теле, как будто на необитаемый остров высадили. Пойдем, мне нужно проверить, не обокрал ли он мою квартиру.

Я поспешил к входной двери, едва расслышав его немногословное замечание о том, что, на его взгляд, в квартиру никто не проникал.

Он оказался прав. Демон не ограбил квартиру! Она была точно в том же виде, в каком я ее оставил, вплоть до моей старой бархатной куртки, висевшей на открытой дверце шкафа. Желтый блокнот, в котором я делал заметки перед уходом. И компьютер. Немедленно надо залезть в компьютер и проверить, до какой степени он доворовался. А мой парижский агент – бедняге, может быть, до сих пор угрожает опасность. Нужно быстрее с ним связаться.

Но я отвлекся, увидев свет, льющийся сквозь стеклянные стены, мягкое теплое великолепие солнца, осветившего темные диваны, кресла и роскошный персидский ковер с бледным медальоном и венками из роз, осветившего даже немногочисленные большие современные картины – сплошь неистовая абстракция, – которые я давным‑давно подобрал к этим стенам. Я вздрогнул при виде этого зрелища, в который раз подивившись, почему электрическое освещение никогда не оставляет такого чувства благополучия, какое сейчас у меня появилось.

Я также отметил, что в большом камине, выложенном белой плиткой, пылает огонь – вне всякого сомнения, дело рук Дэвида – и что из кухни пахнет кофе; за все годы, что я жил в этом доме, я едва ли в нее заходил.

Дэвид сразу пробормотал извинения. Он даже еще не зарегистрировался в гостинице – так стремился меня найти. Он приехал сюда прямо из аэропорта и выходил только для того, чтобы купить самое необходимое; он собирался с удобствами провести здесь ночь в ожидании, что я, может быть, приеду или решу позвонить.

– Прекрасно, я очень рад, – ответил я, и меня немного позабавила его британская вежливость. Я так ему обрадовался, а он извиняется за то, что устроился у меня как дома.

Я сорвал с себя мокрое пальто и уселся за компьютер.

– Это на минуту, – сказал я, набивая различные команды, – а потом я все тебе расскажу. Но что заставило тебя приехать? Ты догадывался о том, что произошло?

– Конечно догадывался, – ответил он. – Разве ты не слышал о вампирском убийстве в Нью‑Йорке? Только чудовище могло разгромить тот офис. Лестат, ну почему ты мне не позвонил? Почему ты не попросил меня помочь?

– Секундочку, – сказал я. На экране уже загорались буковки и цифры. Мои счета были в порядке. Если бы демон проник в систему, повсюду появились бы запрограммированные сигналы о вторжении. Конечно, я никак не мог узнать, не напал ли он на мои счета в европейских банках, пока я не зайду в их файлы. Черт, я не мог вспомнить кодовые слова, и, откровенно говоря, мне было сложно управляться даже с самыми простыми командами.

– Он был прав, – пробормотал я. – Он предупреждал, что мои мыслительные процессы изменятся.

Я перешел из финансовой программы в «Уордстар», чтобы набрать текст, и быстро напечатал сообщение для парижского агента, которое затем отослал по модему, – с просьбой немедленно сообщить мне о текущем состоянии счетов и напоминанием о том, чтобы он принял величайшие меры предосторожности относительно личной охраны. Все, сделано.

Я откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул, что вызвало небольшой приступ кашля, и осознал, что Дэвид смотрит на меня так, словно он до такой степени шокирован моим видом, что не может нормально воспринимать. В самом деле, он рассматривал меня почти с комическим выражением. Потом он опять взглянул на Моджо, который тихо и несколько медлительно исследовал квартиру, то и дело поднимая на меня глаза в ожидании указаний.

Я щелкнул пальцами, подзывая к себе Моджо, и крепко обнял его. Дэвид смотрел на эту сцену, словно ничего более странного в жизни не видел.

– Господи Боже, ты действительно вселился в это тело, – прошептал он. – Не просто болтаешься внутри, но закрепился в его клетках.

– Ты это мне рассказываешь? – с отвращением сказал я. – Как омерзительна вся эта кутерьма. А остальные мне помогать не будут, Дэвид. Меня изгнали. – Я сжал зубы от ярости. – Изгнали! – Я перешел на шипящее рычание, чем непреднамеренно так развеселил Моджо, что он лизнул меня в лицо.

– Конечно, я это заслужил, – продолжил я, гладя Моджа. – Видимо, так со мной проще всего разобраться. Я всегда засуживаю самого худшего! Самую гнусную измену, самое подлое предательство, самое низкое отречение! Лестат‑подлец. Вот они и оставили этого подлеца в полном одиночестве.

– Я с ума сходил, пытаясь тебя разыскать, – сказал Дэвид уже вполне сдержанным и собранным тоном. – Твой агент в Париже клялся, что не может мне помочь. Я собирался воспользоваться этим адресом в Джорджтауне. – Он указал на желтый блокнот, лежавший на столе. – Слава Богу, что ты здесь.

– Дэвид, больше всего я боюсь, что другие уничтожили Джеймса, а с ним – и мое тело. Может быть, теперь я располагаю только этой оболочкой.

– Нет, не думаю, – с убедительной невозмутимостью ответил он. – Тот, кто занял твое тело, оставил за собой приличный хвост. Но сними же с себя мокрую одежду. Ты простудишься.

– В каком смысле – хвост?

– Ты же знаешь, что мы ведем учет таких преступлений. Теперь, пожалуйста, переоденься.

– Другие убийства, после Нью‑Йорка? – возбужденно спросил я. Я дал ему уговорить себя пойти к камину и сразу обрадовался тому, что оказался в тепле. Я стащил влажный свитер и рубашку. Конечно, ни в одном из шкафов не найдется одежды моего размера. И я понял, что вчера ночью где‑то во владениях Луи забыл свой чемодан. – Нью‑Йорк был ночью в среду, да?

– Моя одежда тебе подойдет, – сказал Дэвид, мгновенно выхватывая мысли из моей головы. Он направился к гигантскому чемодану, стоящему в углу.

– Что случилось? Почему ты решил, что это Джеймс?

– Получается, что так, – ответил он, с шумом открывая чемодан и вынимая оттуда несколько сложенных вещей, а за ними – твидовый костюм, все еще на вешалке, очень похожий на тот, что был на нем самом, и положил его в ближайшее кресло. – Вот, переодевайся. Ты загонишь себя в гроб.

– Ох, Дэвид, – сказал я, продолжая раздеваться, – я уже несколько раз чуть не вогнал себя в гроб. Фактически я провел всю свою краткую смертную жизнь в предсмертном состоянии. Забота об этом теле – сплошные отвратительные хлопоты; как живые люди только выносят этот бесконечный цикл – поесть, пописать, похныкать, испражниться, а потом опять есть! Прибавь сюда температуру, головную боль, приступы кашля и насморк – настоящая каторга! А профилактика, Господи! Снимать эти гнусные штучки еще хуже, чем надевать! С чего я взял, что мне это нужно? Остальные преступления – когда они произошли? «Когда» важнее, чем «где».

Он опять уставился на меня, слишком потрясенный, чтобы отвечать. Моджо приглядывался к Дэвиду, словно оценивая, и дружелюбно лизнул ему руку розовым языком. Дэвид любовно потрепал его, но по‑прежнему не сводил с меня глаз.

– Дэвид, – сказал я, снимая мокрые носки. – Поговори со мной. Другие преступления! Ты сказал, что Джеймс оставил хвост.

– Сверхъестественно, просто дикость какая‑то, – потрясенно отозвался он. – У меня есть десяток фотографий этого лица. Но видеть внутри его тебя! О, такого я просто не мог себе представить. Абсолютно не мог.

– Когда этот демон совершил последнее нападение?

– А... Последний отчет поступил из Доминиканской Республики. Это было... дай‑ка подумать... две ночи назад.

– Доминиканская Республика! Зачем бы его туда понесло?

– Именно это я и хотел бы выяснить. Перед этим он совершил нападение рядом с Бол‑Харбор во Флориде. Оба раза – в кондоминиуме на одном из верхних этажей, и проник внутрь он, как и в Нью‑Йорке, через стеклянную стену. На всех местах преступления переломана мебель; стенные сейфы вскрыты: пропали облигации, золото, драгоценности. В Нью‑Йорке погиб один человек – разумеется, в трупе не осталось ни капли крови. Во Флориде – две обескровленные женщины, а в Санто‑Доминго убита целая семья, но только отец обескровлен в классическом вампирском стиле.

– Он не контролирует свою силу. Он действует вслепую, как робот!

– Именно так я и подумал. Сначала меня насторожило сочетание тяги к разрушению и слепой силы. Он действует крайне неумело! И сами операции ужасно глупы. Но я никак не могу вычислить, почему для краж он выбрал именно эти места. – Он внезапно замолчал и почти застенчиво отвернулся.

Я осознал, что полностью разделся и стою перед ним голый, и это вызвало в нем странное стеснение, он едва ли не покраснел.

– Держи, сухие носки, – сказал он. – Ты ничего лучше не придумал, чем ходить в мокрой одежде?

Он, не глядя, бросил мне носки.

– Я вообще ни в чем особенно не разбираюсь, – ответил я. – Вот что я выяснил. Я понимаю, почему тебя интересует выбор места. Зачем ему совершать путешествие на Карибы, когда он мог навороваться досыта на окраинах Бостона или Нью‑Йорка?

– Да. Если только холод не причиняет ему слишком большого неудобства. Но не знаю – так бывает?

– Нет. Он чувствует его не так остро. Все совсем по‑другому.

Мне было приятно натягивать сухую рубашку и брюки. Они мне подошли, хотя были по‑старомодному широковаты – не та облегающая дорогая одежда, которую предпочитает молодежь. Рубашка оказалась из плотной ткани, а твидовые брюки – со складкой, но в жилете было тепло и уютно.

– Ну вот, я не могу завязать галстук смертными пальцами, – заявил я. – Но зачем мне так наряжаться, Дэвид? Ты что, никогда не носишь ничего, как говорится, неформального? Боже мой, у нас такой вид, словно мы на похороны собрались. Зачем мне эта удавка на шее?

– Потому что без нее в твидовом костюме ты будешь похож на дурака, – рассеянно ответил он. – Давай я тебе помогу.

И опять, когда он приблизился ко мне, у него появился этот скованный взгляд. Я осознал, что он испытывает сильное влечение к этому телу. В старом теле я его удивлял; но это тело воспламеняло в нем страсть. И, изучив его поближе, почувствовав, как быстро его пальцы возятся с узлом галстука – настойчивые нажимы, – я понял, что и меня сильно влечет к нему.

Я вспомнил, сколько раз мне хотелось заключить его в объятия, медленно, ласково вонзить зубы ему в шею и выпить его кровь. А теперь я могу в своем роде получить его, не лишая жизни, – в простом сплетении человеческих конечностей, в любом сочетании интимных жестов и сладостных прикосновений, которые ему понравятся. И понравятся мне.

Эта мысль меня парализовала. По моей человеческой коже побежали мягкие мурашки. Я чувствовал с ним связь, связь, которую ощущал с бедной, злосчастной девушкой, которую я изнасиловал, с прогуливавшимися туристами в заснеженной столице, с моими братьями и сестрами, – связь, как с моей любимой Гретхен.

Это осознание оказалось настолько сильным – я был человеком, я был рядом с человеком, – что я внезапно испугался его, несмотря на всю его красоту. И понял, что страх был частью этой красоты.

О да, теперь я смертный, как и он. Я размял пальцы и медленно распрямил спину, давая мурашкам перерасти в глубокое эротическое ощущение.

Он резко отошел от меня, встревожившись, взял с кресла пиджак и помог мне его надеть.

– Ты должен рассказать мне все, что с тобой случилось, – сказал он. – А примерно через час мы получим известия из Лондона, в случае если этот подонок нападет снова.

Я потянулся к нему и положил свою слабую смертную руку ему на плечо, привлек его к себе и ласково поцеловал в щеку. Он опять отстранился.

– Прекрати эту ерунду, – сказал он, словно делал выговор ребенку. – Я хочу узнать обо всем. Да, ты позавтракал? Тебе нужен носовой платок. Держи.

– И как мы получим новости из Лондона?

– В гостиницу пришлют факс. А теперь пойдем, перекусим. Нам предстоит работать весь день, чтобы понять, что к чему.

– Если он еще жив, – вздохнул я. – Две ночи назад, в Санто‑Доминго. Меня опять охватило черное, давящее отчаяние. Восхитительный и безнадежный эротический импульс грозил угаснуть.

Дэвид вынул из чемодана длинный шерстяной шарф и обернул его вокруг моей шеи.

– А разве сейчас нельзя позвонить в Лондон? – спросил я.

– Немного рановато, но я попробую.

Рядом с диваном он нашел телефон и минут пять оживленно разговаривал с человеком, находившимся по ту сторону океана. Пока никаких новостей.

Полицейские Нью‑Йорка, Флориды и Санто‑Доминго явно друг с другом не связывались, так как до сих пор между убийствами параллелей не проводилось.

Наконец он повесил трубку.

– Как только они получат информацию, ее перешлют по факсу в гостиницу. Может быть, пойдем туда? Я умираю от голода. Я прождал здесь всю ночь. Да, и собака. Что ты собираешься делать с этой потрясающей собакой?

– Он уже позавтракал. Ему понравится в саду на крыше. Ты очень стремишься уйти из квартиры, да? Почему бы нам просто вместе не пойти в постель? Я не понимаю.

– Ты серьезно?

Я пожал плечами.

– Конечно серьезно! – Эта простая возможность превращалась в мою навязчивую идею. Заняться любовью, пока больше ничего не произошло. На мой взгляд, великолепная, чудесная идея!

Он опять уставился на меня в похожем на транс молчании, которое сводило меня с ума.

– Ты же сознаешь, – сказал он, – что у тебя, безусловно, великолепное тело, не так ли? То есть ты не остаешься бесчувственным к тому, что тебя вложили в... в высшей степени привлекательный кусок молодой мужской плоти?

– Ты же помнишь, я внимательно осмотрел ее перед обменом. Почему же ты не хочешь...

– Ты уже был с женщиной, не так ли?

– Прекрати читать мои мысли. Это невежливо. К тому же какое это имеет значение?

– С женщиной, которую ты любил.

– Я всегда любил как мужчин, так и женщин.

– Это несколько иное определение слова «любовь». Послушай, сейчас это просто невозможно. Так что веди себя прилично. Я должен выслушать все, что касается этого Джеймса. Нам потребуется время, чтобы составить план.

– План? Ты правда думаешь, что мы можем его остановить?

– Конечно! – Он пригласил меня следовать за ним.

– Но как? – спросил я. Мы уже были в дверях.

– Нам необходимо изучить его поведение. Мы должны оценить его слабые и сильные стороны. И помни, нас против него двое. И мы располагаем важным преимуществом.

– Каким преимуществом?

– Лестат, очисти свой смертный мозг от безудержных эротических картин, нам пора идти. Я не могу думать на пустой желудок, а ты, очевидно, вообще плохо соображаешь.

Моджо побрел за нами к воротам, но я велел ему оставаться.

Я нежно поцеловал его в длинный черный нос, и он улегся на мокрый бетон, провожая меня разочарованным взглядом, пока мы спускались по лестнице.

До отеля было всего несколько кварталов, и прогулка под голубым небом оказалась даже сносной, несмотря на злой ветер. Однако я слишком замерз, чтобы начать свой рассказ, к тому же вид освещенного солнцем города отвлекал меня от грустных мыслей.

На меня снова произвел впечатление беззаботный настрой людей, выходивших на улицу днем. На солнце весь мир казался благословенным вне зависимости от температуры. И от этого зрелища во мне нарастала печаль, потому что мне вовсе не хотелось оставаться в этом солнечном мире, как бы он ни был прекрасен.

«Нет, верните мне мое сверхъестественное зрение, – думал я. – Отдайте мне мрачную красоту ночи. Верните мне мою неестественную силу и выносливость, и я с радостью принесу им в жертву это зрелище навсегда. Я – Вампир Лестат!»

Задержавшись у стойки в гостинице, Дэвид сообщил, что мы находимся в кафе, и оставил указание передать нам немедленно любые материалы, которые придут по факсу.

Потом мы устроились за тихим, покрытым белой скатертью столиком в углу просторной старомодной комнаты с расписным потолком и белыми шелковыми гардинами и приступили к поглощению обильного новоорлеанского завтрака, состоящего из яиц, бисквитов, жареного мяса, подливки и густой маслянистой овсянки.

Я не мог не признать, что ситуация с пищей улучшалась по мере продвижения на юг. Я также научился лучше есть, уже не так давился и не царапал язык о зубы. Густой, похожий на сироп кофе моего родного города был близок к совершенству. А за десерт в виде жареных в сахаре бананов любой разумный смертный встал бы на колени.

Но несмотря на эти дразнящие радости и мою отчаянную надежду на скорое прибытие отчета из Лондона, основной моей заботой оставалось изложение Дэвиду всей моей горестной повести. Он снова и снова заставлял меня вспоминать подробности, прерывал меня вопросами, так что рассказ получился куда более пространным, чем это было с Луи, и он вызвал во мне значительно больше боли.

Как в агонии переживал я заново свой наивный разговор с Джеймсом, признавался, что оказался недостаточно предусмотрительным, что был слишком самодоволен, считая, что простому смертному в жизни меня не провести.

За этим последовало позорное изнасилование, мучительное описание времени, проведенного с Гретхен, жуткие ночные кошмары про Клодию и расставание с Гретхен, чтобы вернуться домой, к Луи, который не понял ничего из того, что я ему наговорил, настаивал на собственной интерпретации моих слов, отказываясь дать мне то, что я искал.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-12-23; Просмотров: 312; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.09 сек.