Вольная русская пресса за рубежом. Издательская и публицистическая деятельность А.И. Герцена 1 страница

Зарождение русской эмигрантской журналистики связано с осно­ванием Александром Ивановичем Герценом Вольной русской типо­графии в Лондоне. 21 февраля 1853 г. вышло литографированное об­ращение публициста «Вольное русское книгопечатание в Лондоне. Братьям на Руси», в котором он оповещал «всех свободолюбивых русских» о предстоящем открытии 1 мая русской типографии. Свою цель он видел в том, чтобы стать «свободной бесцензурной речью» передовой России, чтобы «невысказанным мыслям... дать гласность, передать их братьям и друзьям, потерянным в немой дали русского царства».

Цензурный гнет, тяготевший над журналистикой России в период «мрачного семилетия» (1848-1855), действительно превратил ее в «не­мую даль». В этих условиях Герцен прекрасно осознавал важность своего начинания и настойчиво обращался к друзьям в России с при­зывом поддержать его: «Если мы будем сидеть сложа руки и доволь­ствоваться бесплодным ропотом и благородным негодованием... тог­да долго не придут еще для России светлые дни». Приглашение печатать свои произведения Герцен адресует «всем свободомысля­щим русским» независимо от их убеждений и взглядов, ибо «без воль­ного слова нет вольного человека».

В конце июня — начале июля 1853 г. вышла первая прокламация «Юрьев день! Юрьев день! Русскому дворянству», вслед за ней от­дельной листовкой была напечатана статья Герцена «Поляки проща­ют нас», затем брошюра «Крещеная собственность». Деятельность Вольной русской типографии получила быстрый отклик не только в международном общественном мнении, но и в правительственных сферах России, чему способствовал сам Герцен, рассылая печатную продукцию высшим чиновникам в Петербург. Реакция последовала незамедлительно. Всем органам жандармерии и полиции были по­сланы распоряжения о принятии мер, чтобы не допустить в Россию лондонские издания. Герцен использует все доступные ему средства, чтобы проложить путь своим изданиям в Россию. Успеху дела спо­собствовали и широкие связи Герцена с международным движени­ем. С помощью итальянцев, поляков, венгров издания Вольной рус­ской типографии начали пробивать себе путь в Россию: на юге — через Константинополь, Одессу и Украину, на севере — через Балти­ку. Однако первые издания расходились в очень незначительных ко­личествах, напечатанные брошюры лежали в подвалах издателя, по­стоянной обратной связи с Россией не было.

1855 год стал рубежным в деятельности Вольной русской типогра­фии. Узнав о смерти Николая 1, Герцен писал: «Конец этого кошмара заставил меня помолодеть, я преисполнен надежд». Эти надежды, свя­занные с установлением постоянных контактов с Россией, он начал воплощать в жизнь. Прекрасно понимая необходимость в периодиче­ском издании, в августе 1855 г. он выпускает журнал «Полярная звез­да», в первой книжке которого увидели свет впервые напечатанное «Письмо Белинского к Гоголю» и два письма Гоголя к Белинскому, а также собственные публикации Герцена: статья «К нашим», в которой он призывал к сотрудничеству всех образованных русских независимо от их взглядов, и письмо к Александру II, явившееся первым публич­ным его обращением к царю. В этом письме наряду с необходимо­стью освобождения крестьян от крепостного состояния Герцен гово­рит о необходимости

освобождения слова от цензуры.

«Полярная звезда» выходила ежегодно до 1862 г. Последняя, восьмая, книжка, появилась лишь в 1869 г. Уже во второй, вышедшей с опозданием на пять месяцев, Герцен вынужден был признать, что без периодичности выхода журнал может быть только сборником. Действительно, в силу редкой периодичности «Полярная звезда», не­смотря на журнальную структуру издания, больше напоминала со­бой альманах.

События в России развивались так быстро, что вскоре Герцен по­чувствовал невозможность поспевать за ними в ежегодных выпусках «Полярной звезды». Ощущалась необходимость в оперативном орга­не. Это издание осуществилось с приездом в Лондон Н. П. Огарева. Новый орган мыслился его создателями выходящим чаще и более легким, чем литературно-публицистические сборники «Полярной звезды» с их «углубленной пропагандой», с детальным обсуждением теоретических вопросов.

13 апреля 1857 г. было объявлено о готовящемся выходе газеты «Колокол». Сначала он намечался как «прибавочные листы» к «По­лярной звезде», однако в процессе подготовки превращается в само­стоятельное издание. «Колокол» вышел 1 июля 1857 г. и просущество­вал десять лет. Это был большой, сложный путь, на протяжении которого в связи с изменением условий жизни в России и с эволюци­ей взглядов издателей газеты менялась ее тактика, содержание, струк­тура, круг авторов. В своем развитии «Колокол» прошел три этана:

1857-1861 —период подъема и наивысшей популярности и влия­ния издания (тираж достигает 3000 экземпляров);

1862-1864 — время потери популярности и охлаждения русского читателя (тираж падает до 500 экземпляров).

1865-1867 — перевод «Колокола» на континент, попытки наладить контакты с «молодой эмиграцией», отсутствие спроса на издание в России.

До 1858 г. «Колокол» выходил раз в месяц, затем периодичность его возрастает до двух раз в месяц, а с 21 июня 1859 г. он иногда выпускается каждую неделю.

В первых двух номерах «Колокола» не было еще материалов, при­сланных из России. Но уже в пятом номере (листе) редакция сообща­ла об огромном количестве корреспонденции, пришедшей в газету с Родины. Ко времени издания «Колокола» были налажены контакты с Россией, которые постепенно стали устанавливаться после выхода «Полярной звезды». Весь материал доставлялся корреспондентами, выступавшими под псевдонимами или анонимно, а чаще всего лишь сообщавшими факты, которые затем использовались в заметках Гер­цена. Герцен тщательно сохранял тайну корреспонденции, сжигая полученные письма. Известно более ста корреспондентов вольной русской печати из разных слоев русского общества и разных полити­ческих взглядов: аристократы и царские чиновники, мещане и кресть­яне, славянофилы и либералы-западники. В условиях общественного подъема в России спрос на лондонские издания все более возрастал. Ключевыми требованиями в программе преобразований, с которой выступили издатели «Полярной звезды» и «Колокола», были осво­бождение печатного слова от цензуры, крестьян от помещиков, по­датного сословия от побоев. В политических условиях России второй половины 1850-х годов такая программа отвечала задачам создания антикрепостнического фронта. Она была привлекательной для всех либерально-оппозиционных кругов.

С 1856 г. Герцен начал выпускать публицистические сборники «Го­лоса из России», которые составлялись из материалов, присланных русскими либералами. Всего с 1856 по 1860 г. появилось девять вы­пусков. В предисловии к первому Герцен сообщал, что публикуемые материалы представляют разные взгляды, далеко не всегда совпадаю­щие с позициями редакции, но он готов «печатать все полезное на­шей общей цели».

Материалы, опубликованные в первом выпуске «Голосов из Рос­сии», предваряло «Письмо к издателю», подписанное: Русский либе­рал. Первая его часть была написана Кавелиным, вторая — Чичери­ным. Они различны по тону и оценке деятельности Герцена. Авторы сходились в том, что являются противниками революционных и соци­алистических теорий Герцена, но готовы публиковаться в его изданиях, так как в России обречены «на глубокое, безусловное молчание».

Связи Герцена с Россией быстро расширялись и становились по­стоянными. От присылки отдельных запрещенных произведений и рукописной литературы они переросли в нескончаемый ноток кор­респонденции, которые не могли быть опубликованы в российской периодике. И чем больше разгоралась борьба вокруг подготовки кре­стьянской реформы, тем больше становился спрос на свободное сло­во. Герценовские издания оказывали значительное влияние на дей­ствия правительственных сфер. До издателей регулярно доходили сведения о том, что за «Колоколом» внимательно следит и сам Алек­сандр II. Встревоженные распространением изданий Вольной рус­ской типографии правящие круги все настойчивее изыскивали сред­ства для противодействия им на территории России, не ограничиваясь мерами чисто полицейского характера (установление строгого таможенного надзора, преследование лиц, хранивших и рас­пространявших издания и г. д.), они разрабатывали и другие средства борьбы с Герценом. К 1857-1858 гг. относится замысел ряда высоко­поставленных лиц создать печатный орган, который смог бы проти­водействовать «Колоколу». Вопрос об издании анти-«Колокола» яв­лялся предметом специального обсуждения на заседаниях Государственного совета. Однако эта идея осталась нереализованной. Одновременно правительство активизирует деятельность но борьбе с герценовскими изданиями за пределами России. Так, в течение толь­ко первой половины 1858 г. русскому правительству удалось добить­ся официального запрещения «Колокола» в Пруссии, Саксонии, в Риме, Неаполе, Франкфурте-на-Майне. Не достигнув успеха в обра­щении к английскому правительству с просьбой запретить издатель­скую деятельность Герцена, правительство пыталось препятствовать распространению изданий в Париже. Но эти намерения оказались безуспешными. «Колокол» продолжал набирать силу, определяя свое место в расстановке общественно-политических сил и периодиче­ских изданий в России.

Непросто складывались взаимоотношения герценовских изданий с российской периодикой как либерального, так и революционно-де­мократического направления, которое наиболее ярко в это время представлял журнал «Современник». К 1859-1860 гг. относится поле­мика «Колокола» с «Современником» об отношении к обличитель­ной литературе и другим вопросам, но которым в программах изда­ний обозначились расхождения.

1 марта 1860 г. в «Колоколе» было помещено «Письмо из провин­ции» за подписью Русский человек. Письмо было продолжением по­лемики, разгоревшейся между «Современником» и «Колоколом».

Анонимный автор упрекал Герцена за недостаточный радикализм, за стремление к мирному решению крестьянского вопроса, за то, что «Колокол» «переменил тон», что он должен «благовестить не к мо­лебну, а звонить в набат», «звать Русь к топору».

Герцен в редакционном предисловии к письму подчеркнул: «Мы расходимся с вами не в идее, а в средствах; не в началах, а в образе действования. Вы представляете одно из крайних выражений нашего направления». Публицист категорически отверг призывы «к топору», «пока останется хоть одна разумная надежда на развязку без топо­ра». В основе его убеждений лежал трагический опыт Европы 1848 г. «Июньская кровь взошла у меня в мозг и нервы, — писал Герцен, — я с тех пор воспитал в себе отвращение к крови, если она льется без решительной крайности». Не видя этой крайности в политической обстановке России начала 1860-х годов, публицист не принял предло­жения своего оппонента изменить направление «Колокола». Он счи­тал необходимым вести работу по ознакомлению русского общества с ходом подготовки реформы.

В полемике с Русским человеком Герценом была поставлена прин­ципиально важная для него проблема: реформа или революция. Эта тема пройдет через его публицистику последующих лет как главная дилемма в выборе пути решения крестьянского вопроса. Еще в ста­тье «Революция в России» (1857) публицист со всей определенно­стью заявил: Мы... от души предпочитаем путь мирного, человече­ского развития пути развития кровавого; но вместе с тем так же искренно предпочитаем самое бурное и необузданное развитие — застою николаевского status guo». Через год, в сентябре 1858 г.. он развил эту мысль: «Мы не любители восстаний и революции ради революции, и мы думаем — и мысль эта нас радовала, — что Россия могла бы сделать свои первые шаги к свободе и справедливости без насилия и ружейных выстрелов». Предпочтение Герцена мирной «са­модержавной революции» связывалось в ту пору с надеждами на царя, на возможности верховной власти. Эти надежды основывались на историческом опыте России, развитие которой со времен Петра I в значительной мере определялось действиями правительства и обра­зованного дворянства. Кроме того, публицист считает невозможным и безнравственным звать «к топорам» из Лондона.

Полемика с «Русским человеком» была лишь началом. Впереди были споры с «Молодой Россией», с Бакуниным, где вновь встали проблемы выбора между реформой и революцией, готовности к ре­волюции, революционной нравственности и гуманизма.

Полемика между «Колоколом» и «Современником» в 1859-1860 гг. показала, что при общих конечных целях средства решения крестьян­скою вопроса они видели по-разному, и каждый из них вел свою ли­нию. В то время как «Современник» перед реформой категорически размежевался с либералами, «Колокол» стремился к объединению различных оппозиционных сил, пытаясь использовать все возможно­сти для освобождения крестьян мирным путем, путем реформ.

В 1860-1861 гг. издательская деятельность лондонских «агитаторов» приобрела огромный размах. Материалы, в большом количестве по­ступавшие из России, помещались в «Колоколе», в приложении к «Ко­локолу» — «Под суд!», издававшемся в 1859-1862 гг. вместо прекра­тившихся «Голосов из России», в «Исторических сборниках», в «Полярной звезде».

По предложению Огарева в 1862 г. для читателей из народа, старо­обрядцев стало издаваться «Общее вече». Цель издания заключалась в том, чтобы соединить «всех даровитых, честно благу народа пре­данных людей всех сословий и всех толков на одно „Общее вече"». Издание это было первым нелегальным органом для крестьян и го­родского мещанства. Просуществовало оно, однако, недолго. Возник­нув на волне подъема общественного движения, оно не смогло удер­жаться во время его спада и в 1864 г. перестало существовать. Вышло всего 29 номеров.

Издательская деятельность Герцена начала 60-х годов была обуслов­лена как поисками собственной, соответствующей времени тактики, гак и реальными процессами в самой России. В начале 60-х годов пра­вительство обрушило репрессии не только на революционеров и вос­ставших крестьян, но и на другие социальные слои. Особое возмуще­ние в русском обществе вызвали действия правительства против студентов, недовольных введением нового университетского устава. Правительство пристально следило за информацией о студенческих волнениях летом и осенью 1861 г. в Петербурге, Москве и других уни­верситетских городах. 28 сентября Министерство народного просве­щения разослало телеграммы, запрещавшие что-либо печатать о сту­денческих беспорядках.

На страницах европейских газет в октябре — ноябре 1861 г. регу­лярно публиковались сообщения о студенческих волнениях в России. «Колокол» откликнулся на эти события рядом статей: «Петербург­ский университет закрыт!», «По поводу студенческих избиений», «Третья кровь!», «Исполин просыпается!». Герцен приветствовал студентов: «Хвала вам! Вы начинаете новую эпоху, вы поняли, что время шептанья, дальних намеков, запрещенных книг проходит. Вы тайно еще печатаете дома, но явно протестуете». В начале 60-х годов

в обеих столицах и в провинции возникло множество революцион­ных и оппозиционных кружков, разнообразных по составу и на­правленности. Одной из таких организаций стал кружок, создан­ный в Москве двумя студентами университета — П. Э. Аргиропуло и П. Г. Заичневским. Именно отсюда вышла прокламация «Молодая Россия», которая вызвала споры в России и большой интерес со сто­роны Герцена. Эта прокламация распространялась в Москве, Петер­бурге и провинции большим тиражом. Ее содержание было крайне революционным. Она призывала к захвату государственной власти, который должен быть осуществлен революционным меньшинством. Будущее государственное устройство виделось ее автору, П. Г. Запч-невскому, как республиканский союз общин. «Молодая Россия» вы­сказывала резкую критику в адрес «Колокола», обвиняя его в либера­лизме, а его издателей — в потере революционности.

Герцен ответил на прокламацию «Молодая Россия» и последовав­шие за ней события статьей «Молодая и старая Россия», помещен­ной в «Колоколе» 15 июля 1862 г. Затем эта тема была развита публи­цистом в статье «Журналисты и террористы». Эти статьи знаменовали новый этап в понимании Герценом революционности. Он подчерки­вает, что революция может быть только народной, и никакой заговор «меньшинства образованных» не может совершить ее, а потому, «пока деревня, село, степь, Волга, Урал покойны, возможны одни оли­гархические и гвардейские перевороты». Звать народ к революции, считает Герцен, можно лишь по готовности, «накануне битвы». Вся­кий же преждевременный призыв — «намек, весть, данная врагу, и обличение перед ним своей слабости». Отвечая на упрек «Молодой России», что издатели «Колокола» потеряли всякую «веру в насиль­ственные перевороты», Герцен писал; «Не веру в них мы потеряли, а любовь к ним. Насильственные перевороты бывают неизбежны; мо­жет, будут у нас; это отчаянное средство, ultima ratio народов, как и царей, на них надобно быть готовым».

Экстремизм «Молодой России» был неприемлем для Герцена. Он писал, что «Молодая Россия» «вовсе не русская; это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции». У России, подчеркивал Герцен, свой путь развития, а потому «гово­рить чужими образами, звать чужим кличем — это непонимание ни дела, ни народа, это неуважение ни к нему, ни к народу».

Теория «русского социализма» Герцена приобретала определен­ность и в средствах достижения цели. Выбирая между революцией и реформой и склоняясь чаще всего к мирному решению проблем, публицист отвергал экстремизм во всех его проявлениях, предлагал

многовариантность развития в зависимости от конкретных истори­ческих условии. Эти размышления нашли отражение в цикле писем «Концы и начала» (1862), адресованных Тургеневу и явившихся про­должением споров об исторических судьбах Западной Европы и Рос­сии и перспективах их развития. По мнению Герцена, революцион­ность Запада умерла, буржуазная Европа дописала последнюю страницу своей истории. Европейским «концам» он противопостав­ляет русские «начала», которые видит в сельской общине и в освобо­ди тельных традициях русского народа. Причем, говоря о путях разви­тия движения, он уточнял, что «общий план развития допускает бесконечное число вариации непредвиденных». Так от однозначного решения в пользу революции до событий 1848 г. Герцен, вырабаты­вая теорию «русского социализма» и корректируя ее в соответствии с изменяющимися историческими условиями, приходит к осознанию многовариантности развития. Это были поиски своих «начал», осно­вывавшиеся на своеобразии исторического пути России, которой, но мнению Герцена, не к лицу только из-за стремления причислить себя к европейской семье «проделывать старые глупости на новый лад». Если представители старых европейских народов, перенесенные на новую американскую почву, смогли создать новый народ, то почему, писал публицист, «народ, самобытно развившийся при совершенно других условиях, чем западные государства, с иными началами в быте, должен пережить европейские зады?»

Одним из программных вопросов «Колокола» в то время было об­суждение Земского собора. Если в 1855 г. идею Земского собора выд­вигали только славянофилы, то к 1862 г. она зазвучала в самых разных выступлениях, адресах, статьях, прокламациях, листовках. В обстанов­ке той норы, когда идеи народного представительства получили ши­рокое распространение, участие лондонских изданий в обсуждении идеи Земского собора имело большое значение, так как во многом дополняло публикации легальной печати, ставя и рассматривая во­просы в более радикальной форме.

С середины 1862 — начала 1863 г., особенно после восстания в Польше, фрондистские настроения в дворянских кругах быстро стали вытеснять­ся охрани тельными. Немалое число прежних поборников оппозицион­ных взглядов легко совершило переход от «обличительного» направле­ния к «защитительному». Многие из либералов поспешили порвать всякие контакты с Герценом и Огаревым, заявив, что не могут «перева­рить» радикализма «Колокола». Герцен, внимательно следивший за со­бытиями русской жизни, охарактеризовал действия правительства в отношении демократической прессы как «террор, самый опасный и бессмысленный из всех». Известно, что еще в конце июня 1862 г. Герцен через Н. А. Серно-Соловьевича предлагал Чернышевскому издание «Со­временника» в Женеве или Лондоне. Запрещение на 8 месяцев издания «Современника» и «Русского слова», отстранение И. С. Аксакова от ре­дактирования газеты «День» явились звеньями репрессивных мер пра­вительства после петербургских пожаров, в возникновении которых об­виняли революционно настроенную молодежь, якобы подстрекаемую «лондонскими агитаторами)». Вскоре за связь с лондонскими изгнанни­ками были арестованы Чернышевский, Писарев, Серно-Соловьевич и другие общественные деятели. Действия правительства произвели удру­чающее впечатление даже на умеренного либерала Никитенко, записав­шего в дневнике 12 июня 1862 г.: «Вот она и реакция...» В этих условиях неизмеримо возросла сила лондонских изданий. Вопрос о борьбе с ними постоянно занимал внимание правительства. Но все принимавшиеся меры не приносили желаемых результатов: ограничить их доступ в Рос­сию практически было невозможно. Поэтому правительство прибегло к другим методам борьбы против изданий Вольной русской типографии.

Мысль о «легализации» имени и произведений Герцена как о не­обходимом условии борьбы с ним возникла в правительственных кругах во второй половине 1850-х годов. Проекты легальной, откры­той борьбы с лондонскими изданиями выдвигались в эти годы нео­днократно, однако конкретная реализация этой идеи принадлежит А. В. Головнину, назначенному в 1861 г. управляющим Министер­ством народного просвещения, а затем министром. Придерживаясь умеренно-либеральных взглядов, министр выступал за продолжение реформ, видя в них спасение от революции, и принимал все меры к тому, чтобы оградить общество от распространения революционно-демократических идей. В «Записке о „Колоколе"» он намечает целую программу борьбы с влиянием «Колокола». Считая, что мнения дол­жны обсуждаться гласно, он пишет: «...для точного и положительно­го опровержения какой-нибудь мысли надобно представить ее ясно и полно на суд читателей». С этой целью Головнин предлагает перепе­чатывать статьи из «Колокола» с необходимыми комментариями.

Таким образом было дано официальное разрешение на полемику с герценовскими изданиями в русской легальной прессе. Вслед за этим тексты герценовских статей с соответствующими комментария­ми стали публиковать на страницах столичной периодики.

Серия статей, посвященных Герцену, появилась в изданиях М. Н. Каткова. 16 мая 1862 г. Катков выступил с резким выпадом про­тив Герцена (не называя его имени) в «Современной летописи»; еще одну заметку, направленную против «наших заграничных refugies»,

опубликовал там же через три номера. В июньском номере «Русско­го вестника» за 1862 г. была помещена его «Заметка для издателя „Ко­локола"'». Написанная в оскорбительном тоне и обвинявшая Герцена в возникновении петербургских пожаров, в правительственных кру­гах она была встречена с одобрением. Министр народного просве­щения доносил Александру II: «Я сделал распоряжение, чтоб пре­восходная статья эта была бы перепечатана в газетах, имеющих большое число подписчиков». «Заметка» была перепечатана в «Сыне Отечества», «Санкт-Петербургских ведомостях», «Домашней бесе­де», «Северной пчеле», «Journal de St.-Petersbourg». Часть русских газет и журналов поспешила отмежеваться от своих былых либераль­ных увлечений и начала активно выступать против издателей «Коло­кола». В обзоре периодических изданий, представленных Александру II, были упомянуты статьи «Современной летописи», «Нашего вре­мени», «Северной пчелы», направленные против Герцена и Огарева и «против всяких революционных движений». Александр II остался доволен этим обзором, сделав к нему примечание: «Весьма хорошие статьи». В кратком обзоре периодических изданий за 1862 г. отмеча­лось, что «прочные нравственные убеждения» были продемонстри­рованы в статьях большинства журналов и газет и что журналистика в 1862 г. благоприятно влияла на общественное мнение. Сознавая не­сомненную пользу такого направления, цензура считала нелишним дать некоторое послабление статьям, имевшим целью противодей­ствовать тенденциям подпольной литературы и заграничных изданий. Однако в обзоре имелось вынужденное признание, что выстуиление Каткова против лондонских пропагандистов, а особенно его «Замет­ка для издателя „Колокола"» теряли значительную долю своей силы потому, что в тоне статьи «многие слышали раздражительность и от­сутствие спокойного рассуждения».

И все же необходимо признать, что правительству, несмотря на открытое сочувствие Герцену во многих изданиях, удалось достиг­нуть поставленной цели. Расчет на то, что снятие запрета с имени Герцена и разрешение с ним открытой полемики в русской либераль­ной прессе снизит интерес к его изданиям, оказался верным. С 1862 г. начинает неуклонно падать спрос на герценовские издания. А после того как в 1863 г. Герцен вступился за восставшую Польшу, в россий­ских изданиях вовсе перестали звучать голоса в его поддержку. «По­чти все, владеющие пращою в русской журналистике, явились один за другим на высочайше разрешенный тир», — констатировал пуб­лицист в статье «Журналисты и террористы».

1863 год стал годом испытания не только для Герцена и его «Колокола», но и для веси русской печати. Подавление восстания в Польше правительственными войсками вызвало всеобщее одобрение россий­ской прессы (лишь журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Время» вы­сказал сочувствие полякам, за что его издание было приостановле­но). Польские события окончательно развели по разные стороны бывших союзников и «попутчиков», которыми в годы общественно­го подъема были для Герцена либералы. «Какой страшный пробный камень — этот 1863-й год», — отметил публицист, подытоживая польские события. Для Герцена наступление «грозного, черного вре­мени» не явилось неожиданностью. Еще во время петербургских по­жаров стало очевидным «поправение» либеральной прессы. После польского восстания одинокий голос «Колокола» потонул в верно­подданническом концерте русской журналистики.

Пессимистически оценивая общую обстановку и понимая опас­ность потерять в общественном мнении, Герцен все же не счел воз­можным молчать: «Мы протестовали, т.е. сделали все, что может сде­лать лично человек перед дикой силой, мы заявили наш голос, для того чтоб он в будущем свидетельствовал, что такой разврат обще­ственного мнения и публичной речи не мог пройти без отпора». «В России всё против нас», — с горечью констатировал Герцен 17 июля 1863 г., когда даже аксаковский «День» бросил «Колоколу» обвине­ние в измене.

На статьи И. С. Аксакова, выступавшего под псевдонимом Касья­нов, Герцен трижды отвечал в «Колоколе». Он отмечал искренность своего оппонента, независимость его суждений. Но упреки Аксакова в чрезмерном влиянии Бакунина на усиление радикализма «Колоко­ла» отверг. Мнение, что Герцен со времени приезда Бакунина в Лон­дон в 1861 г. заметно изменил направление своих изданий в сторону радикализма, часто высказывали И. С. Тургенев, Ю. Ф. Самарин и другие бывшие друзья и почитатели лондонских изданий.

Действительно, с первого упоминания имени Бакунина на страни­цах «Колокола» в связи с его побегом из сибирской ссылки у читателя создалось впечатление о его исключительной близости к редакции. Герцен не только поднял Бакунина на щит, но и как бы солидаризо­вался с ним, связывая дальнейшую деятельность «Колокола» с возоб­новлением революционной деятельности Бакунина. Из писем этого периода видно, что Герцен не только сам оказывал большую матери­альную поддержку Бакунину, но и организовал с помощью И. С. Тур­генева в его пользу денежный сбор среди старых московских товари­щей. Для Тургенева это была дань дружбе юношеских дней. У Герцена верность старым друзьям была всегда сильна. Это сказывалось в его отношении к славянофилам. Уважение к прошлому проявлялось даже по отношению к людям, ставшим его противниками. Тем более оно не могло не проявиться к Бакунину, с которым его связывало не толь­ко прошлое, но и единство политических целей, а кроме того, оно было данью испытаниям, выпавшим на его судьбу.

Однако вскоре после приезда Бакунина в Лондон Герцен испытал разочарование. Сначала это было дружеское недовольство строем жизни бывшего товарища, его отношением к работе. Разногласия усугубились, когда в 1863 г. в «Колоколе» стал обсуждаться польский вопрос. Бакунин считал, что направление «Колокола» слишком от­влеченное, литературное, тогда как в России наступает пора практи­ческих дел. Руководители «Колокола» не разделяли мнения Бакунина о необходимости непосредственного участия в польском восстании. Они не разделяли также и приемов его агитации.

Собственное участие Бакунина в «Колоколе» в качестве сотрудни­ка было весьма незначительным: в газете была напечатана одна ста­тья Бакунина «С.-Петербургская нескромность» по поводу опубли­кования в русских газетах программы тайной польской организации и два обращения к славянским народам. Эти публикации относятся к 1862 г., т.е. к началу пребывания Бакунина в Лондоне. В последующие годы в «Колоколе» не встречается ни одного материала за его подпи­сью вплоть до 1867 г., когда были помещены два его письма в редак­цию «Колокола».

Таким образом, то положение, в котором оказался «Колокол» в 1863 г., та потеря популярности, к которой привела газету поддержка Польши, не были следствием бакунинского влияния, а являлись ре­зультатом сознательного выбора руководителей «Колокола». Несмот­ря на трудность выбора, на все сомнения и колебания, когда «хоте­лось замолчать», а «замолчать было решительно невозможно». В обстановке террора и реакции в России Герцен уже не мог отказать­ся от поддержки Польши, хотя это и стоило ему популярности «Коло­кола».

«Мы испытали отлив людей с 1863 — так, как испытали его прилив от 1856 до 1862», — писал Герцен Тургеневу, высказывая мысль о невозможности в той ситуации поступить иначе. «Придет время, — продолжал он, — не „отцы", так „дети" оценят тех трезвых, тех чест­ных русских, которые одни протестовали — и будут протестовать про­тив гнусного умиротворения. Наше дело, может, кончено. Но память того, что не вся Россия стояла в разношерстном стаде Каткова, оста­нется».

Дата добавления: 2014-12-24