Глава четвертая БОГИ И АВАТАРЫ 1. D.С. Sircar. Select Inscriptions Bearing on Indian History andCiviliyation. Calcuta, 1942, V. I, р. 88-89. 2. Рамачарака называет индийский культ изображений "символогией,доведенной до крайности" (Рамачарака. Религии и тайные учения Востока. СПб.,1914, с. 262.). 3. Бхагавад-Гита, XII, 2, 8. 4. Нараяния, Махабхарата, XII, 344. Время составления Нараянииотносится к эпохе между II в. до н. э. и первыми веками н. э. О ней см.: Б.Смирнов. Очерк развития вишнуизма по текстам "Махабхараты", с. 265 сл. 5. "Троица первична всякому существованию и всякому знанию, которые вней находят свое обоснование". Она есть "сама жизнь Бога сокрытого, и учениео ней принесло с собой абсолютное утверждение личности" (В. Лосский.Догматическое богословие - БТ, 1972, Э 8, с. 42, 40). 6. А. Введенский. Религиозное сознание язычества, т. I. М, 1902, с.700. Ведантист Д. Сарма говорит о Тримурти как о едином Боге, толькорассматриваемом с трех точек зрения (D. Sarma. Hinduism through the Ages.Bombay, 1956, р. 25). 7. См Махабхарата, XII, 233, 237, 341 8. См.: М. Еliade. Тhе Мyth of the Eternal Return. N.Y., 1965, р. 51ff. 9. См.J. Масkау. Еаrlу Indus Civalization. London, 1948, р. 67, Я.Гусева. Индуизм М., 1977, с. 90 сл. 10. Махабхарата XII, 284. 11. В своих лекциях по философии культа о П. Флоренский сделал попыткубогословски истолковать христианское понятие о "страхе Божием", но страннымобразом исходил только из религиозной психологии ветхозаветного и дажеязыческого мира (см. БТ, т. 17, М, 1977, с. 88 сл). Более убедительнаяинтерпретация проблемы "религиозного страха" дана в написанной в те же годыработе Р. Отто "Священное" (англ. пер. R. Оtto. Тhе The Idea of Holy.London, 1959). 12. Махабхарата, III, 81, 109. 13. Аррчан. Индика, VII, 4-9; Страбон. География, XV, 1, 8.Примечательно, что фигура из Мохенджо-Даро (III тыс. до н. э.), в которойобычно видят Шиву, украшена рогами. Это лишний раз указывает на сходствоШивы с богом-быком Вакхом. 14. По словам Д. Сармы, "шактизм есть, несомненно, результатарианизации массы неарийских культов и древних верований" (D. Sarma.Hinduism, р. 30). 15. Пуссен указывает на то, что "мани" и "падма" первоначально означалиженские и мужские гениталии и соединение их символизировало космическуюсексуальность (J.Наstings. (ed.) Encyclopedia of Religion and Ethic, v.XII, р. 196). 16. Провозвестие Рамакришны, с. 107. 17. См.: Д. Чаттопадхьяя. Локаята даршана. Пер. с англ. М., 1961, с.344 сл. Хотя тантрическая литература относится к средневековому времени,истоки тантризма и культа Шакти гораздо древнее Вед. Отождествление состихиями через ритуал вкушения и обладания восходит к культам, в которыхмагия переплеталась со страстным стремлением обрести единение с Божеством.См. о подобных обрядах в первобытной религии. Л. Штернберг. Первобытнаярелигия в свете этнографии. Л., 1936, с. 160 сл. 18. Цит по: А Пятигорский. Тантризм.-ФЭ, т. 5, с. 181. 19. Чжуан-цзы, X. 20. См.: С. Невелева. Мифология древнеиндийского эпоса (пантеон). М.,1975, с. 19 сл. 21. Махабхарата, XII, 341, 70-72. 22. Тирукурал. 1, 10. Этот литературный памятник индуизма относится кпервым векам н.э. См.: Ю Глазов. О "Курале" Тируваллувара.-ВИМК, М., 1958, Э6, с. 109. 23. Бхагавад-Гита, IX, 23, 26. 24. Vishnu-Purana, III, XVII; Agni-Purana, XVI, 1-5. Когда возник этотмиф, установить невозможно. Пураны писались на протяжении многих веков. 25. Цит. по: Э. Мергаутова. Индуистская мифология. В кн.: Боги,брахманы и люди. Пер. с чешск. М., 1969, с. 180. 26. См. Г. Бонгард-Левин, Г. Ильин. Древняя Индия. М., 1969, с. 620. 27. О Майтрейе см.: Д. Горохов. Буддизм и христианство. Киев, 1914, с.157. 28. Кшити Мохан Сен полагает даже, что "неверно утверждать, будтобуддизм впоследствии исчез из Индии. В действительности большинство егодоктрин было принято огромным числом индуистов" (K.M.Sen. L'Hindouisme.Paris, 1962, р. 75). 29. Sutra Mahajana. Русск. пер. приложен к кн.: иером. Гурий[Смирнов]. Буддизм и христианство в их учении о спасении. Казань, 1908, с.306. 30. По словам выдающегося знатока буддизма Розенберга, учение ободисатвах есть "поворот в религиозной мысли". См. О. Розенберг. Проблемыбуддийской философии. Пг., 1918, с. 242. 31. Так, в разговоре с христианским миссионером один буддист прямосравнивал бодисатв со святыми. См.: иером. Мефодий. Буддийскоемировоззрение, или ламаизм. СПб, 1902, с. 98. Св. Макарий Египетскийговорит, что подвижники, осененные высшей благодатью, приходят в такоесостояние, что готовы "сидеть в одном углу, в восхищении и как бы упоении".Но долг их "заниматься попечением о братии и служением слову" (МакарийЕгипетский. Духовные беседы, 8, 4). Это близко к идее и призванию бодисатвы. 32. Тонилхуйн-чемек [Украшение спасения]. См. перевод этогомахаянистского трактата под названием "Душа Востока", СПб., 1904, с 6. 33. Пер. И. Минаева.- В кн. Всеобщая история литературы. Под ред. В.Корша. Т. I. СПб., 1880, с. 135. 34. Тонкий анализ причин победы индуизма над буддизмом дал в своихработах Г. Померанц. "Ритмически-музыкальная, праздничная стихия,говорит он,- выгнанная в дверь, проникает в щели. В конце концов она совершеннозатопила буддийскую серьезность до того, что сам Будда был вытеснен пляшущимШивой или Кришной с его возлюбленной Радхой, с хороводами пастушек иволшебной флейтой, зачаровывающей мир". (Г. Померанц. Праздник и культура."Декоративное искусство", 1968, Э 10, с. 39; см. его же. О причинах упадкабуддизма в средневековой Индии, с. 304). 35. Согласно легенде, в которой нет ничего невероятного, первоапостоломИндии был Фома. На I Вселенском Соборе (325 г.) были уже представители отиндийской церкви. Основную массу индийских христиан составили сирийцы,которые переселились на Малабарское побережье. Эта церковь была долгое времяоторвана от остального христианского мира. 36. Первая попытка создать в Индии Церковь с учетом местных традицийбыла предпринята о. Роберто ди Нобили, членом Общества Иисусова (XVII в.).Но европейцы не сразу сумели понять ее значение. В настоящее время возниклиашрамы (монастыри), где христианские монахи сознательно строят свою жизнь всоответствии с принципами индийской аскетической практики. Они усваивают всето, что сближает индуизм с христианством, для того чтобы христианство небыло "религией белых", но естественно развивалось бы в лоне национальнойкультуры. Часть II ГРЕЧЕСКАЯ МЫСЛЬ Глава пятая ЧЕЛОВЕК В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ Запад и Восток, IV-III вв. до н.э. Любая история есть история современная Б. Кроне Как ни велика дистанция между нами и людьми минувших эпох, нас роднит сними очень многое. Однако из всех периодов древности прообразом XIX и XXвеков больше других может служить цивилизация эллинизма. Хотя человек того времени, в отличие от нынешнего, не был втянут вводоворот технической революции и глобальных войн, он тем не менее тожечувствовал себя в окружении стремительно меняющегося мира. Смещалось все, начем выросли десятки поколений, и среди развалин наметились новые контурыфилософии, а также религиозной и общественной жизни. Первым потрясением для греков стало своего рода "открытие мира". ПоходыАлександра столкнули их со множеством народов древней и утонченной культуры.Македонские ветераны и пришедшие вслед за ними торговцы и колонисты накаждом шагу сталкивались с удивительным и незнакомым. Миновав пустыни изаснеженные хребты Азии, они попадали в города со странной архитектурой; ихпоражали звуки неведомых языков, чужеземные верования и обычаи. Диковинныеидолы, алтари огнепоклонников, индийские аскеты, человеческие жертвы изапрет приносить в жертву даже животных, непонятные законы и обряды -словом, было от чего прийти в замешательство... Силясь разобраться в обилии впечатлений и объяснить виденное, греки всеистолковывали на свой лад, называли чужеземных богов именами Зевса, Диониса,Геракла, но это подведение нового под привычные категории не всегдапомогало. Приходилось сживаться с мыслью, что земля и человеческий род кудаобширней и разнообразней, чем считали отцы и деды. Даже у себя дома грек оказался в положении человека, который долго жилв надежной крепости, редко выходя наружу, но в один прекрасный день стеныобвалились, открыв вокруг широкие горизонты. Ведь прежде отечество дляэллина ограничивалось рубежами родного полиса, которые нередко можно былообойти пешком за несколько дней. Теперь же границы раздвинулись, уходя к"краю земли". Неузнаваемо меняется и жизнь самих городов. Демократия иреспубликанский строй, избранные народом архонты и собрания граждан уходят впрошлое. На смену прежним порядкам идет новая власть. Это было связано не только с внешнеполитическими событиями. Еще раньшефилософы (как это случится впоследствии перед Французской революцией)подточили веру в незыблемость устоев государства. Разрушительные идеисофистов, проекты Платона, исследования Аристотеля привели греков кубеждению, что гражданский порядок - нечто вполне условное, целикомзависящее от воли людей. Политическая жизнь полиса лишается традиционныхточек опоры, народ все с большим трудом несет бремя свободы. Этим пользуются диадохи - полководцы, преемники Александра. Македонецпоказал им заразительный пример. Образ юноши, покорившего полмира иобъявившего себя богом, стоит перед ними как предел честолюбивых мечтаний. Прямые наследники престола, слабоумный Арридей и новорожденный мальчик,имеют мало шансов возглавить монархию. Поэтому среди генералов и сатраповвспыхивает жестокое соперничество. Заговоры и измены, фальшивые декларации освободе и непрочные союзы, битвы и мятежи составляют историю долгих сорокалет. Балканы, Малая Азия и Ближний Восток представляют собой в это времяарену непрерывных войн. Диадохи рвут друг у друга города, области, титулы,переманивают наемников. Одни объявляют себя хранителями наследия Александра,другие - поборниками демократии, но все жаждут лишь одного - неограниченнойвласти. Это настоящая вакханалия честолюбии, схватка людей неукротимых,отчаянно смелых, готовых на все. Их биографии - нечто среднее междушекспировской трагедией и авантюрным романом - раскрывают анатомию одного изглубочайших инстинктов человека - воли к власти (1). Первым из игры выходит Птолемей Лаг, дальновидный и дипломатичныйсатрап Египта. Разбитый войском Деметрия, он отказывается от Финикии изанимает прочное положение в стране Фараонов. А вскоре погибают прямыенаследники Александра и происходит раздел его империиДиадохи могут наконецпровозгласить себя царями. "Так велико было у них уважение к памятиАлександра, - пишет Иустин, - что, хотя они обладали царской властью, они изчувства справедливости обходились без царского титула, пока у Александраоставался законный наследник". (2) Лишь немногие полисы, такие как Пергам и Родос, сохраняют автономию,большая же часть державы достается трем военачальникам - Греция и Македония- Антигону, а Иудея, Египет и Ливия - Птолемею Лагу, Селевк Никатор утратилв борьбе с Чандрагуптой индийские владения, но и без того его империяогромна. Она охватывает часть Малой Азии, Сирию, Месопотамию, Персию иСреднюю Азию. К 300 году стабилизация мира завершается, хотя окончательной она так ине смогла стать. До самого прихода римлян время от времени вспыхивают войнымежду царями, восстания покоренных народов и рабов. Итак, в государствах, расположенных от Эпира до Индии, утвердиласьсильная монархическая власть, предшественница римского цезаризма. Навсегдапрошли времена маленьких царств или республик, где для решения дел наплощади могли собраться все полноправные жители. Не удался и опыт Федерации,свободного союза стран (3). Многонациональная империя - эта гробница свободы- по самой природе своей требует твердого режима (4). Непрочность связи еечастей, спаянных лишь силой оружия, постоянно дает себя знать. Поэтомуправительству приходится держать машину подавления наготове и увеличиватьаппарат чиновников. Имперская идея нуждается в обосновании, и, по примеру Александра,эллинистические цари учреждают культ монархов, сначала умерших, а потом иправящих. В руках государства сосредоточиваются огромные богатства и земли.Хозяйственная жизнь оказывается под его контролем. Самодержцы постепенноберут под опеку искусство, науку, общественную мысль, придавая им нужное длявласти направление, слабеет гражданский дух и возрастает индивидуализм,столь характерный для эллинистической эпохи. Дерзкая мечта Александра перемешать все население державы, превративего в один народ, управляемый царем-богом, не осуществилась. Однако иэллины, и "варвары" отныне оказываются в одной упряжке как царскиеподданные. Это положение, ранившее самолюбие греков, компенсируется для нихтем, что их культура становится ведущей в Азии и северной Африке. Онапокоряет всех своей удивительной цельностью и завершенностью. Ее каноны иустои прочно выкристаллизовались за века, протекшие от Крито-Микен доПерикла и Аристотеля. Она выходит во всеоружии, чтобы покорить мир! Селевк Никатор, приверженец греческой культуры энергично внедряет ее всвоих восточных владениях. Он переносит столицу из Вавилона в новый город наТигре - Селевкию, а в Сирии основывает вторую метрополию, назвав ее в честьсвоего сына Антиохией. Кроме того, он строит десятки других городов, где вводит греческиеформы архитектуры, насаждает западные моды, вкусы, одежду и религию. Более осторожен Птолемей, этот "македонский фараон", который живет вокружении египтян как на острове и принужден учитывать традиции древнегонарода. Но и он превращает столицу Александрию в чисто эллинский город сгимнасиями, амфитеатром и ристалищами. Двинувшийся при Александре поток греков-переселенцев, стремящихся навосток, не иссякает в течение столетия после его смерти. Покровительствуемыецарями колонисты из Афин, Архипелага, Ионии забираются все дальше в глубьАзии и Африки, заселяя новые города и купеческие фактории. Простонародныйязык греков койне начинает, как в наши дни английский, играть рольуниверсального. Он позволяет грекам хогя бы отчасти ощущать себя дома всюду:и у берегов Аму-Дарьи, и у границ Индии. Мир постепенно становится эллинским, в то же время и само эллинствонезаметно для себя перестает быть прежним. Триумф западной цивилизации неразрушил культурных корней Востока. Облаченный в новые одежды, он продолжаетжить своей жизнью. Какой-нибудь храм Ваала в Сирии, сооруженный в коринфскомстиле, наглядно воплощает в себе двойственную природу эллинизма. В конце III века греки, отразив нападение с севера галльских племен,воздвигают в честь победы грандиозный алтарь Зевсу в Пергаме. Его украшаютизваяниями, иллюстрирующими битву Олимпийцев с гигантами, что должносимволизировать бессилие варварства перед эллинсгвом. Но то были галлы -народ действительно еще полудикий. "Варвары" же Востока во многом неуступали грекам, как те сами вынуждены были признавать. Контакты Востока и Запада начались еще в Ионии в "Гомеровское время".Теперь же, с первых лет правления диадохов, Восток активно включается вобщекультурную жизнь эллинизма. Появляются книги финикийцев, евреев, парфян,написанные по-гречески и повествующие об истории, быте и религии этихнародов. Запад с восторгом встречает "Вавилонику" - труд халдейского жрецаБероса, посвященный прошлому Двуречья. Египетский жрец Манефон помогаетПтолемею I ввести в Александрии греко-египетский культ Сераписа и излагаетдля эллинов историю своей страны. Читая эти труды о древних культурах, грек уже не мог согласиться смнением Аристотеля, будто "варвары"-прирожденные рабы. Он невольноприучается к более широким взглядам. Создается почва для вселенскогосознания, которое греки назовут космополитизмом. С конца III века начинается движение с Востока на Запад. Научные ирелигиозные концепции, ритуалы, обычаи и суеверия Азии проникают в греческиегорода. Все чаще заключаются смешанные браки, на которые возлагал своинадежды Александр. Еще его современник Исократ утверждал, что слово "эллин"стало обозначать не столько этническую принадлежность, сколько человекаопределенного культурного круга. В этом взгляде отражена самая сутьэллинизма. Раньше было принято считать, что эллинизм - пора одряхления, когдаистощились творческие силы древнего мира. Действительно, он лишен тойорганичности, которая отличала культуру во времена Исайи и Эсхила. Однакоболее глубокое и всестороннее изучение эллинизма показало, что он был вполнежизнеспособным, плодотворным и в чем-то не уступал классическим эпохам. Каковы же главные черты эллинизма? Прежде всего это цивилизация преимущественно городская. Причем изгородов исчезают черты сельской жизни; они строятся по определенному плану ичасто даже носят одинаковые имена; одних Александрий было основано тридцать.В городе концентрируется все: наука, ремесла, искусство. Хотяэллинистические писатели любят воспевать мирных пастухов и природу - этовосхищение типичных горожан, которым приелся их искусственный образ жизни. Эллинизму свойствен дух просветительства. Необозримое море книг созданоза эти три века. Известны имена более тысячи ста авторов, но, вероятно, ихбыло больше. Поэты и филологи, историки и публицисты, ученые и философыпишут уже не в расчете на узкий круг избранных. Грамотность и образованиерастут необычайно быстро, идеи выходят на улицу, правда неизбежно упрощаясьи вульгаризируясь. Это - зарождение массовой культуры, время популяризации,учебников, обзорных трудов. Когда-то писатель мог быть земледельцем, как Гесиод, или политиком, какСолон. Теперь литература все больше становится профессией, дающей заработок.Стремление авторов блеснуть эрудицией порой лишает поэзиюнепосредственности, а покровительство монархов заставляет поэтов писатьльстивые панегирики. И все же эллинистической литературе присущасвоеобразная прелесть и тонкое изящество. Увеличение числа читателей вызывает потребность в библиотеках. Повосточному образцу греческие монархи создают обширные собрания книг.Крупнейшее из них Александрийское. В нем Птолемей Лаг, покровитель муз и самавтор мемуаров, собрал сотни тысяч рукописей. Он приглашает к себе на службубиблиографов для составления каталогов (один из них был написан на стадвадцати свитках). Просвещение содействует смягчению нравов. Гуманность и терпимостьпроявляются все чаще, даже во время войн. Иные противники стремятся нетолько одолеть друг друга, но и соперничают в благородстве. Ослабляетсязамкнутость полисов, теснее становится общение между жителями разныхобластей. Уже в самом начале эллинистической эпохи отчетливо заметен рострационализма, который и раньше был присущ греческому мышлению. Чувствосвященного на время притупляется, подавленное плоской рассудочностью. Затоделает успехи естествознание, которое отделяется от своего материнскогоствола - философии. Уже преемник Аристотеля по Лицею Теофраст в большей мерезанят вопросами географии, минералогии, ботаники и психологии, нежелиметафизикой. Научные открытия и инженерные изобретения составляют славу Александрии.Герон создает проект первой паровой машины, Герофил обнаруживает связь междуголовным и спинным мозгом, Эвклид разрабатывает основы математики, Эратосфенизобретает календарь, который просуществует в Европе многие века. Если кэтим именам прибавить основоположника механики Архимеда, биолога Страбона иотцов гелиоцентризма Гераклита и Аристарха, то станет ясно, чтоэллинистическая наука имела мировое значение. Но почему эти достижения не увенчали историю античности техническойцивилизацией? Окончательный ответ на этот вопрос до сих пор не найден. Одниполагают, что причина кроется в рабском труде, который в то время принялмассовый характер и соперничал с работой механизмов. Другие видят тормоз вязычестве - вера в божественность природы мешала ее покорению. Третьиссылаются на творческий упадок общества, наметившийся к концу II века (5).Быть может, в каждом из этих соображений есть доля истины, но, как бы то нибыло, характерно, что наука эллинизма все больше приобретала технический,утилитарный характер, отходя от центральных проблем миросозерцания. Интерес к технике был связан со своего рода практическим материализмом,неизбежным спутником "светского" общества. Тяга к комфорту, чувственность,изнеженность и любовь к роскоши сменили простоту и строгость которые ценилипрежние поколения. В литературе и искусстве намечается тяга к изысканному, возбуждающемунервы, эротическому. Многие писатели того времени указывают на признакиповсеместного нравственного упадка. Большие идеи волнуют людей уже далеко нетак, как в эпоху Перикла. Священный театр, некогда ставивший перед зрителямивечные вопросы, вытесняется жанровой драмой и комедией. Эдипов и Прометеевсменяют на сцене обыватели. В пьесах Менандра выводятся обманутые мужья,семейные распри, споры о наследстве. Изобразительное искусство, по выражению одного историка, "перестаетслужить религии". Эллинистические мастера охотнее обращаются кповседневному, идеальным образам предпочитая обыкновенных людей и обыденнуюжизнь. Ореол тайны, который начал меркнуть уже в скульптуре ранней классики,погас окончательно. Даже изваяния богов отличаются подчеркнутым натурализмоми вниманием к мелочам. Напомним хотя бы знаменитых Аполлона Бельведерскогоили Афродиту Милосскую. В них нет почти ничего сверхъестественного. Этолюди, прекрасные, гармоничные, но не более. Лишь как отблеск горнего мираостается на их ликах печать просветленной бесстрастности. Но и ее уже редковстретишь в эллинистическом искусстве. Позы, жесты, лица статуй исполненынапряженности, мук, аффектов. Таков Лаокоон с сыновьями и гигантыПергамского алтаря. Повышенный интерес к мелкому, частному, житейскому был, однако, непросто порождением потребительского мещанства. Он был симптомом ломки,которую переживало сознание человека того времени. Беспокойные, смутные годывойн, постоянное общение с чужеземцами, непривычный размах жизни вызываликак защитную реакцию желание спрятаться, уйти от тревог. Это настроение ираньше бывало знакомо грекам. Теперь же оно становится едва ли негосподствующим. Потерянный в большом мире, утративший прочную связь с общиной, среднийчеловек уже не может жить "как все", ибо все теперь живут по-разному. Городас огромным населением, часто собранным со всех концов света, мало походят напрежние полисы. Многолюдство и одиночество, как говорил Бодлер, понятиятождественные. Именно эти Александрии с их прямыми однообразными улицами,мноюэтажными домами и разноязычными толпами становятся родиной античногоиндивидуализма. Человек силится противопоставить массовому- свое. Одним из главных рычагов, когорый способен восстановить это нарушенноеравновесие души, потерявшей целостность, является религия. Но мог ли найти вней опору и ориентир человек эллинистической эпохи? Рационализм и светский дух не убили в людях потребности в Высшем;однако философия, развенчав традиционную мифологию, оказалась не в состояниизаменить ее. Агония полисного уклада жизни сопровождалась агониейгражданских культов. При Солоне и Писистрате религия была частьюобщественного порядка, теперь же, невзирая на сохранение официальногобогопочитания, она должна была найти место в частной жизни. А к такомуповороту дел греки были плохо подготовлены. Конечно, Дельфы и другие культовые центры продолжали пользоватьсяуважением, а крестьяне по-прежнему хранили веру в старых богов. Но в городахона переживала кризис. Уже давно вошло в привычку говорить об Олимпийцах сиронией. Все это при отсутствии религиозной альтернативы мифам могло вестилишь к болезненному духовному вакууму. Лишь один шаг отделял критическиевыпады против Гомера и Гесиода от полного отрицания. Писатель Эвгемер (ок. 300 г.) уверял, что видел на острове Панхотегробницы Зевса и прочих богов. По его словам, они были просто древнимигероями, прославившимися своими подвигами. Религиозные воззрения Эвгемеранеясны. Есть основания думать, что все же он верил в некое высшее Божество,хотя многие древние авторы считали его атеистом. Так, Плутарх писал: "Людине перестают сводить с неба на землю столь великие семена и подрывать иуничтожать благочестие и веру, вложенную почти в каждого с самого рождения,и тем открывать ворота чудовищу безбожия, и очеловечивать богов, и даватьволю плутням Эвгемера из Мессении, который сам, составив копии не внушающихдоверия и поддельных мифов, рассеивает по всей земле неверие, потому что онпроизвел всех предполагаемых богов скопом от имен полководцев, навархов ицарей, живших в древние времена и запечатленных письменами в Панхоте" (6). Подобная мысль могла быть подсказана Эвгемеру рассказами о восточныххрамах - гробницах богов умирающей и воскресающей природы. Но скорее всегоон имел перед собой как образец культ Александра и его преемников. Пытаясьвновь связать религию с государством, они поставили на место сомнительнойнебесной власти власть земную, единственно очевидную для всех. Народ охотношел навстречу такого рода нововведениям. Приветствуя Деметрия Полиеркета,поселившегося в Парфенонском храме, афиняне сложили песню, в которой своепредпочтение "земным богам" выразили вполне откровенно: Другие боги или далеки, или не имеют ушей. Быть может, они вовсе не существуют или не смотрят на нас. Но ты перед нами не деревянный и не каменный, а телесный и живой, И вот мы обращаемся к тебе с молитвой. (7) С культом живых носителей власти связано и почитание Тихе - случая,капризной и своенравной фортуны. В полную превратностей эпоху, когда звездыдиктаторов восходили и падали, когда какие-то силы, казалось, подыгрывали тоодному, то другому, так естественно было уверовать в Случай. ВпоследствииПлиний писал: "Во всем мире, во всех местах и во все часы все голосапризнают и называют одну фортуну, ее одну обвиняют, только ее одну тянут кответу, ее ругают и чтут; она превратна, многие ее считают даже слепой, онанепоседлива, непостоянна, неверна, изменчива, покровительствует недостойным"(8). Наряду с Тихе греки постоянно говорят о Судьбе, старой богине предков.В отличие от фортуны, она представляется железным Порядком, который никто нев силах изменить. В связи с этим понятно и увлечение "научной" астрологией,которую принес грекам вавилонский жрец Берос. Древнее искусство определятьбудущее по звездам находит живой отклик среди людей, верящих в Судьбу. Имначинает казаться, что найдена разгадка закономерностей, по которымсовершается все в мире. В астрологии - этом сложном сочетании науки исуеверия, философии и шарлатанства, - господствует мысль о всеобщейдетерминированности и неизбежности происходящего. (9) Фатализм, как это часто бывало, питает пессимистические настроения.Мир, которым правят Случай, Судьба или светила, вызывает у многих отвращениеи ужас. Поэт Архит Митиленский печально размышляет: Право, достойны фракийцы похвал, что скорбят о младенцах, Происходящих на свет из материнских утроб, И почитают, напротив, счастливым того, кто уходит, Взятый внезапно рукой Смерти, прислужницы Кер. Те, кто живут, те всегда подвергаются бедствиям разным, Тот же, кто умер, нашел верное средство от бед. (10) В развитых обществах религиозный упадок всегда идет рука об руку ссуевериями. Заклинатели, знахари, толкователи снов и маги прочно и надолгообосновываются в городах. Даже насмешник и богохульник в трудную минуту непрочь бывает обратиться к ним, либо "на всякий случай", либо смутно веря всуществование чего-то таинственного и непостижимого. Более серьезные умы идут за ответом к философам. В рационалистическийвек их влияние возрастает как никогда раньше. Четыре школы времен эллинизма:скептическая, эпикурейская, киническая и стоическая - получают широкоераспространение в массах. Философия впервые становится по-настоящемупопулярной во всех слоях общества. Человек не ждет от нее теорий о небе иземле; их в изобилии поставляет наука. Теперь людей в первую очередьинтересует, как научиться жить в этом мире спокойно и счастливо. Они усталии мечтают о тихой пристани. Неудивительно поэтому, что среди эллинистических мыслителей мы преждевсего находим моралистов и учителей жизни. Они не вносят ничегооригинального в метафизику. Теория вообще отступает у них на второй план всравнении с практическими задачами. Философы заняты не судьбой Вселенной ичеловечества, а учасгью индивидуума. Они хотят без всякой мистики, опираясьлишь на разум, найти спасение от зла, треволнений и несовершенств жизни. Вэтом они сближаются с учителями Индии и Китая, которые проповедовали в ту жеэпоху. Разумеется, говорить здесь о прямом влиянии мы не имеем права, хотя иизвестно, что в Афины приезжали буддисты, а греки вели в Индии беседы сбрахманскими отшельниками. Знаменательно и то, что многие эллинистическиемыслители были родом не из Греции, а из Азии. Во всяком случае, греческая философия, невзирая на свой рационализм,выступает теперь не столько как наука для любознательных, сколько какпанацея, сулящая человеку спасение и внутренний мир.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава пятая ЧЕЛОВЕК В МЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ 1. Сведения о диадохах и их преемниках - "эпигонах" - сохранилисьглавным образом у Плутарха, Диодора, Иустина и Арриана. См. Р. Пелъман.Очерк греческой истории и источниковедения. - В кн. Общая историяевропейской культуры, т.I, СПб., 1908, с. 190 сл. 2. Иустин, XV, 2. 3. Об Этолийском союзе и других попытках создать федерацию какальтернативу империи см.: И. Дройзен. История эллинизма, т. 2. М., 1893, с.242 сл. 4. Когда мы говорим так об империи, т е. насильственном объединениинескольких народов под эгидой одного, следует указать на исключения. В техслучаях, когда метрополия намного превосходит по степени развитияподчиненные области, возникает колониальная держава. При всех своих теневыхсторонах этот тип государства может не препятствовать демократии, хотя бы вметрополии (как это было в Британской империи). 5. Заслуживающей внимания представляется точка зрения К. Даусона,который, исходя из мысли о двойственной (духовной и материальной) основелюбого общества, подчеркивал роковую роль "античной урбанизации".Перемещение главных сил нации в города, по его мнению, нарушило связьчеловека с природой и подорвало его жизненные силы. Именно это привело ккризисам, которые постигли греческий мир сразу же после взлета при Перикле."Когда эллинская наука,- говорит Даусон, - была в полном расцвете, жизньэллинского мира снизу уже иссякла, под блестящей поверхностью философии илитературы высыхали источники народной жизни. Сила эллинской культурызиждилась на региональном и аграрном основаниях. Гражданин был не толькоземлевладельцем, но и крестьянином, и даже его религия была неотделима отфамильных склепов и гробниц местных героев. В глазах писателей классическойэпохи типичным греком был не софист или речистый левантийский торговец, агрубый акарнийский крестьянин и не менее его - сельский дорийскийаристократ, "человек, сражавшийся при Марафоне" или Платее. Но за двастолетия, отделявшие Персидские войны от эллинистического периода, грекиперестали быть земледельческим народом, превратившись в нацию горожан...Отсюда вырождение греческого типа. Народ был представлен теперь негражданином-солдатом, повергнувшим в прах могущество Персии, а "голоднымгреком" Ювеналовых сатир, мастером на все руки от риторики до пляски наканате" (Ch. Dаwsоп. Рrоgress and Religion, р.58-59). 6. Плутарх. Об Исиде и Осирисе, 23. Пер. И. Трухиной. 7. Афиней, 253 д. 8. Плиний Старший. Естественная история, П, 22. 9. Вопросами астрологии интересуется уже Теофраст. О проникновенииастрологии в Грецию см. Ф. Зелинский. Умершая наука - ЗИ, т. III, с. 256 сл. 10. Александрийская поэзия. Пер Л. Блуменау. М, 1972, с. 330. Глава шестая ЭПИКУР И СКЕПТИКИ Афины и Элида, III в. до н.э. Я обзавелся норой, и, кажется, получилось удачно. Ф. И. Кафка "Я - поросенок Эпикурова стада", - шутя сказал о себе однажды Гораций.Это должно было означать, что он - человек, любящий пожить в своеудовольствие. Действительно, уже с древности слово "эпикуреец" связывалось спредставлением о жуире, который ни в чем не желает себя ограничивать. Междутем Эпикур мало повинен в такого рода толковании его философии. Пусть это звучит как парадокс, но у Эпикура гораздо больше общего сБуддой, чем с некоторыми мнимыми эпикурейцами. Исходной точкой размышлениядля обоих служил универсальный факт страдания, царящего в человеческойжизни. Оба они искали средства освободить людей от власти зла. "Четыреблагородные истины" Будды чем-то предвосхищают Тетрафармакон. "Четверичноелекарство", предложенное Эпикуром для исцеления мира: Не надо бояться богов. Не надо бояться смерти. Можно переносить страдания. Можно достичь счастья. Сближает греческого и индийского мудрецов также их огромное личноевлияние на учеников, которое можно сравнить лишь с влиянием Пифагора илиСократа. Успех эпикурейства неотделим от того глубокого впечатления, которое производил философ наокружающих. Даже те немногие отрывки из его писем, что дошли до нас, рисуютЭпикура человеком исключительного обаяния. Он пленял людей своей мудройкротостью, дружелюбием, душевной гармонией. Знаменательно, что, в отличие отстоицизма и кинизма, эпикурейство называется не иначе как по имени своегооснователя. Это именно учение Эпикура, которого адепты считали величайшимнаставником истины. Сам философ сознавал роль своего авторитета и заботилсяо том, чтобы его писания тщательно изучались. Два века спустя поклонник Эпикура Лукреций изобразил его появление какприход некоего пророка-избавителя: Первые подали всем утешения сладкие жизни, Мужа родивши, таким одаренного сердцем, который Все объяснил нам, из уст источая правдивые речи, Даже по смерти его откровений божественных слава, Распространившись везде, издревле возносится к небу (1). Будду на поиск истины подвигло сострадание к другим людям; Эпикур жепознал необходимость врачевания мира на опыте собственной нелегкой жизни.Центральный нерв его учения можно обнаружить, лишь приняв во вниманиечувство страха, владевшее философом в ранние годы его жизни: страха смерти истраха перед неведомым... Сын бедного афинского переселенца, Эпикур провел детство на островеСамосе, родине Пифагора (2). Мать его была заклинательницей злых духов изарабатывала на хлеб своим искусством. Эпикур еще ребенком вынужден былсопровождать ее, когда она ходила по домам, воюя с демонами. Ужас отпостоянной близости чего-то зловещего мог соединиться у мальчика с досадой,что его отрывают от детских игр. Таким образом, отечественная религия ссамого начала предстала перед Эпикуром в отталкивающем виде, отождествляясьс ремеслом матери. Лет в двенадцать будущий философ прочел Гесиода и сделал заключение,что боги не так уж страшны, ибо заняты своими делами и мало интересуютсялюдьми. В то же время врожденная нравственная чуткость подсказала ему, чтогрубые мифы едва ли изображают богов правильно. Вторым испытанием был страх смерти. Хотя Эпикур прожил долгую жизнь(341-271), но из-за терзавших его мучительных недугов он, вероятно, всегдачувствовал себя обреченным. Острые боли, рвота, слабость постоянно вызывалив нем мысль о близком конце. Другой человек на месте Эпикура мог бы превратиться в унылогомеланхолика. Но сын заклинательницы нашел в себе силы справиться с тем, чтоего угнетало. Освобождение от своих страхов Эпикур, как ему казалось, обрел вфилософии Демокрита, с которой познакомился в ранней юности. Членом школыатомисгов он не стал-видимо, из-за ее учителя. По его словам, это был"скверный человек и занимался такими вещами, посредством которых нельзядостичь мудрости" (3). Высылка эмигрантов из Афин заставила Эпикура в 322 году уехать в МалуюАзию. Там он скитался несколько лет, изучая философию, читая лекции и терпяпорой крайнюю нужду. Постепенно у него сложилась собственная системавзглядов. Он считал ее вполне оригинальной. И в этом была доля правды,несмотря на то что Эпикур целиком усвоил метафизику атомизма. Стержнемэпикурейства стала не космология, а новое отношение к жизни. Его-то и решилфилософ предложить людям как панацею от всех бедствий. "Пусты слова того философа, который не врачует никакое страданиечеловека,-писал он.-Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняетболезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезней души"(4). А главным душевным недугом Эпикур объявил страх. В подчеркивании страха не было ничего унижающего для людей. В этомсложном и трагическом мире они, действительно, как бы стоят над бездной,готовые ежеминутно сорваться. Чувство страха-естественная реакция наВселенную, исполненную зла и несовершенства. Победа над ним раскрываегдуховное величие человека, и то, что Эпикур стремился преодолеть страх,делает его истинным мудрецом, несмотря на все слабости его философии. Тридцати двух лет Эпикур начинает проповедовать свою доктрину иизлагать ее письменно. Летом 306 года он возвращается в Афины, где быстронаходит учеников, ставших его преданными и любящими друзьями. Этот немощныйстрадалец, неизменно спокойный и просветленный, делает их как бы членамиодной семьи. По примеру слушателей Платона и Аристотеля, они приобретают дляЭпикура участок земли близ Дипилонских ворот. Туда, в тенистый сад, сходятсявсе желающие принять участие в беседах мудреца. Философ угощает их хлебом иродниковой водой и учит находить радость в самом простом и необходимом. Наворотах Эпикур велел написать: "Гость, тебе здесь будет хорошо, здесьудовольствие-высшее благо". Эпикуров сад становится своего рода обителью, ограждающей отназойливого шума города. События века: борьба диадохов, партийные распри,попытки сбросить македонское иго - обходили его стороной. К политическойжизни философ питал непреодолимое отвращение. "Надо высвободиться из узобыденных дел и общественной деятельности",-говорил он. Девиз его "Живинезаметно" (5). О чем же велись беседы среди мирт и цветов Эпикурова сада? Начать с того, что философ, считая Вселенную скоплением атомов, тем неменее всегда отклонял обвинения в нечестии или атеизме. "Боги существуют,-заявлял он. Познание их - факт очевидный. Но они не таковы, какимипредставляет себе их толпа". По его мнению, нечестивец вовсе не тот, ктоотрицает бытие богов, а скорее тот, кто "прилагает к богам представлениетолпы" (6). Говоря это, он, наверно, вспоминал свою мать и ее волхвования. Эпикур вполне доверял опыту и при этом последовательно, как позднейшиепрагматисты, распространял это доверие на опыт религиозный. Строгий атомист,он не признавал ничего чисто духовного. Следуя Демокриту, Эпикур дажеприроду богов рассматривал как материальную. Их бытие рисовалось ему вершиной мирового совершенства. А этосовершенство исключало для него промыслительную роль богов. Он считал ихсвободными от такой обузы, как руководство миром. Боги живут в небесныхсферах, общаясь между собой и иногда вступая в контакт с людьми, но безособой заинтересованности. "Блаженное и бессмертное (существо),- по словамЭпикура,- и само не имеет хлопот, и другому не причиняет их, так что оно неодержимо ни гневом, ни благоволением; все подобное находится в немощном"(7).Здесь его "материалистическое богословие" неожиданно соприкасается сапофатизмом мистиков. Боги Эпикура не имеют, конечно, нужды в молитвах и жертвах Однако,чтобы не вызывать нареканий, не смущать других и себя, философ рекомендуетсоблюдать все обряды. "Мы, по крайней мере,- говорит он, - будем приноситьжертвы благочестиво и правильно, по законам, нисколько не тревожа себя(обычными) мнениями относительно существ самых лучших и уважаемых. Крометого, мы будем свободны от всякого обвинения по отношению к высказанномумнению"(8). Это очень напоминает слова современника Эпикура, китайскогофилософа Сюнь-цзы, который советовал участвовать в ритуалах "не потому, чтожелаемое достигается вознесенными молитвами, а ради благопристойности" (9). Итак, мир людей и мир богов, согласно Эпикуру, две почти ничем несвязанные области. Это должно убить всякий страх перед божественным. Стольже бессмыслен и "страх Судьбы". Против фатализма Эпикур ополчается с особенной горячностью, причемприводимые им аргументы скорее эмоциональные, чем философские. Вера вСудьбу, по его словам, навевает угнетенное состояние, и поэтому ее нужноотбросить. Лучше уж верить мифам, чем быть "рабом Судьбы физиков". Ведьмифология хотя бы "дает намек на надежду умилостивления богов посредствомпочитания их", а Судьба "заключает в себе неумолимую необходимость"(10).Иными словами, следует избегать взглядов, которые могут повредить душевномумиру человека. Случай, согласно Эпикуру, - это не какое-то божество, а лишь свойствобытия атомов. Если бы их движение было точно предопределено, то мир оказалсябы скован фатальным Порядком. Атомы же иногда могут случайно отклоняться сосвоего пути, и в силу этого во всей Вселенной сохраняется элемент свободы.Важнее всего, что свобода дает человеку возможность выбирать тот или инойпоступок. Цицерон прямо указывает, что Эпикур выдвинул гипотезу оботклонениях атомов, чтобы избежать детерминизма (11). С неуклонной настойчивостью борется Эпикур против всего, что можетвызвать ужас перед неведомым. Предлагая чисто естественные объяснения фазлуны, молний, циклонов, движения облаков, радуги, града, он не настаивает наточности своих теорий и легко готов принять любые другие, лишь бы они небыли связаны с чем-то таинственным. Естествознание не интересует его само посебе. Своему другу Пифолку он советует бежать "на всех парусах" всякогообразования. Гипотезы нужны ему только для того, чтобы оградить человека огстрахов. "Если бы нас нисколько не беспокоили подозрения огносительнонебесных явлений и подозрения о смерти, что она имеет к нам какое-тоотношение, а также непонимание границ страданий и страстей, то мы не имелибы надобности в изучении природы",-откровенно заявляет он (12). Мысли о природе и ее законах отвлекали Эпикура от болей. "Во времяболезни,- писал философ,- меня не занимали телесные страдания, и спосещавшими меня я не беседовал о подобных вещах. Я продолжал свои ранееначатые научные работы, интересуясь главным образом тем, как мысль, несмотряна причастность к подобным движениям в теле, сохраняет тем не менее свойвнугрснний мир, преследуя свойственное ей благо" (13). Словом, изучение Вселенной и стихий подчинено у Эпикура единственнойцели - "обретению ясного спокойствия". Эта атараксия, свобода от всех заботи страданий, несколько напоминает отрешенное состояние буддиста или даоса, аслова Сюнь-цзы о мудреце, который "всегда сохраняет в чистоте иневозмутимости сердце", вполне могут стать рядом с афоризмами Эпикура. Во имя атараксии человек должен выкинуть из головы мысль о смерти."Смерть,-доказывал Эпикур,- не имеет никакого отношения к нам: ибо то, чторазложилось, не чувствует, а то, что не чувствует, не имеет никакогоотношения к нам". Смерть не касается ни живых, ни мертвых, "так как дляодних она не существует, а другие - уже не существуют"(14). Покончив таким образом с "самым страшным из зол", Эпикур пребывает вуверенности, что нашел секрет счастливой жизни. "Мы рождаемся один раз",-говорит он и советует не откладывать того, к чему мы предназначены природой.А созданы мы для блаженства, для "удовольствия". Многим подобное утверждениеказалось низменным и пошлым. Но, как справедливо говорил, защищая Эпикура,Монтень, кто станет всерьез доказывать, будто цель человека бедствия истрадания?.. Основа блага, согласно Эпикуру,- "удовольствие чрева", т. е.удовлетворение телесных потребностей. Человек прежде всего ценит"удовольствия, получаемые посредством вкуса, посредством любовныхнаслаждений, посредством слуха и посредством зрительных восприятии красивойформы" (15). Однако, приученный к умеренности своим недугом, Эпикур понял,что приятнее всего иметь как можно меньше желаний. "Я плюю на дорогиеудовольствия,- говорил он,- не за них самих, но за неприятные последствияих"(16). Тщеславие, властолюбие, алчность, распутство - все это, по мнениюфилософа, болезни, которые изнуряют человека, лишая его внутреннегоравновесия. "Благополучие и счастье не в обилии денег, не в высокомположении, не в должностях каких-либо или силе, но в свободе от печали, вумеренности чувств и расположении души, полагающих (всему) пределы,назначенные природой"(17). Так поиски атараксии приводят Эпикура к проповеди воздержания. "Лучшетебе не тревожиться, лежа на соломе, -пишет он другу,- чем быть в тревоге,имея золотое ложе и дорогой стол". Эпикуру кажется, что нравственноеповедение естественно для человека, что сама природа его направлена кдобродетели. Он проходит мимо трагических конфликтов личности, которые стакой силой изображали Софокл и Еврипид. Эпикур не признает ничего, что стояло бы над людьми, требуя от нихборьбы с миром и с собой. Самоотверженность и героизм для него лишенысмысла. Человек должен из собственного разума извлекать правила жизни. Они -не воля Неба и не какой-то высший закон, ибо Вселенная, как и боги, вполнеравнодушна к людям. Подобно Будде, Эпикур видел человечество одиноким, предоставленнымтолько самому себе. Но если Будда при этом постиг реальность Запредельного извал туда своих последователей, то греческий мыслитель не знает ничего,кроме космоса, который "всегда был, каков он теперь, и всегда будет таким,потому что нет ничего, во что он изменится"(18). В нем начисто отсутствуетсмысл, и люди должны приспособиться к этому факту (тезис, который многовеков спустя экзистенциалисты атеистического толка предложат как новинкуфилософии). Библейский Иов восставал против зла, ибо знал, что мир и человек имеютвысшее предназначение. Он требовал справедливости. Эпикур же кротко приемлетжизнь такой, какая она есть, ведь он не верит ни в осмысленность мира, ни вконечную Правду. Он нашел тихое убежище. Что может потревожить затворника,который в своем саду вкушает радость общения с друзьями, отгородившись отмира суеты? Даже мучения, причиняемые болезнью, заставляют Эпикура лишьострее переживать радость бытия. Уже умирая, старается он сохранить безмятежность, думает о прекрасном,печется о близких. Между приступами он пишет своему ученику: "В этотсчастливый и вместе с тем последний день моей жизни я пишу вам следующее.Страдания при мочеиспускании и кровавый понос идут своим чередом, неоставляя своей чрезмерной силы. Но всему этому противоборствует душевнаярадость при воспоминаниях бывших у нас рассуждений. А ты, достойно твоего сотроческих лет расположения ко мне и к философии, заботься о детяхМетродора"(19). Как мог не восхищать такой человек? Удивительно ли, что его проповедь содра болезни казалась целительным бальзамом для усталых душ. Она воспитывалатвердость, не требуя внешних подвигов, насыщала ум, не уводя его в дебринауки и метафизики. Сочинения Эпикура читали и перечитывали, пытаясьнаучиться от него светлой примиренности. Лукреций, охваченный благодарнымвосторгом, писал: Отче! Ты сущность вещей постиг. Ты отечески роду Нашему ныне даешь наставленья, и мы из писаний Славных твоих, наподобие пчел, по лугам цветоносным Всюду сбирающих мед, поглощаем слова золотые, Да, золотые, навек достойные жизни бессмертной! (20) В другом месте Лукреций даже называет Эпикура богом, намекая на то, чтотот достиг бесстрастия и покоя, свойственного лишь небожителям. Хотя проповедь Эпикура, казалось бы, вполне отвечала запросам времени,однако мы должны помнить, что речь идет о Греции, где философски мыслящиелюди не склонны были легко принимать на веру гипотезы атомистов. Теорияпознания от Парменида до Аристотеля проделала большой путь. После этогоупрощенная метафизика Эпикура представлялась наивной и догматичной. Кроме того, если цель мудреца - невозмутимость, то какой смыслсвязывать себя сомнительными гипотезами? Не лучше ли вовсе отказаться от нихи таким образом радикально покончить со всеми спорами? Уже софисты положилиначало философскому релятивизму, а дальнейшая борьба школ могла его лишьупрочить. Поэтому среди тех, кто хотел оставаться до конца последовательнымв рациональной философии, зародилось учение скептицизма. Так же какэпикурейство, оно предлагало кратчайший путь к нерушимому внутреннему миру. Патриархом скептиков считается Пиррон из пелопоннесского города Элиды(365-275). Подобно Эпикуру, он искал секрет счастья, которое понимал каксвободу от всех оков мира. Пиррон изучал философию у атомиста Анаксарха,много странствовал, пробовал свои силы в живописи (21). Но решающим для егомировоззрения оказалось участие в походах Александра на Восток, где онувидел много поучительного. Особенно поразили его индийские подвижники. Сизумлением наблюдал грек за их жизнью, восхищался их презрением к плоти. Он,конечно, не мог предложить своим соотечественникам, чтобы они во всемподражали этим аскетам, но бесстрастие навсегда осталось для Пирронаидеалом. Сын рационалистического века, представитель народа философов, онпопытался найти путь к свободе через логику. Вернувшись в родную Элиду, Пиррон стал проповедовать учение, которое,как он думал, способно избавить мыслящего человека от заблуждений и тревог. Книг Пиррон не писал, и о его взглядах мы знаем в основном по трудамего последователей - Тимона и Секста Эмпирика. Как и эпикурейцы, онисмотрели на познание вполне утилитарно, ставя три основных вопроса: чтопредставляют собой вещи? как мы должны к ним относиться и что можем извлечьиз них для себя? Ответы, даваемые скептиками на эти вопросы, были негативными. В отличиеот "догматиков", т.е. тех, кто предлагал какие-либо теории о мире, скептикиобъявляли себя просто скромными "искателями". Но это были искатели, которыеничего не находили и не надеялись найти. Их кропотливый анализ возможностейпознания начинался с деления всего на вещи, доступные чувствам, и нареальность, которая может быть постигнута одним разумом. Еще старыенатурфилософы утверждали, что чувства не дают подлинной картины бытия,скептики же возводят сомнение в принцип и согласны только на вероятностныегипотезы. Мы можем, говорили они, лишь сказать, что нам кажется, будто вещьтакова, а какова она на деле - никогда не узнаем. Исследуя человеческие суждения, скептики пришли к выводу. что "всякомуположению можно противопоставить другое, равное ему" (22). Все должно бытьподвергнуто испытанию логикой, но поскольку разум не способен даватьнеоспоримых доказательств, а ищет аксиом, то всякое теоретическоеутверждение лишено объективной ценности. Следовательно, ответ на второй вопрос должен гласить, у нас нетникакого безусловного суждения о чем-либо. Все остается под вопросом. Дажесам "отказ от суждений", эпохэ, не должен быть аксиомой. Таков предельный итог рационализма, грань, за которой начинаетсякапитуляция разума. Скептицизм, по словам П. Флоренского, не простосомнение, в смысле неуверенности, но "абсолютное сомнение, как полнаяневозможность утверждать что бы то ни было, даже свое неутверждение"(23) Действительно, если рассудок - последний судья, то он способен выноситьодни убийственные приговоры. Все что угодно: материализм, сенсуализм,идеализм - в глазах пирронистов суть только шаткие домыслы. Демокрит, например, верит в атомы. Но гдебесспорные доводы в пользу их реальности? Допустим, их даже можно увидеть,что помешает скептику сказать, что это просто феномены, "явления", а неприрода как таковая? Ведь между человеческим познанием и миром неттретейского арбитра. Мы обречены жить одними "мнениями". Подобная позиция, если полагаться исключительно на рассудок, по-своемунеуязвима. Недаром она много раз находила отклик, начиная с Академиков ивплоть до нашего времени. Философы типа Юма и Рассела, в сущности,продолжали линию Пиррона. Скептики показали, что нет такого рациональногокритерия, который был бы достаточно прочным фундаментом мировоззрения. Вэтом бесспорная заслуга пирронистов в истории мысли. Характерно, что и здесь они были верны себе, оговариваясь, что самтезис об отсутствии критерия нуждается в доказательстве, которого нет.Поэтому правильным остается все то же "воздержание от суждений". Но это ещене цель. Цель указана в ответе на третий вопрос: каков практический смыслфилософского скепсиса? "Вследствие равносильности в противоположных вещах иречах,- говорит Секст,-мы приходим сначала к воздержанию от суждений, апотом к невозмутимости"(24). В этом пункте Пиррон сомкнулся с Эпикуром и греческая мысль еще разпересеклась с буддийской. Высшим состоянием Пиррон признал невозмутимость,которая переходит в полную апатию, то есть бесстрастие. Человека, который усомнился во всем, уже ничто не может слишкомволновать в этом мире. Он проходит по жизни как гость, как посторонний; онбезразличен к ее треволнениям и больше всего дорожит своим покоем. Он недаст втянуть себя в бесплодные споры, которые смущают душу. Ему хорошо всвоей скорлупе. Он может снисходительно посмеиваться над бреднями"догматиков". Тимон даже посвятил отдельную книгу пародиям на всефилософские системы. Правда, оберегая безмятежность души, скептик готовпримириться и с "мнениями" людей. Так, Пиррон, хотя и считал, что о Богеничего определенного сказать нельзя, все же не отказывался от звания жреца всвоем родном городе. В качестве примера мудрого поведения Пиррон приводил случай, которыйнаблюдал во время бури на корабле. Среди шума волн, качки, криков людей одинлишь поросенок мирно ел из своего корытца. Философ всегда стремился достичь подобного равнодушия к окружающему.Рассказывают, что как-то, спасаясь от собаки, Пиррон залез на дерево, нопотом говорил, что действовал импульсивно, а не повинуясь разуму. Однаждыфилософ шел мимо болота со своим учителем Анаксархом, и тот провалился вводу. Пиррон, видя это, преспокойно ушел, считая, что лучше сохранитьневозмутимость, нежели тревожить себя, помогая упавшему. Возможно, все это -анекдоты, вымышленные врагами философа, не они верно отражают характер ижизненные установки Пиррона. Понятно, что скептицизм не мог выйти за пределы узкого круга людей,занимавшихся философией и при этом убежденных в бессилии мышления. Кое-кто,конечно, пользовался идеями Пиррона для прикрытия циничного отношения кжизни. Но чаще всего скептицизм казался абсурдным. Ему противилось глубокое,хотя порой и смутное убеждение в том, что истина достижима. Путь Пиррона велк тупику, между тем как человек искал выхода, искал решения коренныхжизненных проблем.
studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав!Последнее добавление
