Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

I. ПОТЕХИ 6 страница




– Господи, ты только посмотри, какая у тебя грязная голова, – нарочито громко произнесла Джина. – Давай устроим ей большую стирку?

– Давай! – радостно подхватил Пэт, как будто она приглашала его на прогулку в «Диснейленд».

Они отправились в ванную, а я принялся судорожно приводить комнату в порядок, одновременно прислушиваясь к шуму текущей воды и веселому детскому смеху.

 

* * *

 

– Мне предложили работу, – объявила она, когда мы пришли в парк. – Это серьезная и ответственная работа. Переводчик в американском банке. По большей части, конечно, придется заниматься устными переводами. Мой письменный японский уже основательно позабыт, так что я вряд ли смогла бы переводить документы. Но зато моего устного японского более чем достаточно для того, чтобы работать переводчиком. Я буду присутствовать на переговорах, налаживать контакты с клиентами и все такое прочее. Девушка, которая раньше этим занималась, вынуждена уйти. Она ждет ребенка. Она очень славная, американка японского происхождения, я с ней знакома. Считай, это место уже у меня в кармане, если я этого захочу. Но им нужно дать ответ прямо сейчас.

– Подожди секундочку, – сказал я. – Эта работа в Токио?

Она оторвала взгляд от Пэта, который остановился у подножия лесенки на детской спортивной площадке.

– Конечно, в Токио, – резко ответила она. И снова стала смотреть на нашего сына. – А чем я, по-твоему, там занималась все это время?

Честно говоря, я почему-то считал, что она там отдыхала. Встречалась со старыми друзьями, японцами и живущими в Японии англичанами, с которыми познакомилась, еще когда стажировалась в Японии, разъезжала на скоростных поездах, осматривала храмы в Киото. Одним словом, просто решила ненадолго отвлечься от своей привычной жизни.

Я и думать забыл, что она хотела повернуть свою жизнь вспять.

Оказывается, вот что она делала, после того как переехала жить к своему отцу. Она названивала за границу, обновила старые контакты, проверила, остались ли у нее до сих пор те возможности, которыми она в свое время пожертвовала ради меня.

Я хорошо ее знал и теперь понимал, что она совершенно серьезно говорит об этой работе. Но я никак не хотел в это верить:

– Джина, ты действительно собираешься устроиться на работу в Японии?

– Мне следовало сделать это много лет назад.

– Надолго? Навсегда?

– Контракт подписывается на один год. После этого… Поживем – увидим.

– А как же Пэт?

– Пэт, разумеется, поедет со мной.

– Пэт уезжает с тобой? В Токио?

– Конечно. Я же не оставлю его здесь, верно?

– Но ты не можешь просто так вот взять и выдернуть его отсюда, – сказал я, стараясь убрать из голоса истерические нотки. – Где ты собираешься жить? У тебя есть там квартира?

– Эту проблему должен решить банк.

– Чем же Пэт будет там питаться?

– Тем же самым, чем и здесь. Никто не станет насильно заставлять его есть суп мисо на завтрак. В Японии точно так же можно купить шоколадные кукурузные хлопья и шарики. Тебе не стоит беспокоиться о нас, Гарри.

– Но я не могу не беспокоиться. Это серьезно, Джина. Кто же будет находиться рядом с ним, пока ты на работе? Что ты собираешься делать с его вещами?

– С какими вещами?

– Его велосипедом, игрушками, видеокассетами… Ну, и со всем прочим.

– Мы это все перевезем туда. Неужели так сложно упаковать имущество четырехлетнего ребенка?

– А как же его дедушка с бабушкой? Ты собираешься их тоже упаковать и увезти? Как же его друзья из детского сада? Как же я?

– Ты не можешь вынести даже мысли о том, что у меня будет своя жизнь без тебя, да? Ты просто не можешь этого вынести.

Я имел в виду совсем другое. Если ты этого хочешь, тогда, надеюсь, у тебя все получится. И я знаю, что ты с этим справишься. Но у Пэта вся жизнь здесь.

– Жизнь Пэта там, где я, – сурово произнесла Джина тоном, не терпящим возражений.

– Оставь его со мной, – попросил я. То есть взмолился. – Хотя бы до тех пор, пока ты не устроишься, ладно? На несколько недель, на пару месяцев, на столько, на сколько понадобится. Пока ты не освоишься на своей работе и не найдешь подходящее жилье. Пускай до тех пор поживет со мной.

Она внимательно посмотрела на меня, как будто я говорил, по сути, дельные вещи, но доверять мне все-таки было опасно.

– Я не пытаюсь отобрать его у тебя, Джина. Я никогда не смог бы этого сделать. Но для меня невыносима сама мысль о том, что за ним будет присматривать кто-то посторонний в какой-нибудь малюсенькой квартирке, пока ты будешь изо всех сил стараться добиться успеха на своей новой работе. И я знаю, что тебе самой этого очень не хочется.

Она смотрела, как наш мальчик вскарабкался на верхушку лесенки стенки и осторожно повернулся, чтобы улыбнуться нам обоим.

– Я должна использовать этот шанс, – медленно проговорила она. – Мне необходимо уяснить для себя, смогу ли я справиться. Теперь или никогда.

– Понимаю.

– Я, конечно, буду звонить ему каждый день. И пришлю за ним, как только смогу. Может быть, ты сам сумеешь его привезти.

– Это было бы здорово.

– Я люблю Пэта. Я люблю своего сына.

– Не сомневаюсь.

– А ты и в самом деле считаешь, что сможешь самостоятельно справиться с ним какое-то время?

– Я справлюсь. Точно.

Мы посмотрели друг на друга долгим взглядом.

– Только до тех пор, пока ты не устроишься, – вздохнул я.

 

* * *

 

Мы отвели Пэта домой и уложили спать. Усталый и счастливый, он сразу заснул, погрузившись в сновидения, которых поутру не сможет вспомнить.

Джина нервно покусывала нижнюю губу.

– Не беспокойся, – сказал я. – Я буду хорошо о нем заботиться.

– Только до тех пор, пока я не устроюсь.

– Только до тех пор, пока ты не устроишься.

– Я вернусь за ним, – сказала Джина, больше для себя самой, чем для меня.

И она действительно вернулась за ним. Но к тому моменту все переменилось.

К тому моменту, когда Джина вернулась за Пэтом, на столике уже не лежали вчерашние штанишки, а на полу не было коробок от пиццы из ресторана «Мистер Милано». Когда она вернулась за нашим мальчиком, я уже превратился в настоящего родителя.

Вот в чем ошиблась Джина. Она считала, что только она может измениться, а я навсегда останусь таким, каким был.

 

* * *

 

Мои родители весьма своеобразно отреагировали на уход Джины. Они попытались превратить жизнь Пэта в сплошной праздник.

Их непреложное правило «не больше одной банки кока-колы в день» неожиданно было упразднено раз и навсегда. Теперь, когда мы с Пэтом неожиданно оказывались у них дома, его ждали подарки, например специальный выпуск «Возвращения джедая» (куда включались новые эпизоды, новые звуки, новые спецэффекты). Они все чаще и чаще приглашали его остаться у них, по-видимому, желая заменить мое мрачное лицо и унылое молчание своим вымученным смехом, таким натянутым, что мне от него хотелось выть.

Но и это не все. Кто-нибудь один из них обязательно должен был проводить нас до ворот детского сада. Жили они далеко: для того, чтобы добраться до нас, нужно было не меньше часа тащиться по шоссе М-25 в час пик, но они тем не менее приезжали каждый день.

– Вот и чудесно, – говорил отец, со стоном засовывая свои старые ноги в мой низкий автомобиль.

Я прекрасно понимал, почему они это делают, и любил их за это. Они пытались удержать внука от слез. Потому что боялись, что если он вдруг начнет плакать, то уже никогда не остановится.

Но жизнь Пэта не могла стать праздником, если рядом не было матери. И никакие подарки в виде кассет со «Звездными войнами», и никакие добрые намерения не могли превратить ее в праздник.

– Ну и что ты сегодня будешь делать, Пэт? – спросил мой отец, когда внук забрался к нему на колени на пассажирском сиденье «Эм-Джи-Эф», – Снова лепить игрушки из пластилиновых червяков? Или слушать сказку про Почтальона Пэта и его черно-белую кошку? Вот здорово!

Пэт ничего не ответил. Он уставился на замершие в утренней пробке автомобили, лицо его было бледно и прекрасно, и сколько бы мой отец ни пытался развеселить его, ему так и не удалось расшевелить мальчика. Заговорил он, только когда мы подошли к воротам детского сада «Кэнонбери Кабс».

– Не хочу туда идти, – невнятно пробормотал он. – Хочу остаться дома.

– Но дома остаться нельзя, малыш, – ответил я, собираясь использовать дежурную родительскую уловку – сказать ему, что папе нужно на работу. Хотя, разумеется, у папы больше не было работы. Папа мог валяться в кровати хоть весь день напролет и при этом не опоздать на работу.

Одна из воспитательниц подошла и многозначительно поглядела на меня, беря Пэта за руку. Уже не в первый раз он так неохотно уходил от меня. Всю неделю, с тех пор как Джина уехала, он сильно переживал, когда я исчезал из поля его зрения, ой отец пообещал ему невообразимое веселье и игры вечером, но его голубые глаза наполнились слезами, а нижняя губа начала предательски подергиваться. Мы смотрели, как он уходит, держась за руку воспитательницы.

Возможно, он дойдет до дверей своей группы, не сломавшись. Возможно, он даже даст снять с себя пальто. Но к тому моменту, когда на стол высыплются пластилиновые червяки, он не выдержит и начнет горько рыдать, а другие дети будут молча глядеть на него или бесстрастно продолжат заниматься своими важными делами. Правда, мы уже всего этого не увидим.

– А я помню тебя в этом возрасте, – сказал отец, когда мы возвращались к машине. – Я водил тебя в парк всю неделю между Рождеством и Новым годом. Ну и холода стояли тогда! У нас были санки, и мне приходилось тянуть тебя всю дорогу от дома. А в парке мы смотрели, как утки пытаются приземлиться па замерзший пруд. Они подлетали к земле и – бац! – скользили на гузках по льду. И ты чуть не лопнул от смеха. Все смеялся и смеялся. Мы, помнится, часами на них смотрели. Ты помнишь?.

– Папа…

– Что?

– Я не знаю, смогу ли я с этим справиться.

– С чем?

Я не знаю, смогу ли в одиночку ухаживать за Пэтом. Не знаю, способен ли я на это. Я сказал Джине, что смогу. Но сам теперь в этом не уверен.

Он обернулся ко мне, его глаза сверкали, и на какое-то мгновение я испугался, что он сейчас меня ударит. Он в жизни пальцем меня не тронул. Но ведь все когда-нибудь случается в первый раз.

– Не знаешь, сможешь ли ты? – переспросил он. – Не знаешь, сможешь ли ты?! Ты должен!

Легко ему было говорить. Конечно, его молодость была омрачена войной и ему не раз грозила смерть от немцев, но по крайней мере в то время роль отца была четко определена. Он всегда точно знал все свои обязанности. Мой папа был прекрасным отцом, и – что самое главное! – ему даже не обязательно было лично присутствовать, чтобы быть прекрасным отцом. «Подожди, вот придет папа» – этих слов было достаточно, чтобы я тут же начал вести себя примерно. Стоило только маме упомянуть его, и я вдруг понимал, что нужно делать, чтобы быть хорошим мальчиком. «Подожди, вот придет папа», – частенько говорила она. И этого было вполне достаточно, чтобы все в мире встало на свои места.

Теперь нечасто услышишь такую угрозу. Сколько женщин сегодня говорят: «Подожди, вот придет папа»? Немного. Наверное, потому, что теперь некоторые отцы вообще не приходят домой. А другие сидят дома все время.

Но я понимал, что он прав. Возможно, я справлюсь гораздо хуже, чем он, – я не мог представить себе, чтобы Пэт когда-нибудь посмотрел на меня так, как я смотрел на своего отца, – но я должен был справиться настолько хорошо, насколько это только возможно.

И, конечно, я помнил, как утки пытались приземлиться на замерзший пруд. Конечно, я помнил тех уток. Я их прекрасно помнил.

 

* * *

 

Помимо низкой зарплаты, неудобных часов работы и отсутствия обычных льгот для служащих, таких, например, как медицинская страховка, самое плохое в профессии официантки, пожалуй, то, что ей приходится иметь дело с массой уродов.

А клиенты-уроды являются, к сожалению, неотъемлемой частью этой работы. Такой же, как, скажем, белый фартук и блокнотик. Мужчины, которые хотят поговорить с официанткой по душам, мужчины, которые настойчиво требуют номер ее телефона. Наконец, мужчины, которые никак не хотят оставить ее в покое. Большинство из них – полный отстой.

Это уроды со строек, из офисов, уроды в деловых костюмах, уроды, у которых джинсы даже по– настоящему не прикрывают задницу, уроды всех мастей. Одни считают, что они занятные, другим кажется, что они прямо-таки дар Божий, третьи полагают, что у них есть шанс только потому, что она каждый день приносит им тарелку супа.

Она обслуживала как раз таких уродов, когда я зашел в кафе и присел за столик в глубине зала. Один из них, по-видимому, урод бизнес-класса, а это еще хуже, чем урод с ближайшей стройки, хищно и недвусмысленно поглядывал на нее снизу вверх, а его не менее отвратительные товарищи (у всех костюмы в тонкую полоску, волосы намазаны гелем, а сами увешаны мобильными телефонами) восхищенно улыбались от его наглости;

– Как тебя зовут?

Она помотала головой:

– А вам-то зачем знать, как меня зовут?

– Я полагаю, это какое-нибудь типично южное имя. Пегги-Сью? Или Бекки-Лу?

– Разумеется, ничего похожего.

– Билли-Джо? Мэри-Бет?

– Послушайте, вы собираетесь заказывать или нет?

– Во сколько ты сегодня освобождаешься?

– Вы когда-нибудь встречались с официантками?

– Нет.

– Официантки освобождаются очень поздно.

– А тебе нравится работать официанткой? Тебе нравится, так сказать, осуществлять функции обслуживающего персонала в сфере общественного питания?

И тут все уроды, считавшие, что выглядят первоклассно, разговаривая ни о чем по мобильному телефону в переполненном кафе, вдруг громко расхохотались.

– Не смейтесь надо мной.

– Я над тобой не смеюсь.

Длинный рабочий день, паршивая зарплата. Вот что означает быть официанткой, И еще масса разных козлов вокруг. Но ладно, хватит о вас. – Она бросила меню на стол. – Подумайте вот над этим немножко.

Она ушла, а урод бизнес-класса покраснел и ухмыльнулся, стараясь проглотить оскорбление, глядя вслед удаляющейся официантке. Его товарищи– уроды смеялись, но уже не так громко и душевно, как прежде.

Она подошла ко мне. А я по-прежнему не знал, как ее зовут.

– Где твой мальчик сегодня?

– В детском саду. – Я протянул ей руку. – Гарри Сильвер.

Она секунду посмотрела на меня, а потом улыбнулась. Я в жизни не видел такой улыбки. Ее лицо озарило все вокруг. Оно буквально светилось.

– Сид Мейсон, – сказала она, пожав мне руку. Это было очень мягкое рукопожатие. Только мужчины, когда пожимают руку, пытаются заодно уж и переломать тебе кости. Только уроды-мужчины. – Рада с тобой познакомиться, Гарри.

– Сид? – переспросил я.

– Совершенно верно. Как Сид Шарисс. Ты ведь наверняка даже не слышал о Сид Шарисс, правда?

– Она танцевала с Фредом Астером в Париже в «Шелковых чулках». У нее была такая же прическа, как у тебя сейчас. Как она называется?

– Стрижка по-китайски.

– По-китайски? Сид Шарисс… Я знаю, кто она такая. Она, по-моему, была самой красивой женщиной в мире.

– Да, о Сид можно так сказать. – Видимо, я сумел произвести на нее впечатление. – А моя мама буквально с ума сходила по всем этим старым фильмам.

Мне сразу же представилась картинка из ее детства. Вот она десятилетняя сидит перед телевизором в какой-то маленькой квартирке, кондиционер включен на полную мощность, а у ее мамы слезы наворачиваются на глаза при виде того, как Фред кружит Сид на Левом берегу. Ничего удивительного, что она выросла настоящим романтиком. Нет ничего удивительного и в том, что она последовала в Лондон за каким-то уродом.

– Рассказать тебе о наших фирменных блюдах? – предложила она.

Она была такая славная, что мне захотелось поговорить с ней о Хьюстоне и старых мюзиклах и обо всем, что у нее произошло с тем мужчиной, который привез ее в Лондон. Но вместо этого я тупо уставился в свои макароны и заткнулся. Уже надолго.

Я просто не хотел, чтобы кто-то из нас начал думать, что я всего лишь очередной урод.

 

* * *

 

Джина уехала, и все же она по-прежнему присутствовала везде. Дом был полон компакт-дисков, которые я в жизни не стал бы слушать. В основном это была сентиментальная музыка о потерянной и вновь найденной любви. Здесь же оставались ее книги, которые я лично в жизни не стал бы читать – о женщинах, пытающихся найти себя в мире, полном испорченных мужчин. И, конечно, я постоянно натыкался на вещи, которые никогда не стал бы носить. Я имею в виду огромное количество изящного нижнего белья.

И еще в нашем доме чувствовалась большая любовь к Японии. Куча книг о Японии. Все классические тексты, которые она заставила меня прочесть: «Черный дождь», «Розовый самурай», «Босоногий Ген», «Шелк и солома» и, разумеется, старенький потрепанный экземпляр «Снежной страны». Единственное, что мне удалось прочитать. Она тогда еще сказала, что я обязательно должен его одолеть, если вообще хочу хоть что-то понять.

Это были вещи Джины, и мое сердце разрывалось каждый раз при одном их виде.

Каким-то образом мне нужно было от них избавиться.

Я, конечно, не мог даже допустить мысли о том, что их придется выбросить. Но если уж кто-то от тебя уходит, он должен позаботиться и о том, чтобы забрать с собой все свое барахло. Потому что как только я видел кассету Лютера Вандросса, или роман Маргарет Этвуд, или книгу о Хиросиме, я чувствовал, что начинаю задыхаться от горя. И вот моему терпению настал конец.

«В этом она вся, – думал я, – с ее мечтами о бессмертной любви и независимости, добытой тяжким трудом. Вот она, Джина, которая могла спокойно приноровиться и к непреклонной постфемистической мысли Наоми Вулф, и сладким пустым словам Уитни Хьюстон».

Такова уж она была, моя Джина.

И тогда я принялся в отчаянии запихивать все, что она после себя оставила, в мешки для мусора. Первый вскоре оказался полон. Неужели эта женщина никогда ничего не выкидывала? Я вернулся в кухню и прихватил с собой целый рулон сверхпрочных пластиковых пакетов.

Когда я покончил с ее книгами в мягких обложках, полки стали напоминать рот с выбитыми зубами.

Одежду выбрасывать оказалось значительно проще, потому что ее не нужно было сортировать. Вскоре ее часть гардероба была пуста, если не считать шариков от моли и проволочных вешалок.

Мне заметно полегчало.

В поте лица я рыскал по дому, фанатично очищая его от следов ее присутствия. Все эти японские репродукции со времен, когда она еще не была замужем. Картина, которую она купила на Антигуа, когда Пэт был еще младенцем. Розовая бритва на краешке ванной. Пара ее любимых видеокассет. Свадебная фотография, на которой она по-прежнему кажется мне самой красивой девушкой в мире, а я улыбаюсь, как обалдевший от счастья придурок, которому слабо поверить в то, что это именно ему так повезло.

Все это теперь лишь никому не нужный мусор.

Наконец я заглянул в корзину с грязным бельем. Среди пижам Пэта с картинками из «Звездных войн» и моих выцветших джинсов «Кальвин Кляйн» обнаружилась старая футболка, в которой Джина любила спать. Я присел на ступеньку лестницы, держа в руках эту футболку и размышляя над тем, в чем же она спит теперь. А потом бросил и ее в мусорный мешок.

Просто поразительно, как быстро можно убрать свидетельства чьей-то жизни из своего дома. Как много времени требуется, чтобы оставить в доме свой след, и как мало, чтобы напрочь стереть его.

А потом я провел еще несколько часов, выуживая все это обратно из мешков и аккуратно раскладывая и развешивая одежду, диски, книги, репродукции и все остальное на те же места, откуда их недавно взял.

Потому что я скучал по ней. Я тосковал по ней, как ненормальный.

И я хотел, чтобы все ее вещи были в том же виде, в каком она их оставила, чтобы они ждали ее, если ей когда-нибудь захочется вернуться домой.

 

 

При посещении супермаркета мне пришлось испытать нечто, напоминающее легкий приступ паники.

Нет, ничего серьезного, ничего серьезного. Просто я внезапно увидел себя со стороны: мужчина, чья семья разлетелась на куски, еще имеет наглость делать покупки там же, где кормятся счастливые семьи. Я почувствовал себя мошенником и самозванцем.

Казалось бы, то, что в восьмом проходе между контейнерами с продуктами меня окружали сплошь гротески: женщины с татуировками, мужчины с серьгами, дети, одетые как взрослые, и взрослые, одетые как дети, – должно было бы меня утешить. Но не утешило.

Когда я подошел к кассе, пот катился с меня градом. Меня лихорадило, мне хотелось поскорее выбраться оттуда, я задыхался, и когда сонная девушка-подросток за кассой протянула мне сдачу, лениво почесывая колечко у себя в носу, готов был закричать, или разрыдаться, или сделать и то и другое одновременно.

Я вылетел из супермаркета на свежий воздух, и как раз в этот момент от сумки, в которой лежал ужин для Пэта, кота и меня, оторвались ручки, и все мои покупки вывалились на тротуар.

У Джины хозяйственные сумки почему-то никогда не рвались. В течение семи лет мы вместе выбирались в супермаркет за покупками по субботам, и я ни разу не видел, чтобы сумка, которую она наполнила, дала течь. Но, возможно, Джина не покупала столько замороженных блюд для микроволновой печи, сколько я. А они такие тяжелые, что весят, наверное, целую тонну.

Консервные банки с кошачьей едой и супы быстрого приготовления свалились под колеса тележек, под ноги молодого человека, продававшего специальный выпуск новой газеты, и покатились к дороге. Я встал на четвереньки, пытаясь подобрать коробку «Вкус Тоскании», и тут меня окликнули.

– Гарри?

Это был Марти. И с ним девушка. Сибхан.

Марти и Сибхан. Они держались за руки!

Потрясение от того, что я увидел их вместе, полностью вытеснило смущение, что меня застали в таком неприглядном виде. Но только на секунду. Потом мое лицо вспыхнуло и загорелось, как мне показалось, ярким пламенем.

Я уже давно их не видел, хотя, если вдуматься не так уж и давно. Меня уволили всего месяц назад. Однако мой продюсерский ум сейчас мыслил не неделями и месяцами. «Пять шоу, – пронеслось у меня в голове. – Они сделали без меня уже пять шоу».

Они хорошо выглядели. Даже Марти, маленький уродливый мерзавец. Оба в солнцезащитных очках, оба в белоснежных брюках. Сибхан несла прозрачный фирменный пакет с эмблемой супермаркета. Там лежал длинный французский батон и бутылка сухого белого и притом очень дорогого вина. Возможно, там была еще и баночка с паштетом. Но их пакет ни за что бы не разорвался. Два уверенных в себе профессионала вышли подкупить кое-каких продуктов, перед тем как вернуться к своей гламурной карьере. Они не были похожи на людей, которым приходится волноваться из-за кошачьих консервов.

Дай-ка, я тебе помогу, – предложила Сибхан и тут же нагнулась, чтобы поймать банку кошачьей кормежки со вкусом говяжьего сердца, катившуюся к сточной канаве.

У Марти хватило такта выглядеть слегка пристыженным, но Сибхан, кажется, – была рада меня видеть, хотя и удивилась, что я ползаю по тротуару, подхватывая дешевую кошачью кормежку, рулоны туалетной бумаги и готовые блюда для приготовления в микроволновке, вместо того чтобы отхватить приз Британской академии кино– и телеискусства.

– И чем же…ты теперь занимаешься? – поинтересовалась она.

– Ну… ты же понимаешь… – неопределенно пробурчал я.

Каждый день часами меряю шагами комнату, после того, как отведу Пэта в детский сад. «Как тигр в запертой клетке», – так обо мне высказалась моя мама. При этом я до тошноты волнуюсь, как он там справляется, до тошноты боюсь, что он опять будет плакать. Жду, что позвонит Джина, ровно в четыре часа дня – у нее там это как раз полночь, хотя всегда сразу же передаю трубку Пэту, потому что знаю: она звонит только из-за него.

Что еще? Разговариваю сам с собой. Слишком много пью, слишком мало ем, пытаюсь понять, какого хрена вся моя жизнь вдруг так резко покатилась под гору. Вот чем я теперь регулярно занимаюсь.

– Все еще обдумываю различные варианты, – соврал я. – А как проходит шоу?

– Лучше, чем когда-либо, – ответил Марти с некоторым вызовом в голосе.

– Хорошо, – кивнула Сибхан. Она произнесла это слово довольным, хотя и относительно нейтральным toном, как будто думала, что судьба старого шоу едва ли может заинтересовать такого великого человека, как я. – Рейтинг слегка поднялся.

Меня чуть не стошнило.

– Это же здорово, – улыбнулся я.

– Пожалуй, нам пора, – сказал Марти, и не только из-за меня. Несколько покупателей начали ухмыляться и показывать на него пальцами: неужели это действительно он?

– Да, мне тоже, – понимающе кивнул я. – Надо бежать, у меня еще масса дел.

Сибхан обхватила меня и быстро поцеловала в щеку. И я подумал, что надо было побриться сегодня. Или вчера. Или позавчера.

– Как-нибудь увидимся, Гарри – пообещал Марти.

Он протянул мне руку. Никаких обид. Я собрался было пожать ее, но выяснилось, что он держит в руке банку с кошачьей едой. Я забрал ее.

– Увидимся, Марти.

Поганые ублюдки!

Почти все вы, по большому счету, поганые ублюдки.

 

* * *

 

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда я мыл Пэта. Я оставил его в ванне – он преспокойно мог сидеть в ней часами, он любил воду, как самая настоящая маленькая рыбка. Итак, я побежал в гостиную и схватил трубку мокрыми руками, будучи в полной уверенности, что звонит мама. Но перед тем как нас соединили, послышался короткий характерный гудок международной связи, и неожиданно у меня я услышал голос Джины.

– Это я, – объявила она.

Я посмотрел на часы – всего-то без двадцати четыре. Что-то она сегодня рано.

– Он в ванной.

– Пускай. Я перезвоню в обычное время. Я просто подумала: вдруг он подойдет. Как он там?

– Нормально, – ответил я. – Нормально, нормально, нормально. Ты все еще там?

– Да, я все еще здесь.

– Как у тебя дела?

Я услышал, как она набрала воздуха в легкие. Джина набрала воздуха в легкие на другой стороне земного шара.

– Все гораздо сложнее, чем я представляла, – начала она. – Экономика в полном дерьме. Можно сказать, в полнейшем. Наша компания увольняет даже местных, а мой японский в худшем состоянии, чем я думала. В общем, шансы, что завтра у меня будет работа, не особо велики. Ну а так все в порядке. Я со всем справляюсь. Люди вокруг доброжелательные. Дело, скорее, не в работе, а как раз во всем остальном. Особенно трудно жить в квартире размером с нашу кухню. – Она снова вдохнула. – Мне нелегко, Гарри. Не думай, что это звездный час моей жизни.

– Ну и когда ты возвращаешься?

– Кто сказал, что я возвращаюсь?

– Да перестань, Джина! Забудь всю эту чепуху про то, что надо найти себя. Ты же просто хочешь наказать меня.

– Иногда я сомневаюсь, правильно ли поступила, приехав сюда. Но стоит услышать от тебя пару слов, и я сразу понимаю, что не ошиблась. Нет, я все сделала правильно.

– Так что, ты остаешься там, да? В квартире размером с нашу кухню?

– Я вернусь. Но только для того, чтобы забрать Пэта. Чтобы привезти его сюда. Я действительно хочу сделать себе карьеру, Гарри. И надеюсь, что ты сможешь это понять.

– Ты шутишь, Джина. Отвезти Пэта туда? Я не могу заставить его есть даже фасоль на тостах. Я так и вижу, как он давится килькой с рисом. А где он будет жить? В той же квартире, которая напоминает нашу кухню, да?

– Господи, и зачем я только сказала, какого размера эта чертова квартира! Я просто не могу с тобой больше говорить.

– Пэт остается со мной, о'кей?

– На время, – ответила она. – Как мы договаривались.

– Я не отдам его до тех пор, пока не пойму, что для него так будет лучше. Не для тебя. Для него. Вот на это я согласен. О'кей?

Тишина. А потом чужой голос:

– Это решат адвокаты, Гарри.

– Скажи своему адвокату, что Пэт остается со мной. Это ты ушла из семьи. Скажи ему об этом.

А ты скажи своему адвокату, что это ты трахался с кем не попадя на стороне.

– Я не могу, у меня нет адвоката.

– Значит, придется завести. Если тебе в голову приходит мысль украсть моего сына, ты должен найти себе очень хорошего адвоката. Но ты же не собираешься этого делать! Мы оба знаем, что ты не сможешь самостоятельно вырастить Пэта. Ты за собой-то не умеешь как следует ухаживать. Ты просто хочешь сделать мне больно. Послушай, давай поговорим об этом как взрослые люди. Или ты просто хочешь поспорить со мной, чтобы снова поругаться?

– Я хочу поспорить.

Она вздохнула:

– Пэт дома?

– Нет, он отправился куда-то поужинать со своими новыми веселыми дружками. Конечно, он дома. Ему четыре года. Где ты хочешь, чтобы он был? На свидании с Наоми Кэмпбелл? Я же сказал тебе, что он в ванной. Разве я тебе этого не говорил?

– Говорил. Можно с ним побеседовать?

– Разумеется.

– И еще. Гарри…

– Что?

– С днем рождения.

– Это завтра, – со злобой сказал я. – Мой день рождения завтра.

– Там, где я, уже почти что завтра.

– Я не в Японии, Джина. Я здесь.

– В любом случае – с днем рождения. С наступающим.

– Спасибо.

Я вынул Пэта из ванной, хорошенько вытер его и завернул в полотенце. Потом опустился перед ним на корточки.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-12-24; Просмотров: 360; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.132 сек.