Роль гуманитарного знания в картине мира современного человека 2 страница

По существу, психолог на заре существования этой профессии начинал работать с одной из важнейших характеристик индивидуальной жизни — с характери­стикой перспективы личного развития, беря таким образом (пусть даже временно) ответственность за определение этой перспективы в достаточно конкрет­ных проявлениях успешности осуществления учебной или трудовой деятельности.

Аргументами для построения конкретных харак­теристик развития человека в работе психолога высту­пали следующие данные:

• результаты психологического измерения характеристик его активности;

• результаты психологического измерения этих же характеристик как среднестатистических данных;

• интерпретация и сопоставление индивидуальных и сред негрупповых результатов в свете психологической теории

Таким образом, психолог сразу оказывался перед необходимостью работы с двумя реальностями:

_ реальностью психометрических данных, получен­ных с помощью конкретного метода (наблюдения, теста и т. п.);

— реальностью теории (своей или принятой в каче­стве рабочей), в свете которой он мыслил о психо­метрических данных.

Надо сказать, что эти реальности находятся далеко не в однозначных отношениях. Достаточно, думаю, в ка­честве примера привести следующий: психолог при­меняет для изучения личностных качеств графический тест Дом—Дерево—Человек (ДДЧ), и интерпретирует его в теории психологических типов К. Юнга. Уже первый, весьма поверхностный, анализ показывает, что тест ДДЧ и теория К. Юнга строились для разных про­фессиональных задач в личной биографии их создате­лей, не говоря уже о том, что они описываются в раз­ных научных понятиях. Это, естественно, ставит перед психологом, использующим тест и теорию, особую проблему — проблему сопоставления их по отношению к той конкретной профессиональной задаче, которую он решает сам, прогнозируя, например, показатели личного развития человека.

На основании чего возможно сопоставление опи­санных реальностей: реальности факта и реальности конкретно-научной идеи?

Не претендуя на единственно верный ответ, попы­таюсь показать возможный путь поиска ответа на него — тот путь, который позволяет, как думается, из­бежать одной из главных профессиональных ошибок психолога — ошибок превращения его в оракула, ми­стифицирующего данные своих исследований, изме­рений, наблюдений и размышлений.

Для этого вернемся к явлению профессии, профес­сиональной деятельности психолога. Имея дело с че­ловеком как предметом своей деятельности, психолог с необходимостью должен (это профессиональный долг) удерживать свой предмет. Таким предметом яв­ляется психическая реальность человека.

Она порождается и существует по законам, свой­ственным только ей. Удержать ее как предмет профес­сиональной деятельности можно тогда, когда действия психолога (работа психолога) направлены на свойства этой реальности и отвечают законам ее существова-

ния. При всей очевидности этого утверждения и воз­можной его банальности оно далеко не просто для осу­ществления, так как психолог выступает по отношению к другому человеку как Другой человек, порождающий в нем психическую реальность, и как профессионал, сохраняющий эту реальность в качестве предмета вза­имодействия.

Для доказательства утверждения о том, что психи­ческая реальность порождается другим человеком, можно было бы привести множество положений из классических психологических работ по психологии развития. Достаточно вспомнить несколько понятий разных авторов, фиксирующих это: «зона ближайшего развития» (Л.С. Выготский), «явления вертикального и горизонтального декаляжа», «эгоцентрическая позиция» (Ж. Пиаже), «жизненный сценарий» (Э. Берн), «Я-концепция» (Р. Берне), «ценностность» (Н.И. Непомнящая), «типы ведущих деятельностей» (Д.Б. Эльконин), «клю­чевые системы развития» Э. Эриксон) и др.

Выделение другого человека как фактора и условия существования внутреннего мира — индивидуальные характеристики человека — дает основания говорить о нем как о существенной характеристике психической реальности.

К. Лоренц¹ писал о том, что в животном мире проис­ходят качественные изменения в поведении особей, когда они начинают индивидуально относиться к представите­лям своего вида. Именно эти отношения, которые Лоренц описывал как узел личной любви и дружбы, не позволяют членам сообщества бороться и вредить друг другу.

Другой человек. Он порождает своим присутстви­ем в каждом из нас новую, отличную от нашего инди­видуального существования реальность — психичес­кую. Своим физическим и иным присутствием Другой человек структурирует то, что можно было бы назвать внутренним миром. Внутренний мир и психическая реальность, по-моему, не тождественны не только по факту принадлежности: первый принадлежит одному человеку, а вторая — как минимум человеческой диа­де. Они существенно отличаются и содержательно;

достаточно вспомнить феномены группового поведения, которых просто нет в индивидуальном (мода, эмо­циональное заражение, эффект ореола и т. п.).

¹ См.: Лоренц К. Агрессия. — М., 1994

Другой, участник диады, не обязательно физичес­кое лицо, важно его наличие как Другого, отличного, непохожего, нетождественного, если хотите, неподоб­ного. Факт отличия важен как момент, сохраняющий само существование психического. Именно это отли­чие и делает возможным наличие психического как особого качества, характеризующего в конечном сче­те уникальность индивидуальности как целостной характеристики психической реальности. Пережива­ние непохожести на Другого человека является нача­лом психической жизни, фиксация этой непохожести разными способами (предметом, действием, образом, словом и т. п.) создает то ее содержание, которое мо­жет быть изменено при желании или необходимости через варианты его презентации Другому человеку, например в виде чувств. Динамику психической ре­альности (относительно устойчивые и относительно изменчивые ее качества) задает отношение к персо­нифицированным и обобщенным характеристикам Других людей, которые своим присутствием или от­сутствием в разной степени проявляют наличие ее свойств.

В весьма упрощенной схеме (см. схему «Строе­ние психической реальности») психическую реаль­ность можно представить следующим образом: каж­дый последующий период жизни человека (поэтому так важно решение проблемы периодизаций и психи­ческого развития) отличается от предыдущего тем, что появляются качественно новые отношения человека с собой и с другими людьми. В нашей схеме они в обоб­щенном виде представлены как усложнение связей «Я» и «Другого».

Существенным моментом для начала появления психической реальности является установление физи­ческих отношений Я и Другого человека. Назовем это словами Э.В. Ильенкова, как необходимость приобще­ния Я к неорганическому телу культуры, представлен­ному для ребенка в начале его жизни физическим су­ществованием взрослого (Другого человека).

Мы не описываем возрастные границы периодов становления психической реальности, надеясь на то,

что читатель легко сопоставит их сам с феноменологи­ей своей жизни и наблюдаемыми фактами бытовой жизни. Следующий период в развитии психической реальности связан с дифференциацией «Я» на «Я» и не-Я, а Других людей — на своих и чужих и установ­лением связей между этими образованиями, в психо­логии они описываются в понятиях Я-концепции, обоб­щенного представления о других людях (концепция Другого человека), в понятиях индивидуальных ха­рактеристик деятельности, жизненного стиля, когни­тивного стиля, простоты и сложности переживания, в

понятиях идеала человека, в представлениях о его цен­ности и других свойствах психической реальности, ко­торые характеризуют относительную автономность человека от других людей.

Следующий этап развития (3-й на нашей схеме) существенно отличается от предыдущего тем, что на­чинают функционировать в психической реальности два важнейших образования — обобщенное представ­ление о других чужих людях, обычно его называют «они»; оно не тождественно переживанию физическо­го присутствия Других людей и является своего рода обобщенным образом «чужих» в концепции Другого человека В то же время наряду с этим образованием начинает возникать другое качественно своеобразное обобщение — Другие люди (свои), т. е. те, о ком гово­рят «мы», «наши». Эти качественно новые обобщения начинают опосредовать отношение человека с собой (со своим не-Я) и влиять на динамику психической ре­альности.

Дальнейшее развитие связано с качественным усложнением связей (по принципу обратных) внутри этой системы, которая, как думается, имеет завершен­ный вид к концу жизни (при полном ее осуществле­нии) и выливается в то слияние себя с миром (с Дру­гим), которое характерно для мудрости как высшего уровня проявления качества психической реальности.

Думается, что в данной схеме можно увидеть глав­ные точки качественного изменения свойств психичес­кой реальности. На схеме они отмечены кружками и показывают путь развития индивидуальности через освоение своих новых качеств во взаимодействии с Другими людьми как основы для содержательно иных обобщений в Я-концепции и концепции Другого чело­века.

В этом плане (при внешней графической похоже­сти) 4-й уровень отличается от 2-го тем, что обобщения на нем строятся по другим основаниям (например, проблемы задач и резервов развития взрослого чело­века, едва ли не самые сложные в современной психо­терапии, решаются принципиально иначе, чем в детс­ком возрасте).

Кажется, что даже на этой механической модели можно показать возможные следствия нарушения раз-

ных параметров психической реальности и их прояв­ление в феноменах бытовой жизни. Приведем несколько примеров. В свое время меня поразил факт, описыва­емый А. Мещеряковым в книге «Слепоглухонемые дети», — такой ребенок, если его все время носили на руках, не приобретал даже собственной терморегуля­ции. Дистанция «Я» — «Другой человек» в начале жизни так же необходима, как желателен контакт с Другим для обнаружения свойств «Я». Отсутствие (или слабая выраженность) внутреннего плана действий (разделение «Я» и «не-Я») приводит к огромной зави­симости от Другого человека, часто выглядящей как предельно высокая внушаемость (по фактам исследо­вания несовершеннолетних жертв сексуальных пре­ступлений).

Инфантильная доверчивость ко всем людям ха­рактеризует ребенка с недостаточно сформированной Я-концепцией. Инфантильный взрослый склонен отождествлять себя с Другими людьми, которых он считает «своими», «близкими», сближая в своем са­мосознании Я и «мы», соответственно это приводит к искажениям в развитии социальной и личной ответ­ственности, в частности, является одной из причин правового нигилизма взрослых.

Надо отметить, что психологическое пространство Я и психологическое пространство Другого человека не тождественны, хотя и взаимопроникают друг в дру­га, оставляя в то же время достаточно возможностей для автономности каждого из этих образований. Они соединяются подвижно благодаря такому образованию, как психологическая дистанция, представленная на схеме в виде расстояния «Я» — «Другой человек», которое опосредуется по ходу жизни обобщенным представлением о себе, о Другом человеке (своем, близ­ком), обобщенном представлении, о не-Я, обобщенном представлении о Другом человеке (чужом, далеком) и взаимодействия с физическим Другим.

Итак, психолог как Другой человек своим уже физическим присутствием в жизни Человека способ­ствует обнаружению им в его психической реальности всех образований, связанных с обобщенными представ­лениями (переживаниями) присутствия в своей судьбе Другого, Других людей. Перед психологом возникает

специфическая задача — занять свое профессиональ­ное место в структуре психической реальности. Где оно?

Я бы изобразила его на схеме там, где стоит кру­жок со словом «Человек», зеркально отражая всю схе­му психической реальности.

Объяснение этому вижу в том, что психолог (по его профессиональному долгу) обязан владеть обобщенным строением психической реальности, именно оно будет тем основанием, на котором могут быть восстановле­ны для Другого человека разорвавшиеся или неразвив­шиеся связи за счет его собственных усилий, направ­ляемых во взаимодействии с психологом, знанием о строении психической реальности.

Говоря метафорически, психолог приносит чело­веку карту лабиринта, в которой тот заблудился и вме­сте с ним намечает путь движения по этой карте, а потом отдает эту карту в руки самому человеку. В этой процедуре одно требование становится самым глав­ным — карта должна быть правильной.

Вот здесь и начинается та практическая этика, о которой уже давно надо бы начинать говорить. Она является тем содержанием, где реальность факта, с которым работает психолог, и реальность теории, в ко­торой он осмысливает его, получают личностно-оценочную окраску, ту «пристрастность», ту эмоциональ­ную, ценностную наполненность, без которой нет жизни человека. Через эту ценностную эмоциональ­ность практическая этика становится «видимой» как самому психологу, так и Другим людям, с которыми он имеет дело. Она является как бы тем зеркалом, в котором отражается разрешающая для психолога воз­можность силы воздействия на Другого человека, меры этого воздействия.

Психолог несет человеку знание о нем, именно об этом человеке, используя обобщенное представление о людях вообще.

Психолог сам обладает собственной психической реальностью, которая проявляется в присутствии Дру­гого человека. Этика предполагает установление и сохранение дистанции с «Я» Другого для сохранения этого Я. Этические нормы правильности—неправиль­ности, плохости—хорошести и т. п. всегда предельно

обобщены и могут быть при необходимости конкрети­зированы во множестве вариантов.

Думается, что психологом практическая этика осоз­нается при установлении дистанции с Другим челове­ком и наполнении ее содержанием, рождающимся из усилий Другого человека, при проявлении свойств его психической реальности.

Если психолог делает это отрефлексированно и целенаправленно, то представители других профессий, ориентирующиеся на свойства психической реально­сти (учителя, юристы, врачи, журналисты, социологи и др.), могут использовать (даже случайно) ее фрагмен­ты с целью воздействия на них. Профессионалы — это люди, которые своими действиями создают или разру­шают психическую реальность конкретного человека, на которого они оказывают воздействие. В принципе, это происходит во всех вариантах взаимодействия людей, но, как уже отмечалось, для профессиональной деятельности характерна направленная рефлексив­ность, структурирующая предмет приложения усилий.

В этом смысле этические нормы глубины воздей­ствия на другого человека приобретают характер средств, задающих и создающих условия для проявления автоном­ности, индивидуальности Я человека, в конечном счете, выявление тех образований, которые определяют степень внутренней свободы — одного из высших достижений, в котором сможем увидеть развитие психической реаль­ности современного человека.

Практическая этика опирается на обобщенное пред­ставление о психической реальности, о ее строении и возможном развитии, она включает также эмоциональ­ное отношение к жизни — жизнеутверждение или жизнеотрицание, которое позволяет определять вектор воздействия на само течение индивидуальной жизни. Практическая этика использует и понятие о сущности человека для построения прогностических моделей его поведения и развития. Все выше изложенное позволяет говорить о том, что практическая этика содержит па­радигму жизни как исходную, базисную форму мыш­ления о ней. Парадигма жизни в деятельности про­фессионала, работающего со свойствами психической реальности, не только определяет систему его личных жизненных ценностей, но одновременно является тем

основанием, на котором строится выбор вектора и глу­бины воздействия на другого человека.

Иначе говоря, парадигма жизни является обосно­ванием самого факта существования практической этики как сферы жизни, направленной на сохранение индивидуальности, автономности человека на бытовом уровне осуществления.

Практическая этика не является законом, в обще­стве нет институтов, специально созданных для ее сохранения. Она опирается, как уже говорилось, на отношение к проявлениям человеческой автономнос­ти, «самости», индивидуальности. Соотношение прак­тической этики и юридической практики выступает в использовании понятий «честь», «достоинство», «мо­ральный ущерб», «право», «обязанность» и др., обозна­чающих для юристов меру сохранения или разруше­ния индивидуальности в ситуациях, описываемых в законодательстве.

При этом обоснование основных социальных прав и обязанностей человека осознается в парадигме жиз­ни, доступной для рефлексии создателям "конкретных законов и постановлений. По существу, они также явля­ются носителями практической этики, воплощая в сво­их законах представление о ценности человека и его жизни во всех многообразных ее проявлениях.

Парадигма жизни осознается каждым человеком в виде своеобразной формулы, фиксирующей его пережи­вание (силу, ее вектор, включенность в жизнь и т. п.) в конкретный момент времени: «собачья жизнь», «жизнь — это борьба», «жизнь — это ад», «жизнь — это игра» и т. п. Формула парадигмы жизни воплощается в конкретные действия, оценкой поступки человека. Она является той основой жизнеощущения, которая констатирует образ Другого человека и свой собственный тоже.

В приведенной выше схеме строения психической реальности в каждый момент времени парадигма жизни представляет собой целостное содержание от­ношения «Я» — «Другой», удерживая и сохраняя в нем динамические тенденции.

Глава

Хотелось бы данным рассуждением показать, что отношение к Другому человеку является содержанием, постоянно присутствующим в психической реальности каждого человека как ее составляющая и естественным образом (через механизм проекции) входит во все виды активности.

В известном смысле можно сказать, что каждый из нас занимается практической этикой, осуществляя воздействие на Другого человека и себя.

Те люди, для кого это является профессией, рефлексируют на это содержание, обеспечивая таким об­разом условия для социальной презентации важнейше­го образования психической реальности — парадигмы жизни. Она легализуется в настоящее время в несколь­ких формах: юридических законах конкретной страны, в правах и профессиональных обязанностях (должнос­тные инструкции), в этических кодексах профессий, принимаемых профессиональным обществом, в Меж­дународной Декларации прав человека, в Конвенции о правах ребенка и т. п.

Таким образом, практическая этика является не­отъемлемой частью любой профессиональной деятель­ности, предполагающей непосредственное воздействие на психическую реальность человека. Современная жизнь человека в обществе протекает так, что, по су­ществу, любая сфера общественной жизни оказывает в той или иной мере на него такое воздействие. По­хоже на то, что психической становится вся жизнен­ная среда человека, так как она несет в явной или пре­вращенной форме следы воздействия человека на человека (через предметы потребления, орудия и сред­ства производства, через измененный ландшафт, че­рез меняющие свой состав природные воды и воздух и т. п.).

Практическая же психология как профессиональ­ная деятельность начинает зарождаться в массовом масштабе и, по-моему, требует внимательного к себе отношения с той точки зрения, что именно она соци­ально обостряет до предела проблему обоснованности воздействия одного человека на другого. В конечном счете проблему жизни проживаемой (прожитой) как своей или чужой, жизни проживаемой (прожитой) чу­жим умом (чужими средствами, чужими желаниями, чужими способностями). Что для человека, для людей важнее? Хотелось бы думать, что современное обще­ство, да и каждый человек хотя бы мгновение в жизни

переживали два полярных, а поэтому очень ярких чув­ства:

• чувство полной собственной беспомощности перед жиз­ненными проблемами, желание отдать кому-то все свои оставшиеся силы, только чтобы больше не мучиться нео­пределенностью, бессмысленностью, и

• чувство ликующей радости от осуществленного — вдох­новляющее чувство хозяина жизни. Какое из этих чувств продуктивнее? Наверное, недаром уныние счита­ется смертным грехом. Оно лишает психическую реаль­ность одного из главных качеств — качества глубины, разнообразия, динамики. Уныние, штиль, тишина, смерть, психологическая и физическая. Однако возмож­но ли через воздействие Другого, Других людей вернуть глубину и разнообразие жизни человеку, уже погружен­ному (или погружающемуся) в небытие уныния, апатии, конформизма и прочих форм отказа от собственного Я? Это вопрос о том, идти ли психологу к тем (к тому), кто не зовет на помощь, вяло увлекаемый потоком собствен­ной индивидуальной судьбы к ее естественному концу. Думаю, что ответ на него весьма непрост.

Лезть в чужую душу без спроса не только опасно, но и неэтично. А если она, чужая душа, погружается в мрак потери собственного «Я», если она сама в ужасе от него, своего «Я», спасается знаменитым фроммовским бегством от свободы в невроз, в болезнь, в инфан­тилизм, в никуда... и ты, психолог, это видишь, понима­ешь, и...

Какое решение, профессиональное решение, при­нимаешь (примешь) и будет ли оно правильным? При­знаюсь честно, я не знаю ответа на эти вопросы. Но твердо уверена в том, что профессия практического психолога появилась неслучайно — может быть, я пре­увеличиваю, но это одна из попыток человечества спасти (именно спасти, как живое явление) индивиду­альное сознание от наступления сознания массового человека.

Индивидуальное, живое сознание обладает уни­кальными свойствами, многие из них подробно описа­ны в философской и психологической литературе (В.П. Зинченко, М.К. Мамардашвили, П.П. Флоренс­кий). Среди всех этих свойств внимание, в свете задач этого текста, привлекает свойство целостности. Живое m сознание — оно единое, целое, поэтому оно обладает

Глава II

определенным (но не бесконечным!) запасом прочно­сти к воздействию.

Если этот запас прочности исчерпывается под влиянием воздействующей силы, сознание исчезает, или, разрушенное уже, не восстанавливается в пре­жнем виде, т. е. перестает быть живым. Такое созна­ние уже называется фантомным.

Психолог, оказывая воздействие на другого чело­века, сам является носителем индивидуального созна­ния (живого или фантомного) и при этом имеет дело тоже с живым или фантомным сознанием. Нетрудно представить, какие возможны логические варианты при взаимодействии с одним человеком и как много­кратно они усложняются при взаимодействии с груп­пой людей.

Варианты воздействия живого и фантомного созна­ния многократно переживаются в течение жизни каж­дым человеком как непосредственным участником или наблюдателем таких ситуаций. Основные общие ее признаки — это усталость и чувство опустошенности ее участников, переживающих взаимное сопротивле­ние как невозможность изменения, невозможность достижения согласия.

Варианты воздействия фантомного сознания на фантомное порождают взаимную неудовлетворен­ность, которая может перерасти в открытую конфрон­тацию по принципу взаимного несоответствия.

Воздействие живого сознания на живое сознание связано с появлением воодушевления, переживается как обновление, как прилив сил, как расширение го­ризонтов жизни, как появление (пусть на время) чув­ства общности, единения.

При этом, по моему мнению, абсолютно однознач­но представляются непродуктивными ситуации воздей­ствия на фантомное сознание с точки зрения измене­ния в них сознания в сторону появления признаков психической жизни. Это, по сути дела, варианты воз­можной профессиональной неудачи психолога как человека, ставящего задачу сохранения или восстанов­ления живого индивидуального сознания. Ситуации эти становятся более вероятными при работе со взрослы­ми людьми. Фантомное сознание воспроизводит само

себя — оно неизменно, время жизни для него не при­носит изменения. Скука — основное качество жизни фантомного сознания.

Жизнь людей показывает, что преодоление скуки чаще всего происходит внешними воздействиями на сознание — путешествие, алкоголь, смена сексуаль­ного партнера, смена места работы, риск и т. п. Но эти внешние воздействия бывают достаточно кратков­ременными, скука возрождается снова. Психолог, сам обладая живым сознанием, при работе с фантомным сознанием встречает огромное сопротивление, пре­одолеть которое можно только причиняя Другому че­ловеку боль. Боль психическую, как говорят, душев­ную.

Какое право имеет психолог на эту боль?

Будет ли она, эта боль, тем началом, которое откро­ет живые качества индивидуального, но уже фантом­ного сознания или приведет к появлению еще одного фантома — теперь уже фантома боли?

Это вопросы из области практической этики. Это вопросы из области психологии развития, из тех сфер знания, где обсуждается сущность человека, воплоще­ние сущности в ее конкретные проявления.

А если психолог сам обладает фантомизированным сознанием, что, к сожалению, бывает как следствие шизоидной интоксикации психологической информа­ции, и при этом берется работать с фантомным созна­нием Другого человека? Вот тут и создается ситуация «машинообразного» действия, когда программа одной «машины» не соответствует программе другой. Как следствие, вполне вероятно, видятся горы обломков этих «машин».

Люди переживают глубокое чувство неудовлетво­ренности жизнью — несоответствие своих фантомов чужой (чуждой) реальности.

Обсуждая только логически возможные варианты, приходится констатировать, что живое индивидуаль­ное сознание, жизнеутверждающее переживание соб­ственной индивидуальности как ценности себя подоб­ного Другим, во второй половине XX века претерпело сильные изменения как в социальном, так и в индивидуальном проявлении. Попробуем выделить общекультурные факторы, способствующие его становлению, и факторы, препятствующие этому:

Развитие индивидуального сознания	Разрушение индивидуального сознания
повышение социальной роли лиц, принимающих ответственные решения,
доступность источников информации,	экологические катастрофы,
возможность коммуникации с другими народами,	средства массового уничтожения,
далекие путешествия,	ограничение внутрисемейных коммуникаций,
появление новых мировых религий,	массовое стандартное обучение
увеличение свободною времени,	стереотипы общения и деятельности,
возможность выбора индивидуального стиля жизни,	«новые» знания о мире,
возможность выживания в экстремальных условиях,	стачистические критерии истины,
личное участие в общепланетарных действиях, чувствах, мыслях	кровопролития, войны,
	появление электронной техники (дистан­ционное управление разрушением),
	урбанизация и высокий темп жизни,
	дегуманизация образования,
	обесценивание поиска истины (научного мышления)

Психолог не может не считаться с этими фактора­ми. Естественно, среди перечисленных есть только те, которые в большей степени задевают сознание каждо­го человека, обостряя переживание собственной сущ­ности как принадлежащей себе самому или другим.

Для психолога идеи о сущности человека имеют самое конкретное, ситуативно выраженное оформле­ние в виде жалоб на скуку жизни, неудачливость, вя­лость, отсутствие способности к сосредоточению, по­терю сексуальной привлекательности или потенции и т. п.

За ними стоят нарушения в строении психической реальности, которые делают ее жесткой структурой с фиксированной функцией. Хорошо об этом сказала

К. Хорни: «Подчиняет ли невротик себя другому миру или судьбе, и каково бы ни было то страдание, которо­му он позволяет захватить себя, — независимо от этого удовлетворение, которого он ищет, состоит, по-види­мому, в ослаблении или стирании собственного инди­видуального «Я». Тогда он прекращает быть актив­ным действующим лицом и превращается в объект, лишенный собственной воли»¹ (курсив мой. — А.Г.).

Невротическая личность — это яркое выражение тех фантомных образований в сознании, которые дают основание говорить о превращении живого сознания в его противоположность— сознание неживое. Факти­чески когда речь идет о фантомизации сознания, это уже описание одного из симптомов в синдроме психи­ческой смерти, — явление, которое в условиях массо­вой культуры, как кажется, приобретает значительно выраженный характер и находит свои конкретные формы в вариантах отказа от психического развития (страх перед изменениями своего личного стиля жиз­ни, уход от ответственности за свою жизнь, отказ от усилий по преодолению житейских трудностей, соци­альная пассивность, ожидание чудо-лидера, поиск ку­мира [кумиров] и т. п.).

Думается, что эти феномены индивидуального со­знания — фантомизация и психологическая смерть — с необходимостью ставят вопросы о границе профес­сиональных возможностей психолога в осуществле­нии им профессиональной деятельности. Этот вопрос похож по своим операциональным проявлениям (по усилиям и их направленности) на принятие решения об оказании реанимационной медицинской помощи. Когда уже очевидно, что усилия тщетны, стоит ли тратить силы на борьбу за жизнь, которая все равно погаснет?

Дата добавления: 2014-12-24