Саша черный

ОСНОВАНИЕ ПЕТЕРБУРГА КАК СТОЛИЦЫ НОВОГО ТИПА

ГОРОДСКАЯ КУЛЬТУРА.

Задание 1.

При чтении текстов, включенных в 1 задание, необходимо обратить особое внимание на материалы, которые помогут подробно и доказательно раскрыть следующие вопросы:

1. Какие народы проживали на территориях в устье Невы до основания здесь Петербурга? Чьи интересы пересекались в борьбе за территории на месте будущей новой столицы России?

2. Кому издревле принадлежали данные территории и почему Петр стремился утвердиться в именно в этом регионе?

3. Кто были первые жители Петербурга по национальности и по роду занятий? В каких условиях им пришлось жить?

4. Как оценивают поэты деятельность Петра по созданию новой столицы? Насколько зависит оценка деятельности исторической личности от времени, в котором живет автор?

5. Какая из позиций авторов вам кажется наиболее верной? Какая наиболее актуальной?

6. Выполнил ли наш город ту миссию, которую на него возлагал когда-то Петр Великий?

ГРООТ Я.К. ИЗВЕСТИЯ О ПЕТЕРБУРГСКОМ КРАЕ ДО ЗАВОЕВАНИЯ ЕГО ПЕТРОМ ВЕЛИКИМ(ИЗ ШВЕДСКИХ ИСТОЧНИКОВ). С-ПБ, 1853

Около берегов Невы в течение столетий сталкивались силы двух Государств для решения вопроса, которому из них должно принадлежать первенство на Севере; но много прошло времени, пока возникла идея, что первым для того условием было овладеть течением реки, которая в длину занимает не более 60 верст и носит скромное имя, на Финском языке означающее болото /newa или newo/. В последнюю четверть XIII столетия Шведы чаще прежнего стали посещать эту реку на пути в Ладожское озеро, куда отправлялись более для грабежа, нежели для прочных завоеваний. Западная и средняя Финляндия давно уже была подвластна Шведам, но Восточная часть края от них не зависела. Теперь они захотели обложить данью и Корелов с Ижорцами. Заложение Выборга в 1293 году Маршалом Торкель-Кнутсоном утвердило власть их в Карелии; они пытались овладеть и крепостью Кексгольмом, но не успели в том. Тогда Торкель-Кнутсон понял, что, для упрочения Шведского владычества в Финляндии, необходимо стать твердою ногою и на Неве. Отпраздновав с Стокгольме свадьбу молодого Короля Биргера, который состоял под его опекою, Маршал в Троицын день 1300 года отплыл в Финский залив с войском и с Итальянским Архитектором, присланным от самого Папы. На Неве, которой они достигли без всяких препятствий, основана была крепость с хвастливым названием: Ландскрона /Венец края/. Избранное для нее место было чрезвычайно удобно; впрочем, о том, где именно оно находилось, мнения не совсем согласны. Карамзин, основываясь на наших Летописях, полагает его в семи верстах от нынешнего Петербурга, при устье Охты. По Шведским же источникам Ландскрона построена была при Черной речке; но здесь под этим именем должно разуметь не ту речку, которая течет мимо Строгановского сада и впадает в Большую Невку, а другую, выходящую из Ингерманландии и впадающую в Неву под Невским монастырем. Карамзин в этом отношении согласен с Миллером, что Ландскрона лежала на том самом месте, где впоследствии была крепость Ниэншанц, и этому мнению следует большая часть ученых. Противоречие между показаниями Русских и Шведских Летописей будет устранено, если принять предположение Финляндскогоученого Г. Гиппинга, что Охта называлась иначе Черною речкою,—предположение довольно вероятное: так как в старину очень многие небольшие реки в России известны были под этим именем;

Охта же есть название Финское. Но заметим, что на карте Ингерманландии, составленной в 1676 году по распоряжению Шведского Правительства, Ландскрона означена на противоположной стороне Невы, там, где ныне Александро-Невская Лавра. Опасное для Новагорода поселение Шведов на таком близком расстоянии встревожило Русских; Великий Князь поспешил из Суздаля по призыву Новгородцев, и не прошло еще года со времени основания Ландскроны, как она уже была уничтожена бдительным соседом.

Более трехсот лет после того мысль Торкеля оставалась без исполнения, пока наконец не осуществил ее знаменитый в Летописях Севера Яков Делагарди. Сподвижник славного Скопина-Шуйского в борьбе с Поляками не бескорыстно ополчился на защиту России и после Клушинского поражения поспешил воспользоваться обстоятельствами для распространения пределов Швеции на счет союзного Государства. Действуя на берегах Ладожского озера с намерением завоевать всю Новгородскую область, Делагарди в 1611 году возобновил план построения крепости на Неве и представил Королю о необходимости заложить город при устье Охты, на месте, где во время предшествовавших военных тревог уже возникли кое-какие укрепления. Чтобы легче склонить к тому Короля, он отправил в Стокгольм Архитектора, который лично должен был объяснить выгоды этого проекта и средства к исполнению его. Предположение Делагарди было одобрено, но к окончательному приведению его в действие нельзя было приступить до заключения мира.

Состоявшийся в Столбове договор отвечал, хотя не в равной степени, желаниям обоих враждовавших Монархов: Россия удерживала Новгород, и неудивительно, что Михаил торжествовал этот мир, как победу; Швеция приобретала Прибалтийские берега, и никогда — ни прежде, ни после — не оканчивала так выгодно ни одной войны. Известие о Столбовском мире принято было с великою радостью по всему Королевству, и достопамятны слова, которые восхищенный Густав II Адольф произнес по сему случаю в речи к Государственным чинам. Он им представил, «как много областей плодородных и рек, богатых рыбою, важных для торговли, присоединено по этому миру к Шведии. Нарова и Нева могут служить, для собственной ея торговли, воротами, которые легково всякое время запереть для Русских. Последние совершенно отрезаны от Балтийского моря, так что они на волны его не могут спустить даже и лодки. Сверх того граница сделалась безопаснее. Ингерманландию защищают Пейпус и Нарова; Финляндия — сени Швеции — ограждается Невой и широким озером Ладожским, — рвом, через который Русским не легко будет перескочить». Проницательный Король предвидел, какими опасностями Россия со временем могла угрожать Шведам, особливо если б ей удалось утвердиться на берегах Балтийского моря. Посему-то он в письме к Акселю Оксеншерне и радовался, что успел помешать ей в том.

Ингерманландия с ее четырьмя крепостями: Иваньгородом, Ямою, Копорьем и Орешком уступлена была Швеции, Любопытно взглянуть на некоторые черты управления этою провинциею в Шведское время. Мы знаем, какой системе некогда следовало Польское Правительство в администрации Русскими областями; но немногим известно, что в таком же духе действовал и славный Густав II Адольф в отношении к некоторым из приобретенных по Столбовскому миру владений. Не менее ошибаются и те, которые думают, что Петербург основан был в краю совершенно Финском: мы увидим далее, что в Ингерманландии еще и в Шведское время основалось довольно много Русских, и что Русский язык там уже в значительной мере распространился, прежде нежели Ингерманландия окончательно досталась России. Эта область, границами которой назначены были Ладожское озеро и впадающая в Нарову река Плюса — исстари отделявшая Гдовский край от Иваньгородского — соединена была как в гражданском, так и в церковном управлении с частью Эстляндии. Местопребыванием Губернатора, а впоследствии и Супер-Интенданта сделалась Нарва, как важнейший город этого края. Вскоре приняты были меры к оживлению в Прибалтийской стороне торговли и промыслов. Намерением Короля Густава II Адольфа было привлечь торговлю из Саволакса и Карелии в Южные пограничные города, с тем чтобы придать им более важности и увеличить их средства к обороне: потому он и предоставил им портовое /стапельное/ право. Еще на сейме 1617 года к числу Шведских городов, которым дозволялось отправлять за границу собственные свои корабли, присоединены были Нарва, Иваньгород, Яма, Копорье, Кексгольм и Орешек. В 1624 году Кексгольм, которого область также включена в состав Ингерманландии, получил городское устройство с правом посылать через реку Неву собственные суда в Германию, а в 1632 Густав II Адольф окончательно повелел при впадении речки Охты в Неву заложить город, который, впоследствии быв укреплен, назвался Нюэсканцем /или по Немецкому выговору, Ниэншанцем, т. е. Невским укреплением.Нарва, к которой Иваньгород был присоединен в виде предместья, была главнейшим из этих мелких городов. Но Шведское Правительство, как мы уже видели, чрезвычайно дорожило приобретенными по Столбовскому миру владениями. В 1640 году Аксель Оксеншерна сказал в Совете, «что в числе воздушных замков, хакие он строил, было и намерение приготовить для Шведских Королей две столицы—одну в Стокгольме, а другую в Нарве». Торговлею со смежными Русскими областями этот город достигнул значительного развития, так что здесь в последнюю четверть XVII столетия находились Немецкий, Финский, Шведский и еще небольшой Английский приходы. Из них первый был главным, почему и Магистрат состоял из одних Немцев, и их язык употреблялся во всех общественных делах. Права и преимущества, которыми пользовалась Нарва, пробудили в жителях ее своеволие, обнаруживавшееся нередко в сношениях их с местными властями. Назначенный в 1620 году Губернатором Ингерманландии Финляндец Флеминг рассказывает о своем первом въезде в Нарву:

«Когда я верхом въезжал в этот город, меня с великою честью встретило множество людей на лошадях, а Бургомистр со всем Магистратом и гражданами выстроились для встречи меня совершенно пьяные. Некоторые граждане стреляли весьма неосторожно мне в честь, хотя я строго запретил это, и таким образом застрелили мою собаку, которая бежала возле моего стремени;...меня самого Бог сохранил однакож». Во время Шведского правления Нарва, как и вообще города Прибалтийских областей, потерпела разные ограничения в своих старинных льготах; но за то Правительство Швеции обращало особенное внимание на торговлю этих городов, а потому она и распространялась постоянно. В составленном 1693 года отчете о внутреннем состоянии Королевства, Нарва и Ниэншанц упоминаются в числе городов, где строились хорошие и красивые корабли, причем показано, что как в Ниэншанце, так и в Нарве устроены были превосходные пильные заводы, получавшие лес из России. В Ниэншанце, сверх Финского, Шведского и Немецкого, находился также Православный приход. Как всем известно, этот город был разорен еще в начале войны Петра Великого с Карлом XII, и жители его частью разбрелись, частью поселились в Петербурге, который тогда же был основан и вскоре распространился до того места, где лежал уничтоженный городок. Через 100 лет после заложения Петербурга, один из именитейших государственных людей Швеции, посетив нашу Северную столицу, записал в своем дневнике следующие замечательные слова: «В первый раз вид этого города пробуждает странное чувство удивления и досады в сердце Шведа, знающего Историю своего Отечества. Едва столетие прошло с того времени, когда владения Швеции простирались на Востоке до берегов Невы. Васильевский остров был тогда кормовым поместьем барабанщика карельских драгунов, как значится в списках, хранящихся в Архиве Шведской Военной Коллегии. Вся сторона, посреди которой величаво высится Петербург, была пустынею, и несколько бедных лачужек стояло на том месте, где Петр Великий и преемники его находят приют для последнего успокоения! На левом берегу реки, где все было так же пусто, подъемлются теперь великолепные дворцы и здания — и на все это нужно было не более одного века!»

Еще в XVII столетии большую часть народонаселения Ингерманландии составляли Финны, разделявшиеся в отношении к языку на две ветви. Одна, под названием Ингров /Ижорцев/, удерживала более чистый финский язык, другая, называвшая себя Vatialaiset /Водь/ и сохранившаяся ныне только в маленьком количестве в ближайших к Нарве уездах, говорила несколько отличным, смешанным с иноплеменными словами наречием Финским, а сверх того многие жители или и почти все могли выражаться по-Русски, хотя между собой и не употребляли этого языка. Страна около Орешка, ныне Шлиссельбурга, после военных событий 1657-1658 годов и далее во второй половине этого столетия населена была отчасти Инграми, более же Финляндцами, водворившимися там по удалении прежних обитателей — Ингров и Русских. Одною из главных причин бегства их было, конечно, стеснение, которое они, как Православные, испытывали в богослужении, тогда как, по условиям Столбовского мира, им обещана была совершенная в этом отношении свобода. Вместе с тем было определено, что из Ингерманландии и Кексгольмской области могут переселяться в Россию только монахи, дворяне и мещане, не желающие перейти в подданство Швеции, прочие же обыватели, именно приходские Священники и крестьяне, должны непременно оставаться под властию Шведского Правительства. И из внутренности Ингерманландии жители, исповедовавшие исключительно Православную Веру, удалились в означенные годы в пределы России; но по заключении мира а Кардисе они возвратились. Между этими Ингерманландцами, издавна составлявшими народонаселение края, находилось и немалое количество Русских, хотя Финнов было несравненно более. Число Русских в Ингерманландии впоследствии еще умножилось бежавшими сюда раскольниками.

Во все время Шведского владычества в этих областях господcтвовало сильное неудовольствие; главною причиною тому были притеснения и хищничество со стороны местных властей, а также меры, какие принимало Правительство для обращения Православных жителей в Лютеранскую Веру. Еще до заключения Столбовского мира Густав II Адольф велел двум своим придворным проповедникам устроить в Иваньгороде религиозную беседу с Русскими Священниками и составить описание вероисповедания и богослужения Шведского прихода с тем, чтобы оно потом переведено было на Русский язык; сверх того им поручено было склонять русских посредством увещаний к оставлению некоторых несогласных с Лютеранскими уставов и обрядов. На Выборгского Епископа возложено было заведовать религиозными делами Ингерманландии и с должною осторожностью наставлять жителей в Лютеранском учении. Для облегчения средств к тому Король учредил в Стокгольме Русскую типографию с целью печатать и распространять между Православными жителями Карелии и Ингерманландии Лютеранские духовные книги, частью в Русском переводе, а частью и на Финском языке, но все же напечатанные Славянскими буквами, как более известными Православному Духовенству. В связи с этим планом Правительство Шведское предполагало издавать пособия к изучению Русского языка для споспешествованяя торговле, которой оно придавало великую важность. 14 Апреля 1625 года словолитчику Петру Соловну /von Solown/ в Стокгольме выдана была грамота на звание Русского типографщика, и еще в царствование Королевы Христины вышло из его заведения несколько небольших книжек означенного содержания. Время прекращения деятельности этой типографии неизвестно; но в одной Королевской резолюции, состоявшейся в 1683 году по религиозным делам Ингерманландии, сказано, что «Русская типография, возникшая в Швеции по повелению Густава Адольфа, вследствие разных обстоятельств подверглась расстройству и уничтожению». После делаемы были опыты печатания Русских духовных книг Шведскими буквами, но это, по-видимому, не имело успеха. При учреждении Русской типографии Густав Адольф с тою же целью назначил особые награды для раздачи как тем Православным, которые будут выучивать Лютеров Катехизис, так и тем Шведским Пасторам, которые приобретут навык переводить проповеди на Русский язык.

Между тем общественное благосостояние в Эстляндии и Ингерманландии находилось на чрезвычайно низкой степени: церкви разрушались; Пасторы получали столь скудное содержание, что должны были жить в совершенной нищете, и сверх того они, наравне со своими прихожанами, коснели в грубом невежестве; училищ не было. Решительные меры, принятые Густавом Адольфом для улучшения состояния этих областей, не были продолжены его преемниками

В 1639 году управление Ингерманландскими приходами разделено было между двумя старшими Пасторами, из которых один имел местопребывание в Ниэншанце, а другой в Иваньгороде. В том же году в Абовском замке сидел заключенным Русский монах, которому Константинопольский Патриарх назначил быть Архиепископом в Ингерманландии и которого предполагали отправить из Або на Данцигском судне. Но на следующий год многие Ингерманландцы Православного исповедания подали Шведскому Правительству просьбу, с какою входили уже к прежде, о дозволении посвятить для них Епископа или Митрополита в Белоруссии: потому что в противном случае они бы должны были отправить кого-либо в Константинополь для принятия посвящения от самого Патриарха. На это отвечали, что для Ее Величества /Королевы Христины/ было бы унизительно позволить им искать Епископа или Священников рае Шведских владений, и что тот Епископ или Супер-Интендант, который без отлагательства назначен будет в Ниэншанц или в Нарву, получит права посвящать в сан Священника избранных ими самими, способных и сведущих людей, но только с условием, чтобы эти последние, выдержав экзамен, отправлялись в Швецию для присяги в верности тамошнему Правительству, после чего Ее Величество каждый раз будет разрешать Супер-Интенданту посвящать их в Священники. Впоследствии, однако ж, это строгое постановление было несколько смягчено отменою предписания о том, чтобы назначаемые в Священники предварительно присягали в Стокгольме. Учрежденная в Стокгольме Русская типография послужила поводом, что Королева Христина повелела составить Шведско-Русский Словарь. Сверх того решено было издать Русский Катехизис с некоторыми изменениями на Русском, Шведском и Французском языках, с тем чтобы Финский текст напечатан был Русскими буквами, а для текста Русского употреблен был Латинский шрифт. И действительно, издан был финский Катехизис со Славянскими литерами, который до предписанию Финляндского Генерал-губернатора Графа Браге введен был во всех под его управлением находившихся Православных приходах. Но велико было еще в то время общее суеверие: вскоре бывший в Кексгольмской области Священником Отец Ефим Терентиев обвинен был в колдовстве за то, что он хотел учить юношество по финскому Катехизису, напечатанному Русскими буквами. Следствием этого обвинения было то, что Выборгский духовный Совет отставил его от должности; однако ж он впоследствии был оправдан гражданским судом и снова принят в службу. Несмотря на попытки, сделанные Шведским Правительством к обращению Православных жителей Ингерманландии, они все же составляли самую значительную часть народонаселения области и во всем следовали Русским обычаям, хотя собственно Русских по происхождению было там не так много.

Такие же меры еще с большею энергиею принимаемы были в последней четверти века, во время занятия должности Ингерманланского Супер-Интенданта деятельным и даровитым Гецелиусом /1651-1689/, Между прочим обнародовано было старинное постановление, впоследствии подтвержденное и Карлом XII, об освобождении от платежа поголовной подати тех последователей Восточной Церкви, которые примут Лютеранское учение. Чтобы легче достигнуть предположенной цели, Шведское Духовное начальство вскоре установило новое разделение приходов, причем только те из них, в которых употреблялся Русский язык, сохранили права и преимущества, предоставленные Православным по Столбовскому миру; все же, говорившие исключительно по-фински, были отделены и причислены к разряду исповедующих Лютеранскую Веру. Только те Ингры, которые жили ближе к Финляндии и к Финскому заливу, легко покорились этой мере; но жившие внутри края Православные финны, особливо же Водь, оказали сопротивление, так, что против них стали употреблять насилие. Число семейств, отделенных от Православных приходов, простиралось до трех тысяч.

Все эти меры, наконец, произвели между Православным народонаселением Ингерманландии столь сильное неудовольствие, что многие обратились с жалобами к Русскому Правительству, которое путем дипломатических сношений потребовало соблюдения условий мирного договора касательно свободы Веры в уступленных Швеции областях. Для Швеции было тем важнее сохранить дружбу с Россиею что в то время между обоими Государствами шли переговоры о дозволении Шведам ездить через Россию для торговли с Персией. Это и содействовало к тому, что в 1684 году прибыло в Москву Шведское Посольство с объяснением, что Правительство Швеции ничего не знало о притеснениях, на которые жалуются последователи Восточной Церкви в Ингерманландии; но что если это обстоятельство подтверждается, то насилие немедленно будет прекращено. И подлинно, сделаны были соответственные распоряжения, которыми, однако ж, как Духовное, так и гражданское Начальство Ингерманландии были весьма недовольны:

Суиер-Интендант заговорил о намерении своем выйти в отставку, а Губернатор Сперлинг подал Королю жалобу на уступчивость отправленного в Россию Посольства. Оба возобновили вскоре представления о необходимости насильственного обращения Ингерманландцев, и Правительство со своей стороны не противилось тому, по крайней мере, в отношении к тем жителям края, которые не говорили по-русски. Для легчайшего достижения тэдли Гецелиус составил в Стокгольме 1686 года «увещание ко всем тем, которые, хотя говорят по-фински, до сих пор придерживались к Русским церквам и к их Священникам»; в следующем году это воззвание было напечатано на Финском языке для распространения между Православными жителями как Ингерманландии, так и Карелии. Духовные Консистории в Нарве и Выборге и после того не раз пытались склонить Шведское Правительство к принятию насильственных мер против Православия в означенных областях; но из современных свидетельств видно, что все эти старания не имели заметного успеха: неудовольствие за религиозные стеснения в этом краю не прекращалось и, конечно, облегчило Петру Великому окончательное его покорение.

АНИСИМОВ Е. ПЕРВЫЕ ПЕТЕРБУРЖЦЫ.(фрагменты из книги»Царь и город»)

Какой же была городская толпа на улицах петровского Петербурга? А она, несомненно, уже была - город рос быстро, численность населения непрерывно увеличивалась. В 1717 году в Петербурге насчитывалось около 15 тысяч жителей, через пять лет число их увеличилось вдвое, а к 1725 году численность населения достигла 40 тысяч человек.

Эти данные считаются общепризнанными, они попали во все справочные издания и вроде бы не могут быть изменены кардинально. Однако есть все-таки некоторые сомнения в их точности.

Первое поколение петербуржцев - вольных и невольных сподвижников Петра Великого — сложилось из самых разных групп, основной из которых были служилые люди (под этим термином в то время понимали всех, состоявших на государевой службе, начиная с фельдмаршала и боярина и кончая казаками и татарами). Больше всего в Петербурге было солдат и офицеров гарнизонных и гвардейских полков. В петровское время в Петербурге размещались четыре пехотных полка и два гвардейских - Преображенский и Семеновский.

Считается, что солдат и офицеров в петровском Петербурге было не менее 14,5 тысячи, то есть они составляли около трети жителей 40-тысячного города. Но думаю, что на самом деле военнослужащих в городе было гораздо больше. В середине 1720-х годов кроме солдат гарнизонных и гвардейских полков, размещенных в городе (всего - более 12 тысяч человек), в Петербурге квартировалось еще немало других воинских соединений, в том числе: сенатская рота, батальон Канцелярии от строений, артиллерийская рота (всего около 500 человек). При Адмиралтействе и корабельном флоте служило около 3 тысяч матросов и офицеров. Всего сухопутных и морских во­еннослужащих получается больше 15,5 тысячи человек.

Но и на этом мы остановиться не можем, ведь Кронштадт - часть Петербурга, тесно с ним связанная. В Кронштадте же квартировалось около 14 тысяч офицеров, солдат и матросов. Вместе с теми военными, кто размещался в Петербурге, на­лицо более 29 тысяч человек, то есть в два раза больше, чем принято считать. Если признать, что в Петербурге жило 40 тысяч человек, то военных в нем было три четверти! Но это представляется маловероятным. Очевидно, при подсчете общего количества жителей города либо вовсе не учитывали размещенных в нем военнослужащих, либо не считали тех, кто служил в Кронштадте.

Подьячие, канцеляристы, приказные - разве без них может жить государство, столица? Они сразу же завелись в городе, который первые 80 лет не имел выборного управления. Подьячие ехали в Петербург со своими приказами, канцеляриями, бумагами тоже без радости. Брали они с собой на берега Невы и свои семьи. Обычно чиновники удобнее других устраиваются на новом месте, а всякая канцелярская работа - это «серебряные копи», только умей их разрабатывать, да не жадничай, делись с вышестоящими и будешь сам молодец! Словом, «крапивное семя» бюрократов быстро прорастало в скудной петербургской почве. Всего к концу петровского царствования в коллегиях и канцеляриях трудилось не меньше двух тысяч человек. Крючкотворы обживали Мокрушу - там, где ныне стоит Князь-Владимирский собор и где было в те времена городское управление, - а потом и Васильевский остров.

Почти сразу же в Петербург хлынули «сыны Азии». Татары, калмыки и башкиры, служившие во вспомогательных войсках русской армии, вставали на постой на Городской стороне, где образовалась Татарская слобода. Потом в Татарской слободе стали селиться работные люди из татар, черемис, мордвы, а еще позже - купцы: персы, индусы, армяне, китайцы.

Особо следует сказать о шведских военнопленных и их роли в строительстве нашего города. Их стало особенно много после Полтавского сражения и битвы под Переволочной, когда на милость победителей сдались 16 тысяч солдат и офицеров! Все они были вывезены в Россию и распределены по разным городам. Судьба многих из них была печальна. Опасаясь побегов, власти держали их взаперти, в кандалах. Конца войне видно не было, и поэтому часть пленников откликнулась на приглашение русских властей поработать в невоенной сфере. Некоторые перешли в православие, женились, стали подданными России.

Но большинство шведов-военнопленных все же предпочитало быть верными данной когда-то присяге и вере отцов. Они работали кузнецами, плотниками, монтировали вместе с русскими купол Петропавловского собора, строили мосты и набережные, прокладывали «Большую Прешпективную» (Невский проспект) и другие дороги, копали землю в Петербурге, Стрельне, Кронштадте, потом их в нее же и зарывали — из партии пленных, пригнанной в Петербург в 1712 году, к концу Северной войны выжила лишь половина.

В 1721 году был наконец заключен Ништадтский мир со Швецией, согласно которому производился обмен военнопленными. Однако русские власти затягивали эту процедуру. Сенат втайне постановил, что в первую очередь следует отправить в Швецию 112 человек из «больных, которых не вылечить», поскольку «за дряхлостию и за старостию оным служить не можно». Остальных, работоспособных, решили до времени придержать.

Те же, кто перешли в православие, право на отъезд потеряли навсегда. Оно осталось только за пленными, веру не менявшими, поэтому в их челобитных об освобождении мы читаем: «А я, нижайший, в бытность здесь не крестился, а родина моя в Стекгольме». Таких со скрипом, но все же отпускали. Об этом вышло особое постановление Сената от 13 сентября 1721 года. Режим строгого караула для них был отменен, шведов разрешили содержать «уже под свободным караулом» (одна из типичных «формул русской свободы», как и две другие: «вольный с паспортом» или «свободный без выезда»).

Несколько слов о местном населении. Представлять себе дело так, что Ингерманландия в результате русского завоевания обезлюдела, нельзя. В окрестностях города по-прежнему жили ижоры и финны, хотя смена населения из-за постоянного притока русских переселенцев шла быстро. Да и в Петербурге финнов было много. Они селились на Адмиралтейском острове, и это место стали называть «Финскими шхерами».

Мастеровые «вечного и невечного житья»

Особый «слой» первой петербургской толпы составляли строительные рабочие. Среди них явно выделялись пригнанные по разнарядке на временные работы и те, кого в документах называли «мастеровые люди вечного житья». Не нужно думать, что они были бессмертными (документы того времени сохра­нили такую забавную «классификацию»: «мастеровые люди вечного и невечного житья»). «Мастеровыми людьми вечного житья» называли переселенных насильно плотников, кузнецов, столяров, слесарей, каменщиков, оружейников и прочих ремесленников, которых из Петербурга уже не отпускали. В указе 1710 года, которым было впервые предписано переселить в Петербург 2500 мастеровых «вечного житья», сказано, что они посылаются «с женами и детьми», не «с переменою», то есть не на время, а пожизненно. На каждую профессию по губерниям была «спущена разнарядка», в Петербург полагалось отправляться в указное время, без опозданий. Местные власти отчитывались за каждого высланного переселенца.

Это массовое переселение в Петербург «на вечное житье» не было ни первым, ни последним в петровское время. Вообще такие переселения Россия знала со времен Ивана III, когда репрессии под видом «перебора людишек» приводили к насильственному вывозу жителей Новгорода и Пскова. А опричнина Ивана Грозного стала вообще одним огромным переселением жителей страны, предпринятым с политическими целями. Кажется, что самодержавная власть регулярно и равномерно перемешивала человеческую «массу», чтобы не дать подданным царя почувствовать себя людьми на родине своих предков, а потом не дать им навечно «прирасти» к новому месту. Петр, ставя другие цели, шел проторенным путем своих царственных предков. Недаром на триумфальной арке в Петербурге в 1721 году был изображен справа Иван Грозный с девизом «Начал», а слева Петр Великий с девизом «Усовершенствовал».

В Петербург мастеровых переселяли постоянно, в них остро нуждались как на стройках, так и особенно на работах в Адмиралтействе. Сразу заметим, что партии переселенцев шли медленно и долго («зело тупо», как писали чиновники) - кому же хотелось сниматься с насиженного места и ехать в петровский «парадиз»? Из 1136 человек, которые должны были прибыть в Петербург к 1 сентября 1711 года, 130 человек по дороге бежали. Всех беглецов следовало немедленно разыскать и доставить в Петербург или же срочно заменить другими мастеровыми, и «тож число послать из тех губерней немедленно ж».

В 1722 году несколько каменщиков писали в своей челобитной, что с 1711 года «в своих домех не бывали и с свойственники не виделись». Они просили отпустить их на время «для свидания с свойственники и для забрания пожитков». На этот раз челобитчиков отпустили, но лишь после того как их товарищи, оставшиеся в Петербурге, дали поручные записи, то есть гарантировали, что челобитчики вернутся назад. На этом бюрократическая процедура не кончилась: сами просители тоже подписали обязательства «по отпуску стать по-прежнему в Санктпитербурхе к тем своим срокам, до которых отпущены будут». Заметим, что речь идет не о солдатах или крепостных, а о лично свободных посадских людях. Впрочем, они, как и все в России от «князь-кесаря» Федора Ромодановского до последнего дворового, были «холопы государевы».

В 1721 году власти решили все-таки не задерживать насильно вдов мастеров «вечного житья». Им разрешили съезжать с детьми не старше трех лет «на прежние свои места... отколь они высланы». Разрешение, как видим, ограниченное: дети старше трех лет считались уже петербуржцами «вечного житья». К 1723 году из 2500 мастеровых «вечного житья» первого «призыва» в живых оставалось 1028 человек, то есть меньше половины.

С 1718 года партии работных из губерний уже не приходили в Петербург, развивалась подрядная система. Она стала возможной только благодаря притоку вольнонаемных рабочих. А их становилось все больше: люди хотели заработать деньги на уплату государевых податей, помещичьих оброков. Введение в 1724 году паспортов, выдаваемых отходникам, снимало с таких крестьян подозрение в том, что они беглые. Уже в петровское время были заложены основы специализации пришлых работных: ярославцы и костромичи становились в Питере каменщиками, новгородцы плотничали и занимались извозом.

Те, кого по разнарядке приводили в Петербург из губерний, нередко оставались в нем жить. На это обратил внимание заезжий иностранец, писавший в 1718 году, что «очень большое число работных людей из татар, русских, калмыков, после того как отработали положенное время на Его царское величество, не захотели отправляться в дальний путь домой, а получили достаточно работы за деньги у многих господ, которые все время строили все больше и больше домов... несколько тысяч из них тут же обосновались и построили себе дома».

Да и крепостных в городе становилось все больше. Когда стало ясно, что Петербург — это не временная прихоть царя, многие дворяне начали перевозить своих «крестьянишек» поближе к столице - в Ингерманландию. Поэтому, кроме солдата, чиновника, переведенца, характерной фигурой на улицах Петербурга стал холоп, дворовый. Число их росло постоянно.

Постепенно условия жизни в молодой столице улучшались: наладился подвоз провианта, развивалась торговля, вообще, люди как-то приспособились. Если бы к 1720-м годам Петербург оставался адом на земле, то вряд ли бы десятки тысяч рабочих добровольно отправлялись на его стройки и так ломились канцелярии, чтобы заполучить подряд, что приходилось устраивать торги. То же можно сказать о завербованных переселенцах. В 1724 году специально построенные для «вольных плотников» с семьями пятьсот изб были полностью заселены добровольцами. А плотников в городе и на верфях требовалось много. Адмиралтейство все время нуждалось в них и требовало их присылки из разных губерний, охотно принимало и вольных плотников.

ПУШКИН А.С.

ИЗ ПОЭМЫ «МЕДНЫЙ ВСАДНИК»

На берегу пустынных волн

Стоял он дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася; бедный челн

По ней стремился одиноко.

По мшистым, топким берегам

Чернели избы здесь и там,

Приют убого чухонца;

И лес, неведомый лучам

В тумане спрятанного солнца,

Кругом шумел.

И думал он:

Отсель грозить мы будем шведу:

Здесь будет город заложен

Назло надменному соседу.

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно,

Ногою твердой стать при море.

Сюда по новым им волнам

Все флаги в гости будут к нам.

И запируем на просторе.

* * *

Петр Великий, Петр Великий!

Ты один виновней всех:

Для чего на Север дикий

Понесло тебя на грех?

Восемь месяцев зима, вместо фиников - морошка.

Холод, слизь, дожди и тьма - так и тянет из окошка

Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой...

Негодую, негодую... Что же дальше, боже мой?!

Каждый день по ложке керосина

Пьем отраву тусклых мелочей...

Под разврат бессмысленных речей

Человек тупеет как скотина....

Гучковы, Дума, слякоть, тьма, морошка...

Мой близкий! Вас не тянет из окошка

Об мостовую брякнуть шалой головой?

Ведь тянет, правда? (1908)

Дата добавления: 2014-12-26