Семейная психотерапия, основанная на опыте

Наиболее крупные представители подхода основанного на опыте и здравом смысле К. Витакер, А. Напир. Это направление предполагает постоянный ответ на следующие диалектические вопросы: Кризисное вмешательство или работа по развитию семьи? Психотерапевт как функция или развитие личности психотерапевта? Общность или отдельность? Понимание или проживание? Смысл или существование? Таким образом, данный подход предъявляет особые требования к личности терапевта, а вернее терапевтической команде, так как в данном подходе у терапевтов принято работать в паре, что позволяет стать для клиентов моделью открыто и спонтанной коммуникации.

Данный подход наименее «технологичен», однако можно выделить ряд специфических техник: переопределение симптома как попыток роста, моделирование фантастических альтернатив, техника усиления отчаяния семьи, техника поддержки семейной революции, техника аффективного переворота.

Для иллюстрации данного подхода приведем фрагмент из книги К. Витакера «Полночные размышления семейного терапевта»: «Существеннейшая предпосылка для психотерапии — необходимый для ее проведения “наркоз” — это отклик, звучащий в переживаниях терапевта в ответ на интроецированную боль семьи. Если такого отзвука эмпатии нет, терапевт не сможет хорошо выполнить свою работу. Когда же он существует, можно использовать следующие подходы (многие из этих пунктов подробнее рассматриваются в других главах книги).

1. Терапевт может требовать от семьи большего совместного учас­тия, чем то, что ему сначала предложат. Пара, желающая для себя психотерапии, или благородный рыцарь, который просит помочь "козлу отпущения", боятся привести с собою всю семью. Терапевт должен требовать это, подталкивая тем самым семью к жертвам большим, чем они сами готовы или осмеливаются предложить.

2. Терапевт должен установить свою “Я-позицию” власти для управ­­ления структурой профессионального взаимодействия. Он заранее планирует время, место и пространство. Он не должен брать на себя терапевтическую функцию, о которой его просят, пока не возьмет в руки ключевые сферы. Это административная задача — определить, какие люди придут, где они встретятся и когда, как связаться с терапевтом.

3. Терапевт должен установить структуру власти, чтобы управлять властью семьи. (Намек: терапевт может получить большую власть, играя с предположениями на основе тех семейных историй, которые ему приносят.)

4. Когда началась терапия, терапевт должен научиться справляться с отколовшимися семейными подгруппами.

5. Терапевт должен предлагать новые творческие возможности для изменений, начинающихся у членов семьи, как только те определили свою “Я-позицию” (терапевт вынудил сделать это своим отказом от воплощения их фантазии о его всемогуществе).

6. Терапевту нужно ясно обозначить, что он не принадлежит к семье. Лучше всего он показывает это “метадвижениями”. Метадвижения включают в себя его первоначальный эмпатический отклик на боль семьи, дающий необходимый наркоз, затем — его индивидуацию из семьи, доказывающую, что он отделен от них, за чем следует новое присоединение к семье, дающее ее членам смелость продвигаться вперед — к созданию нового целого семьи, как они его сами понимают.

7. Терапевт должен дать пример не только присоединения и индивидуации, но также и открытости. Он делает это, делясь своими переживаниями, рассказывая об отношениях со своими родителями, оберегая в то же время право на приватность своей собственной нуклеарной семьи.

8. Терапевту нужны специальные усилия для катализации образования новых треугольников и подгрупп в семье.

9. Крайне важно, чтобы заботливый терапевт поддерживал проявления семейной целостности, возникающие между членами семьи во время терапевтической встречи.

10. Терапевт должен крайне бережно относиться к этнической среде каждой семьи. У каждой семьи уникальная культурная система, а терапевт к этим системам не принадлежит.

11. На терапевте лежит задача открыто подойти к реальности синдрома пустого гнезда: и терапевт, и пациент (супруги или семья) останутся в одиночестве без другой стороны.

12. Терапевт должен предложить возможность будущей терапевтической “большой семейной встречи” (family reunion) в ответ на просьбу.

Теперь следует выкоторым пользуется терапевт, чтобы структурировать семейный процесс в самом начале; язык возможностей, на котором терапевт говорит в сделить четыре вида языка семейной терапии: язык боли и бессилия, которым пользуются члены семьи, как только войдут к терапевту; язык предположений, ередине процесса терапии, чтобы дать семье свободу быть более иррациональной и личностной; и, наконец, язык расставания, когда мы говорим о боли и осознаем, что разлука — это сладкая печаль. Детальнее мы поговорим об этих языках чуть позже.

Оглядываясь на прошлое, я теперь ясно понимаю, что множество невообразимо тяжелых встреч и печальных результатов в моей работе с семьями произошло вследствие проигрыша в борьбе за контекст еще до начала всякой терапии. Очевидно, что чем лучше контекст, тем лучше процесс. Я считаю, что процесс во много раз важнее прог­ресса, поскольку никто не знает, куда процесс поведет, а прогресс может оказаться иллюзией; прогресс в одной области может обнаружить какую-то, до того неведомую гниль в другой.

Семья во много раз весомее и сильнее одного терапевта, а часто — и команды терапевтов. Поэтому необычайно важно установить среду и правила семейной терапии. И лучше сделать это до начала терапии. Кто бы ни устанавливал самый первый контакт с клиникой или семейным терапевтом, он легче всего может разрушить терапию еще до ее начала. Вдобавок, этот человек обычно пытается сам изменить семью так, как хочет, что автоматически настраивает остальных на бунт. Членам семьи нужно самим решать за себя, а человек, договаривающийся о встрече, представляет собой семейного манипулятора. Поэтому, отвечая на такой звонок, терапевт должен беречь достоинство и независимость семьи как единого целого и всех ее отдельных членов или подгрупп».

Дата добавления: 2014-12-27