Трактирный жанр

Отдавал дань «трактирному» жанру видный живописец Ян Стен. Он сам содержал трактир – такого рода профессии были для голландских художников нередки и незазорны – и был человеком веселым. У него есть картина, которая называется так же, как упоминавшаяся картина Браувера, - «Гуляки», но сильно отличается от нее по настроению. Сюжет самый низменный: мужчина и женщина за столом в простой комнате, оба пьяные. Женщина заснула, уронив голову на стол, а мужчина ещё пытается раскуривать трубочку и смотрит на зрителя с обезоруживающей улыбкой. Он выпил, доволен и лучшего не желает. Все предметы вокруг тоже как будто подгуляли и пошатываются: скатертью съехала, тарелка на самом краю – вот-вот упадет, одна туфля валяется на полу, кастрюли и кувшинчики на полках стоят вкривь и вкось, под стать легкому головокружению хозяина. При этом все написано тонко, тепло, в мягком матовом зеленовато-сером тоне с золотистыми оттенками; приятно поблескивает медная, стеклянная и поливная посуда. Это картина-улыбка: она приглашает зрителя рассмеяться в ответ, и это будет лучше, чем придирчивое морализирование. В подобных картинах, воздерживающихся от мелочной морали и дающих ощутить скрытую теплоту жизни даже в тривиальном, - большая прелесть голландского искусства. Тут вновь вспоминается, что сказал о голландских жанрах Гегель: «…люди, которые веселы от всего сердца, не могут быть безусловно дурными и подлыми».

Где Ян Стен пытается читать мораль, там он слабее. И то же можно отнести к другим голландским жанристам: их мораль не выходит за пределы узкого бюргерского кругозора, убивает непринужденность и простоту.

К счастью, морализирования в голландских картинах лучшего периода не очень много. Бытовало несколько нехитрых фабульных мотивов: мнимая болезнь («там лекарство не поможет, где замешана любовь»), чтение письма, робкое или развязанное ухаживание. Художники пользовались ими охотно, но больше как предлогом для композиционной мизансцены. Чаще же они строили мизансцены на самых простых, обыденных действиях и состояниях: хозяйка отдает распоряжение служанке, занимается домашними делами, служанка метет пол, девушка берет уроки музыки, гости музицируют и т.д.

Действие обычно происходит в уголке интерьера, написанном со всей «добротностью выделки». На небольших по размеру голландских картинах все видно до мелочей: каждый кирпичик стены, каждая плитка пола, гвоздики на мебели, узоры на коврах. По узорам можно безошибочно установить происхождение ковров – откуда они вывезены; говорят, что, изучая ковры на картинах Вермера, Терборха и других, историки проверяли и уточняли данные о торговых связях Голландии.

Эта детализация другого порядка, чем в нидерландских картинах XV столетия, но и в ней есть привлекательность интима. В отличие от своих предшественников, голландцы XVII века овладели передачей световой атмосферы: свет, проникающий сквозь решетчатые окна, золотит и смягчает интерьер, где, пожалуй, слишком все расчерчено на клеточки – стены и пол. Но, правда, в своем пристрастии к клеточкам голландцы нашли своеобразную позицию – её можно назвать поэзией рамки. Многие замечают, каким красивым кажется иногда кусок ничем не замечательного ландшафта, если увидеть его в обрамлении – например, через открытую дверь комнаты, или в окно, или под аркой моста. «Обрамление» обладает особым свойством: вырезая из пространства кусок, даже случайный оно как-то «собирает» его, придает ему не только цельность, но и манящую глубину и сгущенность цвета и света. Вы смотрите из темной комнаты через дверь на освещенный солнцем самый обыкновенный двор, и вам он видится каким-то райским уголком. Этот эффект рамки давно чувствовали и использовали художники, голландцы применяли его особенно охотно. У Питера де Хоха, например, композиции строятся так: комната, приоткрытая дверь в другую комнату, дверь в чуланчик, дверь во двор – целая система «рамок», вдвинутых одна в другую. И интерьер, в сущности однообразный, кажется заманчивым и влекущим.

Среди голландских жанристов выделялся высоким живописным мастером Терборх. Его ценили главным образом за искусную передачу фактуры материалов, особенно переливов тяжелого атласа. Но Терборх не просто виртуозный, но и очень тонкий живописец. Б. Виппер говорит о нем: «…пожалуй, никто из голландских живописцев не умел с такой естественностью, как Терборх, передавать специфику жеста женщины, когда она шьет, держит бокал вина либо лютню или моет руки; и не только жест, а и движение тела, поворот головы, взгляд, направленный ил на соответствующий предмет, или, так сказать, внутрь себя, в зависимости от характера действия». Тот же исследователь отмечает у Терборха нечастую для малых голландцев атмосферу «неуловимых эмоциональных флюидов», как в эрмитажном «Бокале лимонада», где «между кавалером и молодой женщиной идет такой мягкий, но настойчивый диалог взглядов и прикосновенный».

Превосходна дрезденская картина Терборха «Женщина, моющая руки». Что может быть незамысловатее – служанка поливает воду из кувшина, хозяйка стоя моет руки, смирная собачка сидит и косится умным взглядом на зрителя. Но в таких привычных, будничных движениях женщин Терборх открыл грацию естественности, ненарочитую, даже неосознаваемую пластичность. Все здесь обыкновенно красивое, в матовых и мерцающих, бархатистых и жемчужных оттенках. И на удивление хороша сама молодая хозяйка в белом атласном платье, вовсе не красивая, с забавным параболическим профилем, со вздернутым носиком и срезанным подбородком, с черной бархатной ленточкой в жиденьких белокурых волосах.

Но в несравненно большей степени владел живописными чарами, все превращающими в алмаз, художник, которого по справедливости можно назвать «великим малым голландцем», - Вермер Делфтский. Не надо, обманывая себя, стараться искать в картинах Вермера какой-то особой содержательной глубины, психологизма, силы чувства. Он писал в основном те же сцены и в том же плане, что и Питер де Хох, Стен, Терборх, Метсю, - девушек за чтением письма, служанок за работой, женщин перед зеркалом, домашние концерты. Вермер – не Рембрандт. Его величие лишь в артистизме живописи. Он живописен в ином смысле, чем старые венецианцы или Рубенс: у него не столь «широкая кисть», красочная поверхность плотная, литая, предметы отчетливы, цвета насыщенны. Он как никто умел доводить до высшей интенсивности оптически-осязательные эмоции, получаемые от предметного мира. Как будто вы надели волшебные очки, которые во много раз усиливают не остроту зрения, но чувственную восприимчивость к цвету, свету, пространственным отношениям, фактуре: все смотрится необыкновенно свежо и сильно. Или можно прибегнуть к такому сравнению: морские камешки выглядят мутными и мертвенными, когда они сухие, но погрузите их в воду- и они оживают: откуда берется яркая, богатая игра поверхности! Кажется, что Вермер проделывает нечто подобное с видимым миром, погружая его в особую среду, в какой-то чистейший озон или влагу, где исчезает мутная пелена, застилающая взор. И румяная свежесть девичьего лица, бархатистость персиков, сияние солнца, глубокий густой тон ковра, шероховатость облупленной кирпичной стены воспринимаются, словно впервые, как откровение.

Замечательная цветовая гармония в картинках Вермера – одна из тайн искусства, которые не знаешь, как объяснить. Ведь очень часто живописцы – и многие из тех же «малых

голландцев» - достигают сгармонированности тонов сравнительно простым способом: так или иначе приглушают их, сближают, подчиняя общей тональной гамме; например, придавая всему общий золотистый, или коричневатый, или оливковый оттенок, то есть как бы ставят между глазом и натурой воображаемый экран, прозрачный и легко окрашенный. Получается приятное для глаза, но несколько искусственное тональное единство. Если же живописец пишет каждый предмет в полную силу его «натурального» цвета и фактуры, то здесь требуется совершенно исключительный дар, чтобы избежать пассивности и добиться колористической гармонии, не жертвуя цветонасыщенностью. Или уж живописец не гонится за оптической «натуральностью» и создает «произвольные» декоративные гармонии насыщенных тонов, как в средневековой живописи, в витражах или в наше время, например у Матисса. Вермер Дельфтский не шел ни по одному из этих путей: он честно натурален, он и писал свои картины обычно прямо с натуры, ничего как будто бы не меняя по своему произволу, а вместе с тем гармония целого изумительна. Он владеет секретом таких сопоставлений холодных и теплых тонов, освященных и затененных поверхностей, гладких и пушистых фактур, которые дают максимальное наслаждение глазу.

Возьмем любой кусок живописи в его лучших картинах, хотя бы в дрезденской «Девушке, читающей письмо». Как здесь сочетаются написанные на полной интенсивности красочного звучания красный рыхлый ковер, синяя фаянсовая тарелка с ее холодной звонкостью, теплые бархатистые фрукты, сходные с ними по тону, но иные по фактуре платья и занавес и, наконец, рыжеватые волосы девушки, позолоченные солнцем!

Вермер так глубок и артистичен в чувственной стороне живописи, что в лучших его произведениях она перерастает в утонченно-духовную ценность, и тогда кажется, что образы Вермера обладают и особой возвышенностью духовного строя, хотя и непереводимой на язык психологических понятий. Это сложное ощущение испытываешь, например, перед его амстердамской «Женщиной с письмом». Женщина обыкновенная, и выражение ее лица ничем не примечательно, и интерьер обычный, с висящей на стене ландкартой, которую Вермер писал не раз. Но все вместе взятое кажется принадлежащим к миру поэзии. Художник здесь дал, видимо, полную волю своему артистическому вкусу и решил эту картину как симфонию голубых, синих и лиловых тонов. Такая цветовая гамма – редкость для XVII столетия: гораздо чаще встречаются гаммы теплых тонов, золотистых, красных и коричневых, оттеняемых оливковым. Любовь к голубому, может быть, идет от специфических особенностей делфтской школы: голубая гамма стойко господствовала в знаменитом дельфтском

фаянсе. У Вермера голубой цвет кажется не холодным, а теплым и, обладая несравненной воздушностью, остается вполне материальным.

Замечательно одухотворенной кажется легкая, написанная как бы на одном дыхании «Головка девочки» в Гаагском музее, хотя и она не заключает в себе никаких психологических глубин. Чтобы почувствовать, что такое настоящая живопись, может быть, и не обязательно пересмотреть сотни и тысячи картин, наполняющих залы музеев. Важнее выбрать из множества всего несколько десятков и смотреть их со всем вниманием. Скромная «Головка» Вермера будет в числе таких «ключевых» произведений живописи, как бы тщательно и вызывательно их ни отбирать.

В их числе будет и «Вид Делфта» Вермера. Панорама Делфта с ее живописным силуэтом, отраженным в реке, написана вопреки условным приемам пейзажной живописи, существовавшим тогда, прямо с натуры и без всяких «кулис» на первом плане. Это самый настоящий пленэрный, то есть напоенный светом и воздухом, пейзаж, написанный за два столетия до того, как живопись на пленэре (на открытом воздухе стала явлением распространенным. Только что прошел дождь, завеса облаков редеет и тает, через них начинает сквозить солнечный рассеянный свет, вызывая мерцающую игру непросохших дождевых капель. Тончайшее атмосферное состояние – между отшумевшим дождем и еще не совсем пробившимся солнцем – Вермер передает, сохраняя всю свойственную ему материальность и густоту цвета, но усиливая зернистую фактуру живописной кладки. Он пишет мелкими мазками-точками (но не раздельными, как впоследствии у пуантилистов, а плотно друг к другу прилегающими), отчего усиливается впечатление вот-вот засверкать тысячами искр.

Пейзажи

Вермер, за всю жизнь написавший только два или три пейзажа, как пейзажист оказался далеко впереди тех современных ему голландских художников, которые постоянно работали в этом жанре. А между тем среди них были замечательные мастера. Именно через голландский пейзаж ощущается, что жизнь этой маленькой страны не была такой уж ограниченно-филистерской. Когда художники выводят нас из маленьких аккуратных комнат на вольный воздух, мы чувствуем дыхание моря, видим корабли, надутые ветром паруса, широкие просторы, большие деревья, большое небо, почти всегда тревожное, с наплывами облаков, и тут-то вспоминается, что история Голландии – это ведь история борьбы с морем, обуздания моря, постоянно грозившего поглотить устроенную человеческим трудом сушу. Уют Голландии давался ей нелегко, застывать в дремоте не приходилось, и при всей их принципиальной «негероичности» голландцы не могли быть душевно дряблыми людьми.

Первое место среди голландских пейзажистов принадлежит романтически настроенному художнику – Якобу Рейсдалу. В его сумрачных мощных пейзажах нельзя обнаружить ни малейшего намека на пристрастие к «милым видам», не чуждое Гойену, Саломону Рейсдалу, Поттеру. Равнинные ландшафты, просторы моря, водопады, дюны, леса у Якоба Рейсдала внушительны, как храм мироздания. В его лесном «Болоте», окруженном старыми узловатыми деревьями-великанами, даже чудится что-то первобытное. Рейсдал писал свои картины с тщательностью и глубокой серьезностью, словно исследуя и прослеживая пытливой кистью извилистый путь волн, рост деревьев, движение облаков и теней облаков, скользящих по земле. Лесные пейзажи он особенно любил; Б. Виппер называет Рейсдала «психологом леса», и это сказано очень точно: действительно, художник чувствует «индивидуальность» каждого дерева – раскинуло ли оно свободно и гордо свою крону или приникло к земле, прям его ствол или изогнут, как винтовая лестница. Он часто пишет деревья, сотрясаемые бурей и опаленные молнией. Рейсдал чувствует драматизм жизни природы – жизни, упрямо пролагающей себе путь, снова и снова обвивающей молодыми побегами и мертвые, засохшие стволы., И только в одной композиции царит величавая тишина смерти – это его знаменитое «Еврейское кладбище», где «с неба лунные лучи скользят на камни гробовые».

Учеником Рейсдала был талантливый Гоббема, пейзажист более мягкого и жизнерадостного склада. Он часто брал те же пейзажные мотивы, что и Рейсдал, однако кажется, что это другая природа, потому что другое отношение к ней у художника. Рейсдал видит пейзаж в весомых, темных массивах – Гоббема в легких, сказочных формах. Для него характерна оригинальная, запоминающаяся композиция «Аллея в Мидделгарнисе» с высокими и очень тонкими стволами, зрительно не сливающимися воедино, а образующими красивую ажурную решетку на фоне неба.

Дата добавления: 2015-05-06