Новое индустриальное общество 4 страница

Наиболее очевидное следствие крупных размеров производства заключается в том, что при больших лич­ных доходах, приносимых этим производством, частным лицам легче делать сбережения. Если альтернативой яв­ляется голод, болезнь или другая форма физического страдания, то даже самые бережливые отдают предпочте­ние потреблению. Но, когда достигнут определенный уровень благосостояния, люди могут предпочесть ограни­чить потребление ради того, чтобы обеспечить себя в ста­рости, или отложить деньги на черный день, или, нако­нец, попытать счастья в биржевой игре. В прошлом бед­ные общества обладали значительной способностью де­лать сбережения, о чем свидетельствуют сохранившиеся памятники. Но турист, который осматривает египетские пирамиды, собор св. Петра, Шартрский собор, Версаль, видит перед собой отнюдь не плоды добровольных сбере­жений масс. Перед ним свидетельства в высшей степени недобровольных лишений, которым подвергались рабы, результаты в значительной мере утраченного ныне ис­кусства выжимать с помощью налогов кровь чуть ли не из камней. Либо же он видит перед собой результаты сбе­режений, сделанных исключительно богатым меньшин­ством. Лишь в самое недавнее время средний человек по­лучил возможность делать сбережения.

Но и поныне сбережения среднего человека — весь­ма скудный источник. В соответствии с широко распро­страненными экономическими представлениями отдель­ное лицо или семья сопоставляют неотложные нужды и

¹ Economic Report of the President, 1966. Данные за 1965 г. нуждаются в незначительном уточнении.

удовлетворение от текущего потребления с предпола­гаемыми и непредвидимыми потребностями будущего. С этими представлениями связан также следующий расчет: если ограничить потребление и остающиеся средства благоразумно и, если нужно, смело инвести­ровать, вознаграждение за это поступит в форме про­цента, дивидендов или дохода от прироста стоимости капитала (capital gains). Такой в высшей степени раци­ональный и строго индивидуальный выбор лежит в ос­нове решения о сбережении, а следовательно, опреде­ляет предложение капитала и рост экономики. Но, если бы все обстояло так, предложение капитала было бы весьма незначительным, а экономический рост — крайне медленным.

В 1965 г. личные сбережения частных лиц состави­ли 25 млрд долл. Сбережения частных фирм, главным образом корпораций, достигли 83 млрд долл., или более чем втрое превысили первую цифру. В сравнении с нача­лом 50-х годов личные сбережения возросли примерно на 50%, а сбережения частных компаний почти утроились. При этом большая часть личных сбережений прихо­дилась на долю обеспеченных и богатых семей. В 1950 г. семьи, входящие в нижние две трети в шкале доходов, если считать по доходам после вычета налогов, не дела­ли никаких сбережений вообще. Напротив, их потреб­ление значительно превышало их доход. Более полови­ны всех личных сбережений приходилось на долю тех, кто входил в высшую группу, составлявшую всего 5% получателей дохода¹. Нет никаких оснований считать, что с тех пор сбережения приобрели более четко выра­женный демократический характер.

¹ Irwin Friend and Stanley Schor, Who saves? «The Review of Economics and Statistics», Vol. XLI, № 2, Part 2, May 1959.

Небольшой размер сбережений, приходящихся на долю среднего человека, и отсутствие сбережений у лиц с низкими доходами довольно точно отражают ту роль, которую играет отдельная личность в индустриальной системе, и общепринятую точку зрения относительно ее функций. Отдельная личность служит индустриальной системе не тем, что она снабжает ее сбережениями, а следовательно, капиталом; она служит этой системе, потребляя создаваемые ею продукты. Ни в одном дру­гом вопросе, относящемся к области религии, политики или морали, человеческая личность не подвергается та­кому всестороннему, искусному и дорогостоящему воз­действию.

Говоря конкретнее, вместе с производством товаров предпринимаются энергичные и имеющие не меньшее значение, чем само производство, усилия, направленные на то, чтобы гарантировать использование этих товаров. В этой связи настойчиво напоминают о том, что здоро­вья, красоты, признания в обществе и успеха в интимной жизни — словом, счастья, можно достичь обладая или пользуясь данным продуктом. Это внушение наряду с ежедневными усилиями, предпринимаемыми в пользу бесчисленного множества других товаров, превращается в конечном счете в неопровержимый аргумент, доказыва­ющий преимущества потребления. Это в свою очередь неизбежно оказывает воздействие и на сами обществен­ные ценности. Уровень жизни семьи становится пока­зателем ее достижений¹. Это способствует тому, что

¹ По этому вопросу см. также: James S. Duesenberryt, Income, Saving and the Theory of Consumer Behavior, Cambridge, 1949, p. 28 и след.

производство и, pari passu, потребление товаров стано­вится главным критерием достижений общества. Выра­жение «ни одна экономическая система еще не обеспе­чивала такого высокого уровня жизни», к которому так охотно прибегают те, кто стоит на страже официальной точки зрения, предполагает как нечто само собой разу­меющееся, что уровень потребления — это истинное мерило успехов общества. Было бы крайне нелогично, если бы общество, которое так высоко ценит потребле­ние и так настойчиво действует в соответствии с этим, полагалось на потребителей, а точнее, на их сбереже­ния как на источник капитала. Это было бы тем более неразумно, если учесть, насколько велика потребность в капитале. В обществе, где делается такой упор на по­требление и существует большая потребность в капита­ле, решение о сбережениях, безусловно, должен прини­мать не потребитель, а другая инстанция. Так обстоит дело во всех индустриально развитых странах. В Совет­ском Союзе и странах Восточной Европы, где существу­ет директивное (formal) планирование экономики, часть дохода удерживается для капиталовложений самим промышленным предприятием и особенно государ­ством. В США и других странах с экономикой западного типа такого рода удержание дохода осуществляется корпорацией. Как и во всех других случаях, корпорация служит здесь инструментом планирования.

С точки зрения промышленного планирования контроль над предложением сбережений имеет стратегическое значение. Капитал используется ныне в широких масш­табах, и ни одна форма рыночной неопределенности не является столь серьезной, как неопределенность, свя­занная с условиями получения капитала. Не говоря уже

об обычных недостатках неопределенной цены, суще­ствует опасность того, что при некоторых условиях предложение капитала на приемлемых условиях вооб­ще может прекратиться — и как раз в тот момент, когда в результате неудачи или просчета потребность в нем будет особенно велика. К тому же принято считать, что тот, кто поставляет капитал, в отличие от поставщиков сырья или даже рабочей силы обладает определенным могуществом. С деньгами связано особое право на то, чтобы знать и даже подсказывать, как их использовать¹. А это ограничивает права планирующей организации.

Всех этих опасностей и трудностей можно избе­жать, если фирма имеет надежный источник капитала в виде собственных доходов. В этом случае она уже не подвержена риску, связанному с рынком, не уступает своих прав посторонним организациям и сохраняет пол­ный контроль над темпами расширения своей деятель­ности, характером этого расширения и решениями в та­ких вопросах, как выбор производства той или иной про­дукции, заводов и технологических процессов. В преды­дущей главе было показано, что одна из стратегий, направленных на устранение рыночной неопределенно­сти, состоит в устранении рынка. Эта стратегия широко используется в тех случаях, например, когда речь идет о сырой нефти, железной руде или бокситах и фирма-по­требитель сильно зависит от определенного вида сырья

¹ Кредиторы склонны проявлять живой и, более того, весьма настойчивый интерес в отношении политики, проводимой компанией, и могут даже вмешиваться в не­которые области ее управленческой деятельности... Удерживая нераспределенные прибыли компании, адми­нистрация (management) получает в свое полное распо­ряжение капитал, не связывая себя какими-либо обеща­ниями или гарантиями. (W.E. Moore, The Conduct of the Corporation, New York, 1962, p. 227).

и когда в результате этого неблагоприятные рыночные колебания могут оказаться чрезвычайно дорогостоящи­ми. Но для производства в целом капитал является неотъемлемым и дорогостоящим компонентом. Поэтому единая стратегия планирования состоит в том, чтобы уменьшить зависимость от этого рынка.

Когда промышленное планирование охватывает ис­точники предложения капитала, это дает еще одно пре­имущество. В известной мере капитал и труд взаимоза­меняемы, и, если решения относительно применения ка­питала принимаются внутри компании, он может быть использован для частичной замены труда, который, как правило, в большей мере испытывает влияние со сторо­ны внешней силы в лице профсоюза. Об этом специаль­но будет идти речь ниже.

В странах с директивным планированием экономики ре­шение об объеме сбережений в основном принимается государством, хотя в незначительной степени здесь пола­гаются и на добровольные личные сбережения. Это реше­ние претворяется в жизнь с помощью налогообложения. С другой стороны, деятельность промышленных предпри­ятий стимулируется таким образом, чтобы они сами со­здавали прибыль для своих последующих капиталовло­жений, и, должным образом регулируя уровень цен и из­держек производства, предприятия получают возмож­ность добиваться этого. В обоих случаях решение, определяющее объем сбережений, принимается плани­рующими организациями, а не отдельными лицами.

В экономике западных стран сбережения в промыш­ленности осуществлялись, по сути дела, безболезненно. На собраниях акционеров неизменно выдвигаются требо­вания об увеличении выплаты дивидендов. Но обычно

этитребования почтительно выслушиваются и игнориру­ются. Что касается отдельного акционера, то он всегда имеетвозможность продать свои акции и израсходовать доходы от прироста стоимости капитала. Профсоюзы, обосновывая свои требования о повышении заработной платы, указывают на размер прибыли, включая ее нерас­пределенную часть. Этот вопрос поднимается при обсуж­дении коллективного договора и не служит выражением недовольства.

Не следует, однако, искаженно представлять себе ха­рактер такого рода сбережений. Решения, в соответствии с которыми обеспечиваются три четверти общей суммы сбережений, осуществляемых в обществе, принимаются не отдельными лицами, а организациями, главным обра­зом управленческим аппаратом (management) несколь­ких сот корпораций. И из этих сбережений черпаются основные средства, необходимые для роста экономики¹.

¹ Когда действительность не соответствует нашему жела­нию, мы изобретаем, как это нередко отмечалось, какой-либо миф, который служит затем своего рода мостом между теми фактами, которые невозможно игнорировать, и теми выводами, к которым мы стремимся Не существу­ет, однако, сколько-нибудь приемлемого мифа, который позволил бы утверждать, что решения администрации со­временной корпорации об удержании или выплате дохо­дов согласуются с интересами частных лиц в отношении сбережений и расходов. Высказывалось мнение о том, что совет директоров, состоящий из представителей акционе­ров, устанавливает размеры дивидендов и отражает та­ким образом волю акционеров. Это вряд ли соответствует действительности, поскольку, как правило, совет дирек­торов избирается самой администрацией или как-либо иначе оказывается ее инструментом. Не лучше обстоит дело и в тех случаях, когда совет директоров или некото­рые его члены, как владельцы акций, обладают известной независимостью Ибо даже в этих случаях директора, как правило, принимают линию администрации в вопросах распределения прибыли и использования ее на капита­ловложения Тот, кто знаком с порядками, существую­щими в современной крупной корпорации, не будет ут­верждать, что отдельный акционер оказывает серьезное влияние на решение этих вопросов.

Как уже отмечалось, акционер может выключиться из процесса сбережения, объектом которого он является, продав свои акции и израсходовав доходы от своего ка­питала Но это не поколеблет могущества, которым об­ладает фирма в деле регулирования указанного процес­са Это, разумеется, ведет к сокращению общего размера сбережений в обществе. Теоретически можно предста­вить себе (хотя едва ли возможно на практике) ситуа­цию, при которой такого рода действия могли бы опреде­лить верхнюю границу сбережении корпораций.

Параллель с планируемой экономикой становится очевид­ной. В индустриальной системе объем сбережений и темпы роста зависят от решения отдельной личности не в большей мере, чем в планируемой экономике. В том и другом случае решения принимают организации. В по­лемике по социальным вопросам никогда не следует за­ходить слишком далеко. Это может быть лишь на руку тому, кто обязательно должен критиковать, и тому, кто предпочитает ошибочные взгляды неприятной правде. Между двумя системами существуют значительные различия в степени централизации планирования сбере­жений, а также в методах, с помощью которых они акку­мулируются. Но, как и в других областях, в сфере пред­ложения капитала индустриализация независимо от различий в путях, которыми она осуществляется, выд­вигает настоятельные требования, которые приводят к конвергенции систем.

Наиболее часто упоминаемая особенность рынка состо­ит в том, что он уравнивает предложение и спрос с по­мощью определенной цены. Как только возникает изли­шек предложения над спросом, в результате падения цены создается стимул для покупателей, ограничивает­ся предложение и таким образом устраняется излишек, если обнаруживается кратковременная нехватка това­ра, вследствие повышения цены стимул получают по­ставщики, сокращается активность покупателей и та­ким образом устраняется нехватка. Планирование, как уже отмечалось, не содержит в себе аналогичного урав­новешивающего механизма. Тот, кто планирует, должен сознательно обеспечить такое положение, при котором планируемое предложение равнялось бы планируемому спросу. Если он не сумеет добиться этого, возникнут из­лишки и нехватки. Если при этом все еще не будет ис­пользован рыночный механизм, если не будут снижены или повышены цены, возникнет неприятная проблема хранения или уничтожения излишка или же, напротив, начнется непристойная ссора между теми, чей спрос не удовлетворяется Таковы обычные результаты планиро­вания, и, как правило, они приводят к резкому падению престижа того, кто планировал в данном случае.

Решения о том, что подлежит сбережению, прини­маются главным образом несколькими стами крупных корпораций. Решения о том, куда будут направлены ка­питаловложения, принимаются примерно таким же чис­лом крупных фирм, а также теми из (значительно боль­шего числа) частных лиц, кто покупает жилища, авто­мобили и электробытовые приборы. Не существует ры­ночного механизма, который согласовывал бы решения

о сбережениях с решениями о капиталовложениях. Один из мотивов расширения внутренних источников сбережений состоит в том, чтобы избавить фирму от неопределенности в движении нормы процента, но оче­видно, что на решение о сбережении норма процента не влияет. Будучи независимым от денежного рынка, оно не испытывает его влияния. Если, как мы сейчас уви­дим, капиталовложения также определяются фактора­ми, не зависящими от рынка (если капиталовложения также планируются), то норма процента не имеет ника­кого отношения к уравниванию предложения и спроса, которые не зависят от ее влияния — по крайней мере в этом секторе экономики. А норма процента есть не что иное, как цена, на которую, как предполагается, опирал­ся рынок, приспосабливая предложение сбережений к потребностям в них¹.

Если сбережения остаются неиспользованными, то есть не расходуются, спрос на товары тем самым значи­тельно сокращается. Объем продаж товаров падает в этом случае ниже ожидаемого или запланированного уровня, сокращается также и занятость. За пределами индустриальной системы цены и занятость также пада­ют. Это ведет к сокращению капиталовложений за пре-

¹ Так обстоит дело, если ограничиться кратким изложени­ем. Как внутри фирмы, так и в экономике в целом суще­ствуют факторы, которые обусловливают рост капита­ловложений, когда растут сбережения, и наоборот. Од­нако важная роль, которую играют промышленные сбе­режения и капиталовложения в целом, опровергает теоретическое предположение о том, будто такая сба­лансированность может иметь место вне индустриаль­ной системы. Действительно, лишь немногие экономис­ты утверждают, что сбережения и капиталовложения чутко (и должным образом) реагируют на колебания нормы процента

делами индустриальной системы, а через некоторое вре­мя — к свертыванию запланированных капиталовложе­ний внутри нее. Иными словами, неспособность исполь­зовать все, что корпорации и частные лица стремятся отложить в сбережения, развязывает процессы спада и депрессии, которые продолжаются до тех пор, пока они сами не приводят к сокращению сбережений до такого уровня, при котором все они поглощаются уменьшен­ным объемом капиталовложений¹. Если же, напротив, экономика функционирует в условиях полного или по­чти полного использования производственных мощнос­тей или рабочей силы либо того и другого, а корпорации стремятся инвестировать в целом больше, чем это соот­ветствует текущему предложению сбережений, то на капиталовложения и на потребление будет расходовать­ся больше, чем это соответствует возможностям эконо­мики. Результатом этого будет взвинчивание цен, осо­бенно рыночных цен, за пределами индустриальной сис­темы. Это — инфляция. Наличие постоянной угрозы та­кого рода осложнений требует, следовательно, чтобы индустриальная система располагала, с одной стороны, механизмом, обеспечивающим использование сбереже­ний, а с другой — чтобы это использование ограничива­лось наличными сбережениями.

Такой механизм начали использовать в новейшую эпоху во всех промышленно развитых странах. Государ­ство использует свою власть в области налогообложе­ния и расходов для того, чтобы обеспечить равновесие

¹ Говоря точнее, речь идет о преднамеренно сделанных сбережениях. В кейнсианских терминах — сбережения всегда уравновешиваются. Сокращение дохода ведет к сокращению сбережений в большей мере, чем к сокра­щению капиталовложений, включая инвестиции в запа­сы, и равновесие устанавливается на более низком уров­не производства, дохода и занятости

между сбережениями и их использованием, равновесие, которое индустриальная система не в состоянии сама обеспечить. Таким образом, государство обеспечивает недостающий элемент в планировании сбережений. Это необходимая составная часть современного промыш­ленного планирования.

Согласно традиционной точке зрения, проблема регули­рования сбережений и их использования, то есть то, что кейнсианцы именуют фискальной политикой, заключа­ется в следующем: существует угроза, что сбережения окажутся больше, чем можно использовать, и имеется опасность, что капиталовложения (и иные виды исполь­зования сбережений) превысят предложение сбереже­ний. Существует соответственно необходимость в ме­роприятиях, как расширяющих, так и ограничивающих использование сбережений. На практике эта проблема коренным образом изменяется с увеличением богат­ства. В бедных странах — Индии, Пакистане, в боль­шинстве стран Латинской Америки — предложение сбережений как внутри страны, так и из внешних источ­ников крайне недостаточно. Здесь проблема состоит не в том, чтобы обеспечить использование сбережений, а в том, чтобы ограничить капиталовложения и другие по­требности в сбережениях тем размером, который досту­пен, обеспечить разумное использование сбережений и увеличить их реальное предложение. Если исключить периоды войны и международной напряженности, в США, Западной Европе и таких странах Британского содружества наций, как Канада или Австралия, озабо­ченность такими проблемами выглядела бы по меньшей мере странно. Те, кто несет ответственность за эконо­мическую политику в этих странах, глубоко озабочены

другим: будут ли поглощены чистые сбережения запла­нированными промышленными капиталовложениями и возможным дефицитом государственного бюджета, ибо неспособность поглотить сбережения приведет к спаду или депрессии. В течение большей части тридцатиле­тия, прошедшего со времен опубликования работы Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег», главная задача состояла в том, чтобы поглотить сбере­жения и предотвратить тем самым наступление спада и безработицы.

В течение двух десятилетий, прошедших после Вто­рой мировой войны (к тому времени, когда пишутся эти строки), серьезный спад удавалось предотвращать. Одно из последствий этого состояло в том, что еще больше расширилось предложение сбережений.

Дело в том, что постоянное увеличение объема про­изводства и доходов оказывает благоприятное воздей­ствие и на сбережения корпораций, и на личные сбере­жения; депрессия же и спад, напротив, ведут, по закону Мальтуса, к их сокращению. Сбережения частных фирм сократились с 11,5 млрд долл. в 1929 г. до 2,6 млрд долл. в 1933 г. и не достигли докризисного уровня вплоть до 1941 г. В 1932 и 1933 гг. сбережения частных лиц соста­вили отрицательную величину, иначе говоря, у частных лиц в целом возросла задолженность. В остальные годы депрессии личные сбережения были невелики или про­сто ничтожны. Если бы в течение двух последних деся­тилетий серьезный спад имел место, то, в какой бы мо­мент он ни произошел, он оказал бы такое же воздей­ствие. Даже снижение темпов роста в 1959-1960 гг. привело к сокращению личных сбережений и сбереже­ний частных фирм¹. Таков парадокс сбережений: меры, которые обеспечивают их использование, одновременно

¹ «Economic Report of the President», 1965.

способствуют расширению предложения сбережений. Чем эффективней они поглощаются капиталовложени­ями, тем выше доход и тем больше объем самих сбере­жений.

В прошлые времена большинство стран было огра­ничено в своем поступательном движении размером сбережений, которые позволял сделать их скудный про­дукт для того, чтобы инвестировать их в более совер­шенные методы производства. Таково положение в бед­ных странах и в настоящее время Богатым странам тоже нужны сбережения для обеспечения экономического ро­ста. Но то, что именуется экономическим прогрессом, в этих странах зависит не столько от предложения сбере­жений, сколько от эффективности использования более чем достаточного предложения. Не нехватка сбереже­ний, а спад, возникающий из-за неспособности использо­вать все наличные сбережения,— вот призрак, который преследует всех, кто несет ответственность за экономи­ческую политику. Превышение капиталовложений над сбережениями (по крайней мере в мирное время) счита­ется явлением исключительным. Тенденция к образова­нию обильных сбережений, а следовательно, и капита­ла, несмотря на столь широкое их использование, со­ставляет проблему, имеющую далеко идущие истори­ческие и социальные последствия

ГЛАВА V. КАПИТАЛ И ВЛАСТЬ

Ни одна проблема не подвергалась экономиста­ми более тщательному исследованию, чем про­блема соотношения между тем, что издавна при­нято называть факторами производства,— зем­лей, трудом, капиталом и предпринимательским талантом, который соединяет эти факторы вое­дино и направляет их использование. Вплоть до недавнего времени проблема эффективности производства, то есть получения максимального результата при наличных производственных ресурсах, рассматривалась почти исключи­тельно как проблема достижения наилучшей комбинации этих элементов. Разъяснение с по­мощью разного рода диаграмм таинственных проблем, заключенных в комбинации этих фак­торов, остается одним из элементарных педаго­гических приемов в экономической науке¹

¹ Общепризнанно, что с развитием техники во все большей степени, и притом коренным образом, из­меняется результат, который может быть получен при любой данной величине факторов производ­ства. Не существует, однако, никаких средств, с помощью которых можно было бы подробно раз­вить это положение в учебной литературе Таким образом, авторы учебников исходят из признания существенных моментов и рассматривают затем несущественные моменты. Так, профессор Самуэль­сон, бесспорно наиболее видный из современных экономистов, сделавший больше, чем кто-либо, для про­свещения взрослых американцев в этом вопросе, замеча­ет, что объем продукции, который может быть получен при данной величине факторов производства, «зависит от состояния технологии». А затем добавляет: «Однако в любой момент существует максимальный объем про­дукции, который может быть получен при любой дан­ной величине участвующих в ее изготовлении факто­ров производства». Проблема распределения факторов производства представляет собой такой вопрос, по кото­рому существует общепризнанная точка зрения. Поэто­му, придав ей такое значение, о котором свидетельствует авторский курсив, он рассматривает именно этот вопрос. Если бы дело тем и ограничивалось, то автора особенно не за что было бы критиковать. Содержание многих учеб­ных пособий, и особенно по более сложным разделам тео­рии, внешней торговле и денежной политике, определяет­ся не тем, насколько важен предмет, а тем, имеется ли владеющая умами теория. В данном случае, однако, суще­ствует конфликт между развитием техники, которому профессор Самуэльсон правильно придает первостепен­ное значение в качестве фактора повышения производи­тельности, и распределением факторов производства, ко­торое вытекает из его педагогического приема. Развитие техники связано, как мы видели, с резким увеличением потребности в капитале и продолжительности производ­ственного периода, и решение этих проблем обеспечива­ется с помощью планирования и контроля одновременно над издержками производства, ценами и спросом. Однако авторы распространенных учебников подводят к выводу, что оптимальное распределение факторов производства достигается при минимальном вмешательстве в действие рыночного механизма.

В такой же мере экономистов интересовал вопрос о том, каким образом определяются цены на факторы про­изводства, то есть рента, заработная плата, процент и прибыль. Действительно, в соответствии с классиче-

ской традицией считалось, что этот вопрос имеет два ас­пекта: проблему стоимости, связанную с определением цен товаров, и проблему распределения полученного до­хода между земельными собственниками, рабочими, ка­питалистами и предпринимателями.

Один аспект взаимоотношений между факторами про­изводства остался, однако, менее изученным: почему власть оказывается связанной с одними факторами, а не с другими? Почему собственность на землю обеспечивала в свое время полную власть над господствующей формой производственного предприятия и вместе с этим в обще­стве в целом? Почему при других обстоятельствах было признано, что власть и над предприятием, и в обществе в целом должна принадлежать собственнику капитала? При каких обстоятельствах власть могла бы перейти к труду?

Это весьма загадочный пробел. Какой бы формой организованной деятельности мы ни интересовались, будь то церковь, полицейский участок, правительствен­ное учреждение, комиссия конгресса или увеселительное заведение, мы прежде всего стремимся узнать, кто воз­главляет соответствующую организацию. Затем мы инте­ресуемся соответствующими качествами или полномочи­ями, подтверждающими это командное положение. Ис­следование организации почти всегда заставляет искать ответ на вопросы о том, кто ее возглавляет и как он до­бился этого положения.

Одна из причин того, почему этот вопрос не привлек к себе должного внимания, заключается в следующем: в течение длительного времени авторы формальных экономических исследований считали, что те, кто связан с экономической деятельностью, не располагают сколько-нибудь значитель­ной властью. В соответствии с классической традицией

в экономической науке, представленной в работах Ада­ма Смита, Давида Рикардо, Дж. Ст. Милля и Альфреда Маршалла,— традицией, укреплявшейся по мере того, как теоретические концепции получали более четкое определение, считалось, что частное предприятие (по­добно молочной ферме в штате Висконсин в наши дни) невелико в сравнении с рынком, на котором оно дей­ствовало. Цена, по которой оно продавало, носила без­личный характер и устанавливалась в ходе конкуренции самим рынком. Такими же были и цены на продукцию поставщиков. Заработная плата также устанавливалась рынком, равно как и уровень процента по заемным сред­ствам. Прибыли сами снижались до конкурентного уровня. Предполагалось, что техника остается без изме­нений. В этих условиях идеальный объем продукции фирмы устанавливался под воздействием внешних фак­торов, в соответствии с тем соотношением издержек производства и рыночных цен, которое складывалось при различных величинах выпускаемой продукции. Если руководитель фирмы не в силах повлиять на уро­вень цен, издержек производства, заработной платы или процента и если даже самый лучший объем продук­ции его фирмы определяется внешними факторами, а прибыли подвержены эффекту выравнивания в резуль­тате конкуренции, то можно с полным основанием пре­небречь вопросом о власти этого человека. У него ее нет. Даже в ХХ в. экономисты еще долгое время жили в подобном мире небольших конкурирующих фирм. Свя­занное с этим пренебрежение к проблеме власти было и объяснимым, и неизбежным. Между тем другие тради­ции экономической мысли в большей мере учитывали этот момент.

Прежде всего это относится к Марксу. В середине прошлого столетия он сделал вопрос о власти предме­том экономической науки, и сделал это с такою страст-

Дата добавления: 2015-05-06