Солома, Солома, Солома

Я проснулся от ржания лошадей и кряканья уток. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что нахожусь в опасном положении. Прямо возле моей головы маячил лошадиный зад.

Люди перекрикивались, открывали ставни, хватая ведра и веревки. Кто-то подошел к моему стойлу и вывел коня, что стало огромным для меня облегчением, но потом пришел другой человек и воткнул вилы в сено, едва не попав мне в глаз. Я пискнул и прикрыл рот. Слуга пробормотал что-то о крысах и ушел.

Я не знал, что делать. Если я выйду из конюшни, остановит ли меня кто-нибудь? Ищут ли они все еще ночного воришку? Я решил, что будет лучше, если я пока останусь на месте, пока все не стихнет, может быть, до самой темноты, а потом я пойду домой.

Я ждал. Считал солому, гадая, сколько золота из него может получиться. Мне хотелось есть. Я уже отвык голодать длительное время с тех пор, как начал торговать золотом с мельником. Теперь я был так голоден, что жевал соломинки. А потом мне захотелось пить. Во рту стало горячо и сухо, так что я снова попил из лошадиного корыта.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда ты голоден и тебе нечем заняться. Говорят, что минута все равно остается минутой, неважно, где ты находишься и что делаешь, но мой мозг отказывался это понимать. Мне кажется, что время — это просто аферист. Когда у меня дел невпроворот, оно сжимается, но, когда мне нечего делать, оно потягивается и зевает, посмеиваясь над моей пыткой. Порой минуты тянутся часами. И это был один и таких случаев.

Я не находил себе места, переживал. Гадал, что случилось с Опаль. Пришел ли король за золотом? Отправится ли Опаль теперь домой?

Наконец, в конюшню проникло красно-оранжевое закатное солнце. В конюшне опять стало шумно и оживленно. Слуги распрягали лошадей, кормили и чистили их. Все слуги громко болтали. Мне было скучно от того, что им казалось интересным. Лорд Так-и-так женился на Леди Такой-то-Такой-то. Служанка опрокинула на кого-то бокал вина. Барон Какой-то-Там опять нес бред о троллях в Восточных Лесах.

— Иди и помоги мне с этой кучей соломы. Король желает, чтобы ее всю отнесли в западную башню.

В мою кучу соломы погрузились вилы.

— Зачем? Мы же только что набили матрасы свежей соломой.

— Не знаю. Он хотел, чтобы прошлой ночью туда отнесли лишь кучу, а теперь желает, чтобы всю солому из конюшен до последней соломинки отнесли в восточную башню.

Их вилы втыкались в солому одни за другими, и я был вынужден сдвигаться и ворочаться, чтобы они не прокололи меня.

— Король что, корзины плетет?

Слуги рассмеялись. Они наполнили тележку соломой и ушли. К счастью, они не заметили моей головы, торчащей над оставшейся кучей.

Я спрятался за большие баки, пока не стало темно и все не затихло. Меня трясло. Я не мог пойти домой. Не теперь, когда Опаль по-прежнему в беде. О, как бы мне хотелось, чтобы я их не слышал! Но с чего же я удивляюсь? Почему я об этом не подумал? Вчерашняя ночь была всего лишь проверкой. Конечно, король Барф прикажет принести еще больше соломы, всю солому, которая есть, и заставит Опаль прясть ему золото. Но даже после этого будет ли он удовлетворен? Остановится ли он вообще?

Мне не хотелось сейчас думать о будущем. Я должен подумать о настоящем. Опаль все еще в беде, и это была, больше, чем моя вина. Я не мог ее бросить.

Мне оставалось лишь вернуться в башню.

Когда я выпал из окна на этот раз, Опаль, казалось, ждала меня:

— О, я знала, что ты придешь, Роберт!

Роберт?

— Я Румп, — сказал я.

— О, не думай об этом. Я знаю, что Фредерик с Бруно обзывали тебя всякими разными дурацкими именами. Но я не стану. Я буду звать тебя Робертом. Это подобающее имя.

Она улыбнулась, словно это добрейший поступок, но я не мог улыбнуться в ответ. Я с открытым ртом глазел на всю эту солому. Ее было в два, нет, в три раза больше, чем до этого. Ее свалили у стен почти до потолка.

— Дыхание тролля, — пробормотал я.

— О, все не так уж и плохо, да? — сказала Опаль. — Ты ведь такой умный, можешь спрясть это все, не моргнув и глазом.

Мне поплохело, да и выглядел я, пожалуй, неважно. У Опаль глаза наполнились слезами, когда она заговорила, подбородок ее дрожал:

— Ты должен! Король говорит, если все до последней соломинки не превратится в золото, я умру! Они у-убьют меня! — она стонала, хоть я и не думал, что это было также искренне, как прошлой ночью. Не было никаких розовых соплей. Но искренне она рыдала или нет, был ли у меня выбор?

— А что ты мне дашь? — спросил я.

Опаль надула нижнюю губку так, как бывает у малыша, когда он готов расплакаться.

— Я уже отдала тебе свое ожерелье. Оно сделано из чистого золота, ты, болван! Ты вообще представляешь, сколько оно стоит?

— Это был расчет за прошлую ночь. Ты должна дать мне что-то за сегодняшнюю. Кроме того, я ведь для тебя гору золота сооружаю, — сказал нетерпеливо я. И кто из нас болван?

Опаль отчаянно озиралась. Я нервничал от того, что мне приходилось наблюдать за тем, как она размышляет. Она, казалось, ничего не понимала и была заинтригована. Опаль провела рукой по волосам, облизала губы, покопалась в платье и, наконец, обратила внимание на свои пальцы.

— Я дам тебе свое кольцо, — сказала она, стягивая колечко с пальца. Оно не было ни золотым, ни серебряным, скорее всего, сделано из дешевого олова, но у него был небольшой камушек, отсвечивающий белым с завитками фиолетового и синего. Опал.

— Его дала мне мама, — сказала она, — перед тем как умерла.

Она вложила мне его в руку, и я почувствовал угрызения совести. Я не думал, что у нее было что-то ценнее золота, что она может дать мне или пообещать, но теперь я видел, что это был бесценный знак внимания. Я начинал по-настоящему ненавидеть эти сделки и обещания. Впрочем, ничего ужасного тут не было.

— Закрой окна, — сказал я и принялся прясть. Мое тело все еще болело с предыдущей ночи. В ноге пульсировала боль каждый раз, когда я нажимал на педальку. Но я не останавливался. Жух, жух, жух. Золото, золото, еще больше золота. Я искал его всю свою жизнь и вот оно, течет, словно вода. Мне был ненавистен его вид.

На этот раз Опаль провалилась в сон гораздо раньше, одна рука обвита золотом, другая — соломой. Когда первые лучи восходящего солнца появились на небе, я забрал у нее остатки соломы и спрял их тоже. Везде валялось золото, но для меня оно выглядело как сверкающая солома. Я не понимал, почему люди настолько сильно его любят.

Как только я спустился с башни, открылась двери, и король Барф проговорил своим протяжным голосом:

— Ах, моя милая девочка, ты просто сокровище несравненное.

Мои пальцы одеревенели и болели. Ногу сводило судорогой, спина и голова раскалывались от боли. Спуск по стене превратился в агонию, но все, о чем я мог думать, — это добраться домой. Кров и еда. В животе заурчало, когда ноги коснулись земли. Но потом я услышал другое урчание. Оно становилось все громче, и это, определенно, урчало не в моем животе.

Я стоял посреди дворцовых земель, даже не заботясь о том, чтобы спрятаться. Я не мог ни шевельнуться, ни заговорить, несмотря на то, что рот у меня был широко открыт, а язык почти выпал из него. У меня аж слюни потекли.

Через замковые ворота катила процессия из телег. Одна, две, три... больше десятка телег размером с дом.

И все они были битком набиты соломой.

Я присел у дерева и наблюдал за тем, как слуги разгружают солому, поддевая вилами наверх и занося внутрь. С каждой партией, которую они заносили, я ощущал, как на меня давит весь груз этой соломы, тяжелый, словно золото. Мне было тяжело дышать, и я понял то, что должно было быть ясно для меня с самого начала. Вот моя судьба — прясть золото для капризного жадного короля всю оставшуюся жизнь.

Я-то думал, что когда находишь свою судьбу, то становишься счастливым. Но, возможно, я ошибался. Может быть, это нечто, что нужно просто принять как должное. Поддаться ему. Разве я не видел жителей Горы, которые отдавались на милость своей судьбы? Они приняли ее, потому что всегда знали, как их зовут и знали то, какая судьба им уготована. А еще они знали, что ничего изменить нельзя. Может, мне просто нужно принять то, что лежало прямо передо мной.

Я ощущал навалившуюся тяжесть и сонливость. Нужно было так много спрясть. Я должен был вернуться к Опаль прямо сейчас, но мне нужно было хотя бы чуть-чуть поспать. Я двинулся по направлению к конюшням, но кто-то меня остановил:

— Эй, парень, куда это ты идешь?

— В конюшни, — сказал я сонно. Мне плевать, что он подумал.

— Не сейчас, парень, у нас много работы, — и он бросил к моим ногам солому. — Неси внутрь за остальным.

Я посмотрел вверх и увидел цепочку людей, несущих за спиной солому в замок.

Глубоко вздохнув, я взвалил тюк соломы на спину. Колени прогнулись под его тяжестью. Я последовал за цепочкой в замок по ступенькам и далее в покои. Мы, должно быть, были в другой башне, поскольку размеры этой комнаты превышали предыдущую раза в три. Солома лежала по углам и поднималась по стенам, закрывая гобелены, картины, окна. Это никогда не прекратится. Пока в Королевстве есть солома, король Барф будет готов всю ее превратить в золото.

Я беспомощно посмотрел на всю эту солому и зарылся в нее. Никто меня не заметил, работники продолжали носить солому, куча становилась все выше и выше, пока полностью не закрыла окна, и свет не погас.

Глава 16

Дата добавления: 2015-03-29