Абсолютные неприятности 2 страница

– Зато я мало что понимаю.

- Сейчас поймёте! Я постараюсь объяснить как можно проще. Это как раз о том, почему мы должны вернуться туда, где уже были и почему оттуда ушли. Когда-то мы были вместе. Единое поле, Абсолют, Всеобщая Гармония, Бог, называйте как хотите. Но нам нужно было разделиться, понимаете. Потому что только когда есть другой объект, можно проявить любовь. А любовь – это первооснова всего. Но нельзя любить себя, все скажут – ещё как можно, но это самообман. Удовольствие и счастье можно получить только тогда, когда любишь другого. Представь, ты лежишь больной, а завтра на работу, и самое плохое, что сейчас возможно – это куда-то идти. Но тут звонит любимый человек и говорит: приезжай, ты мне нужен. Да ты на крыльях понесёшься к нему за весь город хоть в три часа ночи, позабыв про свои проблемы, и будешь счастлив по-настоящему.

Узнаёте себя? Только так. Нам нужно было разделиться на объекты, потому что это — способ существования материи. Только разделившись, она могла дать любви способ проявиться. Но материя одна, мы – капли океана, осознавшие каждая себя. И капли эти вечны, лишь внешнюю форму меняют. Но ведь, кроме этого океана, больше ничего нет. Понимаете, у нас даже врагов нет. Нас уничтожить невозможно! Потому что, кроме нас, никого нет. Мы вечны.

Это всё игра! Мы так серьёзно печалимся над своими бедами только потому, что немного слепы и не помним прошлое. А беды для того, чтобы мы получили опыт, чтоб как алмаз огранились со всех сторон, почувствовав самую сильную боль и самое большое счастье. Прочувствовали все качества, которыми обладает бытиё. Даже за одну жизнь всё не переживёшь, поэтому крутимся. Вершина горы, помните? Мы все туда лезем потихоньку, только не понимаем. Но тот, кто это осознал, увидев свою истинную природу, идёт по жизни смеясь, ведь он знает, что конец не наступит. А тот, кто боится всего, думая, что его время конечно, трясется от страха. Это не религия или философия, Егор, это чистая физика, вот и всё.

Он ударил пальцем по краю стола, как будто вбив гвоздь воображаемым молотком. Наступила тишина. Умеет же парень говорить. А главное, спорить не хочется. Ведь он не требует от меня денег, ещё чего-то. Он просто мне рассказывает вещи, которые выглядят единственным разумным объяснением нашего существования, со всеми ответами на все вопросы. Но что он будет говорить дальше? Он говорит, вновь угадав:

– Вам даже спорить не хочется, Егор. Потому что спорить с тем, что ты понимаешь не на уровне ума, а много глубже — это пусто. А теперь послушайте очень важную вещь, – он смотрит мне в глаза. – У нас есть шанс вспомнить всё это. Не на уровне слов. А на уровне опыта. Потому что только знания на уровне опыта имеют силу изменять нашу жизнь. Мы можем тысячу раз слышать, что огонь – это больно, но только прикоснувшись к нему, поймём это на самом деле.

Он говорит, чеканя слова.

– У нас есть шанс почувствовать свою истинную природу. Почувствовать суть вещей прикосновением. И когда ты сделаешь это, ты станешь другим. Навсегда. Внешние трудности потеряют силу над тобой, потому что ты поймёшь, что они – иллюзия, то, что ты принимаешь за беды, это ты сам, такая же капля того же океана. А ничто не может вредить само себе.

Я смотрел то на него, то на людей на фотографии. Интересно, кто они? Алексей продолжал.

- Мы все движемся к объединению, Вы замечаете это? Думаете, это просто так? Думаете, просто так мир движется в сторону стирания границ между государствами, личностями? Да бросьте. Почему мы так верим в свою личную судьбу, но отказываемся признать, что у всего мироустройства тоже есть точки на карте его движения? Почему мы боимся поверить, что уже завтра всё по-настоящему может измениться? Что великое открытие придётся на наш век? Нас направляют. Я не зря спросил Вас о войне. Вам трудно поверить в то, что грядут глобальные изменения. Не жизни, а бытия! Но они наступят уже в этой Вашей жизни, ещё до того, как Вы станете пожилым. Нам в руки дают инструмент и возможность ПОЧУВСТВОВАТЬ всё, прикоснуться к бытию, – его голос стал величественным, как у политика на митинге. - Представьте пространство, где возможно всё, что угодно. Где нет каких-то ограничений в виде некрасивого тела, плохого зрения, недостатка денег. Представьте пространство, где мы каждой клеточкой сознания чувствуем жизнь. Вы когда-нибудь получали творческий экстаз от книги или фильма? Когда сидишь потом полчаса в прострации и думаешь: это гениально! Абсолютный максимум творческого удовольствия. А Вы когда-нибудь летели с горы на огромной скорости, чувствуя снег и ветер, чувствуя саму эту жизнь? Или потрясающий секс, когда вы растворяетесь друг в друге.

Он, может быть, несознательно кивнул на дверь в кабинет Милы.

– Это действительно божественно! Лучше нет ничего. А представьте, что можно испытывать всё это одновременно, каждую секунду. Да нет такого понятия – секунда! Времени не существует... Всё едино! И творческий экстаз, и удовольствие от скорости, путешествий, любви... всё это бесконечно – так и должно быть. Это вершина горы. А самое главное — ты понимаешь смысл и теряешь страх. Ты становишься бесстрашным. А знаете, почему я так уверенно говорю это? Потому что я был там.

Он замолчал в высшей точке, ожидая моей реакции. Я спрашиваю:

– Как это?

– Так. Уже сейчас есть технологии, экспериментальные, за границей. Вы думаете, мы контора «Рога и копыта»? Нет, конечно. Организация имеет филиалы по всему миру. Реальный переход возможен только через... годы. Но не десятилетия, Егор, а гораздо быстрее. Мы даём Вам шанс. Не мы, конечно, а судьба Ваша, Вы сами. Шанс присоединиться к мировому движению. Шанс оказать помощь, а взамен получить освобождение. От своих недостатков, несправедливостей и ограничений этого мира, на опыте получить знания. Но только отдав что-то, можно получить взамен. Это закон природы. Все эти жадные богачи... они даже не представляют, что их ждёт. Они невежественны, они не понимают, что только вместе можно достичь итога. А пока нужно ждать — Вы будете ждать вместе с нами. Ну что?

Я решил помолчать. Отпил холодный уже чай. Снова посмотрел полминуты на «отца русской демократии», на другие картинки.

– А что от меня нужно? – спросил я.

Выдержав паузу он ответил.

– Вопрос финансирования. Это очень дорого. Да что дорого? Это всё пусто. О чём мы говорим, когда на кону всё, на кону сама суть жизни. Вы хоть понимаете, надеюсь, о чём я говорю? Я говорю о том, главнее чего нет. О том, ради чего эта жизнь и происходит. Мы идём туда... Вы понимаете? Мы туда идём.

– Да, я понимаю. Как-то и глупо думать о меркантильности, когда речь о таком.

– Совершенно верно. Проблема людей в этой самой меркантильности. Они говорят — дайте мне рай бесплатно. Бог же денег не берёт! Пустите меня такого хорошего, пузатенького, жадненького в рай! Но ведь отдаём мы не деньги. Отдаем мы свои эмоции, веру, любовь, силы. А деньги – это просто бумажки. Но силы необходимо приложить, средства и технологии придётся купить. Других путей, к сожалению, нет. Этот мир, в нём есть тонкие вещи, но есть и твёрдые законы, которые не обойти. И мы купим то, что нам нужно, а потом, когда они всё поймут, возьмём их к себе. И они увидят, что были неправы. И окончательно осознают свои ошибки. А поможем им мы. У нас великая роль, Егор. Но мы не будем ею кичиться. Так что тут говорить о деньгах, когда речь о спасении? Правда?

Мы оба выдохнули. Алексей отпил чай и посмотрел на меня. Я почувствовал, что настал момент переходить к цифрам.

– Да. Вы правы. Так сколько нужно... пожертвовать?

– Ну... – сухо заговорил он, шмыгнув носом. – Единовременный взнос пятнадцать тысяч рублей. Это, как Вы понимаете, только на исследования и технологии. Представляете, какой у нас бюджет? Тысячи людей жертвуют свои деньги! Не такие уж и большие, учитывая на что... И плюс десять тысяч рублей каждые полгода. Ведь расходы всегда текущие. Деньги перечисляются через банк на наш счёт. Мы все платим, все участники. И я, и Мила. Есть только одна проблема...

– Какая?

– Слабость. Человеческая. Как только Вы выйдете отсюда, на Вас обрушится огромное давление. Если расскажете кому-нибудь, то люди, которые ещё ничего не понимают, начнут полоскать Вам мозги. Вплоть до физического влияния. Поэтому мы предпочитаем находить последователей через Интернет. Так они сами приходят, их ведёт, вернее... К сожалению, многие ещё не готовы, многие ещё очень глупы. Так вот, поэтому мы всегда предлагаем друзьям внести хотя бы предварительно взнос пять тысяч, чтобы решение, которое принято, было непоколебимо. Но это, конечно, на Ваше усмотрение...

– Ооо, проблема в том, что с собой у меня нет денег! Но я могу снять их и быстро вернуться. Пойдёт?

– О да, конечно!

– Алексей, а мы подписываем что-то? Документы?

– Да, конечно. Только не с головной организацией, а с филиалом, с нами, то есть. Это удобней, не все знают английский, чтобы подписывать международный договор...

– Да-да, конечно. Так, может, мы подпишем, и я схожу за деньгами?

– Конечно.

Он встал с кресла и направился к одному из шкафов.

– Алексей? – спросил я.

– Да?

– А что фактически произойдёт, когда технология будет изобретена? Ну... с нами со всеми?

– Фактически? Фактически Ваше сознание будет жить в новой частоте. Это ещё один глобальный вопрос. Ну, например, задумайтесь, почему мы, люди, живём здесь, ходим, едим, работаем, машины ездят, Луна на голову не падает, чёрные дыры изучаются... Грубо говоря, почему всё так устроено? А ведь некоторые и не едят ничего, про солнцеедство слышали? Люди просто не едят и не пьют воду. Это не киношка, это вот за окном, грубо говоря, твой сосед. А некоторые выходят из тела, путешествуют. А некоторые видят будущее. По телевизору показывают сюжет про мужчину в Индии, который не пил воду и не ел пищу уже тридцать лет. Показывают в конце выпуска, как про рождение тигрёнка в зоопарке. Хотя разве этот мужчина не важнее всего остального? Валютных рынков, заседаний правительства. Ведь то, что знает он, может изменить мир, а валютные рынки этого никогда не смогут. А люди продолжают считать, что самое важное – это накопить на коттедж. Дело просто в частоте. Как радио. Мы тут так живём, а кто-то умеет заходить дальше, перебегать на другую дорожку. А в будущем мы все перейдём на другую частоту. Об этом речь, Егор, технологии – это как свеча, которая помогает завести машину. Пока что речь идёт о создании свечи. Поэтому этот договор предварительный, о намерениях, так скажем, о том, что Вы тоже в системе, чтобы никто не потерялся, чтобы все были вместе. Вот договор, держите.

– А что там, на другой частоте, делать? – спрашиваю, вглядываясь в бумаги.

Так... Автономная некоммерческая организация «Центр содействия развитию коммуникационных технологий «Вершина». Директор Полежаев Алексей Юрьевич... предмет договора... программы развития коммуникационных технологий... общие вопросы, связанные с будущим развития связи... тра-та-та... обязуется... оказывать участнику консультации по вопросам развития новых видов связи и коммуникационных технологий...» и всё в таком духе. Понятно, общие понятия, консультации, технологии... Можно консультировать по вопросам регистрации в скайпе. Он, в общем, и консультировал меня эти полчаса. Ничего не возразишь.

– Как что? – отвечает с удивлением. – Наслаждаться! Наслаждаться, наконец, жизнью.

– А без технологии невозможен этот переход на другую частоту? Ведь есть же люди, которые вроде бы умеют эти вещи, монахи всякие тибетские, йоги...

– Егор, – он вдруг серьёзно посмотрел мне в глаза. – Вы, кажется, не совсем поняли. Технология — это то, что даёт нам сам мир, история, чтобы мы поняли всё, наконец. Глупо отказываться.

- А что будет, если я в какой-то момент передумаю? И сколько лет нужно, эээ, финансировать?

- Столько, сколько потребуется, – отрезал он. И тут же осёкся, добавив с улыбкой: – Вам не захочется передумывать... Вам будет хорошо у нас.

Да, Алексей, ты начал давить, и сразу какая-то фальшь появилась в твоих словах. Настало время выкладывать карты. Сейчас посмотрим, что у тебя там, истинное радение за судьбы мира или желание подзаработать. Я говорю:

– Так что же? Компьютер, значит, венец работы человеческого рода? Начало пути к вознесению на небеса? А это всё... деревца эти, реки, горы, дождик, любовь... всё, что человека во все времена вдохновляло на проявление лучших своих качеств, истинной любви – не через это всё, выходит, наверх прийти стоит? Это всё так, текучка, оказывается? Познай себя через машину. А вдруг там тупик?

Оппонент, похоже, начал закипать. Слишком много вопросов неверных полетело от очкарика...

– Послушайте, Вы что, хотите уйти? – судя по тону, ему надоело со мной возиться. Неужели есть более покладистые клиенты? Мне-то казалось, я просто чудо как хорош.

В кабинет вошла Мила.

– Через двадцать минут человек подойдёт, Лёша, – сказала она.

Он уставился на меня. Потом еле заметно брыкнулся всем телом, будто сгоняя оцепенение и возвращаясь мыслями к работе.

– А где Вы можете снять деньги? – спросил он, похоже, идя ва-банк.

– Знаете, Алексей, – говорю, снимая наконец эти чёртовы очки и вставая, – Вы, конечно, много хороших и правильных вещей говорите. Но вот эта вся чушь технологическая... лучше бы крионикой занялись.

Они оба на миг застыли от неожиданности.

– В смысле? – первым вышел из сумрака Алексей.

– Ну, более есть реальные темы для заработка.

Он прямо застыл в пространстве. Я почувствовал, как шестерёнки в его голове заработали, решая, какой свет включать: зелёный – и терять время дальше, или красный – и обрабатывать следующего клиента.

– Давай сюда бумаги и уходи, – наконец, решился он.

– Мне они пригодятся, – говорю.

– Так, Мила, забери у него договор! – психанул Алексей.

От вида их лиц на меня вдруг нашло жуткое веселье. Эх, Питер, всегда бы жить с тобой в душе. Действия родились в голове за секунду. Мила метнулась ко мне, протянув руку к бумаге, но я увернулся и, подхватив её за талию, опустил на руку, как в танго. Наши глаза оказались в пятнадцати сантиметрах.

– Идём со мной, принцесса, я спасу тебя из этого вертепа! – выпалил я и страстно поцеловал её в губы.

Так жаль, что поцелуй длился секунду. Её глаза ошарашенно смотрели на меня. На губах застыла лёгкая улыбка, которая бывает от неожиданных и новых ощущений в жизни. Видно, не всё у них так уж хорошо. Рык Алексея вернул нас к реальности.

– Я тебя урою щас! – совсем потерял он свой образ всезнающего мудреца и ринулся огибать массивный стол.

Я вытащил руку из-под талии девушки, уложив её на кресло, на котором недавно сидел, и бросился в первый кабинет. Подскочив к выходу в коридор, я обернулся. Вслед за Алексеем в комнату выскочила растрепанная Мила. Уже из коридора я крикнул ей:

– Я вернусь за тобой, любовь моя! – и послал воздушный поцелуй.

Она засмеялась и послала ответный.

– Заткнись, дура! – заорал мастер.

Я хлопнул дверью и зашагал по коридору, оглядываясь назад. Он не пошёл за мной, хотя в драке его шансы были предпочтительнее. Из кабинета доносились крики. Чёрт, упускаю такую женщину! Я вышел на улицу и вздохнул полной грудью. Поскорей бы рассказать это всё Олесе, повеселимся как никогда!

Но события и не собирались заканчиваться. Олесю я нашёл на лавочке, какую-то дико возбуждённую, причём, судя по выражению её лица, произошли неприятности.

– У тебя-то что случилось? – спрашиваю.

– Егор... наши вещи украли...

– ЧТО???

– Ну... я пошла туда фотать двор, – затараторила она, показывая куда-то рукой, – и оставила сумки. Возвращаюсь, а их нет!

Теперь уже настал мой черёд выразить эмоции!

– Не злись на меня, пожалуйста... – протянула она, – я же понимаю, что полная дура. Что нам теперь делать?

– Что делать? Ни в какую Москву мы, понятное дело, уже не едем. Хорошо хоть билет на самолёт электронный... Паспорт у тебя с собой, надеюсь?

– Да...

– Ладно... – я выдохнул, – давай звони домой, пусть деньги высылают. Надо как-то жить до отъезда.

Я немного остыл и, отойдя в сторону, набрал номер Бахулова.

– Да?

– Вас беспокоит Булавкин, – говорю.

– Что? – в непонятках отвечает он.

– Женя, у меня проблемы.

– Она беременна? – спрашивает через секунду.

– Нет.

– Тогда забей.

– Женя. Короче, у нас украли деньги, а до отъезда ещё четыре дня. Займёшь?

Он помолчал немного.

– Без проблем, друг. Вышлю, куда скажешь, – наконец ответил. – Слушай, а ты когда выходишь на работу?

– Пятнадцатого, – говорю. – А что?

– Да тут такое дело... В общем, у нас форс-мажор. Лена в аварию попала, с ногой лежать в больничке месяц будет. А Жора разводится, весь в проблемах... Ну и День города приближается, материала много... Филиппыч хочет, чтоб ты по приезду из Питера вышел.

– Да пошёл он! – разозлился я. – Это ему не милиция!

Женя замялся.

– Ну, я, в общем, так и предполагал... Давай я ему трубу дам, поговоришь? А то он сказал, если не согласишься, сам с тобой будет разговаривать.

– Без проблем.

Несколько минут в трубке слышались шумы и приглушённые голоса. Наконец, я услышал знакомый бас.

– Добрый день, Егор Андреевич!

– Здравствуйте, Степан Филиппович.

Не дождавшись продолжения, он заговорил.

– Ты, я слышал, не хочешь помочь коллективу в трудной ситуации.

На гниль давит.

– Степан Филиппович, Вы, пожалуйста, краски не сгущайте. Вы привыкли перестраховываться, но это в данном случае лишнее. Ребята справятся и без меня, так же, как и я бы справился за двоих, троих, если бы потребовалось.

– Так, Егор Андреевич, Вы, я смотрю...

– Шеф, – перебил я его, – Я выйду из отпуска пятнадцатого. Хотите – увольняйте.

Повисла пауза. Я представил, как он побагровел. Такой уж он человек, которому никто никогда не решается перечить. Бедный Женя, наверняка стоящий рядом, думаю, тоже изменился в лице.

– Понятно, – железным тоном заговорил начальник. – Утром пятнадцатого материал у меня на столе. Херню напишешь – будешь искать другое место.

– Будет исполнено. Бахулову трубку дадите? – спокойно сказал я.

– Дадите. До встречи. Слышь, сильно там не бухай, интеллигент...

– До свидания.

Закончив, я обернулся, Олеся говорила по телефону, живо жестикулируя. Я посмотрел на светлое и чистое сегодня питерское небо. В голове крутился калейдоскоп из услышанных истин, новых людей, неожиданно свалившихся на голову нескольких предстоящих дней в этом городе и другой жизни, которая всё-таки возможна. А ещё на горизонте виднелась та жизнь, обычная, в которую придётся вернуться. Хотелось верить, что не навсегда.

Подошла Олеся.

– Ну прости меня... Не светит нам Москва... – виновато пролепетала она.

Я поглядел на неё.

– Может, и к лучшему, – говорю. – Пошли.

И мы зашагали к выходу из двора.

А потом были ещё несколько дней в Питере. Женя прислал мне немного денег, очень оперативно, так что в тот же вечер я купил одежду, выкинув Валерин гардероб в помойку. Олесю проспонсировали родители, мы вернулись в «Этажи». Обсуждали мои приключения, бродили по улицам, без конца смеялись, пытались поймать во всяких злачных местах людей с осмысленными взглядами, чтобы с ними познакомиться, говорили обо всём на свете. С Наташей мы так и не увиделись.

Что делать с Церковью Сетевого Абсолюта, я пока не решил. Конечно, они зарабатывают на этом, но, с другой стороны, люди узнают что-то новое, что помогает им жить. А если узнавать это дальше, идея становиться виртуальной копией самого себя, скорее всего, покажется абсурдной. К тому же, юридически у них всё чинно. В общем, подумаю.

Настал наш последний вечер в этом городе. Официально мы съехали из хостела, но оставили там вещи, главным образом купленные сувениры, до вечера. Самолёт был ночью, так что по плану мы забираем сумки часов в десять, едем на метро до конечной, а там на автобусе добираемся в Пулково. А пока мы брели по Невскому, уже уставшие за день, в поисках местечка, где можно спокойно посидеть, цедя купленный на практически последние деньги чай. В конце концов, зашли в какое-то заведение и взяли по кружечке.

Олеся, судя по виду, совсем вымоталась. Она уже не переставая твердила, как ей надоел Питер. Мне он не надоел. И, осознавая скорое расставание, я ещё больше любил его. И смаковал каждую минуту, проведённую здесь.

– Знаешь, я всё думаю об этом, – заговорила она. – О Церкви. Можно, конечно, по-разному к ней относиться, и этот чувак во многом прав. Но больше всего он прав в одной вещи. Люди – идиоты.

Я говорю:

– Эти самые люди под этой правдой подпишутся без проблем.

- Да нет, – махнула она рукой. – Я о том, во что они верят. Можно верить во всё, что угодно. Но верить в то, что после твоей смерти ты и всё то, что ты делал, о чём думал и мечтал, что совершил, что понял и считал важным – превратится в одну бессмысленную чёрную точку, а тело сгниёт и станет пылью, и ничего, ни единого следа, последствия, ни единого импульса после тебя не останется – вот это точно самый большой бред, который только может быть в голове. И жить с этой мыслью, не стараясь ничего понять, плюя на всех и гребя под себя одного – это настоящее сумасшествие, а не зелёные человечки.

И она, покачав головой, уставилась в свою чашку.

– А знаешь, что ещё не бред, знаешь, что ещё реально? – спросил я с деланным возбуждением.

– Что? – подняла она глаза.

– Вот это! – сказал я, указывая пальцем в сторону. Олеся повернула голову и с автоматически разъехавшимися в сторону уголками рта произнесла:

– Да ладно...

Справа от нас на столике возле окна стояли два высоких, статных, красивых бокала, наполненные золотистым, холодным, это было видно даже отсюда, пивом.

– Я уже пять минут за ними наблюдаю, – говорю. – И никто не приходит.

Олеся оглянулась вокруг.

- Ты уверен?

– Абсолютно.

Меня смущала только восточного вида кассирша, то и дела посматривавшая на нас. Все остальные посетители и работники заведения были поглощены своими делами.

– Пять минут – это мало, – заметила Олеся.

– Может, и больше. По-моему, там никого не было, уже когда мы пришли.

– Ну и что делаем? – спросила она.

– Как что? Вперёд! – я уже начал вставать.

– Егор! – схватила она меня за рукав. – Мне страшно!

– Не дрейфь! Пошли!

Я встал и, осматриваясь по сторонам, занял один из стульев. Обхватив бокал, я ощутил его прохладу. То, что надо.

Олеся продолжала сидеть на месте, закусив губу. Я начал делать ей знаки. Наконец, спустя две минуты, она передислоцировалась ко мне и принялась оглядываться на окружающих.

– Никто не заметил?

– Вроде нет, – про азиатскую разведчицу я умолчал, чтобы не нагонять волнения. Моя подруга отпила пиво и протянула.

– Шикааарно...

Я улыбнулся.

– Слушай, Данилов, мы с тобой так о многом говорили тут... А ведь о самом главном так и не потрещали.

– Это о чём же? – спрашиваю.

– О любви, – говорит она.

Я расплываюсь в улыбке. Смотрю ей в глаза, она тоже усмехается в своей обычной манере. И тут же взрывается смехом, увлекая туда же и меня. Я говорю:

– А о любви, Олесенька... я не стану с тобой говорить.

– Почему? – делает она наигранно-удивлённо-милые глаза.

– Потому что, – говорю, – всё, что я скажу, может быть использовано потом против меня.

Она опять смеётся. Смотрю на неё. Понимаю, что она мне очень дорогой человек. И что вскоре, наверное, мы снова будем общаться раз в два месяца. А потом, когда-нибудь, может, и вообще прекратим.

Возникает лирический момент. Молчание повисает в воздухе. Мы оба всё понимаем. Но не начнём сейчас изливать друг другу душу. Мы это знаем и без слов.

– Я думаю, мы с тобой после поездки не будем разговаривать года три, – с деланным безразличием замечает она.

– Правда? – спрашиваю.

– Правда-правда. Наговорились вдоволь...

– Ну, посмотрим, всякое может быть...

Мне показалось, что сейчас наступит пауза, но Олеся встрепенулась.

– Кстати, если ты когда-нибудь будешь описывать нашу поездку, то обязательно запиши мою любимую фразу о том, что каждый думает, что это история про него, но никто не догадывается, что на самом деле это история про меня.

Я заинтересованно кивнул.

– Каждый живёт своей жизнью, ты, допустим, – говорит она. – Ты встречаешь новую девушку, интересную, красивую. Вы начинаете встречаться, спать, у вас какие-то отношения. Ты находишь новую работу, она тебе нравится, не нравится... И ты живёшь каждый день, просыпаешься и думаешь: вот, это моя жизнь, моя история – как будто фильм про тебя идёт... А на самом деле нифига! Нифига не так на самом деле! – она снова заражает приступом хохота.

– На самом деле ты это так, боковое, короче...

– Часть сюжета, – подсказываю.

– Да, да, часть сюжета, – подхватывает она. – И на самом деле вот фильм идёт, а ты не постоянно там. Там нет того, как ты ходишь в ванну, не знаю, ходишь в магазин... там нет этого! Там есть вот этот момент, допустим, потому что я здесь нахожусь, а ты рядом сидишь!

А зрители вот это видят, – кивает она в сторону окна. Мы смотрим туда, как звёзды, улыбаемся в невидимую камеру, – вот эти невидимые зрители, которые смотрят этот фильм... И то, что было до меня, допустим, Сталин, Ленин, марксизм, ленинизм, не знаю... доисторические люди. Это всё предыстория. Она такая коротенькая, низкобюджетная. Меня-то ещё нет – не на чем деньги зарабатывать!

И потом пошла я. Я родилась и потом всё пошло, поехало, сюжет развивается. Людей я встречаю! Все люди, которые со мной встречаются, автоматически попадают в этот фильм... вот так, наверно, – она замолкает на секунду и в другом конце зала слышится весёлый крик одного из подвыпивших посетителей.

– Вот сейчас этот мужик там орёт, вот меня бы здесь не было – никому бы это нафиг не надо было! – восклицает она, смеясь. – А так он там есть, все эти люди... В общем... Допустим, вот камера здесь стоит, да, она так вот смотрит, – и мы снова поворачиваемся к этой невидимой камере, и Олеся указывает в окно, – они вот в кадр не попадают. Их жизни нет, понимаешь? И вот пока это в кадр попадает, всё это существует...

И она с улыбкой и даже какой-то горечью за этих людей смотрит на меня.

Мы допиваем пиво. Находятся деньги взять кофе. И говорим, говорим, говорим... И смеёмся. Самые дорогие люди – те, с которыми ты полчаса можешь смеяться над одним словом.

А потом я смотрю в телефон и замечаю время – до закрытия метро остался час. Мы вскакиваем со своих мест и выбегаем на улицу. И вот мы уже несёмся по Невскому проспекту! Несёмся-несёмся куда-то вперёд, я смотрю на табличку «Невский проспект», понимаю всё и ору, что нам-то нужен Лиговский! Разворачиваемся, почти бежим... Олеся остаётся на улице. Я залетаю во двор Этажей и встречаю бармена Руслана. Он с какой-то компанией, но останавливает меня, что-то говорит хорошее, диктует своё мыло. Я говорю: некогда записывать, я запомню! Конечно, ничего не запоминаю, о чём жалею до сих пор. Поднимаюсь, хватаю наши вещи, бежим в метро. Успеваем, успокаиваемся, вставляем наушники в уши... Метро, автобус, аэропорт, самолёт, дом.

Дата добавления: 2014-12-23