Июля 1956 6 страница

Я резко села в кровати и уставилась на нее.

– Я пела?

– Что?

– Ты сказала, чтобы я перестала петь.

– Я сказала, что тебе пора вставать!

– Значит, я не пела?

– Ты спала, – сказала Каролина, качая головой. – Поспеши, ты уже опаздываешь. Мама просила передать, что она ни в коем случае не разрешает тебе пользоваться ее гелем для душа!

Под душем я постаралась вытеснить все воспоминания о вчерашнем дне. Но толком мне это не удалось, отчего долгие минуты я провела, упершись лбом в дверь душевой кабинки и бормоча «Мне это только приснилось!». Головная боль не улучшала ситуацию.

Когда я наконец спустилась в столовую, завтрак, к счастью, почти закончился. Ксемериус висел вниз головой на люстре и раскачивался.

– Ну, протрезвела, маленькая пьянчужка?

Леди Ариста окинула меня взглядом с головы до ног.

– Ты специально накрасила только один глаз?

– Э‑э‑э… нет.

Я хотела повернуться и уйти, но вмешалась мама:

– Сначала завтрак! Ресницы можно накрасить и позже.

– Завтрак – самая важная трапеза каждого дня, – добавила тетя Гленда.

– Ерунда! – сказала бабушка Мэдди. Она сидела в халате в кресле возле камина, подтянув коленки, как маленькая девочка. – Завтрак можно и пропустить – при этом экономишь кучу калорий, которые вечером можно инвестировать в бокал вина. Или в два бокала. Или в три.

– Похоже, любовь к алкогольным напиткам – это семейное, – сказал Ксемериус.

– Да‑да, что сразу можно увидеть по ее фигуре, – шепотом сказала тетя Гленда.

– Я, может быть, несколько полновата, но ни в коем случае не глуха, – сказала бабушка Мэдди.

– Тебе лучше было бы остаться в кровати, – сказала леди Ариста. – Завтрак не проходит так напряженно, когда ты долго спишь.

– К сожалению, это зависело не от меня, – сказала бабушка Мэдди.

– У нее сегодня ночью снова было видение, – объяснила мне Каролина.

– Вот именно, – сказала бабушка Мэдди. – Это было ужасно. Так печально. Я страшно расстроилась. Там было прекрасное сердце из граненого рубина, оно сверкало на солнце… Оно лежало высоко‑высоко на выступе скалы.

Я не была уверена, что хочу слышать, что было дальше.

Мама улыбнулась мне:

– Съешь что‑нибудь, дорогая. Хотя бы фрукты. И не слушай, что она говорит.

– И тут пришел Лев… – Бабушка Мэдди вздохнула. – С шикарной золотой гривой…

– Уг‑у‑у‑у, – выдал Ксемериус. – И могу поспорить – с сверкающими зелеными глазами.

– У тебя на лице следы фломастера, – сказала я Нику.

– Тс‑с‑с, – ответил он. – Становится интересно.

– И когда Лев увидел лежащее сердце, он сильно ударил его лапой, и сердце упало в пропасть, глубоко‑глубоко, – сказала бабушка Мэдди и драматически прижала руки к груди. – При ударе оно разбилось на сотни маленьких кусочков, и когда я посмотрела пристальнее, я увидела, что это были капли крови…

Я сглотнула. Внезапно меня затошнило.

– Упс! – сказал Ксемериус.

– А дальше? – спросила Шарлотта.

– Ничего дальше, – ответила бабушка Мэдди. – Это всё. Достаточно для ужаса.

– О, – сказал Ник разочарованно. – Так хорошо начиналось.

Бабушка Мэдди сердито сверкнула на него глазами.

– Я не пишу сценарии, мой мальчик!

– И слава богу, – пробормотала тетя Гленда. Потом она повернулась ко мне, открыла рот, чтобы что‑то сказать, но тут же его снова закрыла.

Вместо этого заговорила Шарлотта:

– Гидеон рассказывал, что ты неплохо справилась с суаре. Я должна признать, что почувствовала облегчение по этому поводу. Я думаю, все почувствовали облегчение.

Я игнорировала ее и вместо этого укоризненно смотрела на люстру.

– Я хотел вчера тебе рассказать, что эта выскочка встречалась с Гидеоном за ужином. Но… как бы это получше сказать? Ты была… несколько… не расположена, – сказал Ксемериус.

Я фыркнула.

– А что я могу сделать, если твой драгоценный камушек приглашает ее остаться на ужин? – Ксемериус оттолкнулся от люстры и полетел над столом к пустому месту, где обычно сидит бабушка Мэдди. Там он уселся, аккуратно сложив свой хвост ящерицы вокруг лап. – Я хочу сказать, на его месте я бы тоже так поступил. Во‑первых, она целый день была нянькой для его брата, а потом еще навела порядок в его квартире и погладила ему рубашки.

– Что?!

– Я ж говорю – что я могу сделать? Во всяком случае, он был так благодарен, что тут же решил продемонстрировать, как быстро умеет готовить спагетти для трех персон… Нужно сказать, у него было отличное настроение! Можно было подумать, что он что‑то принял. А сейчас захлопни рот, а то все смотрят на тебя.

Действительно, все смотрели на меня.

– Я пошла красить второй глаз, – сказала я.

– И можешь наложить немного румян, – сказала Шарлотта. – Просто совет.

– Я ее ненавижу! – сказала я. – Я ее ненавижу. Я ее ненавижу!

– Ой‑ой‑ой! Только потому, что она погладила его дурацкие рубашки? – Лесли смотрела на меня, качая головой. – Это действительно… глупо.

– Он для нее готовил ужин, – убивалась я. – Она целый день была в его квартире.

– Хорошо. Но тебя в церкви он обнимал и целовал, – сказала Лесли и вздохнула.

– Нет!

– Но он хотел.

– Он Шарлотту тоже целовал!

– Но только на прощание, в щечку, – рыкнул Ксемериус прямо мне в ухо. – Если я еще раз должен буду это повторить, я лопну. Я ухожу. Эти девичьи страдания меня когда‑нибудь убьют.

Ударив пару раз крыльями, он взлетел на школьную крышу и удобно уселся там.

– Я не хочу больше слышать ни слова на этот счет, – сказала Лесли. – Намного важнее, чтобы ты сейчас вспомнила всё, о чем вчера говорилось. И я имею в виду важные вещи, ты понимаешь – те, в которых речь идет о жизни и смерти!

– Я все, что знаю, рассказала, – заверила я ее и потерла лоб. Благодаря трем таблеткам аспирина голова больше не болела, но виск и еще давило.

– Хм‑м‑м. – Лесли склонилась над своими записями. – Почему ты не спросила у Гидеона, при каких обстоятельствах одиннадцать лет назад он уже встречался с лордом Аластером и о каком фехтовальном бое шла речь?

– Я не спросила его о много‑много большем, поверь мне!

Лесли опять вздохнула.

– Я напишу тебе список. Ты можешь каждый раз выяснять по одному вопросу – когда это стратегически будет подходить и твои гормоны тебе позволят. – Она спрятала блокнот и посмотрела на школьные ворота. – Нам нужно идти наверх, а то опоздаем. Я обязательно хочу присутствовать при том, когда Рафаэль Бертелин первый раз зайдет в класс. Бедный парень, наверное, школьная форма ему кажется арестантским костюмом.

Мы еще сделали крюк, чтобы пройти мимо ниши Джеймса. В утренней суете никто не обращал внимания, когда я с ним разговаривала, тем более, что Лесли специально становилась так, чтобы можно было подумать – я разговариваю с ней.

Джеймс прижал надушенный платок к носу и оглянулся, что‑то ища.

– Я вижу, на этот раз ты не взяла с собой своего невоспитанного кота.

– Представь себе, Джеймс, я была на суаре у леди Бромптон, – сказала я. – И я делала книксен точно так, как ты меня научил.

– Леди Бромптон, так‑так… – сказал Джеймс. – Нельзя сказать, чтобы у нее была репутация хорошего общества. Говорят, ее приемы проходят очень бурно.

– Да, это так. Я надеялась, что это, возможно, норма.

– Слава богу, нет! – Джеймс уязвленно сжал губы.

– Ну, как бы то ни было, в следующую субботу я приглашена на бал к твоим родителям – лорду и леди Пимплботтом.

– Не могу себе представить, – сказал Джеймс. – Моя мать придает очень большое значение безукоризненному обществу.

– Большое спасибо, – сказала я и повернулась, чтобы уйти. – Ты настоящий сноб!

– Я не хотел тебя обидеть, – крикнул Джеймс мне вслед. – А что такое «сноб»?

Рафаэль стоял уже в дверях, когда мы подошли к нашей классной комнате. И он выглядел таким несчастным, что мы остановились.

– Эй, меня зовут Лесли Хей, а это моя подруга – Гвендолин Шеферд, – сказала Лесли. – Мы познакомились в пятницу перед кабинетом директора.

Слабая улыбка осветила лицо Рафаэля.

– Я очень рад, что хотя бы вы меня узнали. У меня были проблемы, когда я стоял перед зеркалом.

– Да, – согласилась Лесли. – Ты выглядишь, как стюард на одном из круизных пароходов. Но к этому привыкаешь.

Улыбка Рафаэля стала шире.

– Ты только должен следить, чтобы галстук не оказался у тебя в супе, – сказала я. – Со мной это происходит постоянно.

Лесли кивнула.

– Еда, кстати, здесь ужасная. Во всем остальном – не так уж плохо. Я уверена, скоро ты почувствуешь себя как дома.

– Ты никогда не была в южной Франции, да? – спросил Рафаэль немного с горечью в голосе.

– Нет, – ответила Лесли.

– Заметно. Я никогда не буду себя чувствовать как дома в стране, в которой круглые сутки идет дождь.

– Мы, англичане, не любим, если кто‑то постоянно ругает нашу погоду, – сказала Лесли. – О, вон идет миссис Каунтер. Она – на твою удачу – немного франкофил. Она будет тебя любить, если ты время от времени, как будто случайно, будешь вставлять в свою речь французские слова.

– Tu es mignonne, [47] – сказал Рафаэль.

– Я знаю, – сказала Лесли, затаскивая меня в класс. – Но я не франкофил.

– Ты ему нравишься, – сказала я и бросила книги на парту.

– Да ради бога, – сказала Лесли. – Но он не в моем вкусе.

Я не сдержала смеха.

– Ну да, конечно!

– Ах, перестань, Гвен, достаточно, что одна из нас не в своем уме. Я знаю таких типов. С ними только проблемы. Кроме того, он интересуется мной только потому, что Шарлотта сказала, что меня легко завоевать.

– И потому, что ты выглядишь, как его собака Берти, – сказала я.

– Точно, и поэтому. – Лесли рассмеялась. – Да он забудет меня тут же, как только на него набросится Синтия. Смотри, она явно специально пошла в парикмахерскую и мелировала волосы.

Но Лесли ошибалась. Рафаэль совершенно очевидно не интересовался разговором с Синтией. Когда мы на перемене сидели на нашей лавочке под каштаном и Лесли в очередной раз изучала записку с кодом из «Зеленого всадника», Рафаэль подошел к нам, сел рядом не спросясь и сказал:

– О, класс, геокэшинг!

– Что? – Лесли недовольно посмотрела на него.

Рафаэль показал на записку.

– Вы не знаете, что такое геокэшинг? Это современный вариант игры «зайцы и собаки»[48]с GPS. Цифры выглядят точно как географические координаты.

– Нет, это только… что, правда?

– Дай‑ка посмотреть. – Рафаэль взял у нее записку. – Да. Предположим, что ноль перед буквой – это ноль в верхнем регистре, то есть обозначает «градус». А черточки – минуты и секунды.

До нас донесся громкий крик. На лестнице Синтия что‑то говорила Шарлотте, яростно жестикулируя, отчего Шарлотта зло смотрела в нашу сторону.

– О боже! – Лесли пришла в возбуждение. – Это означает 57 градусов, 30 минут, 41.78 секунд северной широты и 0 градусов, 08 минут, 49.91 секунд восточной долготы?

Рафаэль кивнул.

– То есть, это обозначает какое‑то место? – спросила я.

– Ну да, – сказал Рафаэль. – Какое‑то очень маленькое место, приблизительно четыре квадратных метра. И что там находится? Тайник?

– Если бы мы знали, – сказала Лесли. – Мы даже не знаем, где это место.

Рафаэль пожал плечами.

– Ну, это просто.

– Как? Для этого нужен GPS‑прибор? И как он работает? Я не имею понятия об этом, – сказала Лесли возбужденно.

– Зато я имею понятие. Я мог бы тебе помочь, – сказал Рафаэль. – Mignonne.

Я опять посмотрела на лестницу. К Синтии и Шарлотте присоединилась Сара, и они втроем смотрели в нашу сторону со злостью. Лесли ничего не замечала.

– Хорошо. Но это нужно сделать сегодня после обеда, – сказала она. – Мы не можем терять времени.

– Я тоже, – сказал Рафаэль. – Встречаемся в четыре в парке. До этого времени я как‑нибудь избавлюсь от Шарлотты.

– Не думаю, что это будет легко. – Я сочувственно посмотрела на него.

Рафаэль ухмыльнулся.

– Я думаю, ты меня недооцениваешь, маленькая путешественница во времени.

~~~

Мы можем видеть, как чашка падает со стола и разбивается на осколки, но мы никогда не увидим, как чашка складывается и возвращается на стол. Увеличение беспорядка, или энтропии дает возможность отличить прошлое от будущего и придает таким способом времени определенное направление.

Стивен Хокинг

Глава двенадцатая

– Я могла бы надеть то же платье, что и на прошлой неделе, – сказала я, когда мадам Россини натянула на меня бледно‑розовую мечту каждой девочки, богато расшитую кремовыми и бордовыми цветами. – Голубое в цветочек. Оно висит у меня дома в шкафу. Надо было сказать мне…

– Ш‑ш‑ш, лебедушка, – сказала мадам Россини. – Как ты считаешь, за что мне платят? За то, чтобы ты два раза надевала одно и то же платье? – Она занялась маленькими пуговицами у меня на спине. – Я просто несколько расстроена, что ты разрушила свою прическу! Во времена рококо это произведение искусства нужно было носить днями. Дамы спали сидя.

– Но я же не могла с такой прической пойти в школу, – сказала я. Скорее всего я застряла бы еще в дверях школьного автобуса. – А Гидеона одевает Джордано?

Мадам Россини прищелкнула языком.

– Па! Юноше не нужна помощь, как он утверждает. А это значит, что вся его одежда будет в мрачных тонах, а шейный платок – завязан невозможным способом. Но я отказалась от дальнейших споров. Так, что мы делаем с твоими волосами? Я сейчас схожу за плойкой, и мы просто вплетем ленту, et bien!

Во время того как мадам Россини завивала мне волосы, пришла смс от Лесли: «Жду еще ровно две минуты, если le petit français не придет, он может забыть mignonne».

Я ответила: «Эй, вы должны встретиться только через четверть часа. Дай ему хотя бы еще десять минут».

Что ответила Лесли я уже не узнала, так как мадам Россини взяла у меня мобильник, чтобы сделать ставшие уже обязательными фото. Розовый цвет оказался мне больше к лицу, чем я думала (в настоящей жизни это совсем не мой цвет…), но моя прическа выглядела так, будто я провела ночь, засунув пальцы в розетку. Розовая лента выглядела как напрасная попытка удержать разметанные взрывом волосы. Гидеон, зайдя за мной, откровенно хихикал.

– Прекрати! Если уж смеяться, то мы можем смеяться над тобой! – сердито сказала мадам Россини. – Ха! Посмотри, как ты снова выглядишь!

О боже! Да! Как он опять выглядел! Это и правда должно быть запрещено – так хорошо выглядеть: в дурацких темных штанах до колена и вышитом сюртуке бутылочного цвета, который заставлял светиться его глаза.

– У тебя нет ни малейшего понятия о моде, юноша! Иначе ты не забыл бы изумрудную брошь, которая необходима для этого костюма. И эта шпага совершенно не подходит – ты должен представлять собой джентльмена, а не солдата!

– Вы несомненно правы! – сказал Гидеон, продолжая хихикать. – Но хотя бы мои волосы не выглядят так, как мочалки из проволоки, которыми я драю свои кастрюли.

Я изо всех сил старалась принять высокомерное выражение лица.

– Которыми ты драишь свои кастрюли? Ты не путаешь себя с Шарлоттой?

– Не понял!

– С недавнего времени она же наводит у тебя порядок!

Гидеон слегка растерялся.

– Это… не совсем… правильно, – пробормотал он.

– Хех, мне тоже на твоем месте было бы неловко, – сказала я. – Подайте мне, пожалуйста, шляпу, мадам Россини.

Шляпа – огромное чудовище с бледно‑розовыми перьями – была во всяком случае не так ужасна, как мои волосы. Думала я. Взгляд в зеркало показал, что это была прискорбная ошибка.

Гидеон опять принялся хихикать.

– Мы можем идти? – наехала я на него.

– Присматривай хорошенько за моей лебедушкой, слышишь?

– Как всегда, мадам Россини.

– Можно подумать, – сказала я, когда мы оказались в коридоре. Я показала на черный шарф в его руке. – Без повязки?

– Нет, обойдемся без этого. По известным причинам, – ответил Гидеон. – И из‑за шляпы.

– Ты все еще думаешь, что я в будущем заманю тебя за угол, чтобы ударить палкой по голове? – Я поправила шляпу. – Кстати, я еще раз подумала об этом. И теперь считаю, что существует очень простое объяснение.

– И как оно звучит? – Гидеон поднял бровь.

– Ты себе позже внушил. Пока ты лежал без чувств, ты мечтал обо мне, поэтому потом ты решил обвинить во всем меня.

– Да, эта версия тоже приходила мне на ум, – сказал он к моему удивлению, схватил меня за руку и потащил вперед. – Но – нет! Я знаю, что я видел.

– Почему же тогда ты никому об этом не рассказал, что это – якобы – была я, заманившая тебя в ловушку?

– Я не хотел, чтобы они еще хуже о тебе думали, чем уже думают. – Он ухмыльнулся. – Ну что, голова болит?

– Не так уж много я и выпила… – сказала я.

Гидеон засмеялся.

– Не‑е‑ет, конечно, немного. На самом деле ты была трезва как стеклышко.

Я сбросила его руку.

– Не могли бы мы поговорить о чем‑то другом?

– Ай, не надо! Я же могу тебя чуть‑чуть подразнить. Ты была так очаровательна вчера вечером. Мистер Джордж подумал, что ты полностью обессилена, когда ты заснула в лимузине.

– Максимум на две минуты, – ответила я. Мне стало неприятно. Может быть, я пускала слюни или сделал еще что‑нибудь такое же ужасное.

– Я надеюсь, ты сразу отправилась спать.

Я хмыкнула. Мне смутно помнилось, как мама вытаскивала из прически все четыреста тысяч шпилек и что я заснула, прежде чем моя голова оказалась на подушке. Но ему я не собиралась об этом рассказывать, он‑то еще развлекался с Шарлоттой, Рафаэлем и спагетти.

Гидеон так резко остановился, что я налетела на него и тут же забыла, как надо дышать. Он повернулся ко мне.

– Послушай… – пробормотал он. – Я не хотел вчера вечером говорить, поскольку думал, что ты слишком много выпила, но сейчас, когда ты снова трезвая и ершистая, как обычно…

Его пальцы осторожно погладили мой лоб, и я была на грани того, чтобы задохнуться. Вместо продолжения, он поцеловал меня. Я закрыла глаза еще до того, как его губы коснулись моего рта. Поцелуй опьянил меня намного сильнее, чем вчерашний пунш, мои колени подгибались, а в животе порхали бабочки.

После того, как он меня отпустил, казалось, он совсем забыл, что именно хотел сказать. Он оперся рукой о стену возле моей головы и серьезно посмотрел мне в глаза.

– Так дальше нельзя.

Я попыталась контролировать свое дыхание.

– Гвен…

Позади нас в коридоре послышались шаги. Гидеон молниеносно убрал руку и повернулся. Через мгновение возле нас был мистер Джордж.

– А вот вы где! Мы уже вас ждем. А почему у Гвендолин не завязаны глаза?

– Ой, я забыл. Пожалуйста, завяжите сами, – сказал Гидеон и передал черный шарф мистеру Джорджу. – Я… э‑э‑э… пойду вперед.

Мистер Джордж, вздохнув, посмотрел ему вслед. Потом посмотрел на меня и вздохнул еще раз.

– Я думал, я тебя предупредил, Гвендолин, – сказал он, завязывая мне глаза. – Ты должна быть осторожна в отношение своих чувств.

– М‑да… – сказала я и схватилась за выдававшие меня с головой пылающие щеки. – Тогда вам не нужно было давать мне проводить с ним так много времени.

Это был типичный пример логики Хранителей. Если они хотели избежать того, что я влюблюсь в Гидеона, они должны были сделать из него непривлекательного идиота. С дурацкой челкой, грязными ногтями и дефектом речи. И без скрипки тоже лучше было бы обойтись.

Мистер Джордж вел меня через темноту.

– Наверное, мне слишком давно было шестнадцать лет. Я только помню, как было легко на меня в этом возрасте произвести впечатление.

– Мистер Джордж, вы кому‑нибудь рассказывали, что я могу видеть призраков?

– Нет, – сказал мистер Джордж. – То есть, я пытался, но никто меня не захотел слушать. Знаешь, Хранители большей частью ученые и мистики, а с парапсихологией они не очень дружат. Осторожно, ступеньки.

– Лесли… это моя подруга, но вы, наверное, уже давно это знаете… так вот, Лесли думает, что эта способность и есть магия Ворона.

Мистер Джордж помолчал.

– Да, я тоже так думаю, – сказал он наконец.

– И в чем точно магия Ворона должна мне помочь?

– Мое дорогое дитя, если бы у меня был для тебя ответ. Я бы мечтал, чтобы ты больше опиралась на свой здравый рассудок, но…

– … но он безнадежно утерян – это вы хотели сказать? – Я не сдержала смех. – Наверное, вы правы.

Гидеон ждал нас в комнате с хронографом вместе с Фальком де Вилльером, который рассеянно сказал мне какой‑то комплимент по поводу платья, пока запускал колесики хронографа.

– Итак, Гвендолин, сегодня состоится твой разговор с графом Сен‑Жерменом. Вторая половина дня, за день до суаре.

– Я знаю, – сказала я, косясь на Гидеона.

– Это совсем простое задание, – сказал Фальк. – Гидеон отведет тебя наверх в его покои, а потом заберет оттуда.

Получается, я должна буду остаться с графом наедине. Тут же меня одолело тягостное чувство.

– Не бойся. Вы так хорошо общались вчера. Разве ты не помнишь? – Гидеон вложил палец в хронограф и улыбнулся мне. – Готова?

– Готова, если ты готов, – сказала я тихо, пока комната заполнялась белым светом и Гидеон исчез у нас на глазах.

Я сделала шаг вперед и протянула Фальку руку.

– Пароль дня – Qui nescit dissimulare nescit regnare, – сказал Фальк, прижимая мой палец к игле. Засветился рубин и все вокруг превратилось в красный водоворот.

Когда я прибыла, пароль я уже благополучно забыла.

– Все в порядке, – прозвучал голос Гидеона прямо рядом со мной.

– Почему здесь так темно? Граф же ждет нас. Было бы вежливо, оставить хотя бы одну зажженную свечу.

– Да, но он же не знает точно, где мы приземлимся, – сказал Гидеон.

– Почему?

Я не могла видеть, но мне показалось, что он пожал плечами.

– Он никогда не спрашивал, и у меня есть какое‑то неопределенное чувство, что ему было бы неприятно знать, что мы злоупотребляем его любимой алхимической лабораторией, использую ее как взлетно‑посадочную полосу. Будь осторожна, тут полно хрупких предметов…

Мы наощупь добрались до двери. Снаружи Гидеон зажег факел и взял его из крепления. Огонь бросал на стены дрожащие тени, и я непроизвольно придвинулась ближе к Гидеону.

– Как звучал это чертов пароль? Только на тот случай, если тебя двинут чем‑то по голове…

– Qui nescit dissimulare nescit regnare.

– После еды нужно отдыхать или пройти тысячу шагов?

Он засмеялся и засунул факел обратно в крепление.

– Что ты делаешь?

– Я только хотел… Мистер Джордж нас прервал, когда я хотел сказать тебе что‑то очень важное.

– Это по поводу того, что я рассказала тебе вчера в церкви? Ну, я могу понять, что ты меня поэтому считаешь сумасшедшей, но психиатр в этом случае тоже не может помочь.

Гидеон нахмурил лоб.

– Ты можешь минутку помолчать? Я должен собрать все свое мужество, чтобы признаться тебе в любви. У меня в этом совсем нет опыта.

– Как ты сказал?

– Я влюбился в тебя, – сказал он серьезно. – Гвендолин.

Непроизвольно мой желудок стянулся в тугой узел, как от страха. Но на самом деле это была радость.

– Правда?

– Да, правда! – В свете факела я видела, как Гидеон улыбается. – Я знаю, мы знакомы меньше недели, и в начале я считал тебя… еще ребенком и, наверное, вел себя по отношению к тебе как последний мерзавец. Но с тобой очень сложно, никогда не знаешь, что ты сделаешь в следующий момент, и в некоторых вопросах ты ужасно… э‑э‑э… наивна. Иногда мне просто хочется тебя встряхнуть.

– Окей, заметно, что у тебя совсем нет опыта в объяснениях в любви, – сказала я.

– А в следующий момент ты остроумна, и умна, и неописуема очаровательна, – продолжил Гидеон, как будто я ничего не произносила. – И самое плохое: тебе достаточно просто быть в той же комнате, и мне уже хочется дотронуться до тебя, поцеловать…

– Да, это действительно плохо, – прошептала я, и мое сердце пропустило удар, когда Гидеон вытащил шпильку, держащую шляпу, отшвырнул это чудовище подальше, притянул меня к себе и поцеловал. Приблизительно через три минуты я облокотилась на стену, едва дыша, и постаралась удержаться на ногах.

– Гвендолин, эй, просто нормально вдыхай и выдыхай, – сказал Гидеон весело.

Я толкнула его в грудь.

– Перестань! Это непереносимо, как ты много о себе воображаешь!

– Извини. Это… это дурманящее чувство – знать, что ты из‑за меня забываешь, как дышать. – Он снова достал факел из крепления. – Идем. Граф наверняка уже нас ждет.

Только когда мы повернули в следующий коридор, я вспомнила о шляпе, но у меня не было никакого желания возвращаться за ней.

– Смешно, но я сейчас думаю о том, что снова буду от всей души рад скучным вечерам элапсации в 1953 году, – сказал Гидеон. – Только ты, я и кузина Софá…

Эхо наших шагов сопровождало нас в длинных коридорах, а я постепенно выныривала из ощущения, будто я укутана розовой ватой, вспоминая, где мы находимся. Или точнее, в каком времени мы находимся.

– Давай я возьму факел, тогда ты можешь держать в руке шпагу, на всякий случай, – предложила я. – Мало ли что. В каком году тебя ударили по голове? (Это был один из многих вопросов из списка Лесли, которые я должны была задавать, как только мое гормональное состояние это позволяло.)

– Я только что сообразил, что я тебе признался в любви, а ты мне – нет, – сказал Гидеон.

– Я – нет?

– Во всяком случае, словами – нет. И я не уверен, что так считается. Тс‑с‑с‑с!

Я пискнула, увидев, как прямо перед нами толстая темно‑коричневая крыса пересекала коридор, не спеша, как будто она нисколечко нас не боялась. В свете пламени ее глаза светились красным.

– А у нас есть прививка от чумы? – спросила я и покрепче вцепилась Гидеону в руку.

Комната на втором этаже, которую граф Сен‑Жермен сделал своим кабинетом в Темпле, была маленькой и выглядела – как для Великого мастера ложи Хранителей, пусть даже он редко бывал в Лондоне – очень скромно. У одной стены от пола до потолка стояли полки, полностью забитые книгами в кожаных переплетах, перед ними были стол и два кресла, обитые той же тканью, из которой были сделаны шторы. Другой мебели не было. Снаружи сияло сентябрьское солнце, камин не горел, потому что и так было тепло. Из окна виднелся маленький внутренний дворик с фонтаном, который просуществовал до нашего времени. И подоконник, и стол были завалены бумагами, писчими перьями, сургучными свечами и книгами, которые местами были собраны в едва удерживающиеся стопки; если бы они сдвинулись, то перевернули бы чернильницы, доверчиво стоящие среди всего этого хаоса. Это была уютная маленькая комната, в ней никого не было, но, когда мы вошли, я почувствовала, как тоненькие волоски у меня на затылке встали дыбом.

Неприветливый секретарь в белом моцартовском парике провел меня в комнату и закрыл за мной дверь со словами «Граф наверняка не заставит вас долго ждать». Я очень неохотно расставалась с Гидеоном, но он, передав меня угрюмому секретарю, в хорошем настроении и явно ориентируясь в помещении, исчез в ближайшей двери.

Я подошла к окну и выглянула в тихий дворик. Все выглядело очень мирно, но неприятное чувство, будто я не одна, не уходило. Может быть, кто‑то наблюдает за мной сквозь стену за книжными полками, думала я. А может, зеркало, висевшее над каминной полкой, с другой стороны было прозрачным, как в комнатах для допроса в полиции.

Какое‑то время я простояла просто так и чувствовала себя при этом неуютно, но потом я решила, что тайный наблюдатель заметит, что я заметила, что за мной наблюдают, если я продолжу стоять, неестественно замерев. Поэтому я сняла верхнюю книгу с одной из стопок на подоконнике и раскрыла ее. Marcellus, De medicatnentis. Ага. Маркеллус – кем бы он ни был – очевидно, разработал несколько необычных медицинских методов, описания которых собрал в этой книге. Я нашла симпатичное место, где речь шла о лечении заболеваний печени. Нужно поймать зеленую ящерицу, взять у нее печень, замотать ее в красный платок или в тряпку, черную от природы (черную от природы? Хм‑м?), и повесить платок или тряпку на правом боку больного. Если после этого отпустить ящерицу и сказать «Ecce dimitto te vi‑vam…» и еще много‑много слов, таких же латинских, печеночная проблема была бы решена. Спрашивается только, могла ли бы ящерица еще убежать, если у нее изъяли печень? Я закрыла книгу. Этот Маркеллус явно был не в своем уме. Книга, лежащая сверху в соседней стопке, имела темно‑коричневый кожаный переплет и была толстой и тяжелой, поэтому я ее пролистала, не снимая. «О демонѣхъ како указуютъ помощь чародѣямъ и простецемъ» стояло золотыми буквами на обложке, и хотя я не была ни чародеем, ни «простецем», я с интересом раскрыла книгу где‑то посередине. Какая‑то уродливая собака смотрела на меня с рисунка, внизу было написано, что это Джестан – демон из Гиндукуша, приносящий болезнь, смерть и войны. Мне Джестан сразу показался несимпатичным, и я стала листать книгу дальше. Странная рожа с роговыми наростами на черепе (похоже на клингонов в «Звездном пути») смотрела на меня со следующей страницы, и пока я с отвращением ее рассматривала, клингон поднял веки и поднялся с листа как дым из трубы, уплотнился в полноценную, одетую во всё красное фигуру, встал рядом со мной, глядя сверху вниз горящими глазами, и проревел: «Кто смеет вызывать великого и могущественного Берита?!»

Дата добавления: 2015-03-29