Лесли А.Уайт

2.

Поиски ответа на этот вопрос позволили сделать весьма интерес­ное — и, как выяснилось, продуктивное — наблюдение: ситуация, сложившаяся в теории культуры, имеет прямые аналогии в фило­софском анализе сущности человека и в изучении эстетикой сущ­ности искусства. Случайно ли такое совпадение?

Приступив в начале 70-х годов к исследованию строения чело­веческой деятельности, автор этих строк не мог не обратить внима­ния на странное положение, сложившееся в истории философского толкования самого человека, его сущности, его природы, специфи­ческого модуса его бытия. Если по отношении к животному, растению, не говоря уже о явлениях неорганического мира, такие вопросы решались без особого труда и не вызывали сколько-нибудь серьезных дискуссий в научной среде, то на вопрос: "Что есть человек?" предлагалось множество самых различных, более того, взаимоисключающих ответов: напомню, что человека называли и "общественным животным" — от Аристотеля до К. Маркса, и "бо­жьей тварью" — в теологической литературе; "человеком разум­ным" (К. Линней) и "животным, делающим орудия! " (В. Франклин); существом "говорящим" (И. Гердер) и "играющим" (Ф. Шиллер); "человеком творящим" (Г. Альтнер), "экономическим" (Р. Дарендорф) и "эстетическим" (Л. Ферри)... Сопоставляя все эти — и некоторые другие — определения, приходишь к выводу, что каждое из них фиксировало реально свойственные человеку черты и осо­бенности, но ни одно не было исчерпывающим, то есть отвечало критерию необходимости, но не отвечало его спутнику — крите­рию достаточности. Дело тут, по-видимому, в особой, уникальной сложности человека как системного объекта, сущность которого не исчерпывается каким-либо одним определением, ибо он обладает качествами, обозначаемыми всеми этими определениями, и, несо­мненно, еще рядом других. Если же стремиться к краткой и всеобъемлющей дефиниции, то ее можно сформулировать только в выражении "человек деятельный", имея в виду обобщающее опре­деление самого способа существования, охватывающего и его мыш­ление, и труд, и речь, и общение с себе подобными. Именно потому, что сложность системы "человек" на несколько порядков выше, чем сложность системы "животное", не говоря уже о гораздо проще организованных системах биологической и физической природы, — ведь человек является и животным, и общественным существом, и носителем культуры — сущность его оказывается недоступной какой-либо одной науке, требуя совокупных, комплексных усилий большой группы наук.

Но подобная методологическая ситуация обнаружилась и в эсте­тике, предпринимавшей на протяжении всей своей истории само­отверженные усилия в стремлении постичь сущность искусства. Оказывается, что и тут предлагалось множество не только различ­ных, но и альтернативных дефиниций: сущность искусства опреде­лялась как "отражательная" и как "созидательная", как "познава­тельная" и как "оценочная", как "идеологическая" и как "игровая''; в нем видели способ "самовыражения" художника и способ его "общения" с другими людьми; его рассматривали как специфичес­кий "язык" и как передаваемые этим языком ценностные смыслы... Ни одна другая сфера культуры и форма деятельности — ни наука, ни мораль, ни техника, ни язык, ни религия, ни спорт — не порождали столь разноречивые и исключающие друг друга дефи­ниции. В чем же тут дело?

В том, что искусство есть единственный плод деятельности, воссоздающий человеческое бытие в его целостности, т. е. модели­рующий сложнейшую систему "человек" и потому оказывающийся изоморфным ей или хотя бы гомоморфным (структурно подобным). Поэтому в искусстве можно найти все — знания и ценности, отражение реальности и конструируемые фантазией идеалы, сгуст­ки духа и несущие их материальные конструкты, системы знаков и заключенные в этих знаках духовные значения, способы самовы­ражения человека и средства его общения с себе подобными...

Обращение к итогам изучения культуры приводит к выводу, что здесь происходит нечто, подобное теоретическому исследованию человека и искусства: потому что, если искусство моделирует, иллюзорно воссоздает целостное человеческое бытие, то культура реализует это бытие именно как человеческое во всей полноте исторически выработанных им качеств и способностей. Иначе гово­ря, все, что есть в человеке как человеке, предстает в виде культу­ры, и она оказывается столь же разносторонне-богатой и проти воречиво-дополнительностной, как сам человек – творец культуры и ее главное творение.

Вместе с тем в одном существенном для наших методологическихрассуждений отношений культура отличается и от человека, и от искусства — она многоэлементна и разнородна по своему составу, тогда, как и человек и искусство представляют собой единые обра­зования, сохраняющие это единство во всех своих модификациях (скажем, мужчина и женщина, живопись и музыка и т. д.). Поэтому научному изучению подлежат не только разные стороны, аспекты, грани, способности, свойства культуры, но и разные формы ее существования — наука, искусство, техника, религия, мораль и т. д., разные ее институты — политические, правовые, медицин­ские, система образования, массовые коммуникации, разные куль­турные процессы — формы управления, обслуживания, общения людей.

Тут-то и выясняется, что существует не только возможность, но и известная необходимость в редуцировании культуры разными науками к той или иной конкретной форме ее бытия, изучение которой является смыслом существования данной отрасли знания. Ибо представителям каждой из них культура раскрывается опреде­ленной своей стороной и к ней, в сущности, сводится...

После того как в нашей философии в 60-е годы стала разрабаты­ваться теория ценности, открылась возможность соответствующего взгляда на культуру, которая и была реализована в деятельности Н. Чавчавадзе и других грузинских философов, противопоставив­ших аксиологическую ее интерпретацию деятельностно-технологической концепции Э. Маркаряна; с другой стороны, для семио­тика, интересующегося знаковыми способами хранения и передачи информации, органично представление о культуре как совокупнос­ти языков данного народа — словесного и музыкального, и хорео­графического и т. д., а для историка нравов, религии, пенитенци­арной системы столь же естествен взгляд на культуру как на саму информацию, которая содержится в этих языках, — мировосприя­тие данного народа, характер и уровень его знаний, его верований, нравственные и этические представления; закономерно, что высо­кий научный авторитет этих новых дисциплин повел философский анализ культуры к ее семиотической и информационной трактовке. Так проясняется комплиментарность культурологических кон­цепций, каждая из которых имеет свою оппозиционно-полемичес­кую пару: всеохватывающий характер культуры в пространстве человеческого бытия делает необходимым формирование в ее не­драх "механизмов" и "энергий", которые односторонни сами по себе, и потому каждый (каждая) нуждается в дополнении другим для успешного функционирования культуры в данной плоскости: культура должна охватывать информационные процессы и семио­тические способы их организации, должна соотносить отражение существующих и созидание еще не существующих объектов, тради­ционное и инновационное, самореализацию человека и его комму­никацию, способы обособления личности и ее приобщение к другим и других к себе, теоретически-понятийный и художественно-образ­ный способы освоения мира и т. д.

Множество разнородных культурологических теорий и объясняется, прежде всего, ее опорой на подходы к культуре разных наук и гипостазирование, абсолютизацию, возведение на философско-категориалъный уровень каждого из этих частнонаучных по сути своей подходов. На это методологическое обстоятельство обратил внимание польский культуролог К. Жигульский, но он сделал отсюда вывод, что единая наука о культуре вообще невозможна. Между тем если она действительно невозможна как простое сумми­рование подходов и выводов разных конкретных наук, изучающих культуру (достаточно показательна неудовлетворительность разли­чия попыток суммировать в одном определении все аспекты, грани, функции культуры), то возможным и, более того, необходимым является ее системно-философское рассмотрение, в котором куль­тура предстает не как сумма многообразных форм и продуктов деятельности, способов деятельности и институтов, а как систем­но-целостное единство; именно в этом своем качестве она может и должна быть понята, объяснена и описана.

Необходимо, следовательно, осмыслить культуру в этой ее реаль­ной целостности и полноте конкретных форм ее существования, в ее строении, функционировании и развитии...

3.

Ибо для решения такого класса задач — т. е. описа­ния сверхсложных, развивающихся и саморегулирующихся сис­тем — адекватным является только системный подход к ним!

Хотя в соответствии со сложившейся традицией здесь говорится о "системном подходе", имеется в виду нечто гораздо большее, чем "подход", — особый способ мышления, который проявляется в наши дни и в научном познании, и в техническом творчестве, и в проектной деятельности, и в медицинской, и в управленческой, все шире и глубже проникая в общественное сознание; неудивительно, что он захватывает и сферу философского умозрения. Обретение системным мышлением парадигмалъного масштаба объясняется тем, что во второй половине XX века во всех областях культуры приходится иметь дело с целостными, сложными и сверхсложными системами, которые оказываются доступными познанию, преобразованию, управлению, проектирова­нию именно в своей целостности, не допуская привычного анали­тического расчленения и оперирования каждой частью порознь, ибо система есть нечто большее, чем сумма составляющих ее частей. Так выяснилось..., что традиционные способы изучения подобных объектов и управления ими неэффективны и что необходима разработка новых методов, отвечающих природе систем, способов их существования, функционирования и развития; так родилось понятие "системный подход" и начала складываться методологическая концепция, обо­сновывавшая его применение вначале к живым системам (оттого родоначальниками системного подхода были биологи — в США Л. фон Берталанфи, в России академик П. Анохин), потом к систе­мам социальным, к бытию человека, его деятельности, культуре, языку, искусству, поскольку это наиболее сложные системы, изу­чение которых аналитическим методом неспособно дать адекватное о них представление. Значительный вклад в развитие системного подхода в этом направлении внесли Т. Парсонс и Н. Люман, последний издал в 1984 году в Германии "Очерк общей теории социальных систем", в котором, развивая идеи Парсонса...

В нашей отечественной философии разработку общей теории систем и методологии системных исследований, с опорой на сделан­ное в этом направлении за рубежом и преодолевая упорное сопро­тивление догматиков от советского квазимарксизма, начали еще в 60-е годы И. Блауберг, В. Садовский, Э. Юдин, А. Уемов, В. Сагатовский и ряд других ученых; в 70-е—80-е годы стали выходить одна за другой книги, посвященные теории и истории этого направления научной мысли (тогда же была оценена по достоинству деятельность замечательного русского ученого, писателя и философа А. Богдано­ва, уже в начале XX века предвосхитившего своей "всеобщей организационной теорией" последующее развитие мировой научной и философской мысли по тому пути, на котором родились киберне­тика, синергетика, теория систем).

В русле этого движения познавательной деятельности и было установлено, что все более настоятельная потребность науки и практики оперировать целостными и сложными системными обра­зованиями требует выработки нового понимания самой методологии исследования подобных объектов и оперирования ими. Стало оче­видным, что какое бы количество сторон, элементов, качеств чело­века, или культуры, или искусства мы ни перечислили, охаракте­ризовав каждую с предельной конкретностью, мы не получим представления о том, что есть человек, что есть культура, что есть искусство. Ибо системный объект, взятый в его целостном бытии, функционировании, развитии, образуется не только составляющими его компонентами, но и тем, как они друг с другом связаны. Связи эти в своей совокупности — точнее, целокупности, как сказал бы Гегель, — составляют структуру системы, отчего системный подход часто называли системно-структурным, а иногда вообще отождествляли со структурным анализом. Мы убедимся в ходе последующего системного анализа культуры, сколь неоснова­тельны такие представления, но увидим также, что именно в структуре таится "тайна целостности" системы; в конечном счете, каждому "известно множество примеров того, как одни и те же элементы при изменении их связей образуют качественно различ­ные целостности; наглядный пример такого рода — детская иг­рушка калейдоскоп, при вращении которой меняются узоры, воз­никающие из разных комбинаций кусочков стекла; другой при­мер — радикальное изменение облика вашей комнаты при переста­новке мебели. Нельзя не согласиться с Паскалем: "Одни и те же, но по-другому расположенные слова образуют новые мысли".

Вместе с тем сама структура обладает разными степенями слож­ности, что потребовало выявления типологических различий между системами сравнительно простыми, сложными и сверхсложными: очевидно, например, что человек представляет собой гораздо более сложную систему, нежели животное, а животное — более сложную, чем растение, или же что культура, взятая в целом, является более сложной системой, чем та или иная ее подсистема — материальная или духовная, религиозная или эстетическая, ибо по отношению к ним она является как бы системой систем.

Сегодня нужно свежим взглядом посмотреть на первые шаги европейской философии — на учение пифагорейцев о "музыке сфер" и на выросшие из него представления родоначальников диалектики о гармонии как "согласии противоположностей", о "единстве в многообразии" как законе бытия, природного и человеческого, о математических основах пропорциональности. Все они имели в своей основе убеждение: мир, бытие, природа, человек, искусство и техника ("техне" как их общий корень), язык являются не хаотическими, а "космическими", т. е. организованными объекта­ми, либо самоорганизовавшимися, либо являющимися плодами организующего действия высшей, божественной силы. Таким обра­зом, независимо от различия идеалистического и материалистичес­кого обоснования господствующей в мире организованности за скобки здесь может быть вынесена сама идея организованности бытия, преодолевающего исходное, "доисторическое" состояние хаоса.

Теория систем подтверждает важность этой идеи, ибо, действи­тельно, сложное многосоставное целое не может существовать сколько-нибудь длительное время, не подвергшись саморазруше­нию, распаду, если оно лишено организации, связывающей воедино все его подсистемы, части, элементы. Эта организация имеет, несомненно, разные модификации — от предельно жесткой струк­туры автоматической линии станков до весьма пластичной, вариа­тивной, прозрачной в каждом своем звене структуры человеческой психики... Но как бы ни были велики эти различия, инвариантным остается действие общего закона бытия — преобладание информа­ции над энтропией, структурности над аморфностью, космоса над хаосом, гармонии над какофонией, что и обеспечивает жизне­способность, устойчивость, прочность каждой системы.

Нет никаких оснований полагать, что культура не попадает под действие этого закона. Как бы ни были тонки, пластичны, поливариантны связи между разными сферами, уровнями, элементами культуры, они — эти связи — существуют, и мы их явственно ощущаем даже тогда, когда не в силах объяснить их, выявить их происхождение и функционирование. В их наличии убеждает нас не общая теория систем — она лишь теоретически эксплицирует то, что интуитивно ясно каждому, кто попадает в чужую страну и непосредственно ощущает целостность ее культуры, то есть более или менее высокую степень ее самоорганизованности.

Изучение разного типа систем вело к выявлению различий между ними и в ряде других отношений. Так, было выявлено различие между "закрытыми" и "открытыми" системами (а иногда и третьим классом — "замкнутыми" системами), то есть такими, функционирование которых не зависит от окружающей среды, и такими, которые живут именно взаимодействием со средой, обме­ниваясь с ней либо и веществом и энергией, либо только энергией, либо информацией. Понятно, что существенно различны многие свойства и закономерности бытия разных типов системы.

Что касается непосредственно нас интересующих открытых сис­тем, то они бывают "функциональными", как назвал биологические объекты П. Анохин, и "историческими", которые на макроуровне представлены жизнью человеческого рода, общества, культуры, а на микроуровне — жизнью каждого отдельного человека, биогра­фия которого есть его история. В свою очередь, в классе историчес­ких систем следует различать системы самоуправляющиеся, само­регулирующиеся благодаря действию неких стихийных движущих сил объективного характера — так развивается экономика челове­ческого общества (отчего К. Маркс и считал необходимым рассмат­ривать ее развитие как "естественно-исторический процесс") и системы "саморефлектирующиеся", по определению Н. Люмана, то есть обладающие самосознанием, которое осуществляет целенаправ­ленный выбор вектора их развития и способно свободно изменять направление своей деятельности — такова культура во всех ее духовных проявлениях.

Из общего представления о системной форме бытия и о типоло­гии систем вытекают принципы их изучения.

...системы высшего уровня сложности — человек, культура, искусство — требуют адекватного их природе трехстороннего рассмотрения: предметного, функционального и исторического. В чем же состоят особенности каждого из этих аспектов системного исследования?

а) Предметный анализ предполагает решение двоякого рода задач: выяснение того, из каких компонентов разных уровней — подсистем и элементов — состоит изучаемая система, и выявление связей, соединяющих эти ее компоненты; речь идет о субстратном и структурном анализе.

Внесистемное, чисто эмпирическое изучение субстрата рассмат­риваемого объекта не содержит критериев, которые позволили бы установить, выявлен ли состав целого с необходимой полнотой; системный подход позволяет преодолеть эту ограниченность эмпи­рического анализа благодаря тому, что, двигаясь от рассмотрения целого к выявлению места и функций в нем каждого его компонен­та, мы получаем возможность установить необходимость и доста­точность всех его "слагаемых" для существования целого.

О специфической организации деятельности мозга мы уже знаем сегодня немало благодаря одному из замечательных открытий науки XX века — функциональной асимметрии строения мозга, которая обеспечивает организацию его духовной "энергетики". Тем больше у нас сейчас оснований — а с дальнейшим ходом проникно­вения науки в физиологический фундамент психической деятель­ности они будут возрастать — метафорически переносить на внепространственные отношения духовной жизни формы пространст­венных отношений материальных объектов. В таком перенесении нет ничего необычного — сегодня мы лишь научно обосновываем это идеей изоморфизма, то есть структурного подобия разных систем, человечество же издавна делало это в обыденном своем сознании, перенося качества, свойства, отношения материального мира на нематериальные объекты...; точно так же пространственные характеристики — "высокое" и "низкое", "великое" и "малое", "глубокое" и "поверхностное" приобретали переносное значение, характеризуя внепространственные свойства и отношения. Сегодня психологическая наука доказывает необ­ходимость переноса пространственных отношений на все иные в ходе их познания человеком, ибо вне такого переноса их связи оказываются попросту не уловимыми теоретическим мышлением.

б) В том классе систем, которые называют функциональными и к которым относится, несомненно, культура, следует различать внешнее функционирование и внутреннее, т. е. жизнь системы в среде и жизнь каждого ее компонента в его взаимодействиях с другими в недрах самой системы.

Как правило, у каждого компонента системы есть одна функция, определяющая его роль в системе, его необходимость для ее целост­ного существования: поэтому анализ ее внутренней жизни именно как активно-деятельностного процесса, а не статичного состояния, становится аспектом системного исследования, без которого недо­стижимы его собственные полнота и целостность. Что же касается внешнего функционирования системы, то чем выше уровень ее сложности, тем шире спектр направлений ее активности; тем самым сложная и сверхсложная системы становятся полифункциональны­ми. К числу таких полифункциональных систем относится, конечно же, культура.

…функциональный аспект методологии системного исследования делает понятным значение одного из важнейших ее принципов — идти в анализе не от частей к целому, а, напротив, от целого к частям. …Этот методологический ключ относится и к позна­нию системы как целого, поскольку она не только состоит из определенных частей (подсистем и элементов), но сама является частью (подсистемой) некоей более мощной системы (метасистемы), в силу чего ее функция — или ансамбль функций — детерминиро­ваны потребностями этой последней...

в) Существует, однако, особый тип функциональных систем, в которых действие протекает не по замкнутому циклу, как в систе­мах технических и биологических, но постоянно изменяется, то более, то менее радикально, делая систему развивающейся. Такая ее способность объясняется тем, что данный тип системы обладает свободой выбора своих действий, которая определяет меру следова­ния сложившейся прежде программе поведения и меру ее измене­ния. Характер этих изменений обусловлен, с одной стороны, реак­цией открытой системы на изменения во внешней среде, а с дру­гой — имманентной самой системе логикой ее самодвижения, само­совершенствования, саморазвития. …Уже было показано, что структура характеризует взаимосвязи не только предметных компонентов системы, но и ее функций. Однако следует пойти еще дальше, распространив понятие "струк­туры" на процесс развития системы. Ибо закономерная смена одних состояний системы другими — например, в цепи "рожде­ние становление/созревание/расцвет/увядание/старение/смерть" — является структурой процесса (иногда ее называют "эволюционной структурой" или "хроноструктурой"). Ее выявление в изучаемом процессе помогает понять объективный его ход... В каждом конкретном случае — в истории социальной, в разви­тии тех или иных форм культуры, в биографии личности — общие закономерности процесса развития системы преломляются особен­ным образом, они осложняются всякий раз под влиянием посторон­них факторов, да и простой игры случая, но как подспудная энергия данного процесса они должны выявляться в ходе его изучения. В наши дни они изучаются новой научной дисциплиной — синерге­тикой, предметом которой являются процессы самоорганизации динамических систем. Полнота реализации возможностей, таящихся в историческом аспекте системного исследования, предполагает использование двух его векторов — генетического и прогностического. Первый охваты­вает историю изучаемой системы с момента ее зарождения и до состояния, непосредственно наблюдаемого исследователем; второй предлагает гипотетическое представление о пути, который данной системе предстоит пройти в будущем. ...Такое понимание эвристических возможностей прогнозирования не является ни фатализмом, ни финализмом, но добытым современ­ной наукой знанием того, что всякий процесс развития является развитием именно в той мере, в какой он повышает уровень организованности системы; применительно к нынешней ситуации в жизни человечества это означает, что единственной альтернативой его самоубийству являются переход на иной уровень самоорганиза­ции общества и более совершенная, чем прежде, организация мета­системы "общество — культура — природа"; только при этом усло­вии сила негэнтропии окажется большей, чем рост энтропии, иначе говоря, гармонизация бытия человечества победит опасно развив­шиеся в XX веке разрушительные тенденции.

Схема 1

А это значит, что наша деятельность сегодня и завтра — если только не угасли в нас чувство гражданской ответственности и потребность выйти за пределы своего сиюминутного существования и реализовать свое посильное участие в исторической эстафете поко­лений, передавая потомкам тот культурный жезл, который мы держим в своих руках, — должна служить формированию этого нового гряду­щего типа культуры.

В интересах наглядности резюмирую сказанное на схеме 1, це­лостно представляющей методологию системного исследования, ко­торая и будет лежать в основе всего дальнейшего изложения.

...рождение новой дисциплины — синергетики, выросшей из теории систем, — показало, что совре­менная научная мысль осознала необходимость изучения процессов самоорганизации сложных систем, т. е. их развития, уже в природе… при этом с особой остротой вновь всплыла обсуждавшаяся с начала прошлого века проблема отличия методологии гуманитарного знания от методов естествозна­ния — проблема, решение которой предлагалось герменевтикой, обосновывавшей специфические способы эмоционального погруже­ния в содержание познаваемых культурных текстов, неокантианст­вом, противопоставлявшим свойственное наукам о культуре "пони­мание" изучаемых явлений свойственному наукам о природе "объ­яснению" своего предмета. Сейчас делаются первые попытки ее рассмотрения на современном уровне разработки общенаучных принципов познания реальности, на котором во второй половине нашего века сложились новые методологические программы... заставившие задуматься над возможностью, продуктивностью и границами их применимости в сфере гуманитарного знания.

...Задача культурологии — выявлять своеобразие законо­мерностей, управляющих развитием культуры... В настоящем исследовании строения, функционирования и раз­вития культуры предпринята попытка осуществить такую програм­му применения приспособленных для этой цели способов ее философско-теоретического познания.

Дата добавления: 2015-04-30