ЗАКОН ВОИНА 9 страница

Очкарик покорно кивнул и поплёлся к своему матрацу. Иван завалился на шконку.

– Меченосец, фараон, книги иранские… Ну охренеть можно, – пробормотал он, заворачиваясь в жиденькое тюремное одеяло.

* * *

Сергей, тридцатилетний боевик бандитской группировки, находящийся в следственном изоляторе по весьма популярной в его профессии сто шестьдесят второй статье УК, стонал и ворочался на жёсткой шконке, временами всхлипывая во сне и размазывая по подушке непроизвольно текущие слезы. Такое непотребное поведение даже во время сна было совсем несвойственно для двухметрового «шкафа» с плечами, свободно проходящими далеко не во всякую дверь. Но его можно было понять.

Ему снился кошмар. А может, это и не было сном. Так случается порой, когда человек уже приоткрыл глаза и видит сквозь ресницы свою комнату, узоры на стенах и слабый свет луны, пробивающийся сквозь оконные стекла, но сам ещё находится в стране ночных миражей, на границе между сном и реальностью.

Сергей смутно видел камеру, привинченный к полу массивный стол, синие одеяла, повторяющие изгибы тел спящих сокамерников. Картина дрожала, в красном свете ночного фонаря, привинченного над дверью, расплывались контуры предметов, странно искажаясь и теряя свою привычную форму.

Слабо скрипнула створка окна, со стороны улицы перечёркнутого решеткой. Но легкий сквозняк не принес пахнущей морозом прохлады, как это бывало раньше. В камере вдруг запахло сыростью и какой‑то могильной гнилью.

Снова шевельнулась оконная створка. Но нет, это не был порыв ветра. Через частую сетку из металлических полос ползло что‑то тонкое и живое. Оно извивалось, текло по шершавой стене, ощупывая неровности и постепенно двигаясь дальше.

Сергей попытался дернуться, заорать, но окаменевшее тело не слушалось, и бестолково трепыхались лёгкие, рождая вместо вопля слабый, клокочущий хрип.

Вот блестящее щупальце осторожно погладило плечо спящего Дмитрия, скользнуло вдоль по одеялу и перебралось на соседнюю шконку. Вот оно уже на подушке Сергея. Он чувствует удушливый запах подземелья, и вместе с запахом в его голову проникает ужасный гость, холодными прикосновениями лаская мозг, облизывая его, обволакивая тонкой пленкой прозрачной ядовитой слюны…

Сергей открыл глаза. Ничего… Только крупные капли пота на лице и насквозь мокрая подушка под головой.

Он осторожно повернул голову. Окно было плотно заперто.

Сергей шумно выдохнул, вытер лицо простыней и ещё долго смотрел в потолок, боясь признаться самому себе, что с ужасом ждёт – не скрипнет ли снова трижды проклятое окно.

* * *

Иван проснулся от того, что кто‑то тряс его за плечо. Он вынырнул из трясины весьма запутанного сновидения и с трудом разлепил глаза. Над ним стоял Сергей.

– Тебе чего?

– Вставай, Снайпер, на прогулку выводят.

– А Димон чего, не пойдет, что ли?

– Видишь, дрыхнет человек без задних ног, не будить же…

Действительно, вся хата спала как убитая. Иван зевнул, потянулся и спустил ноги со шконки.

– Ну пошли… Чего‑то раньше за тобой не замечалось особой любви к прогулкам.

– Ну так то было раньше… – криво усмехнулся Сергей.

…Худой и длинный, как жердь, дежурный вывел парней в прогулочный дворик и захлопнул за ними дверь. Иван, еще не до конца пришедший в себя после сна, начал помаленьку разминать затекшие суставы. Сергей стоял, подпирая спиной стену, и не шевелился.

«Странный какой‑то. Разбудил ни с того ни с сего, а теперь памятник мученикам „Матроски“ изображает», – думал Иван, отжимаясь от шершавых плит дворика, слегка присыпанных мокрым снегом.

– Слышь, братан, может, разомнемся…

«И голос у него сегодня… Или это я вчера Пучеглазого наслушался, а теперь мерещится невесть что?..»

Сергей отделился от стены и медленно пошел к Ивану.

– Это ты насчет побоксировать? – Иван удивленно пожал плечами. – Ну давай, в лёгкую можно…

Он неплотно сжал кулаки, готовясь к легкому спаррингу, где удары лишь помечают, не нанося их в полную силу. Да и как иначе работать без перчаток так, чтобы не травмировать друг друга? Хорошо, хоть на эти тренировки охрана закрывает глаза…

…Огромный волосатый кулак просвистел в миллиметре от лица. Иван еле‑еле успел убрать голову. Второй удар предплечьем наотмашь пришелся по уху. Иван не успел его нормально заблокировать, лишь слегка ослабил ладонью. И вместе со своим блоком отлетел к стене, с размаху отколов от неё собственным затылком кусок неровного известкового покрытия.

В голове зашумело, очертания дворика поплыли перед глазами. Пошатываясь, Иван приподнялся. Дворик продолжал вертеться. Усилием воли парень немного сфокусировал взгляд и со всей дури вогнал ногу в надвигающуюся фигуру Сергея.

С таким же успехом он мог попытаться остановить паровоз. Здоровенный бандит даже не попытался защититься. Он принял животом страшный удар, способный переломать рёбра и разорвать желудок, а потом просто смял Ивана и прижал его к стене. Широченные ладони сомкнулись на шее парня.

Глаза… На него смотрели пустые, немигающие глаза.

«Адвокатша… Точно такие же рыбьи беньки» – мелькнуло в голове.

Сергей медленно открыл рот. Тонкие ниточки слюны растянулись между губ:

– Где‑е‑е?..

Из живота здоровенного бандита шел чужой голос. Абсолютно чужой. Глухой и натужный, силящийся пробиться сквозь неподвижные голосовые связки:

– Г‑д‑е‑е‑е?..

Голос оборвался. В горле Сергея что‑то булькнуло, из раззявленного рта свесился кончик безвольного языка.

Живая удавка на шее сжалась сильнее. Иван почувствовал, что сейчас потеряет сознание. Но сдаться так просто? Нет уж, хренушки…

Он дернулся, просунул руку между волосатых граблей, душивших его, и, вогнав большой палец в рот сошедшего с ума сокамерника, рванул что было сил.

Сергей страшно заревел и, залившись кровью из разорванной щеки, на секунду ослабил хватку.

Этого было достаточно.

Воздух со свистом ворвался в легкие. Иван вдохнул и резко, на выдохе, будто дрова колол, саданул Сергея кулаком в кадык. Тот захрипел и, схватившись за шею, тяжело упал на колени…

Во дворик толпой ввалились люди в камуфляжах и черных масках. Иван тут же упал на каменный пол лицом вниз и сомкнул руки на затылке. Он еще успел увидеть, как Сергей поднимается с коленей, как люди в масках тыкают его электрошокерами, как разряды отбрасывают сумасшедшего назад, а он всё равно рвется к тому месту, куда упал Иван. А потом вдруг как‑то сразу силы оставили громадного мужика, и он, мешком повалившись на пол, скрылся за пятнистыми спинами омоновцев.

* * *

Ивана ввели в хату. Четверо омоновцев хмуро и подозрительно осмотрели Ивановых сокамерников через прорези в черных масках, после чего, не говоря ни слова, повернулись и вышли, громко хлопнув железной дверью.

Дмитрий, татарин и Пучеглазый сидели за столом. У всех были кислые лица, а Дмитрий еще и поглаживал огромную шишку, вспухшую чуть выше виска.

– О, Снайпер вернулся, – кривясь от боли, сказал он. – Тебя этот крышотечный, я гляжу, тоже приложил нехило?

На шее у Ивана наливались синим следы от пальцев Сергея, и на затылке все ещё сочилась сукровицей небольшая рана.

– Ага, во дворике. Как жив остался – сам не пойму. И что это на него нашло, вроде был нормальный пацан?.. А с вами‑то что случилось?

– На него не нашло…

Дмитрий прикурил «Приму» и выпустил в потолок клуб вонючего дыма:

– Он все заранее спланировал. Знал, что на прогулку только мы с тобой ходим. Ну и вырубил меня, пока вся хата харю давила.

Дмитрий внимательно посмотрел в глаза Ивана.

– Мочить он тебя собирался, братан. Только вот за что – не пойму. И не пойму, зачем он тебя во двор выводил? Не проще ли было «мойкой» по шее полоснуть? Может, выведать чего хотел? Вы по воле с ним не пересекались?

– Если бы… Сам ни черта не понимаю. Его там электрошоком остановить не могли… И глаза у него были такие… Как у трупа.

Маленький татарин качал головой, беззвучно шевеля губами и призывая на помощь своего бога.

* * *

Ночью, когда все заснули, Пучеглазый сам подкрался к шконке Ивана и осторожно потянул за одеяло. Иван приподнялся на локте:

– Чего тебе?

– Вы понимаете? – возбужденно зашептал маленький человечек. – Всё, что произошло сегодня с вами, неслучайно! До сих пор африканские шаманы умеют делать из людей зомби, похищая их души и управляя телами. А в совершенстве владели этим искусством египетские жрецы бога Сетха, олицетворяющего слепые, разрушительные силы природы. Клан тех самых, избранных, которых, как я думаю, так и не смогли истребить до конца посланцы богов. Сетх изображался в образе змея, и папирусы говорят, что последователи культа могли управлять людьми на расстоянии, даже не видя их. Я очень подозреваю, что вас пытались сегодня убить именно так, сделав из Сергея живую куклу и натравив её на вас!

– Бред какой‑то, – поморщился Иван. – Почему же тогда напрямую не сделать куклу из меня и не заставить сказать, где…

Иван запнулся. На него из‑за толстых стекол глядели большие внимательные глаза.

– Я так и знал, что всё это неспроста – сказал Пучеглазый. – Конечно, вам есть что скрывать…

– Да в общем‑то не особо… Ну есть у меня одна странная вещица – круг стальной со звездой, крылышками и лезвием, которое из него вылезает помаленьку… Так тут адвокатша приходила, обещала свободу в обмен на… Ты чего глаза вылупил, Пучеглазый?

Ученый, похоже, совсем рехнулся. Он ринулся к столу, сметая на своем пути пустые кружки, схватил листок бумаги и начал быстро на нем что‑то чертить. Через полминуты он сунул Ивану под нос рисунок.

На листочке был наспех нарисован диск с распахнутыми крыльями по бокам, примерно такой, какой он показывал раньше, но вычерченный гораздо более подробно и с пентаграммой в центре.

– Это? Скажите, так это выглядит?

– Ну да, в общем, похоже…

– Ясно.

Ученый устало присел на край шконки.

– Надо же, столько лет искать подтверждение теории… И здесь, в тюрьме, найти то, на что потрачено полтора десятилетия, – бормотал он.

– Да хорош тебе сопли жевать, давай рассказывай, в чём дело, – нетерпеливо пихнул его в плечо Иван.

– Я уже говорил, что существует миф о борьбе Бога Солнца и змея Сетха, олицетворения тьмы. И если вчера у меня ещё были сомнения, то сейчас… Вы, молодой человек, либо прямой потомок жрецов культа Бога Солнца, так называемый Меченосец, либо… Вы говорите, из амулета постепенно растет клинок? Теперь понятно, почему Меченосцев назвали именно так, несмотря на то что они в совершенстве владели и другим оружием… В общем, как я понимаю ситуацию, сейчас вас преследуют последователи культа Сетха, используя свои парапсихологические, или, если хотите, магические способности. Говоря современным языком, вы – их конкурент. А может быть, и палач. Сделать из вас зомби они не могут в силу ваших защитных рефлексов, о которых вы, скорее всего, и не подозреваете. Вас можно либо уничтожить физически, либо узнать, где вы спрятали Крылатый Диск, и отнять его у вас. Что сегодня они и попытались сделать.

Иван верил и не верил. Трудно принять за истину подобную чушь, но другого объяснения происходящему у него не было.

– И чего же теперь делать? – Совсем уже запутавшийся в именах забытых богов и вконец обалдевший от нахлынувшего парень с надеждой посмотрел на ученого.

Тот почесал переносицу:

– Помните, вы вчера решили попробовать обучиться некоторым обрядам? Давайте потратим на это некоторое время. Я не уверен, что реально смогу помочь, но вдруг мы сумеем высвободить силу, дремлющую в вас?

– Ладно, давай, педагог, обучай. Все равно других вариантов нет. Только сначала скажи – тебе это надо?

– А как же? – Ученый удивленно поднял вверх брови. – Плохой бы я был исследователь, если б прошел мимо такого знаменательного события.

* * *

И потянулись долгие бессонные ночи. Пучеглазый рассказывал Ивану об искусстве магии, рисовал различные знаки и объяснял значение хитрых символов, ритуальных предметов и заклинаний. Иван верил и не верил, но, так как в тюрьме всё равно особо делать нечего, он всё‑таки вполуха слушал бред Пучеглазого. И странно – никогда не отличаясь хорошей памятью, наутро он помнил дословно текст каждого заклинания и смысл каждого магического знака.

Прошло два месяца. И вот однажды ночью Пучеглазый торжественно положил перед Иваном исписанный лист:

– Читай вслух.

– Зйвесо, уэкато, кеосо, Хунеуэ‑руром, – прочел Иван. – Менхатой, Зйвефоросто зуй… Это еще что?

– Это твое посвящение, очень старое заклинание, – сказал Пучеглазый, лишь совсем недавно решившийся перейти с Иваном на «ты». – Этим ты принимаешь наследство Древних и отрекаешься от всего мирского. Скорее всего, это и необязательно, но, может быть, так мы разбудим твою Силу…

– И это все? – поинтересовался Иван.

– Нет, – покачал головой Пучеглазый. – После этого надо причаститься человеческой кровью. Меч пьет кровь и растет. Меченосец, для того чтобы вырасти над собой и стать воином, тоже должен выпить крови. Таков закон, написанный в древних трактатах.

– Ага, и буду я на выходе местный тюремный Дракула…

– Не шути, Иван, читай, – Пучеглазый пододвинул листок.

Иван вздохнул и дочитал написанный на латыни текст до конца. Вдруг Пучеглазый откуда‑то выхватил «мойку» и полоснул себя по руке. Чёрная в тусклом свете красного ночного фонаря кровь закапала из раны.

– Пей, быстрее.

Иван хотел заорать и ударить безумного, но странно – вид и запах человеческой крови не вызывал у него отвращения. Наоборот. Всё его существо потянулось к пульсирующей струйке, и губы сами припали к окровавленной руке. Тёплая, солоноватая жидкость разлилась по нёбу, коснулась языка, вызывая давно забытые ощущения. Но если кровь из прокушенной шеи убитого им десантника вызывала дикую тошноту и отвращение, то сейчас не было на свете более вкусного напитка…

– Пей… Ешь… Так было, так будет… Ход вещей нельзя изменить… – раздался исступленный шепот над его головой.

Он пил, захлебываясь и вгрызаясь зубами в живую плоть, пережёвывая волокнистое, подрагивающее мясо. Всё внутри него ликовало, безумное пиршество захлестнуло его существо. Оно проснулось в нем, встрепенулось и припало к кровоточащей ране, как младенец припадает к материнской груди.

Иван ощущал себя персонажем какой‑то дикой фантасмагории, марионеткой, которую кто‑то невидимый, но неизмеримо более сильный дёргает за веревочки, заставляя биться в приступе неистовой, кровавой тарантеллы. Он откуда‑то издалека слышал всхлипы и исступленное бормотание Пучеглазого: «Я был прав… Они живут! Они действительно существуют!» – видел свое отражение в осколке зеркала над раковиной, утирающее ладонью со рта кровавые усы, видел воду, льющую из крана, которая чистой, прозрачной струей касается его лица и рук и течет дальше уже бурым и грязным потоком, расплываясь по дну раковины жуткими узорами…

Он упал на шконку. Его трясло, потолок камеры кружился перед глазами, к горлу подкатывала тошнота. Он желал только одного – умереть, сдохнуть сейчас и сразу, чтобы прекратились эти адские муки, эта выворачивающая наизнанку головная боль, полёт потолка над головой и лихорадка, колотящая его тело об железные полосы шконки. Он молил всех богов и демонов, имена которых отпечатались в его мозгу о смерти, и, видимо, кто‑то из них сжалился над Иваном, бросив его в пучину глубокого и мрачного сна, мало отличимого от настоящей смерти…

Ему снилось широкое, гладкое как стол поле до горизонта. Тяжёлое, непроницаемое небо без звёзд освещала узкая полоска света от уже закатившегося за край земли солнца. Он уверенно шёл вперед. Он знал путь, хотя вокруг не было ни малейшего намёка на какие‑либо ориентиры. Какое‑то строение показалось вдали, и Иван ускорил шаг.

Старая, покрытая мхом покосившаяся хижина предстала перед ним. Он протянул руку и коснулся шершавой двери. Медная дверная ручка легла в ладонь гладкой прохладной поверхностью.

«Слишком реально для сна», – подумал Иван, входя в дом.

За убогим столом сидела женщина с красивым и смутно знакомым лицом. Большие, внимательные глаза смотрели в упор, морщинистые руки в переплетении разбухших вен перебирали костяные четки, странно не соответствуя молодому, пышущему здоровьем лицу.

– Здравствуй, внучек, – сказала женщина. – Заходи, давно тебя дожидаюсь…

– Бабушка…

Иван никогда не видел ни только бабушки, но и своих родителей. У деда Евсея Минаича не сохранилось даже фотографий. Но эту женщину он узнал сразу.

– Бабушка… Ты такая молодая… Но ведь ты умерла.

Женщина усмехнулась:

– Умерла, а как же. Те, кто умер молодым, здесь уже не стареют. Только руки, ежели при жизни в людской крови были выпачканы, время метит. А душа – она вечно молода.

– Зачем я здесь, бабушка? – спросил Иван, озираясь.

– Пришло твое время. Ты понял, ради чего ты живешь?

– Ради справедливости.

– Сейчас для тебя это означает жизнь ради мести тому, кто насильно пробудил в тебе древние силы, чтобы заполучить амулет. Из‑за кого ты перестал быть человеком. А что ты будешь делать, если отомстишь?

– Там будет видно.

– Когда мстить станет некому, не начнешь ли ты мстить самому себе?

– Все может быть. Но бездействие в момент, когда можно поступить по справедливости, означает трусость. А наказание злодеев и мщение – это решения справедливости.

– Сейчас ты говоришь словами древних мудрецов, и, возможно, ты прав. Кинжал пьет кровь – и становится мечом. Человек проливает кровь – и становится орудием убийства. Которое не умеет ничего, кроме убийства.

– Кто‑то должен уметь делать это хорошо. Тогда в мире, возможно, станет немного чище.

– Хорошо, – улыбнулась бабушка. – Только смотри не ошибись, Меченосец.

– Я постараюсь.

– И при этом постарайся не попасть сюда до срока.

– Что мне для этого нужно сделать?

– Пока что немногое. Досчитать до своего числа.

– Какого числа, бабушка?

– Твое число шесть, внучек, как и у всех в нашем роду…

Она улыбнулась. Закружился, закачался под ногами деревянный пол, и видение пропало… Иван понял, что он снова лежит на шконке, что сон кончился, но веки, налитые свинцовой тяжестью, не желали подниматься… С трудом, медленно разлепил он глаза…

«Раз…» – раздался его голос в его же голове. Послышался шелест. По шершавой стене ползли чьи‑то отрубленные по локоть руки. Шуршали, перебирали мертвыми пальцами с посиневшими ногтями и ползли, ползли, тянулись к парню, парализованному ужасом и чьей‑то злой волей. Указательный палец одной из рук коснулся рубашки, зацепился, подтянулся… И вот уже холодная кожа дотронулась до шеи, полуразложившаяся плоть ударила в ноздри гнилым, могильным запахом…

– Два… – еле разомкнул Иван окаменевшие губы.

Пропали руки, но посреди камеры встал мертвец, булькая порванной шеей. Труп сделал шаг, второй…

– Отдай мое горло, – прошептали гнилые остатки губ…

– Три… – и вот Иван плывет по кровавой реке, кто‑то хватает его за ноги, тянет вниз… Солёные волны заливают рот, нос, душат его, заполняют легкие… Чей‑то мерзкий голос в голове зудит, сверлит измученный мозг:

– Эту кровь пролили твои предки… И ты уже добавил в неё свою долю…

– Четыре… – выплевывает он жалкие остатки воздуха…

Костёр. Он привязан к столбу, и люди в чёрных балахонах, украшенных вышитыми золотыми змеями, подбрасывают хворост в пламя, бушующее у его ног. Огненные языки касаются голых ступней, лижут их, превращая нежную кожу в смрадную, обугленную массу. Обнажаются кости, страшная, нечеловеческая боль пожирает сознание, кривятся в предсмертной гримасе губы, и в клубы дыма, заполненного запахом горелого мяса, летит последний крик…

– Пять…

То же поле, то же мрачное, беспросветное небо. Посреди поля стоит огромный чёрный столб. Нет, это не столб. Колоссальный – до самого неба – каменный человек простер кверху костлявые руки с длинными, узловатыми пальцами, и запрокинутый, распяленный в застывшем крике рот свела вечная гримаса жестокой муки. И ничего больше вокруг. Ни души, ни ветерка, не шелохнется травинка… Только поле, небо и столб. И от этой картины веет таким всепоглощающим ужасом, что хочется бежать, кричать, биться головой о безжизненную землю, лишь бы не чувствовать волн животного, первобытного страха, разрывающего внутренности и пожирающего душу. Но куда бежать, если этот ужас везде? Он заполняет вселенную, он простер свои щупальца до самого неба, он ковыряется в твоем сердце, и нет от него спасения…

– Ше‑е‑сть… – прошептали кривящиеся в предсмертной агонии губы…

Всё исчезло…

Чей‑то дикий крик сбросил Ивана на пол, и он наконец‑то открыл глаза. Бешено колотилось сердце, пот заливал глаза, мелко тряслись руки… Но в суматохе никто не заметил его состояния.

Орал татарин, указывая на распростертое на полу тело. Бледный словно смерть Пучеглазый валялся на своем матраце, закатив глаза. Кровавая тряпка обматывала костлявую руку.

– Старшой, тащи сюда лепилу скорей. Маймун Пучеглазый сдохнуть решил, – колотил в «кормушку» татарин.

Дмитрий, ничего не соображая со сна, неловко схватился за аптечку, уронил её. На пол со звоном попадали пузырьки, и шустро покатились под шконки белые колёсики таблеток, словно убегая и прячась от людей, своими руками наяву, не во сне творящих самые жуткие кошмары.

Через минуту в камере было не протолкнуться. Коридорные, ОМОН, доктора, арестанты – все смешались в одну кучу. Пучеглазому вкатили несколько уколов и унесли. Наряд ОМОН, дав для порядку каждому арестанту дубинкой по горбу, покричал, показал власть и силу и тоже испарился. Наконец, дверь закрылась, клацнул камерный замок, и Дмитрий уселся у «кормушки» слушать, что делается в коридоре.

– Всё, приехали, – мрачно сказал татарин. – Теперь небось всех на кичу спустят. Скажут, довели очкастого до ручки, он и вскрылся…

В коридоре послышались шаги. Дмитрий тихонько постучал в «кормушку», и дежурный заглянул в камеру.

– Слышь, командир, будь человеком, скажи, что там слышно? – спросил Дмитрий.

– Да конкретно ваш очкарик умом тронулся, – покачал головой «вертухай». – Наш доктор говорит, что первый раз в жизни видит психа, который почти до половины сожрал собственное предплечье…

* * *

Хата ждала репрессий. Но в последующие дни, как ни странно, все было тихо, будто ничего и не случилось. Только Иван всё не мог прийти в себя. Перед глазами стоял Пучеглазый, лежащий на полу с окровавленной простыней на наполовину съеденной руке. Ночью, стоило закрыть глаза, являлись какие‑то жуткие тени, которые водили его по запутанным лабиринтам, шепча несвязные речи беззубыми провалами прогнивших ртов.

«Ты наш, ты теперь наш…» – шелестели серые плащи, болтаясь на острых плечах, и костлявые пальцы тыкали Ивана в спину, подталкивая к обвалившемуся краю какой‑то заброшенной могилы…

– Да, крепко пацана зацепило, – рассуждал Дмитрий, поглядывая на Ивана, который день валяющегося на шконке и рассматривающего разводы на потолке. – Тут кого хошь зацепит. А посидишь с годик‑другой, а то и поболе в четырех стенах – потом хрен кукушку поправишь…

Однако через какое‑то время впечатление от пережитого стало притупляться и всё больше казаться кошмарным сном, к счастью вовремя закончившимся. Проклятые тени перестали приходить по ночам, Иван возобновил тренировки и уже сам сомневался, он ли пил человечью кровь или Пучеглазый своими ночными рассказами запудрил ему мозги и довел чёрт‑те знает до чего.

– А я тебя предупреждал, – говорил Дмитрий, – психи – они такие. В уши надуют, а потом у тебя самого с башней начинаются проблемы.

Жизнь в «хате» вновь потекла своим чередом, и уже никто особо и не вспоминал о Сергее и очкастом исследователе, словно их вовсе и не существовало.

* * *

Резко зазвенела батарея. Дмитрий подскочил на шконке и быстро достал из недр матраца проволочный крючок, выломанный из сетки прогулочного дворика.

– Братва, внимание, соседи дорожку спускают, маляву шлют, – приговаривал он, стараясь зацепить крючком, просунутым сквозь металлические «реснички», нитку, спускаемую с верхнего этажа.

– Ринат, забей шнифта, – бросил он через плечо, и татарин заслонил спиной дверной глазок.

– Так‑так, соседи‑то вместе с малявой и груз посылают. Видать, им в верхнюю хату дачка зашла. Очень, очень своевременный подгон, – Дмитрий пытался затянуть сквозь «реснички» объемистый пакет, но тот никак не желал пролезать через узкую щель.

– Шухер, – прошептал татарин. В камерном замке ворочался ключ, и Дмитрий резво соскочил с подоконника. «Груз», оторвавшись от нитки, полетел вниз.

– Если засекли, теперь уж точно – на кичу, – прошептал он.

В дверь зашёл усатый капитан с красной повязкой на рукаве. За его спиной маячили две его тени, званием несколько поскромнее.

– Ох ты, какая честь, – пробормотал Дмитрий, – ДПНСи со свитой пожаловал… И чем же, интересно, обязаны?..

– С вещами на выход, – начальственный палец ткнул в Ивана…

– Ну прощай, братан, – сказал Дмитрий. – Очень надеюсь, что это нагон… Но, скорей всего, бросят в другую хату или на «спец»… Отсюда редко так просто выходят. Не тушуйся, все будет правильно. Вот тебе, на всякий случай, мои координаты. Может, свидимся, когда своё отмотаем.

Он крепко пожал Ивану руку, и у того в ладони осталась маленькая бумажка. Обнявшись на прощание с грустным маленьким татарином, Иван накинул на плечи куртку и шагнул за порог камеры.

И снова коридоры, длинные и бесконечные, как дорога в преисподнюю… А за решётчатыми окнами уже бушевала весна, таял снег и шумные птахи на воле гоношились, спеша поскорее обзавестись гнездами, подругами и потомством, ибо весна, как и сама жизнь, далеко не бесконечна…

* * *

Начальник оперативной части был молод, улыбчив и рыжеволос. Он носил модный зелёный пиджак и с виду больше походил на преуспевающего бизнесмена, нежели на офицера милиции, занимающего столь высокую должность. Однако сейчас майор Рыков не улыбался, а сверлил сидящего напротив Ивана буравчиками маленьких, остреньких глазок. Иван откровенно скучал и на психологическое давление реагировать не собирался. Наконец, майор нарушил молчание:

– Слушай, Ваня, а ты – редкостный тип…

Иван увлеченно рассматривал плакат, висящий в углу комнаты. На плакате пьяный милиционер со стаканом в руке сидел в бутылке водки на колесиках. Под рисунком шла надпись:

Помни, что и в праздники, и в будни

Не спасает удостоверенье:

За рулем подвыпивший сотрудник –

Это и позор, и преступленье.

– А чего случилось‑то, начальник? – Иван наконец оторвал взгляд от плаката.

– Он еще спрашивает, – хмыкнул майор и оскалился. – Знаешь, Иван, давил бы я таких, как ты… Читай, – он бросил на стол вчерашнюю газету.

На последней странице в рубрике «Криминальная хроника» была обведена фломастером небольшая заметка.

«…Неделю назад при загадочных обстоятельствах ушел из дома и не вернулся следователь Писарев Андрей Петрович. При себе имел коричневый портфель с документами, одет был в серую куртку…»

Иван пожал плечами:

– Я‑то здесь при чем?

Злые буравчики маленьких глаз начальника оперативной части приклеились к его лицу.

– Вместе со следаком пропало твое уголовное дело. И все вещдоки из архива. И терпило исчез. Нет их, будто и не было… Да, Ваня, будь моя власть, я б тебе прямо здесь кишки на табурет намотал.

«Нет, кум, у тебя такой власти, – подумал Иван. – Стало быть…»

– Но так как нет у меня такой власти, – эхом Ивановых мыслей откликнулся майор Рыков, – придётся тебя отпускать. Дело попало в газеты – и вот результат. Хрен бы ты отсюда вышел, но сейчас демократия, куда деваться… Правда, я очень надеюсь, Ваня, что мы ещё встретимся.

«Все может быть, гражданин начальник. Земля, она круглая, может, и встретимся», – про себя усмехнулся Иван…

* * *

…Он шёл по длинному, гулкому коридору, перегороженному множеством решетчатых дверей.

– Стой, лицом к стене, – конвоир открыл замок, пропустил парня вперед и запер за ним массивную решётку. – Прямо, не оглядываться…

И снова пустынный коридор…

Эхо шагов многократно отражалось от высоких стен и терялось в лабиринте бесконечных углов и поворотов. Он шёл вперед. В его голове навсегда отпечатывались бесконечные ряды чёрных дверей, запертых на большие квадратные замки, вековые потеки сырости на стенах, затхлый, тяжелый запах склепа и человеческого горя, сбитого, скрученного в тугую спираль тёмной энергии. Здесь, как в вязкой болотной жиже, трудно было двигаться, трудно дышать. Ему казалось, что он идет по дну реки Ненависти и Забвения, мифического Стикса, неведомо кем перенесенного из кошмарных снов далекого предка к нам, в наше время…

Дата добавления: 2015-05-06