Часть III. А есть А 29 страница

Однако на сей раз уничтожений не будет. Мистики проиграли. Вы сгинете в своей нереальности, погубленные своей нереальностью. Мы, люди разума, выживем.

Я призвал к забастовке таких мучеников, какие никогда не покидали вас раньше. Я дал им оружие, какого им не хватало: знание их моральной ценности. Я объяснил, что мир станет нашим, как только мы решим его потребовать, потому что наша мораль – это Мораль Жизни. Они, великие жертвы, создавшие все чудеса краткого лета человечества, промышленники, покорители материи, не открыли природы своих прав. Они знали, что им принадлежит сила. Я открыл, что им принадлежит слава.

Вы, смеющие считать нас морально ниже любого мистика, претендующего на сверхъестественные видения, вы деретесь, как стервятники, за награбленные центы, однако чтите творцов предсказаний выше творцов состояний. Вы, презирающие бизнесмена как низкого человека, однако превозносящие любого кривляку‑плута как возвышенного, основа вашей меры в том таинственном тумане, который поднимается от первобытных болот, в том культе смерти, который объявляет бизнесмена безнравственным на основании того факта, что он дает вам жить. Вы, заявляющие, что стремитесь возвыситься над грубыми потребностями тела, над нудным трудом служения только физическим потребностям, кто порабощен физическими потребностями, индус, ходящий с восхода до заката за плугом ради миски риса, или американец, который водит трактор? Кто – покоритель физической реальности? Тот, кто спит на гвоздях, или тот, кто на пружинном матраце? Что памятник торжеству человеческого духа над материей: заразные лачуги на берегах Ганга или атлантический горизонт Нью‑Йорка?

Если вы не узнаете ответов на эти вопросы и не научитесь почтительно стоять навытяжку перед достижениями человеческого разума, то недолго будете оставаться на этой земле, которую мы любим и не позволим вам губить. Вам не удастся жить воровством до конца дней. Я сократил обычный курс истории и дал вам понять сущность платежа, который вы надеялись переложить на плечи других. Теперь последние остатки ваших жизненных сил будут расходоваться, чтобы обеспечить незаработанное поклонникам и носителям Смерти. Не делайте вид, будто вас победила злобная реальность, – вас победили собственные увертки. Не делайте вид, будто погибнете за благородный идеал, вы погибнете как пища для человеконенавистников.

Однако тем из вас, кто сохранил какое‑то достоинство и хочет любить свою жизнь, я предлагаю возможность сделать выбор. Выбирайте, хотите ли вы погибнуть за мораль, в которую никогда не верили и которой никогда не практиковали? Остановитесь на грани самоубийства и окиньте взглядом свои ценности и свою жизнь. Вы умели инвентаризировать свое богатство. Инвентаризируйте теперь свой разум.

С детства вы скрывали порочный секрет, что не имеете желания быть моральным, не хотите искать самоуничтожения, что ваш кодекс внушает вам ужас и ненависть, но не смеете признаться в этом даже себе, что вы лишены тех моральных «инстинктов», которые другие якобы чувствуют. Чем меньше вы чувствовали, тем громче провозглашали свою бескорыстную любовь к другим и служение им, страшась, чтобы другие не открыли вашей сущности, которую предали, которую скрывали как опасную тайну. А они, те, кто были и жертвами вашего обмана, и вашими обманщиками, слушали и громко одобряли вас, страшась, как бы вы не узнали, что таят тот же невысказанный секрет. Существование среди вас представляет собой жуткое лицемерие, сцену, которую вы разыгрываете друг перед другом. Каждый чувствует, что он – единственный моральный урод, каждый избирает своим моральным авторитетом непознаваемое, известное только другим, каждый фальсифицирует реальность, поскольку чувствует, что этого от него ждут, и ни у кого нет смелости разорвать этот порочный круг.

Неважно, на какие постыдные компромиссы вы шли со своим невыполнимым кредо, неважно, какой жалкий баланс, полуцинизм‑полусуеверие вы теперь ухитряетесь поддерживать, вы все равно сохраняете основу, губительный догмат: веру, что моральное и практичное представляют собой противоположности. С детства вы бежали от ужаса выбора, который так и не посмели осмыслить: все практичное, что бы вы ни делали для существования, всякие работа, успехи, достижения своих целей, все, что приносит вам еду и радость, все, что дает вам выгоду есть зло. И если добро, если моральное – это все то, что не удается, рушится, срывается, все, что вредит вам, приносит утрату или страдание, то выбор заключается в том, чтобы быть моральным или жить.

Единственным результатом этой убийственной доктрины стало удаление морали от жизни. Вы выросли с верой, что моральные законы не связаны с трудом, разве что это помеха и угроза, и человеческое существование представляет собой аморальные джунгли, где все можно и все действует. И если в этом тумане переноса определений, опускающемся на застывший ум, вы забыли, что пороки, осуждаемые вашим кредо, это необходимые для жизни добродетели, и поверили, что практические средства к существованию являются пороками. Забыв, что непрактичное «добро» – это самопожертвование, вы поверили, что самоуважение непрактично; забыв, что практичное «зло» – это производство, вы поверили, что грабеж практичен.

Раскачиваясь беспомощно, как ветвь дерева под ветром неисследованных моральных джунглей, вы не осмеливаетесь ни быть в полной мере порочным, ни в полной мере жить. Когда вы честны, вы испытываете униженность простофили; когда обманываете, испытываете ужас и стыд. Когда вы счастливы, ваша радость ослабляется чувством вины, если страдаете, ваши муки усиливаются чувством, что страдание – это ваше естественное состояние. Вы жалеете тех, кем восхищаетесь, верите, что они обречены на неудачу; вы завидуете тем, кого ненавидите, верите, что они – хозяева существования. Вы чувствуете себя безоружным, когда сталкиваетесь с негодяем; вы верите, что зло должно победить, поскольку мораль бессильна, непрактична.

Мораль для вас – призрачное пугало, состоящее из долга, скуки, наказаний, страдания, нечто среднее между первым школьным учителем вашего прошлого и сборщиком налогов настоящего, пугало, стоящее на бесплодном поле и машущее палкой, чтобы отогнать ваши удовольствия. А удовольствие для вас – отуманенный алкоголем мозг, тупая шлюха, ступор идиота, ставящего деньги на бегах каких‑либо животных, поскольку удовольствие не может быть моральным.

Если вы разберетесь в своей вере, то обнаружите тройное осуждение – себя, жизни, добродетели – в нелепом заключении, к которому пришли: вы верите, что мораль – необходимое зло.

Вы задаетесь вопросом, почему живете без достоинства, любите без пылкости и умираете без сопротивления? Задаетесь вопросом, почему, куда ни взглянете, видите только вопросы, на которые нет ответов, почему вашу жизнь раздирают невыносимые конфликты, почему вы проводите ее, занимая неразумную выжидательную позицию, чтобы избежать надуманных выборов, таких как душа или тело, разум или сердце, спокойствие или свобода, частная выгода или общее благо?

Вы кричите, что не находите ответов? Каким образом вы надеялись найти их? Вы отвергли свое орудие восприятия – разум, а потом жалуетесь, что Вселенная представляет собой загадку, выбросили ключ и следом хнычете, что все двери для вас заперты, пускаетесь на поиски неразумного и проклинаете существование за бессмысленность.

Выжидательная позиция, которую вы занимаете в течение двух часов, слушая мои слова и стремясь избежать их, представляет собой догмат труса, содержащийся во фразе: «Но мы не должны идти на крайности!» Крайность, которой вы всегда старались избежать, – это признание того, что реальность окончательна, что А есть А, что истина верна. Моральный кодекс, которому невозможно следовать, кодекс, требующий несовершенства смерти, приучил вас превращать все идеи в туман, не допускать четких определений, рассматривать любую концепцию как относительную, каждое правило поведения как растяжимое, ограничивать каждый принцип, идти на компромисс по каждой ценности, занимать среднюю часть любой дороги. Заставив принимать сверхъестественные абсолюты, этот кодекс вынудил вас отвергать абсолют природы. Сделав моральные суждения невозможными, он лишил вас способности разумных суждений. Кодекс, запрещающий вам бросить первый камень, запретил вам признавать тождество камней и понимать, побивают ли вас камнями.

Человек, который отказывается выносить суждения, соглашаться или не соглашаться, заявляет, что абсолютов не существует, и считает, что избегает ответственности, несет ответственность за всю кровь, которая проливается сейчас в мире. Реальность – это абсолют, существование – абсолют, пылинка – абсолют, и человеческая жизнь тоже. Живете вы или умираете – это абсолют. Есть у вас кусок хлеба или нет – это абсолют. Едите вы свой хлеб или смотрите, как он исчезает в животе грабителя – это абсолют.

В каждом вопросе есть две стороны: одна истина, другая заблуждение, но середина всегда представляет собой зло. Человек, который заблуждается, сохраняет какое‑то почтение к истине, пусть хотя бы принимая на себя ответственность выбора. Но человек посередине – мошенник, который затемняет истину, дабы делать вид, что не существует никакого выбора и никаких ценностей. Он не хочет принимать участия ни в какой битве, но хочет нажиться на крови невинных или поползти на брюхе к виновному, который отправляет правосудие, посылая и грабителя, и ограбленного в тюрьму, разрешает конфликты, приказывая мыслителю и дураку сойтись на полпути. В любом компромиссе между едой и ядом выиграть может только смерть. В любом компромиссе между добром и злом только зло может получить выгоду. В таком переливании крови, которое лишает сил добро, чтобы питать зло, пошедший на компромисс представляет собой резиновую трубку.

Вы, полуразумные‑полутрусливые, вели нечестную игру с реальностью, но сами стали жертвой этой нечестности. Когда люди принижают свои добродетели до относительных, зло обретает силу абсолюта, когда добродетельные отказываются от верности неуклонной цели, ее принимают негодяи. И вы получаете постыдное зрелище раболепствующего, торгующегося, вероломного добра и самодовольного, бескомпромиссного зла. Как вы уступили мистикам плоти, услышав от них, что невежество состоит в требовании знания, так вы уступаете им теперь, слыша, что аморальность состоит в произнесении моральных суждений. Когда они кричат, что нельзя быть уверенным в своей правоте, вы спешите заверить их, что не уверены ни в чем. Когда они кричат, что держаться своих убеждений аморально, вы заверяете их, что у вас нет никаких убеждений. Когда бандиты из народных государств Европы рычат, что вы повинны в нетерпимости, потому что не рассматриваете свое желание жить и их желание убивать вас как расхождение во мнениях, вы раболепствуете и спешите заверить их, что у вас нет нетерпимости к любым ужасам. Когда какой‑то босоногий бродяга в каком‑то азиатском очаге эпидемии кричит вам: «Как вы смеете быть богатыми?» – вы извиняетесь, просите его потерпеть и обещаете отдать все богатство.

Вы достигли тупика той измены, которую совершили, согласясь, что не имеете права на существование. Некогда вы верили, что это «лишь компромисс»: вы допустили, что эгоистично жить для своих детей, но морально жить для своей общины. Потом допустили, что эгоистично жить для своей общины, но морально жить для страны. Теперь вы позволяете величайшую из стран грабить любому подонку из любого уголка земли, допуская, что эгоистично жить для своей страны, и ваш моральный долг – жить для всего земного шара. Человек, не имеющий права на жизнь, не имеет права на ценности и не станет беречь их.

В конце своего пути последовательных предательств лишенные оружия, уверенности, чести вы совершаете окончательный акт измены и признаетесь в своем интеллектуальном банкротстве. Когда мистики плоти из народных государств заявляют, что они защитники разума и науки, вы соглашаетесь и спешите заявить, что ваш основной принцип – вера, что разум на стороне ваших врагов, но ваша сторона – это вера. Борющимся остаткам разумной честности, находящимся в извращенном, сбитом с толку сознании своих детей, вы заявляете, что не можете предложить никакого разумного довода в поддержку идей, создавших эту страну, что нет никакого разумного оправдания свободе, собственности, справедливости, правам, что они основаны на мистических озарениях и могут приниматься только на веру, что в разуме и логике прав враг, но вера выше разума. Вы заявляете своим детям, что разумно грабить, пытать, порабощать, экспроприировать, убивать. Но они должны противиться искушениям логики, упорно оставаться неразумными и предполагать, что небоскребы, заводы, радио, самолеты были результатами веры и мистической интуиции, а голод, концлагеря, расстрельные команды – результат разумного образа существования, что промышленная революция была бунтом людей веры против той эры разума и логики, которая называется средневековьем. И вместе с тем заявляете тем же детям, что грабители, правящие народными государствами, превзойдут эту страну в материальном производстве, поскольку они – представители науки, но порочно заботиться о материальном богатстве, и человек должен отвергать материальное процветание. Вы заявляете, что идеалы этих грабителей благородны, только грабители не стремятся к ним, а вы стремитесь, что цель вашей борьбы с грабителями заключается только в достижении их целей, которых они достичь не могут, а вы можете, и что способ борьбы с ними – это опередить их и раздать свое богатство. Потом вы удивляетесь, что ваши дети присоединяются к грабителям из этих народных государств или становятся полупомешанными преступниками, удивляетесь, почему завоеванные территории этих грабителей все приближаются к вашим дверям, и возлагаете вину за это на человеческую глупость, заявляя, что массы невосприимчивы к разуму.

Вы затемняете открытое, публичное зрелище борьбы грабителей против разума и тот факт, что их самые кровавые зверства пущены в ход, дабы покарать преступление мыслить. Вы затемняете тот факт, что большинство мистиков плоти сперва были мистиками духа, что они постоянно переходят от одного к другому, что люди, которых вы именуете материалистами и спиритуалистами, – лишь две половинки разделенного человечества, вечно ищущие совершенства. Но они ищут его, переходя от уничтожения плоти к уничтожению души и наоборот, – они бегут из ваших колледжей к рабским плантациям Европы, к открытому падению в мистическое болото Индии, ища любого укрытия от реальности, любой формы бегства от разума.

Вы это затемняете и держитесь за свое лицемерие «веры», дабы затемнить знание, что: грабители воздвигли против вас крепость, представляющую собой ваш моральный кодекс; они более решительно и неуклонно следуют той морали, которую вы частью соблюдаете, частью обходите; они следуют ему единственным способом, какой возможен, – превращая землю в жертвенную печь; ваша мораль запрещает вам противиться им единственным способом, какой возможен, – отказываться становиться жертвенными животными и гордо заявлять свое право на существование; для борьбы с ними до конца и с полным сознанием своей правоты вам нужно отвергнуть свою мораль. Вы это затемняете, потому что ваше самоуважение связано с тем мистическим «бескорыстием», которым вы никогда не обладали, но столько лет притворялись, будто обладаете, что мысль отвергнуть его повергает вас в ужас. Самоуважение – это высшая ценность, но вы вложили ее в поддельные ценные бумаги, и теперь ваша мораль держит вас в ловушке, где вам приходится отстаивать самоуважение, сражаясь за кредо самоуничтожения. Жестокая шутка обернулась против вас самих: та необходимость самоуважения, которую вы не можете ни объяснить, ни определить, относится к моей морали, а не к вашей. Это объективный символ моего кодекса, мое доказательство в вашей душе.

Посредством чувства, которое человек не научился отождествлять, но почерпнул из первого осознания существования, из открытия, что должен делать выборы, он знает, что его отчаянная потребность в самоуважении – вопрос жизни и смерти. Как существо волевого сознания он понимает, что должен знать собственную ценность, дабы поддерживать свою жизнь. Человек знает, что должен быть хорошим; быть плохим в деятельности означает опасность для его жизни; быть плохим как личность, быть злым означает быть непригодным для существования.

Каждое действие человека должно быть волевым; один лишь акт добывания и поедания пищи означает, что жизнь, которую он поддерживает, этого достойна; каждое удовольствие, какого он ищет, означает, что личность достойна этого удовольствия. У него нет выбора в вопросе необходимости самоуважения, выбор есть только в мере, по которой оценивать его. И он делает роковую ошибку, когда переносит эту меру, защищающую его жизнь, на службу своему саморазрушению, когда выбирает меру, противоречащую существованию, и противопоставляет самоуважение реальности.

Каждая форма беспричинного сомнения в себе, каждое чувство собственной неполноценности и утаиваемой никчемности представляет собой, в сущности, сокрытый ужас человека в своей способности иметь дело с существованием. Но чем больше его ужас, тем отчаяннее он держится за те убийственные доктрины, которые его душат. Никто не может пережить минуты объявления себя безнадежно злым; следующей его минутой будет безумие или самоубийство. Чтобы избежать этого, если избрал неразумную меру – он будет фальсифицировать, уклоняться, затемнять, он будет обманом лишать себя реальности, существования, счастья, разума и в конце концов лишит себя самоуважения, предпочитая сохранить его иллюзию, чем пойти на риск обнаружить его отсутствие. Бояться взглянуть в лицо проблеме значит верить, что самое худшее истинно.

Не каждое преступление, какое вы совершили, отравляет вашу душу постоянным чувством вины, ее отравляют не ваши неуспехи, ошибки или недостатки, а затемнение, посредством которого вы пытаетесь уклониться от них, это не какой‑то Первородный Грех или неизвестный врожденный порок, а знание своего основного недостатка – остановления работы разума, отказа думать. Страх и чувство вины – ваши постоянные эмоции. Они реальны, и вы их заслуживаете, но они появляются не по каким‑то поверхностным поводам, которые вы придумываете, дабы скрыть их причину, не из вашего «бескорыстия», слабости или невежества, а из реальной и основной угрозы вашему существованию – страха, так как вы отвергли свое оружие выживания; чувства вины, так как знаете, что сделали это добровольно.

Сущность, которую вы предали, – это ваш разум; самоуважение – это уверенность в своей способности думать. Эго, которое вы ищете, то необходимое «я», которое не можете выразить или определить, это не ваши эмоции или смутные мечтания, это ваш интеллект, судья того верховного суда, которого вы отвергли, чтобы идти на поводу любого случайного стряпчего, которого именуете своим «чувством». Потом вы плететесь в ночи, которую создали сами, отчаянно ища какого‑то неизвестного огня, движимые угасающим зрелищем некоей зари, которую видели и утратили.

Обратите внимание, с какой настойчивостью в человеческой мифологии, в легендах о рае, который некогда принадлежал людям, об Атлантиде, о райских садах или каком‑то царстве совершенства они всегда находятся в прошлом. Корень этой легенды существует, но в прошлом не человечества, а каждого человека. Вы все еще сохраняете чувство, не определенное, как воспоминание, а рассеянное, как мука безнадежного желания, что где‑то в ранние годы детства, до того, как научились подчиняться, постигать ужас неразумного и сомневаться в ценности своего разума, вы знали некое великолепное состояние существования, знали независимость разумного сознания, обращенного к открытой Вселенной. Это и есть тот рай, который вы утратили, который ищете и легко можете обрести.

Кое‑кто из вас так и не узнает, кто такой Джон Голт. Но те, кто знали хотя бы единый миг любви к существованию и гордости тем, что является его достойным любовником, миг одобрительного взгляда на эту землю, познали великолепие быть человеком. И я лишь тот человек, который знает, что это великолепие нельзя предавать. Я тот человек, который знает, что сделало это возможным, который решил постоянно практиковать то, что вы практиковали, и быть тем, кем вы были в тот миг.

Вы можете сделать этот выбор. Этот выбор – преданность своей высшей способности – сделан приятием того факта, что самое благородное действие, когда‑либо совершенное вами, это действие вашего разума в процессе постижения, что дважды два – четыре.

Кто бы вы ни были, вы, находящиеся в эту минуту наедине с моими словами, понять которые поможет вам только ваша честность, выбор быть человеком все еще существует, но цена этого выбора – начать с нуля, встать нагим перед лицом реальности и, исправляя дорого обошедшуюся историческую ошибку, заявить: «Я существую, следовательно, я мыслю».

Примите тот неизбежный факт, что ваша жизнь зависит от вашего разума. Признайте, что все ваши усилия, сомнения, фальсификации, уклонения были отчаянным поиском избавления от ответственности волевого сознания, поиском беспричинного знания, инстинктивных действий, интуитивной уверенности, и хотя вы именовали это стремлением к ангельскому состоянию, вы искали состояния животного. Примите как свой моральный идеал задачу стать человеком.

Не говорите, что боитесь доверять разуму, потому что знаете очень мало. Разве вы находитесь в большей безопасности, уступая мистикам и отказываясь от того немногого, что знаете? Живите и действуйте в пределах своего знания, постоянно расширяйте его до пределов вашей жизни. Выкупите свой разум из ломбарда авторитетов. Примите тот факт, что вы не всеведущи, но игра в зомби не даст вам всеведения, что ваш разум способен ошибаться, но бездумность не избавит вас от ошибок, что сделанная вами ошибка безопаснее десяти принятых на веру истин, потому что первая оставляет вам возможность ее исправить, но вторые уничтожают вашу способность отличать истину от ошибки. Вместо мечты о всеведущем роботе примите тот факт, что любое знание, какое приобретает человек, приобретается его волей и усилиями, и что это его отличительный признак во Вселенной, его природа, его мораль, его слава.

Откажитесь от той безграничной лицензии на зло, какую представляет собой утверждение, что человек несовершенен. По каким меркам вы осуждаете его, утверждая это? Примите тот факт, что в сфере морали ничто меньшее, чем совершенство, не годится. Но совершенство не должно определяться мистическими заповедями, следовать которым невозможно, и ваши моральные качества не должны измеряться тем, что не подвластно вашему выбору. У человека есть лишь один основной выбор – мыслить или нет, и это есть мера его добродетели. Моральное совершенство – это ненарушаемая разумность, не уровень вашего ума, а полное и неослабное использование вашего разума, не расширение вашего знания, а принятие разума как абсолюта.

Научитесь видеть разницу между ошибками знания и нарушениями морали. Ошибка знания не является моральным недостатком, если вы готовы исправить ее; только мистик будет судить людей по мерке невозможного, беспричинного всеведения. Но нарушение морали – это осознанный выбор действия, представляющего собой заведомое зло или преднамеренное уклонение от знания, отказ пользоваться зрением и мышлением. То, чего вы не знаете, не является моральным обвинением против вас, но то, что отказываетесь знать, представляет собой счет низостей, нарастающий в вашей душе. Делайте всевозможные скидки ошибкам знания; не прощайте и не принимайте никаких нарушений морали. Не будьте строги к тем, кто ищет знания, но относитесь как к потенциальным убийцам к тем наглым, порочным типам, которые предъявляют к вам требования, заявляя, что у них нет разума, они не ищут его, утверждая, как право, то, что они «так чувствуют», и к тем, кто отвергает неопровержимый довод фразой «это всего лишь логика», что означает «это всего лишь реальность». Единственная сфера, противоположная реальности, это сфера и предпосылка смерти.

Примите тот факт, что достижение своего счастья – единственная моральная цель вашей жизни, и что счастье – не страдание и не бездумное потакание своим слабостям, а доказательство вашей моральной чистоты, поскольку оно доказательство и результат вашей верности достижению своих ценностей. Счастье представляет собой ту ответственность, которой вы страшились, оно требует такой разумной дисциплины, для принятие которой вы недостаточно ценили себя, и беспокойная затхлость ваших дней является памятником тому уклонению от знания, что для счастья нет моральных замен, что нет более презренного труса, чем человек, бежавший с битвы за свое счастье, страшась заявить свое право на существование, не обладающий мужеством и верностью жизни хотя бы птицы или тянущегося к солнцу цветка. Сбросьте защитные лохмотья того порока, который вы назвали добродетелью – смиренности, – научитесь ценить себя, что означает сражаться за свое счастье, и когда усвоите, что гордость – это сумма всех добродетелей, вы научитесь жить, как человек.

Сделать основной шаг к самоуважению значит научиться видеть признак каннибализма в требовании любого человека помощи от вас. Требовать ее значит заявлять, что ваша жизнь принадлежит ему, и как ни отвратительно это требование, есть нечто еще более отвратительное: ваше согласие. Спрашиваете, стоит ли оказывать помощь другому? Нет, если он заявляет, что требовать помощи – его право, что помогать ему – ваш моральный долг перед ним. Да, если таково ваше желание, основанное на вашем эгоистическом удовольствии, вызванном ценностью этого человека и его усилиями. Страдание само по себе не ценность; ценен лишь человек, борющийся со страданием. Если решите помочь человеку, который страдает, помогайте ему только на основании его добродетелей, его борьбы против страдания, его разумных поступков или того факта, что он страдает незаслуженно; тогда ваш поступок представляет собой торговлю, и добродетель этого человека является платой за вашу помощь. Но помогать тому, кто лишен добродетелей, только на том основании, что он страдает, значит принять его недостатки, его потребности как требование, принять закладную нуля на ваши ценности. Не обладающий добродетелями человек ненавидит существование, действует по предпосылке смерти; помогать ему значит одобрить его зло и поддержать его деятельность как разрушителя. Будь это всего лишь цент, который для вас ничего не значит, или добрая улыбка, которой он не заслужил, уступка нулю есть измена жизни и всем тем, кто силится ее поддерживать. Из таких вот центов и улыбок и состоит запустение вашего мира.

Не говорите, что вам слишком трудно следовать моей морали, что боитесь ее, как боитесь неизвестного. Все живые минуты, какие вы знали, прожиты по ценностям моего кодекса. Но вы забыли, отвергли, предали его. Вы продолжали жертвовать своими добродетелями своим порокам, лучшими людьми среди вас худшим. Посмотрите вокруг: то, что вы сделали с обществом, вы сделали сначала в своей душе; одно есть подобие другого. Гнетущие развалины, из которых теперь состоит ваш мир, являют собой материальную форму измены вашим ценностям, друзьям, защитникам, своему будущему, своей стране, самим себе.

Мы – те, кого вы теперь зовете, но кто вам уже не ответит. Мы жили среди вас, но вы нас не поняли, вы отказывались думать и видеть, что мы собой представляем. Вы отказались признать двигатель, который я изобрел, и в вашем мире он превратился в груду металло‑ма. Вы не признали героя в своей душе и не узнавали меня, когда я проходил мимо вас по улицам. Когда вы взывали в отчаянии к недостижимому духу, который, как вы чувствовали, покинул ваш мир, вы давали ему мое имя, но взывали вы к своему преданному самоуважению. Вам не обрести вновь одного без другого.

Когда вы отказались признать человеческий разум и попытались править людьми силой, те, кто покорились, не имели разума, от которого можно отказаться; те, кто его имели, были людьми, которые не покоряются. Так человек созидательно‑гениальный принял в вашем мире личину повесы и стал расточителем богатства, решив уничтожить свое состояние, но не отдать его под угрозой оружия. Так мыслитель, человек разума, принял в вашем мире роль пирата, чтобы защищать свои ценности силой против вашей силы, но не покоряться правлению жестокости. Слышите меня, Франсиско Д’Анкония и Рагнар Даннескъёлд, мои ближайшие друзья, мои собратья‑бойцы, собратья‑изгнанники, во имя и в честь которых я говорю?

Мы втроем начали то, что я теперь завершаю. Мы втроем решили воздать отмщение за эту страну и освободить ее заточенную душу. Эта величайшая из стран была построена на основе моей морали, на ненарушимом верховенстве права человека существовать, но вы страшились признать это право и жить в соответствии с ним. Вы изумленно смотрели на величайшее в истории достижение, вы разграбили его результаты и затемнили его причину. Видя тот памятник человеческой морали, который представляет собой завод, шоссе или мост, вы осуждали эту страну как аморальную, ее прогресс как «материальную алчность», вы извинялись за величие этой страны перед идолом первобытного голодания, перед разлагающимся европейским идолом прокаженного, мистического бродяги.

Эта страна – создание разума – не могла выжить на основе морали жертвования. Она построена не теми, кто искал самоуничтожения или подачек. Она не могла стоять на той мистической расщелине, которая отделяет душу человека от его тела. Она не могла жить той мистической доктриной, которая осуждает эту землю как зло и тех, кто добился на ней успеха, как порочных. С самого начала эта страна представляла собой угрозу давнему правлению мистиков. В блестящем взлете своей юности эта страна показала изумленному миру, какое величие возможно для человека, какое счастье возможно на земле. Существовать могло либо одно, либо другое: Америка или мистики. Мистики это знали; вы нет. Вы позволили им заразить вас поклонением нужде, и эта страна стала великаном в теле с попрошайкой‑карликом вместо души, а живая ее душа была загнана в подполье, чтобы трудиться и кормить вас в безвестности, безымянной, непризнанной, отвергнутой, душа этой страны и ее герой – промышленник. Слышишь меня, Хэнк Риарден, величайшая из жертв, за которые я воздал отмщенье?

Дата добавления: 2015-03-29