ЛЕКЦИЯ: Введение и история 20 страница

– Ого, – сказал Пол.

– В последнюю схватку они решили ринуться верхом, – сказал Лэшер, – в заколдованных рубашках, сквозь которые не смогут пройти пули белых людей.

– Люк! Эй, Люк! – крикнул вдруг Финнерти. – Прекрати-ка на минутку гримасничать и зайди сюда.

Пол услышал шаги, шлепающие по влажному полу. Он открыл глаза и увидел Люка Люббока, который стоял у его постели в белой рубашке, имитирующей рубашку из бизоньей шкуры, украшенной стилизованными изображениями птиц и бизонов, вышитых тонкой проволокой в яркой изоляции. Черты его лица отражали трагический стоицизм лишенного всего на свете краснокожего.

– Уг, – по-индейски приветствовал его Пол.

– Уг, – сказал Люк, не раздумывая ни минуты, с головой уйдя в свою новую роль.

– Это совсем не шутки, Пол, – заметил Финнерти.

– Для него все на свете шутки, пока не прошло действие наркоза, – пояснил Лэшер.

– Следовательно, Люк полагает, что теперь он неуязвим для пуль? – спросил Пол.

– Это только ради символики, – сказал Финнерти. – Неужели ты до сих пор этого не понял?

– Я так и полагал, – пробормотал Пол сонно. – Конечно. Можешь быть уверен. Я так полагаю.

– А что же это за символика, по-твоему? – спросил Финнерти.

– Люк Люббок хочет получить обратно своих бизонов.

– Пол, да приди же, наконец, в себя, стряхни с себя все это! – сказал Финнерти.

– Ладно, осел.

– Неужто вам не понятно, доктор? – сказал Лэшер. – Машины практически для всех и каждого превратились сейчас в то, чем были белые люди для индейцев. И люди вдруг обнаруживают, что все большее и большее количество прежних ценностей уже не годится для жизни, потому что машины именно таким образом изменяют мир. И у людей нет иного выбора, как превратиться самим во второстепенные машины или стать слугами этих машин.

– Господи, помоги нам, – сказал Пол, – но только я не знаю этого вашего Общества Заколдованных Рубашек – ведь оно выглядит как-то по-детски, не правда ли? Все эти переодевания и…

– Конечно, по-детски. Настолько по-детски, насколько по-детски выглядит вообще любая форма, – сказал Лэшер.

– Мы совсем и не отрицаем, что это выглядит по-детски. Но в то же самое время мы понимаем, что нам и надлежит выглядеть немножечко по-детски, чтобы завоевать такое огромное количество последователей, какое нам необходимо.

– Погоди, вот ты увидишь его в этой штуке на каком-нибудь митинге, – сказал Финнерти. – Собравшиеся тогда выглядят так, как будто вышли из «Алисы в стране чудес», Пол.

– Митингам всегда присущ подобный элемент, – сказал Лэшер. – Однако каким-то загадочным образом, постичь который я не в силах, митинги эти оказывают нужное действие. От меня, как от человека зрелого, можно было бы ожидать несколько большей осмотрительности, однако сейчас не время играть в прятки. Очень скоро нам придется вести вооруженную борьбу за наши идеалы, а борьба сама по себе-дело сложное и рискованное.

– Вооруженная борьба? – переспросил Пол.

– Да, именно вооруженная борьба, – сказал Лэшер. – И у нас есть все основания надеяться, что мы дадим славный бой. История знает немало примеров, когда один комплекс ценностей насильно заменяли другим.

– Так было у индейцев, и у евреев, и еще у многих народов, подпавших под иностранное иго, – пояснил Финнерти.

– Да, подобных примеров история знает немало, а это дает нам возможность строить довольно четкие предположения о том, как будут развиваться события и на этот раз, – сказал Лэшер. Он с минуту помолчал. – В каком направлении мы заставим их развиваться.

– Ты можешь идти, Люк, – сказал Финнерти.

– Слушаюсь, сэр.

– Пол, ты слушаешь? – спросил Финнерти.

– Да. Очень интересно.

– Хорошо, – сказал Лэшер. – В прошлом в ситуациях, подобных этой, когда объявлялся мессия с правдоподобными и драматическими обещаниями, очень часто происходили могучие революции, несмотря даже на колоссальное численное превосходство врага. Если сейчас объявится мессия с солидными, добрыми и захватывающими вестями и если ему удастся не попасть в руки полиции, он сможет привести в движение механизм революции, возможно даже настолько крупной, что она окажется в состоянии вырвать мир из рук машин, доктор, и вернуть его людям.

– И именно ты, Эд, являешься человеком, способным на это, – сказал Пол.

– Я тоже именно так думал, – сказал Лэшер, – вначале. Но потом я понял, что нам намного лучше было бы приступать к делу, воспользовавшись именем, которое уже широко известно.

– «Сидящий Бизон»? – спросил Пол.

– Протеус, – сказал Лэшер.

– И ничего особенного тебе делать не придется – только держаться в сторонке, – сказал Финнерти. – Все будет выполнено помимо тебя.

– Уже выполняется, – сказал Лэшер.

– Так что ты пока отдыхай, – ласково сказал Финнерти. – Набирайся сил.

– Я…

– Да ведь дело совсем не в тебе, – сказал Финнерти. – Теперь ты уже принадлежишь Истории.

Тяжелая дверь мягко захлопнулась, и Пол знал теперь, что он здесь снова один и что История, где-то по другую сторону этой двери, выпустит его только тогда, когда сочтет это полезным и своевременным.

История, олицетворяемая на данном этапе жизни доктора Пола Протеуса Эдом Финнерти и преподобным Джеймсом Дж. Лэшером, выпустила Пола из камеры в старом заброшенном бомбоубежище в Айлиуме только для того, чтобы ликвидировать ущерб, который наносил его здоровью чисто животный образ жизни. Все остальные признаки жизни – крики, протесты, требования, ругань Пола – История оставляла без внимания, пока не наступило то время, которое она сочла подходящим, и, когда дверь распахнулась, Эд Финнерти препроводил Пола на первую его встречу с Обществом Заколдованных Рубашек.

Когда Пол вошел в зал заседания в другом сегменте убежища противовоздушной обороны, все поднялись с мест: Лэшер – во главе стола, Бад Колхаун, Катарина Финч, Люк Люббок, арендатор фермы Пола мистер Хэйкокс и еще человек двадцать незнакомых Полу людей.

Это не было собрание романтических заговорщиков, присутствующие здесь люди выглядели решительными и сознающими правоту своего дела. Пол решил, что Лэшер и Финнерти сколотили людей этой группы, руководствуясь отнюдь не их талантами, а единственным соображением, что следует брать тех из проверенных лиц, кто оказался под рукой, и выбор пал, по-видимому, на наиболее интеллигентных из посетителей салуна у въезда на мост. Хотя группа эта в большинстве своем состояла из жителей Айлиума, Пол убедился, что здесь были представлены все районы страны.

Среди людей простых, средних были люди, которые как бы излучали чувство уверенности в себе и выглядели сведущими и преуспевающими, которые, по-видимому, подобно Полу, дезертировали из рядов системы, которая обращалась с ними достаточно хорошо.

По мере того как Пол изучал эти исключения, он разглядывал окружающих его членов собрания и поразился, заметив еще одно знакомое лицо – лицо профессора Людвига фон Нойманна, тщедушного старика, который некогда преподавал политические науки в Юнион-колледже в Скенектеди, пока здание отделения политических наук не было снесено и на его месте не построили новую Лабораторию Тепла и Энергии. Пол и фон Нойманн, будучи членами Айлиумского исторического общества, были немного знакомы, пока здание этого исторического общества также не было снесено и на его месте не построили Айлиумский атомный реактор.

– А вот и он, – гордо произнес Финнерти.

Пола встретили вежливыми аплодисментами. Выражение лиц аплодирующих было несколько холодноватым. Этим они как бы давали понять Полу, что он никогда не станет по-настоящему их товарищем в этом их предприятии, поскольку он не был с ними с самого начала.

Единственное исключение составляли Катарина Финч, бывший секретарь Пола, и Бад Колхаун, которые ни капельки не изменились и вели себя так же дружелюбно, как если бы они сейчас сидели в приемной кабинета Пола в старые добрые времена. Бад, как заметил Пол, легко переходил из одного положения в другое, так как был окружен защитной атмосферой своего воображения, тогда как Катарину защищала от всяческих внешних воздействий влюбленность в Бада.

Торжественность собрания и решимость, написанная на лицах присутствующих, заставили Пола на минуту приостановиться. Кресло слева от Лэшера было приготовлено для него, Финнерти занял кресло справа от Лэшера.

Усаживаясь, Пол заметил, что только Люк Люббок был одет в заколдованную рубашку, и подумал, что Люк не в состоянии сделать что-либо, не нацепив на себя какой-нибудь формы.

– Собрание Общества Заколдованных Рубашек считаю открытым, – сказал Лэшер.

Пол, пребывая все еще в игривом настроении, вызванном действием наркотика, ожидал какого-то драматического представления со всякими идиотскими заверениями в братских чувствах, притом на псевдоиндейский манер. Вместо этого он увидел, что, за исключением рубашки Люка Люббока, собрание было полностью посвящено настоящему моменту, вполне реальному, суровому и недоброму.

Таким образом, пресловутое Общество Заколдованных Рубашек являлось удобным и звучным названием для очень деловой группы людей, названием, исторические корни которого представляли интерес только для Лэшера и его апостола Финнерти, развлекавших друг друга бесконечными комментариями относительно неизменного статус-кво. Для всех же остальных достаточно было простой убежденности или чисто личных огорчений для того, чтобы присоединиться к любому движению, которое обещало перемены к лучшему. Обещало перемены к лучшему или, подумал Пол, внимательно приглядевшись к лицам присутствующих, обещало какое-то развлечение в результате этих перемен.

Что здесь делал Бад Колхаун, Пол никак не мог себе представить, поскольку Бад отнюдь не являлся сторонником политических выступлений и вообще не способен был обижаться. Ведь Бад однажды сказал о себе: «Все, что мне нужно, – это время и инструменты, при помощи которых я могу мастерить что-то, и тогда я счастлив, как поросенок в луже».

– Первое слово предоставляется Зет-ПП, – сказал Лэшер, глядя на Катарину.

У Катарины под глазами были темные круги, и, когда Лэщер вызвал ее, это как будто внезапно вырвало ее из задумчивости. Казалось, что Лэшер, собрание и эта комната в подземном убежище совершенно неожиданно возникли перед нею.

– О, – сказала она, с хрустом разворачивая перед собой какие-то бумаги. – Сейчас у нас есть семьсот пятьдесят восемь раскроенных заколдованных рубашек. Нам было поручено сделать тысячу, – устало проговорила она, – но мисс Фишбин…

– Без имен! – выкрикнули несколько собравшихся.

– Простите, – она покраснела и опять заглянула в бумаги, – эээ… Х-229 заболела, и ей пришлось приостановить закройку. Она поправится через шесть недель и снова приступит к работе. Кроме того, у нас нехватка красной проволоки.

– А-12! – вызвал Лэшер.

– К вашим услугам, сэр, – сказал смуглый человек, и Пол узнал в нем одного из охранников с Заводов, который был сейчас без мундира. А-12 записал, сколько требуется проволоки с красной обмоткой, и застенчиво улыбнулся Полу.

– Готовые рубашки уже упакованы и готовы к отправке, – сказала Катарина.

– Очень хорошо, – отозвался Лэшер. – Г-17, что вы можете доложить собранию?

Бад Колхаун улыбнулся и, откинувшись на спинку стула, потер руки.

– Все идет как надо. У меня есть пара моделей, которые можно будет испытать у Л-36-го, как только выдастся ночка потемнее.

– А они пройдут через ограждения Заводов? – спросил Лэшер.

– Пройдут как миленькие, – сказал Бад, – и даже тревоги не вызовут.

– А какая разница, подымут они тревогу или нет? – сказал Финнерти. – Ведь тогда вся страна полетит вверх тормашками.

– Это я сделал на всякий случай, – сказал Бад. – У меня также есть идейка, как состряпать одну такую штучку, которая даст ток в телефонные провода, и, когда охранники попытаются позвонить и позвать на помощь, их шибанет так, что они не скоро опомнятся! – Он весело рассмеялся.

– Я полагал, что мы просто перережем телефонные провода.

– Можно, конечно, и так сделать, – сказал Бад.

– Чего мы от вас хотим, – сказал Лэшер, – это проекта хорошего, практичного и дешевого броневика, который сможет прорваться сквозь заводские ограждения, притом такого, чтобы люди по всей стране могли смастерить его очень быстро из автомобилей, выброшенных на свалку, и листового железа.

– Это уже готово! – сказал Бад. – Но мне пришла в голову еще одна интересная мыслишка. Я, понимаете, хочу сделать такую…

– Мы с вами поговорим об этом после собрания, – сказал Лэшер.

Бад какое-то мгновение выглядел разочарованным, но тут же принялся чертить что-то на обрывке бумаги. Пол разглядел чертеж бронеавтомобиля, к которому Бад сейчас добавлял антенну, радарную установку, шины, цепи и прочие страшные орудия уничтожения. Бад встретился взглядом с Полом и кивнул ему.

– Очень интересная проблема, – пробормотал он.

– Ну, хорошо, – сказал Лэшер. – Теперь относительно вербовки. Д-71, у вас есть что-нибудь для нас?

– Он в Питсбурге, – сказал Финнерти.

– Верно, – сказал Лэшер. – Я совсем забыл. Он там пытается узнать, не сможем ли мы использовать тамошнюю организацию Лосей.

Люк Люббок несколько раз откашлялся, – прочищая горло, и разложил перед собой бумаги.

– Сэр, он поручил мне вместо него доложить собранию обстановку, сэр.

– Давайте.

– У нас есть по одному своему человеку в каждой из секций королевских пармезанцев. В общем это составляет пятьдесят семь секций.

– Это надежные люди? – спросил кто-то.

– Вы можете целиком полагаться на Д-71, – сказал Лэшер. – Любой завербованный им или его ребятами проходит точно такую же обработку, какую проходили вы, – сначала с помощью Микиэ, а потом допрос под действием содиум пентатола.

– Порядок, – сказал спрашивавший. – Я просто хотел лишний раз проверить, не пролезет ли на этой стадии к нам кто-нибудь из шпиков.

– Успокойся, – проговорил Финнерти сквозь зубы.

– И он тоже? – поинтересовался спрашивавший указывая на Пола.

– Особенно он, – сказал Лэшер. – Нам известны о Протеусе такие вещи, узнав которые о себе он страшно поразился бы.

– Без имен, – сказал Пол.

Все рассмеялись. Казалось, что все нуждались в этой маленькой толике юмора, чтобы как-то разрядить напряженную атмосферу собрания.

– Вы-то как раз и являетесь именем, – сказал Лэшер.

– Погодите-ка, одну минуточку…

– Да о чем ты беспокоишься? Тебе совершенно ничего не нужно делать, – сказал Финнерти. – Ты только подумай. Пол. Разве нам не хотелось бы служить общему делу просто сидя себе здесь, не подвергаясь опасности со стороны полиции, – никакой тебе ответственности, никаких неприятностей, никакого риска.

– Все это выглядит очень заманчиво, – сказал Пол, – но не настолько, чтобы я этим соблазнился. Я выхожу из этого дела. Очень сожалею, но выхожу.

– Они тебя убьют, Пол, – сказал Финнерти.

– Ты сам его убьешь, если тебе прикажут, – сказал Лэшер.

Финнерти кивнул в знак согласия.

– Это уж точно. Пол, убью. Придется.

Пол снова опустился в кресло. Он вдруг понял, что его ничуть не поразил предложенный ему сейчас выбор между жизнью и смертью. Ему было сделано совершенно недвусмысленное предложение, и оно очень резко отличалось от всего, с чем ему приходилось сталкиваться ранее. Тут перед ним все было четко окрашено в черную и белую краски, и это никак не походило на те пастельные тона, в которые были окрашены его отношения с окружающей действительностью в прошлом. И это предложение, такая именно постановка вопроса «делай, как тебе сказано, или будешь убит» – произвела на него освобождающее действие, как и наркотик, который он проглотил несколько часов назад. Он был лишен возможности принимать самостоятельные решения по причинам, которые ясны любому.

И Пол откинулся в своем кресле и начал с подлинным интересом присматриваться к происходящему вокруг него.

Люк Люббок закончил чтение докладной записки Д-72, посвященной вопросам вербовки по всей стране. Задача – иметь по меньшей мере по два влиятельных члена Общества Заколдованных Рубашек в каждой значительной политической организации, в каждом значительном индустриальном городе – была выполнена приблизительно на шестьдесят процентов.

– С-1, что вы можете сказать о своих делах? – сказал Лэшер.

– Мы пустили слух о том, кто является вождем, – сказал Финнерти. – Теперь нужно переждать несколько дней, чтобы поглядеть, какое это произведет действие.

– Никак не могу понять, что это нам может принести, кроме пользы, – сказал Лэшер.

– Вербовка теперь должна быть окончательно перенесена в город, – сказал Финнерти.

– А что за осечка произошла с этим телевизионным типом? – спросил заводской охранник. – Разве не вы лично ходили за ним?

– Элфи Туччи? – спросил Финнерти.

– Без имен!

– Это имя вы можете называть сколько вам угодно, – мрачно сказал Лэшер. – Он не наш человек.

– Это уж точно, – сказал Финнерти. – Он ничей и никогда не будет чьим-то. Он никогда ни к чему не присоединяется, его отец никогда и ни к чему не присоединялся, и его дед никогда ни к чему не присоединялся, а если, паче чаяния, у него появится сынок, то и тот тоже никогда ни к чему не присоединится.

– А почему? – спросил Пол.

– Он говорит, что это единственное, что он может сделать ради того, чтобы определить, что же именно представляет собой он сам, не пытаясь при этом представлять тысячи других людей, – сказал Финнерти.

– А имеется ли какое-нибудь условие, на котором он все-таки согласился бы присоединиться к нам? – спросил человек, которого, видимо, волновали небрежные методы вербовки.

– Одно-единственное, – сказал Финнерти. – Если все будут мыслить точно так, как мыслит сам Элфи Туччи.

Лэшер грустно улыбнулся.

– Великая американская индивидуальность, – сказал он. – Он полагает, что является воплощением либеральной мысли, накопленной веками. Он стоит на своих собственных ногах перед лицом господа бога, одинокий и неизменный. Он был бы великолепным фонарным столбом, если бы только мог терпеть любую погоду да еще обходиться без пищи. Ну ладно, так на чем мы остановились?

– Мы еще не назначили даты? – вежливо осведомился Хейкокс.

– Дата станет известна не ранее чем за два дня до начала! – сказал Лэшер.

– Могу я задать вопрос? – сказал Пол.

– А почему бы нет? Я пока никого не ограничиваю.

– А что, собственно, подразумевается под этой датой?

– Особое собрание каждого ордена, каждой крупной общественной организации страны, исключая инженеров и управляющих. На этих собраниях наши товарищи, имеющие большой вес в организации, объявят остальным членам, что по всей стране люди выходят на улицы, для того, чтобы разрушить автоматические заводы и фабрики и снова вернуть Америку ее народу. Затем они наденут свои заколдованные рубашки и поведут тех, кто за ними последует, присоединив к своим рядам в первую очередь тех членов нашей организации, которые окажутся поближе.

То, что вы видите здесь, это штаб, но все движение в основном децентрализовано и подчинено нашим представителям на местах. Мы помогаем им консультациями по организационным вопросам, по вопросам вербовки, указываем цели, учим тактике, но, когда наступит великий день, люди на местах с успехом будут действовать по собственному почину. Конечно, нам бы хотелось иметь более крупную организацию с единым центром. Но это сделало бы нас очень уязвимыми для полиции. При создавшемся положении дел полиция так и не знает, кто мы такие и что мы намереваемся делать. На бумаге мы выглядим довольно скромно. Но фактически при правильной расстановке наших людей мы являемся грозной силой.

– А много ли народа вы полагаете увлечь за собой? – спросил Пол.

– Мы рассчитываем, что за нами пойдут те, кому до смерти надоело все это, кого мутит от существующих порядков, – сказал Лэшер.

– Все пойдут, – сказал Финнерти.

– А что потом? – сказал Пол.

– А потом мы снова вернемся к непреходящим ценностям! – сказал Финнерти. – Мужчины будут заняты мужским трудом, женщины – женским. Люди станут мыслить по-человечески.

– Кстати, это мне напомнило… – сказал Лэшер. – Кому поручено заняться ЭПИКАКом?

– Я слышал, что Д-71 говорил, будто задание это оспаривается представителями Лосей в Россуэле, – сказал Люк Люббок.

– Бросьте на выполнение его обе эти организации, – сказал Лэшер. – Г-17, имеются ли у вас какие-нибудь свежие идеи относительно того, как вывести из строя ЭПИКАК?

– Самое лучшее, – сказал Бад, – это заложить какие-нибудь бомбы в автоматы по продаже кока-колы. У них есть такие штуки в каждом отсеке. Это даст нам возможность гробануть не какую-то его часть, а весь целиком. – Руки Бада описывали круги в воздухе, как бы очерчивая размеры той адской машины, которая будет заложена в автоматы по продаже кока-колы. – Понимаете? Взять бутылочку из-под кока-колы, только наполнить ее нитроглицерином. А потом…

– Хорошо. Набросайте схемку и передайте ее Д-17, чтобы он передал ее нужным людям.

– И тррррах! – сказал Бад, грохая кулаком по столу.

– Отлично, – сказал Лэшер. – Кто еще хочет высказаться?

– А как будет с Армией? – сказал Пол. – Что, если им придется…

– Обеим сторонам лучше полностью капитулировать, если у кого-нибудь хватит глупости на то, чтобы дать им настоящие винтовки и патроны, – сказал Лэшер. – Я полагаю, что обе стороны, к счастью, прекрасно это понимают.

– А каково сейчас наше положение? – спросил нервный человек.

– Ни хорошо, ни плохо, – сказал Лэшер. – Мы можем провести отличный спектакль и сейчас, если нас вынудят к этому. Но дайте нам еще два месяца, и мы будем в состоянии преподнести им настоящий сюрприз. Ну что ж, собрание можно считать закрытым, а теперь мы перейдем к обсуждению чисто рабочих вопросов. Как с транспортом?

И пошли доклады о состоянии транспорта, связи, безопасности финансов, заготовок, тактики…

Полу показалось, что он увидел, как с чистой и гладко выструганной балки сняли поверхность, и теперь внутри нее открылись тоннели и тонкие перегородки столицы термитов.

– Служба информации? – сказал Лэшер.

– Мы разослали по почте письмо с предупреждением ко всем бюрократам, инженерам и управляющим с классификационным номером ниже ста, – сказал профессор фон Нойманн. – Копии, его отосланы во все информационные агентства, на радио и телевидение.

– Отличное получилось письмо, черт побери, – сказал Финнерти.

– Остальным желательно послушать его содержание? – спросил фон Нойманн.

Все сидящие за столом закивали головами.

– «Соотечественники, – начал читать профессор, – считается общепризнанным, что между нами царят мир и согласие.

Вы чаще, чем кто-либо из нас, произносите в последнее время высокие слова о прогрессе, произносите высокие слова о той пользе, которую принесли уже происшедшие и все еще происходящие изменения в материальной жизни общества.

Это вы – инженеры, управляющие и бюрократы – почти в полном отрыве от остальных, наиболее развитых людей, продолжаете верить в то, что жизненные условия улучшаются прямо пропорционально возрастанию количества производимой обществом энергии и средств использования ее. Эта вера поддерживала вас на протяжении трех последних, самых жестоких в истории человечества войн, и войны эти послужили самым могучим подтверждением правоты этой веры.

То, что вы продолжаете верить в это и теперь, когда раздиравшие мир страсти окончательно подавлены, вызывает беспокойство даже у простодушных людей, а людей более просвещенных это повергает в ужас.

Человек переносил все муки ада в расчете на ожидающее его райское блаженство вечного мира, но, обретя его наконец, он обнаружил, что все то, что он рассчитывал обрести в царстве божьем – гордость, человеческое достоинство, уважение к себе, достойный труд, – все это объявлено для него запретным плодом.

Я опять-таки говорю – да воцарится между нами мир и согласие, но в отличие от вас мы, все остальные, по совершенно очевидным и основательным для нас причинам окончательно изменили свое мнение относительно божественности права машин, эффективности и организованности, точно так же, как несколько веков назад люди изменили свое мнение относительно божественного происхождения прав королей и божественного происхождения прав очень многого другого!

На протяжении трех последних войн права технологии на увеличение мощностей и масштабов считались непреложными с точки зрения жизнеспособности нации, более того – в тех условиях они были почти божественным правом. Американцы жизнью своей обязаны более высокому качеству своих машин, более высокому уровню техники и организации, мастерству своих управляющих и инженеров. И я вместе с Обществом Заколдованных Рубашек благодарю господа за то, что он дал их нам для спасения. Но завоевать для себя хорошую жизнь в мирное время, пользуясь теми же методами, что и во время войны, мы не можем. И вообще проблема мира требует к себе более тонкого подхода.

Я самым решительным образом протестую против того, что существует какой-либо естественный или божественный закон, согласно которому машины, их производительность и организация производства должны постоянно увеличиваться в масштабах, становиться все более мощными и сложными в мирное время, подобно тому как это было во время войны. Рост этот я склонен в настоящее время рассматривать как вопиющее беззаконие.

Наступило время положить конец этому беззаконию и произволу именно в той части нашей общей культуры, которая находится в вашем ведении.

Сейчас дело обстоит так, что независимо от человеческих стремлений машины, технические приспособления или новые формы организации вытесняют человека, приходят ему на смену каждый раз, когда такая замена оказывается выгодной в экономическом отношении. Подобная замена сама по себе вовсе не обязательно дурная вещь, но делать это без учета желания людей – произвол и беззаконие.

В действие постоянно вводятся новые машины, новые формы организации производства, новые пути повышения эффективности, без учета того, какие это может произвести изменения в жизненном укладе общества. Делать так – значит творить произвол и беззаконие.

Я и Общество Заколдованных Рубашек решили посвятить себя целиком тому, чтобы положить конец этому произволу и беззакониям и вернуть мир в руки людей. И если никакими иными средствами нам не удастся положить конец этому беззаконию, мы готовы к тому, чтобы применить силу.

Я предлагаю вернуть рабочих, мужчин и женщин, к их роли надсмотрщиков над машинами, а контроль машин над людьми должен быть запрещен. Далее, я предлагаю, чтобы самым пристальным образом изучалось то влияние, которое изменения в технологии или организации труда могут оказать на жизненный уклад людей, и чтобы изменения эти вводились или запрещались, только исходя из этого соображения.

Предложения эти имеют радикальное значение, и их очень трудно будет провести в жизнь. Но необходимость введения их намного больше и важнее всех могущих возникнуть трудностей, и, уж во всяком случае, значение их намного важнее нужд нынешней святой троицы страны – Производительности, Экономики и Количества.

Люди по своей природе не могут, по-видимому, быть счастливыми без активного участия в предприятиях, что дает им сознание своей полезности. И поэтому их следует вновь приобщить к этим предприятиям.

Совместно с членами Общества Заколдованных Рубашек я со всей торжественностью заявляю:

Несовершенство имеет право на существование, ибо человек несовершенен, а человек – творение господа.

Слабость имеет право на существование, ибо человек слаб, а человек – творение господа.

Неспособность имеет право на существование, ибо человек неумел и неловок, а человек – творение господа.

Смена гениальных прозрений и заблуждений закономерна, ибо человек попеременно проявляет и то и другое, а человек – творение господа.

Возможно, что вы не согласны со старомодным и тщеславным утверждением, что человек – творение господа.

Но я считаю это значительно более извинительным заблуждением, чем другие заблуждения, построенные на безоглядной вере в технологию, а именно: что человек живет на земле только ради того, чтобы создавать все более прочные и производительные свои подобия и, таким образом, лишать всех и всяческих оснований даже само продолжение своего существования.

Искренно ваш доктор Пол Протеус».

Профессор фон Нойманн снял очки, протер глаза и уставился на лежащие перед ним листки бумаги, ожидая, чтобы кто-нибудь высказался.

– Да-а… – протянул начальник транспортного отдела нерешительным тоном, – немножко заумно, не правда ли?

– Звучит это очень здорово, – сказал ответственный за безопасность, – но не лучше ли было бы добавить сюда немножечко об этом вот… Ну, я не очень умею красно говорить, но кто-нибудь, наверное, мог бы это сказать. А я вот просто и не знаю, как это все сказать…

– А вы попробуйте, – сказал Финнерти.

– Ну вот, я хочу сказать, что у каждого сейчас такое чувство, что ты и плевка даже не стоишь и что это очень паршивая вещь, когда тебя окунают в дерьмо вещи, которые ты сам сделал.

– Так ведь это есть в письме, – сказал Лэшер.

Пол вежливо кашлянул.

– Мне следует это подписать?

Фон Нойманн недоуменно уставился на него.

– Господи, да ведь это было подписано и разослано несколько часов назад, когда вы еще спали.

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности, – отозвался профессор с отсутствующим видом.

Дата добавления: 2015-04-25