Краткий курс лекций по дисциплине «философия» лекция 1. Предмет и функции философии

Термин "философия" греческого происхождения. Образован он соединением двух слов: philos, что означает любовь, или philia - дружба, привязанность, симпатия; и sophos, что переводится как ученый муж, мудрец, или sophia - мудрость, знание, искусство, талант. Краткая этимологическая расшифровка звучит как "любовь к мудрости". Первым, кто употребил это слово, был Пифагор. Он не отважился назвать себя мудрецом, поскольку мудрец, в его понимании, - это только Бог, мудрость только у Бога. Отсюда и один из первых символов философии-мудрости - Ирида, радуга как мостик между землей людей и небом богов. По мере духовного возмужания человека росло в нем и убеждение, что "не Боги горшки обжигают" (жаль, заметим, - пошли не те горшки); участились, а потом и традицией стали постоянные покушения на самою эту божественную мудрость. Все больше и больше мыслителей перестает удовлетворять роль простых друзей мудрости - они хотят быть ее непосредственным воплощением.

Но что в таком случае мудрость, с которой любят отождествлять себя философы, которой так многие хотели, да и хотят наполнить свою жизнь? Вопрос непростой, пожалуй, один из самых сложных в философии. Возможен поэтому только самый общий ответ, намечающий какие-то принципиальные точки отсчета. Есть "подсказки" в истории философии. Демокрит из Абдер, например, полагал, что быть мудрым значит правильно мыслить, правильно говорить и правильно поступать. Демокритовское триединство мудрости по-своему выражало античное понимание цельности человеческой натуры.

Для древнегреческих мыслителей философия была не только формой знания, познания, но и формой жизни, бытия. И даже прежде всего формой или образом жизни. Тот же Демокрит, по легенде, убедившись, что чувства, в частности глаза, врут (такое действительно бывает), взял да и выцарапал их просто-напросто. Вот это единство убеждения и дела! Современный философ, пожалуй, только снисходительно посмеется над Абдерским чудаком. А жаль - грустная получается эволюция. Цельность ушла, теперь ее место уверенно занимает системность, но и та все чаще распадается на элементы. Некоторые философы умудряются думать одно, говорить другое, а писать третье.

Демокритовская трактовка мудрости справедливо указывает на то, что ее нельзя свести к знанию. Хотя обширные и глубокие познания для мудрецов необходимы. Необходимы, но не достаточны, ибо, как указывал другой древнегреческий мыслитель - Гераклит, "многознание уму не научает". Многознание как простое накопление знаний и знакомство с противоположными мнениями развивает интеллектуальную серьезность и осторожность. Оно встает непреодолимым барьером на пути оригинальности и категоричности суждений. Мыслитель отвлекается на множество деталей, частностей, нюансов, становясь от этого скучным и банальным. Знание может обратить в мудрость только нравственность. Нравственность разворачивает знание на человека его творца, в ней оно обретает свою истинную, т. е. собственно человеческую, размерность. Знание, насыщенное, пронизанное нравственностью (добром, человечностью, справедливостью), знание, стремящееся достойным человека образом воплотиться в жизнь - таково могло бы быть определение мудрости. Мудрость - это понимание в отличие от объяснения, правда вместо истины, вкус в противоположность простым навыкам мышления. Правда же есть истина с человеческим лицом, истина как экзистенциальная (жизненная и для жизни) ценность. Правдоискательство - важнейший стимул творческого бытия человека. Мудрец - это не просто homo sapiens, а homo prudens - человек благоразумный. Не в смысле рассудительный, здравомыслящий, предусмотрительный, взвешивающий все свои мысли и поступки, но пекущийся об общем благе, превращающий знание в благо. Видимо, стоит добавить сюда и красоту. Мудрость как нечто высокое и совершенное, не может не быть красивой. Тогда мудрость можно определить как качество, в котором органически слиты истина, добро и красота.

Древнейший символ мудрости - сова. Птица, кстати, очень глупая. Вам это любой орнитолог подтвердит. У совы, однако, есть два очень примечательных, поистине символических качества: всегда блестящие ("сгорает от любознательности") и раскрытые ("открытые миру") глаза.

Но у философии, философской мудрости есть и другой, тоже не очень привлекательный на первый взгляд образ-символ - это овод. На его нам указал в своей защитительной речи на суде Сократ - сам живой символ философии. Обращаясь к присяжным, своим обвинителям, всем мужам афинянам, он сказал следующее: "...Если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли. В самом деле, мне кажется, что Бог послал меня городу как такового, который целый день, не переставая, всюду садится и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает. Другого такого вам нелегко будет найти, о мужи, а меня вы можете сохранить, если вы мне поверите. Но очень может статься, что вы, как люди, которых будят во время сна, ударите меня и с легкостью убьете, <...> и тогда всю остальную вашу жизнь проведете во сне, если только Бог, жалея вас, не пошлет вам еще кого-нибудь". Увы, афиняне не вняли голосу сократовской мудрости - уж очень надоедлив этот философствующий овод. Куда легче спать или жить в мире грез. Сон разума, сон жизни - для большинства это привычный образ жизни. Для философа же это смерти подобно. В случае Сократа, однако, смерть пришла не от сна, а от неустанного бодрствования разума. Оводу-философу был вынесен обвинительный приговор, он выпил чашу цикуты и отошел в мир иной.

В общекультурном смысле, исторически философии предшествует мифология с ее эмоционально-чувственным, наглядно-образным и антропоморфным (уподобляемым человеку и тем социальным структурам, в которые он включен) постижением мира. В отличие от мифологии, философия занимается рациональным описанием и толкованием действительности, стремиться понять мир из его собственных, внутренних начал и оснований. Зарождение философии - это движение, переход от мифа к логосу, от авторитета традиции, восходящей к богам и героям, к авторитету разума, т. е. логического и аргументированного рассуждения, веры человека в самого себя, в Человека с большой буквы. Иначе говоря, философия возникла из мифологии, как результат борьбы между мифологической, стихийно и коллективно фантазийной картиной мира и тем первоначальным объективным знанием, которое накапливало человечество на основе и по мере усложнения своего практического отношения к действительности.

Истоки философствования. С чего может или должна начинаться философия в каждом конкретном случае, как к ней приобщается отдельно взятый человек?

Различные мыслители по-разному отвечали на этот вопрос. Аристотель, например, считал, что философия начинается с удивления. Удивления перед таинством мира, его единством и многообразием, его бесконечностью. Удивиться и увидеть нечто в его первозданности и нетронутости очень трудно. По-настоящему на это способны, пожалуй, только гении и дети. Остальные - только в той степени или настолько, насколько им удается не застрять на простом любопытстве, желании поглазеть, туристически все охватить и увидеть. Ну и конечно избавиться от "морщин" своего сознания или ума. В большинстве же своем нормальные взрослые люди ничему особо не удивляются, принимая все как есть - холодно и равнодушно. И маска у них соответствующая - степенность.

Декарт видел истинное начало философии в сомнении. Дидро, его соотечественник, рассматривал неверие в качестве первого шага к философии. Автор "воли к жизни" Шопенгауэр связывал обращение к философии с боязнью смерти. Одно из самых светлых и чистых начал философствования ассоциируется в нашем сознании с именем Фейербаха. Это - любовь, социально-онтологическая потребность в другом, Я - в Ты, мужчины - в женщине, женщины - в мужчине. Не в пример Фейербаху, Кьеркегор выводил философию из отчаяния. Надежда - вот истинный импульс к философствованию, по Блоху. "Да, философия, особенно моральная, - писал Горький, - скучное дело, но когда душа намозолена жизнью до крови и горько плачет о неисчерпаемой любви к "великолепному пустяку" - человеку, невольно начинаешь философствовать, ибо - хочется утешить себя".

Пробуждение интереса к философии, зарождение потребности в философствовании - по-разному это у каждого человека. И тем не менее все сугубо, казалось бы, индивидуальные подходы к философии объединяет одна общая черта - в них всегда присутствует какая-то очень сильная и серьезная страсть, какое-то очень глубокое и ответственное чувство. К философии человека ведет желание узнать что-то по-настоящему важное, уверенность, что с ее помощью удастся по-новому самоопределить свою жизнь, найти действительные или верные ценности и идеалы. Если, скажем, Сократ решил, что "неосмысленная жизнь недостойна того, чтобы ее прожить", то он и положил все свои силы на выявление феномена осмысленной жизни, на философскую рефлексию о ней.

Ничего общего со случайными позывами к душевному излиянию, с послеобеденными рассуждениями о высоких материях, с идеологией избирательных кампаний и биржевых спекуляций философия не имеет. Вообще к философии надо обращаться только там, где без нее никак нельзя, где она необходима, а не где ее можно приложить. Приложить, так или иначе притянуть ее можно ко всему, но нужно ли?

"Брось философствовать - говори дело!" - этим призывом, советом или требованием "пищеварительные" философские упражнения легко можно и прекратить. Истинную же тягу человека к философии таким немудреным способом остановить нельзя - она преследует, как наваждении.

Воля к смыслу, изначальному жизненному смыслу - таков истинный мотив философствования. Вообще же он может формулироваться и по-другому. Хайдеггер в данной связи говорит о вкусе "ко всей загадочности и полноте бытия и мира". Истинным философом, в свете сказанного, был Вощев из платоновского "Котлована". Он и с работы был уволен по причине "задумчивости среди общего темпа труда", за то, что "стоял и думал среди производства". Но главное - он чувствовал "сомнение в своей жизни и слабость тела без истины, он не мог дальше трудиться и ступать по дороге, не зная точного устройства всего мира и того, куда надо стремиться". Без истины, смысла жизни Вощеву было "стыдно жить".

К человеку, скользящему по поверхности бытия, находящему удовлетворение в повседневной рутине жизни, философии не достучаться. Не разбить ей скорлупу, если не панцирь, такого существования. Тому, с кем ничего не происходит, кого ничто не посещает, кто по уши доволен своей жизнью, делать в философии нечего. Не приемлет философия и вдохновения по должности, по полученной в университете специальности.

Долгий и трудный, выходит, путь у человека к философии. Через многое в жизни надо пройти, а через кое-что и переступить. Кому-то хватает на все это сил. Кое-кто останавливается на полпути. Ну а некоторых не хватает даже на первый шаг. Научить философии нельзя, а вот подвигнуть к поискам своей дороги к этому храму - можно. Можно пробудить или возбудить интерес к творческой самостоятельности, взыскательности и свободе мышления, выявлению и углублению своего Я, к искусству строить свою жизнь благоразумно, осмысленно и перспективно. Главное - путь к философии никому не заказан. Убедить в реальности этого пути, раскрыть основные правила движения по нему, как раз и призвана философия как учебная дисциплина.

Философия и наука. Решение проблемы "наука ли философия?" зависит от того, как мы понимаем науку и как оцениваем саму философию. Науку, как правило, отождествляют с системой истинного знания, но это явное преувеличение. Во-первых, основания любой науки (той же математики - символа научной строгости) являются весьма неопределенными, только принимаемыми в качестве истинных, но не доказанными в этом своем качестве. Они могут быть разными и даже альтернативными. Во-вторых, и на "верхних этажах" науки есть свои неоднородности: теории, содержащие противоречия, недоказанные теоремы, чисто гипотетические построения, спекулятивные прогнозы, парадоксы, жестко конкурирующие друг с другом идеи и концепции и прочие не строго научные образования. В-третьих, наука - это общественный институт, т. е. социальное пространственно-временное многообразие, заполненное людьми, их исследовательскими и иными ролями, в котором находится место всему, вплоть до заблуждений, предрассудков и слухов.

Философия в наше время тоже институционализирована. Удовлетворяет она и многим требованиям научности, таким, например, как системность, внутренняя самосогласованность, т. е. непротиворечивость, интерсубъективность, прогностичность и др. Но главное, чего нет у философии, но что есть у науки, - это доказательность. В философии, считают многие, можно лишь что-то опровергнуть, в частности посредством приведения к абсурду (reductio ad absurdum), но никогда - доказать. Можно согласиться в данной связи с У. Джемсом, видевшего в философии "коллективное имя для вопросов, на которые не получены ответы к удовлетворению тех, кто их поставил". Ядро научного знания, несомненно, составляет знание истинное, т. е. доказанное или принципиально (через конечное число шагов) доказуемое. Без доказательства, хотя бы принципиального, та или иная сумма знаний может быть названа наукой лишь "из чувства вежливости".

Не стоит, впрочем, огорчаться: не все то, что не наука, - плохо. Вот искусство - не наука, но в этом-то и заключена его прелесть. Философия, разумеется, не беспочвенна - она опирается на общечеловеческий опыт, на достижения и обретения других форм общественного сознания, включая науку. Но произрастает философия из сокровенной сути человеческой свободы. Нужно ли доказывать философии, если сама она никаких конкретных проблем не решает? Задача у нее иная - предлагать самые общие мировоззренческие, методологические и смысложизненные ориентиры для поиска таких решений и доказательств.

Вообще, связь между философией и наукой, на первый взгляд, довольно странная: как только что-то созревает для действительно научного, доказательного освещения, оно тотчас же выпадает из философии. Куда? В конкретную или специальную науку. Философия, таким образом, выступает в качестве прагипотезы (первой, изначальной гипотезы) человеческого мышления. Ее работа всегда пионерская, первопроходческая. Это первый и потому, наверно, такой несовершенный познавательный зондаж мира.

Исторически данная тенденция просматривается достаточно четко. Когда-то, скажем, психология была частью философии, философской дисциплиной. Но как только у не появились свои конкретно-эмпирические методы исследования, она стала вполне самостоятельной наукой, притом не только содержательно, но и организационно. Аналогичная ситуация и с логикой. Традиционная, аристотелевская, логика - область традиционного философского исследования. Современная же, или символическая, логика - это уже раздел математики, математическая дисциплина (с философскими вопросами логики).

Странной рассматриваемая связь является еще и потому, что она неоднозначна: различным философским школам и направлениям она представляется по-разному. Одни, как, например, экзистенциалисты, занимают откровенно антинаучную позицию. Для Хайдеггера, в частности, "измерение ценности философии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа". Другие же, например, позитивисты, прямо-таки преклоняются перед наукой, ее нормами и идеалами. Ныне такая позиция называется также сциентизмом.

Разумно, по всей видимости, было бы настаивать на союзе философии и науки, союзе, при котором философия критически и с мировоззренческой целью обобщает достижения и выводы конкретных наук, обогащая, расширяя и углубляя, вместе с тем их логико-методологическую и социально-аксиологическую культуру. Слишком резкие противопоставления философии и науки ни к чему хорошему нас не приведут. Можно и поспорить тут с Бердяевым, настаивающим на том, что "философия ни в каком смысле не есть наука и ни в каком смысле не должна быть научной". Пусть философия и не наука, но научной (ориентирующейся на науку, ее достижения, "гносеологические уроки") она может быть вполне. Не очень неправильно будет и сказать, что философия - это особая, или весьма специфическая, наука.

Философия и религия. Отношения философии и религии всегда были непростыми. На исторических развалинах мифологии, а это религиозный тип мировоззрения, философия собственно и возникла. В средние века философия была низведена до служанки богословия. В эпоху Просвещения философия праздновала победу - религия высмеивалась как обман, невежество, просто суеверие. В наше время связь между философией и религией освободилась от прежней конфронтационности, она стала ровной и толерантно-спокойной. Речь, разумеется, идет об основных - мировых религиях. Что до отдельных сект и всевозможных фундаментализмов, то отношения у них с философией достаточно напряженные.

Итак, нет больше конфронтации, открытого антагонизма (инквизиторского гонения, просвещенческого уничижения), но есть соперничество, осталась идейная борьба. И не быть этого не может. Слишком мощны и по-своему самостоятельны эти культурные системы. У них одинаковые претензии - на целостное видение реальности, на истину, на наставничество в делах жизни. Обе пытаются говорить от имени абсолютов, вещают, пророчествуют. Но...

Но религия делает это от имени веры, а философия - разума. Разница - колоссальная. Впрочем, есть вера и на стороне разума. Мы принимаем результаты доказательства, потому что верим в само доказательство. Мы верим в аксиомы-постулаты, потому что иного здесь не дано; мы опираемся на разум, потому что верим в его силу, возможности и перспективы; мы верим (хотим верить) в более светлое будущее; мы верим во многое другое. И мы имеем право верить в вещи ("воля к вере" по Джемсу), у которых нет пока рациональных, т. е. ясных и убедительных, оснований, но которые нам нужны и действительно полезны. Верой сопровождаются все наши знания, действия и начинания. Если я, например, знаю, что дважды два -четыре, то я одновременно и верю, что это именно так. Вера - субъективная убежденность в правоте высказывания, уверенность в ком - или в чем-либо, согласие, внутреннее одобрение, личное (личностное) принятие какой-то идеи, концепции, ценности. Поверить R12; значит, впустить что-то не только в голову, но и в сердце, подкрепить его не только аргументами, но и чувствами, положительными эмоциями.

Философская вера, однако, принципиально отличается от веры религиозной. Говоря от имени разума, философия говорит фактически от имени науки и потому верит в объективную реальность, в необходимость и законы, ею управляемые. Не отрицает она и субъективную реальность, но именно и поскольку она - реальность, в которой тоже есть своя неперерешаемость, свои объективные связи и зависимости.

Обобщая сказанное, можно, полагаем, сформулировать следующее противопоставление: философия верит в естественность, естественное, религия, напротив, - в сверхъестественное. Ну, естественное мы вроде бы раскрыли, займемся теперь сверхъестественным.

Под сверхъестественным часто подразумевают нечто непонятное, недоступное сознанию, даже просто непознанное, незнаемое, то, что остается всегда за горизонтом нашей любознательности. Если встать на эту позицию, то самыми верующими людьми окажутся ученые, ибо фронт соприкосновения с непознанным и непонятным у них самый широкий. Берега острова знания под именем Наука омываются всегда водами океана незнания. И как бы остров этот ни расширялся, ни увеличивался за счет \"намыва\" нового знания, безбрежность океана незнания не уменьшается, не перестает притягивать своей открытостью и загадочностью. Сверхъестественное к непонятности и незнанию, таким образом, сводить нельзя, хотя действительно оно епознаваемо.

Сверхъестественным, в первом приближении, можно назвать то, что не объясняется с помощью известных науке законов. Да, но наука не так уж много и знает. Вдруг завтра будут открыты совершенно новые законы, которые... Что ж, возможно, хотя и маловероятно - в том смысле, что они будут \"совершенно новыми\". Таких \"совершенных\" разрывов или провалов в науке не бывает. Она живет по принципу преемственности и соответствия: новая (более общая) теория не перечеркивает старую, а только сужает и более рельефно очерчивает поле ее действительной применимости. С созданием теории относительности, например, классическая физика не рухнула, ее не отправили в музей. \"Ньютон\" по-прежнему работает там, где скорости движения не очень большие по сравнению со скоростью света, а тяготеющие массы не слишком огромны (мегамир) или, наоборот, элементарно малы (микромир).

И все-таки надежда на объяснение сверхъестественного с помощью каких-то новых законов остается. Но она, похоже, окончательно испарится, если мы укажем на то, что сверхъестественное не просто не объясняется с помощью известных науке законов, а прямо и недвусмысленно противоречит им. Возьмем в качестве примера хождение одного из учеников Христа - Петра по воде. Ходить по воде как по суше невозможно. Об этом говорит и здравый смысл, и наука. Еще один пример, и тоже библейский: насыщение пяти тысяч всего пятью хлебами и двумя рыбами (да еще \"набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов\"). "Естественно" объяснить такое нельзя - это правда.

Сверхъестественное всегда чревато чудом, им фактически оно и разрешается. В отличие от веры, направляемой на обычные, естественные вещи и силы, вера, обращенная на сверхъестественное, не согласуется уже больше со знанием, вступает в противоречие с разумом. Это противоречие можно представить в виде вопроса: может ли что-то из того, что принято называть реальным, объективным, вступить в конфликт с известными науке законами, особенно с законами фундаментального порядка? Такую возможность, абстрактно говоря, исключать нельзя. Но действительно и только в абстракции, в гипотетической ситуации. Реально же трудно представить себе отмену, скажем, закона всемирного тяготения на нашей планете. Чтобы камень, подброшенный вверх, полетел в космос, а не упал на землю, - нет, такое невозможно. А если возможно, то действительно только в сверхъестественной ситуации.

Приведенная аргументация вряд ли является окончательно убедительной. Веру в сверхъестественное никому еще не удавалось разложить по логическим полочкам. Потому ее, кстати, и называют слепой. Называют, но сама она себя таковой не считает. Как сказано в \"Новом Завете\" верующие ходят \"верою, а не видением\" (2 Кор. 5,7). И еще: \"Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом\" (Евр. 11,1). В целом же ни доказать, ни опровергнуть реальное существование сверхъестественного невозможно. Отсутствие же доказательства или опровержения не является доказательством или опровержением отсутствия. Не исключено, что близок к истине Ш. Бодлер: \"Бог - единственное существо, которое, чтобы царствовать, может позволить себе не существовать\".

Теперь возникает новый вопрос: а есть ли основания предпочитать разум вере? Думается, что есть. Человек, что бы там ни говорили, - существо разумное, не удовлетворяющееся одной верой, а требующее уверенности. Окончательно его могут удовлетворить лишь разумные, рациональные объяснения и доводы. В этом, в стремлении оправдать свои убеждения посредством мысли, справедливо видеть "великое упрямство, упрямство, которое делает честь человеку" (Гегель). Упрямство это, впрочем, относительное. Ведь человек не делает ничего плохого, он просто пользуется тем разумом, который вложил в него, последуем за верующими, Бог. У разума тут даже преимущество: к вере надо еще прийти, а разум изначален, он в человеке по определению (пусть божественному - не суть важно). Кое-кому, однако, такая естественная работа человеческого разума кажется непростительной, чтобы не сказать преступной роскошью. Вот что, в частности, писал по этому поводу П. Флоренский: "...Мы осуждаем жадность в пище. Но почему же, в таком случае, необузданное удовлетворение другой естественной потребности - познания не считается пороком? Обуздывать жадность в познании есть такая же добродетель, как полагать предел похотям плоти". Странная какая-то добродетель получается. К тому же она не нова. И библейское грехопадение начиналось с приобщения к древу познания (добра и зла). Уподобление жажды знания похотям плоти отдает явным обскурантизмом.

Прав, видимо, Ницше: "Вера означает: ты не хочешь знать правду". Какую такую правду? А ту, что существование Бога так никто еще и не доказал. Ту, далее, что наличие зла в мире никак нельзя согласовать с всеблагостью и всемогуществом Бога. Тут даже проступает своеобразная дилемма, которую удачно обрисовал А. Камю: "либо мы несвободны и ответ за зло лежит на всемогущем Боге, либо мы свободны и ответственны, а Бог не всемогущ".

Человек - существо трансцендирующее. Без трансценденции, т. е. чего-то более высокого и светлого, чем его повседневное существование, эмпирически данное бытие, он опускается до уровня животного, от которого он когда-то с таким трудом оторвался. Заглянуть за горизонт - это естественная, но так никогда и неутолимая страсть человека. Однако трансценденция трансценденции рознь. Она может находиться за всеми мыслимыми и немыслимыми пределами - тогда это Бог. Но она может выступать и в форме каких-то общественных идеалов, обобщенным выражением которых, в свою очередь, является Человек с большой буквы. Вера в разум, на которой стоит философия, подсказывает именно такой разворот, такое решение проблемы. Ссылаясь на Л. Фейербаха, можно сказать, что философия отрицает Бога, но признает, сохраняет и развивает те атрибуты (неотъемлемые свойства, качества), которыми он обладает или которые ему обычно приписывают: любовь, доброту, справедливость и др. Но теперь это уже атрибуты не Бога, а Человека. И реализация их мыслится на земле, а не на небе. Преимущество очевидное - концентрация всех сил и энергии на истинно человеческом обустройстве бытия, на утверждении справедливости в единственно реальной - земной жизни человека. Если не будет никакого потустороннего воздаяния и наказания, то значит нужно воздавать и наказывать здесь, в этой, посюсторонней жизни. Не утешать, не мирить с насилием и угнетением, не искать оправдания унижению и оскорблению человеческого достоинства, а активно и целеустремленно все это преодолевать - вот к чему призывает философия и тот идеал Человека, который она защищает.

Религия всегда суживала и подрезала Человека до человека. Человек с большой буквы непременно вырастал в ее глазах до богоборца, обвиняемого в грехе гордыни и заслуживающего всяческого проклятия.

Работа человеческого разума в присутствии Бога всегда оказывается только смиренномыслием. Но человеческий род, по всему видно, уже давно вырос из детских пеленок, его инфантилизм принадлежит теперь прошлому. К настоящему времени человек окреп настолько, что, к сожалению, может своими собственными силами уничтожить и себя и все живое на Земле. Рассчитывать же, как кое-кем предлагается, на то, что с помощью Бога можно реально избежать этой возможности-участи, наивно, если не безответственно. Нет, будущее человека в его собственных руках. И надеяться, рассчитывать он может только на свои собственные - разумные силы. "Внешней" помощи ждать неоткуда, ее просто не будет.

Конечно, философия только рефлексирует над миром, она не в силах изменить его. В действительности он (наш реальный мир) лежит где-то посередине между миром с Богом и миром без Бога. Есть вера, но есть и риск веры (а вдруг ничего такого нет?). И тот, и другой миры - совершенно особые. Об их конкретных характеристиках можно только догадываться. Будучи частью мира, который она познает, философия тоже "серединна", т. е. находится, колеблется где-то между собственно наукой и религией. От услуг последней она отказывается, а первой не в силах стать.

Определение философии. С учетом или в свете сказанного, искомое нами определение может быть таким: философия есть учение о конечных причинах, предельных основаниях и трансцендентных возвышениях бытия человека в мире. В данном определении мы имеем триединство онтологии, гносеологии и антропологии. Конечные причины человеческого бытия выводят нас на природу и единство мира; предельные основания обеспечивают единство или целостность мира познания; трансцендентные возвышения завершают и тем самым тоже приводят к единству нормы, ценности и идеалы человеческого бытия.

Функции философии. В чем состоит значимость философии, какие функции она реализует? Таких функций очень много, мы назовем четыре главные.

Мировоззренческая функция философии состоит в ее способности давать картину мира в целом, объединять данные наук, искусств, практик.

Методологическая функция философии состоит в определении способов достижения какой-либо цели, например эффективного конструирования научного познания, эстетического творчества, социальной практики. В соответствии со спецификой философии речь идет о таких методах, принципах действия, которые обладают фундаментальным, а не узколокальным значением. Одним из таких методов является исторический метод: чем бы вы не занимались, есть резон учитывать историю интересующих вас проблем. В философии многое делается в плане прояснения содержания основных принципов науки, искусства, практики.

Гуманистическая функция философии также проявляется очень ярко, реализуется она в предельно внимательном отношении к человеку. Хорошая философия насквозь проникнута любовью к людям, человеческому достоинству. В этой связи показательно, что философия не ограничивает себя научным подходом, а наряду с ним культивирует эстетический и этический подходы.

Практическая функция философии состоит, как уже отмечалось, прежде всего, в ее моральности, заботе о благе людей.

Дата добавления: 2014-12-24