Василий Дмитриевич Сысоев 7 страница

* * *

Он понял: конец близок. Мансуров еще в детстве знал, что умрет от электричества. В шесть лет была подготовка к настоящей смерти, репетиция. В его голове рождались не то воспоминания, не то фантазии. Рождались и терзали. Истеричный смех пьяной женщины, мат и удары – все это билось в голове Электрика. Билось и рвалось, хотело выбраться наружу.

Что‑то пошло не так. Он должен был умереть там, в заброшенном клубе на краю шахтерского поселка. Умереть одному или вместе с этими нерасторопными ментами. Как плохо, что в России нет казни через электрический стул – тогда слова той нищенки были бы пророческими.

«Вижу вспышку», – прокаркала старуха.

Саша украл у пьяной матери рубль и бежал к универсаму купить себе конфет. Поэтому, когда женщина схватила его за рукав вылинявшей рубахи, он крепче сжал желтую бумажку в кулачке. Неужели мама проснулась и заметила пропажу? Последнее время она мало что замечала, даже когда мочилась под себя. Поняла, что рубль спер «паршивый сукин сын, как и его отец», и отправила в погоню эту старуху.

«Вспышка», – громко произнесла ведьма.

То, что бабка ведьма, Саша знал точно. И только теперь он понял: ей не нужен его (мамин) рубль, ей нужна его душа. Душа, которую нельзя спрятать в зажатый кулак, как потрепанную банкноту. У маленького ребенка она снаружи – бери кто пожелает. Саша съежился, он готов был отдать рубль, конфеты, да что угодно, только не душу.

«Ты погибнешь от вспышки», – продолжила гнуть свое бабуля.

Саша почему‑то думал: если ведьма читает мысли, то он будет называть ее ласково. На всякий случай, может, она сжалится и не заберет его душу.

Сейчас, сидя на нарах в одиночной камере, Мансуров чувствовал, что нет у него души. Либо все‑таки старуха забрала ее тогда, либо не было ее никогда.

«Не сегодня, хотя сегодня тоже вспышка, – крякнула старушка. – Потом будет вспышка. Много вспышек. Много смертей. Одна из них – твоя».

Саша вырвался (как же сильно он испугался тогда!) и побежал домой, совсем позабыв о конфетах и намокшем от пота рубле.

Мансуров поморщился.

В тот вечер была вспышка. Вспышка, сделавшая его тем, кем он сейчас и являлся. Ведьма была права. Вернувшись домой, Саша пошел к себе в комнату. Мать что‑то громко рассказывала на кухне. Снова пьет. Саша боялся ее. Боялся и ненавидел. Он очень хотел, чтобы папа вспомнил и пришел за ним. Но, как сказала пьяная женщина на кухне, чудес не бывает. И их действительно не было. Порой Саша думал, что мать попросту знать не знает, кто именно его отец. Так, очередной собутыльник. Но ему хотелось верить в то, что его отец высокий и сильный, чем‑то похожий на Брюса Уиллиса. И не приезжает он к нему только потому, что ему некогда – он, словно «крепкий орешек», спасает мир.

Пока его папа был занят, а мама пила, а потом трахалась, как шлюха, прямо там, на кухне, мальчик был предоставлен сам себе. Тот вечер не стал исключением. Саша вошел в комнату, спрятал рубль в потрепанную книгу «Семь подземных королей» и сел за стол. Он намеревался закончить паять светомузыку. Десятилетний мальчишка с паяльником в руках вызвал бы чувство гордости у вернувшегося с секретного задания отца – ведь Саша научился этому сам. Но дверь распахивалась только иногда, и на пороге появлялась пьяная женщина, которую и матерью‑то не назовешь. «Недоумок, как и твой папаша», – проговаривала она и, хрипло засмеявшись, шла на кухню к очередному хахалю.

Саша брал лампочки и провода, тыкал жалом паяльника в припой, выпускающий едкий дым, затем проводил по стержню олова, собирая блестящие слезы, и спаивал схему, срисованную у Митьки из соседнего подъезда. Митька вообще был везунчиком – у него не только всевозможные схемы были, у него был папа, который и научил его всему этому.

Мальчик взял паяльник и провел по кусочку желтой смолы, но сизый дымок не завился, как это бывало всегда, и не раздалось шипения. Саша посмотрел на медное жало, дотронулся до него пальцем, а затем и всей пятерней. Паяльник был холодным. Мальчик начал прощупывать провод. Вот тут‑то и случилась эта долбаная вспышка, о которой каркала старая ведьма. Мансуров слабо помнил свои ощущения, но они были определенно не из лучших.

После этой вспышки жизнь перевернулась. Нет, тогда он этого еще не знал. Он понял это, когда попытался поступить в институт, потом в армии. После удара током Саша Мансуров больше не смог разговаривать, как все нормальные дети. Он начал путать буквы «Ш» и «С». Причем не только в разговоре, но и в написании. Вокруг все издевались. «Сла Шаса по соше и шошала шушку», – слышал Саша отовсюду.

– Пошмотрим, кто еще шошать будет, – шептал Саша и мечтал о вспышках. Он часто вспоминал о пророчестве старухи и готовился. Не знал лишь, как это будет, где это будет и кто будет удостоен привилегии стать первым.

Вспышка случилась в первые дни после новогодних праздников. Жертвой стал случайный недотепа. Александр Мансуров, вернувшись из армии, устроился на Донскую чулочную фабрику электриком. Парня не пугала повторная «вспышка» (ну разве совсем чуть‑чуть), но он чувствовал себя обязанным выполнить накарканное старухой. Случайное стечение обстоятельств убило придурка и открыло счет убийств Электрика. Саша включил рубильник с табличкой: «Не включать. Работают люди». Люди тут же отработали. Совсем. Болван, ковыряющийся в щитке по другую сторону проводов, умер мгновенно…

Саша дернулся на нарах. Он всегда чувствовал, когда по коридору шел охранник, но сейчас это чувство было в несколько раз сильнее, будто к камере подходил не один человек. Дверь с лязгом открылась, первым вошел начальник караула Звягин. То еще мурло. Мансурова начинало трясти, когда на пороге его камеры появлялся этот человек. Хм, человек… Звягин был зверем. Но сегодня (что‑то подсказывало Электрику) Звягин окажется дворовым псом на фоне матерых волков.

– Вставай! – приказал начальник караула.

Мансуров послушно встал.

– Давай, сука! – К нему подошел самый хлипкий из конвоиров и толкнул к выходу. – Ты же любишь электричество?

– Тебя ждет работа, – оскалился незнакомый ему охранник. – Нам надо лампочку поменять.

«Что задумали эти ублюдки? Лампочку им заменить надо… Как в анекдоте, что ли? Четверо одного крутят? Эх, сейчас бы что‑нибудь из моего арсенала… Я бы им яйца‑то пощекотал».

Они долго куда‑то шли, пока не остановились у квадратной клетки два метра на два. Звягин затолкнул в нее Мансурова. Саша молча наблюдал за действиями охранников. Ни ламп, ни вообще хоть отдаленно связанного с электричеством в решетчатом «стакане» не было. Трое конвоиров куда‑то ушли.

– Что вы задумали? – решился спросить Электрик.

– Тисэ, мысы, – произнес Звягин и приложил указательный палец к губам.

– Эй! – Мансуров схватился за прутья. – Вы уверены, что это законно? Эй! Пошлусайте, что бы вы ни задумали, это незаконно!

– Это кто мне про закон сейчас говорит? Ни та ли это мразь, которая без жалости убивала детей и стариков?

Охранники вернулись. Двое несли ведра, а третий… Мансуров сразу же узнал предметы в руках третьего. Это были «удочки». Электрические «удочки» для забоя скота становились смертельным орудием даже в руках ребенка. Александр оскалился.

Много вспышек. Одна из них твоя.

Вот оно. Время пришло. Мансуров понял, что сегодня умрет, когда тощий охранник вылил на него первое ведро воды.

Много вспышек. Одна из них твоя…

* * *

Игорь посмотрел на Пришвина, потом перевел взгляд на дядьку:

– Он умер?

– Сдох как собака.

Савельев хотел спросить, где похоронили его тело, но передумал. Какая теперь разница? Было очевидно: сейчас они имеют дело не с серийным убийцей, а с призраком маньяка. Чушь! Но Игорь видел собственными глазами светящийся силуэт, прыгающий по телам…

– Да‑а‑а, история, – протянул Костя.

– История как история! – огрызнулся Фролов. – Собаке собачья смерть. Ему воздалось по его заслугам.

– Нет. Я о теперешней чехарде, переселении душ и всякой нечисти. Неплохой сюжетец для фильма ужасов. Надо обдумать…

– Тут надо сначала как‑то поймать этот сгусток гнили и выжить при этом, а потом уже думать о фильмах. – Игорь встал и прошелся по комнате. Сумерки сгущались, и поэтому от происходящего Савельеву было как‑то не по себе. – И все‑таки, почему те люди решили вершить правосудие?

– Этот подонок «коснулся» своими деяниями каждого третьего в городе. – Александр Фролов посмотрел на племянника. Даже недостаток света не смог скрыть печали в глазах дядьки. – Игорь, ты знаешь, как погиб твой отец? Я думаю, что нет. Его убило током. Какой‑то подонок включил рубильник, когда твой отец подключал сварочный аппарат.

– Ты хочешь сказать…

– Я ничего не хочу сказать. Я говорю как было. С ним в одной бригаде работал Александр Мансуров. Его причастность к этому делу доказать так и не удалось. Только спустя несколько лет, когда поймали эту мразь, Электрик признался в стольких эпизодах, которые даже и не рассматривали как убийство. Так, участившиеся несчастные случаи. Эта паскуда убила более ста человек, но смогли доказать только тридцать. Среди недоказанных и твой отец, и…

– Мама? – всполошился Игорь.

– Да. – Несмотря на то что голос Фролова был спокоен, Савельев понял, что дядька плачет. – Смерть моей сестрички, моей Любоньки – дело рук этой твари. И плевать я хотел, что именно эти эпизоды не доказаны. У меня вот где доказательства. – Инвалид ткнул пальцем себе в лоб. – И то, что тюремный караул сотворил с ним такое, было лишь заслуженным наказанием. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что меня не было в тот момент, когда подыхала эта мразь.

Молчание душило. Все понимали, что нет слов, которыми безболезненно можно было бы разбавить эту давящую тишину.

– Но теперешнее его состояние ни в какие рамки… – почти шепотом проговорил Костя.

– Как это произошло? – скорее сам у себя спросил Игорь.

– О чем ты? – не понял Фролов.

– Как он оказался в нашем мире?

– Ну, тут, как говорится, нет ничего проще. Обычный спиритический сеанс.

– То есть кто‑то намеренно вызвал дух Электрика?

– Необязательно. Они могли вызывать… да хоть Чехова с Пушкиным.

– Ну а каким же?..

– Ну, племяш, ты даешь! Спиритический сеанс – это тебе не по «Скайпу» с друзьями разговаривать. Здесь дело в том, что зови они хоть Толстого, хоть соседа, умершего в прошлую пятницу, да хоть черта лысого, – придет тот, кто свободен, кто пролетал мимо. Сейчас святки, в каждом доме гадают и кого‑нибудь вызывают. А эта падаль кружила поблизости и ждала…

– Вот теперь стоп, дядька, – остановил Фролова Игорь. – Когда Мансурова казнили?

– На святки…

– Год, – потребовал Савельев.

– В начале 2001 года.

– Чушь, – подытожил Игорь.

– Поясни, – попросил Фролов.

– Непонятно, что ему мешало вернуться в любое другое время?

– В каком смысле? – теперь недоумевал Пришвин.

– За десять лет в нашем городе впервые вызвали духа? Или он ждал чего‑то определенного?

Снова тишина.

– Я думаю, скорее второе, – произнес Фролов. – Его вызвали… случайно… те, кого он вскоре убьет.

– Еще раз, что‑то я туго соображаю.

– Он вернулся, чтобы отомстить тем, кто виноват в его смерти.

– То есть трети жителей округа?

Фролов кивнул.

– Будет много вспышек…

Глава 7

Когда в дверь постучали, Света еще спала. Она потянулась и начала снова дремать, но удары и трель звонка вырвали ее из сна.

«Да что там за придурок?!»

– Димка, болван, открой дверь! – крикнула Света и закрыла подушкой уши. Но звонок проникал через перьевую набивку и раздражал все больше с каждым нажатием на кнопку придурком, притаившимся за дверью.

Света раздраженно откинула одеяло и встала с постели. Кто бы ни был за этой долбаной дверью, ему не поздоровится. Но когда она увидела, кто перед ней, Света забыла о мести за прерванный сон. На нее смотрел красивый парень лет двадцати. Две симпатичные ямочки появились на щеках, когда молодой человек улыбнулся.

– Привет, – произнес он, и Светка почти влюбилась. Ей вдруг захотелось, чтобы этот голос шептал нежные слова. Света даже почувствовала теплое дыхание на собственной шее. По ее телу пробежали мурашки, соски затвердели, и она выдохнула:

– Привет.

Она возбудилась, даже не зная имени улыбчивого парня. И это ей нравилось.

– Ты Римма Колтун?

Возбуждение прошло, но не исчезло бесследно.

– Нет.

– А кто ты?

– Я – Света Колтун.

– А я – Эдик. Слушай, Света, тут, похоже, твоя… – парень сделал паузу.

– Мама, – подсказала Света.

– Точно, мама, – снова улыбка. – А я и думаю, зачем такой красавице массажер.

– Какой массажер?

– А хрен его знает. Я еще в их товарах не разобрался. – Эдик показал на коробку у ног. – Я мог бы отдать его тебе.

«Да перестань ты улыбаться!» – подумала Света.

– Почему бы и нет, – пожала она плечами.

– Только распишись здесь, и все. Товар уже оплачен.

Света чиркнула в каком‑то бланке и как можно обворожительней улыбнулась. Это должно было сработать.

– А здесь, пожалуйста, – Эдик достал из папки лист бумаги, – напиши свой телефончик.

Сработало. Всегда срабатывало. Света, едва сдерживая дрожь в руках, написала номер, а внизу вывела свое имя.

Когда она закрыла дверь, разрыв с Моновым был забыт. Она посмотрела на коробку, оставленную курьером. Улыбнулась. Красивым курьером. Света знала, он обязательно позвонит. Все звонят.

Она еще раз посмотрела на коробку. Массажер, нарисованный на картоне, был похож на рассеиватель душа, только больше раз в двадцать. Света открыла упаковку и вынула «рассеиватель». Прибор был тяжелым, но ручка удобной, и массажер вполне можно было удержать двумя руками. На одном конце из ручки торчал провод с вилкой, а на другом – набалдашник размером с головку младенца. Света внимательней рассмотрела рабочую часть прибора. Рассеиватель и есть рассеиватель, только вместо дырочек из него торчали упругие резиновые «соски». Она потрогала их. Прибор отозвался приятной вибрацией. Света отдернула руку, потом снова дотронулась. Вибрации не было. Показалось. Света подняла электрический шнур.

«Точно, показалось. Массажер не мог работать. Он даже не включен в розетку».

Колтун положила покупку назад в коробку и оставила на полу в прихожей.

* * *

Игорь не мог поверить в услышанное. Его отца и мать убили! Это были не несчастные случаи, как все думали тогда, а убийства.

– Не знаю насчет трети жителей города, – прервал мысли Савельева Костя, – но Мансуров много судеб покалечил. – Он положил перед Игорем несколько папок. – Вот что смог.

– Эта тварь только меня одного коснулась трижды. – Савельев едва сдержался, чтобы не закричать.

– Ты это, давай не раскисай.

Игорь не ответил, взял папку и открыл ее.

– Это для общего ознакомления. А вот эта папочка – дело того самого караула.

Савельев поднял взгляд на друга:

– На них завели дело?

– Хотели, но… В их смену умирает заключенный, да еще какой!

– Какой?

– К этой суке было приковано столько внимания, что он мог спокойно дожить до старости. Если б не дерзость охранников. В общем, тут есть фамилии причастных к этому делу.

– Что‑то мне подсказывает, что будут жертвы с этими же фамилиями, – произнес Игорь и начал с папки по делу смерти Электрика.

Как он ни вчитывался в написанное, ни одной знакомой фамилии ему не попалось. Разве что Звягин. Точно, мясник Звягин. А остальные… Монов, Курагин, Малышева… Он никого из них не знал. Никогда с ними не встречался. Но теперь придется. Игорь знал, что ничем не поможет им, но все‑таки собирался предупредить их. Вдруг Савельев подумал: а что, если Мансуров не мстит, а продолжает свою охоту и непременно внес в свой расстрельный список призрака и его, Савельева Игоря Федоровича? Но тогда что ему помешало убить его, когда он был в теле Тутуева или полковника? Нет, его цель… в первую очередь его цель – люди, убившие его.

– Костя, как фамилия девки, которую якобы Паровоз поджарил?

– Софья Масюк, – без запинки произнес Пришвин.

– Вот оно. – Савельев едва сдерживал неуместный в данной ситуации восторг. – Павел Сергеевич Масюк, участник казни. По делу проходил свидетелем. Дело, похоже, замяли, все фигуранты проходят как свидетели. Официальная версия такова: электрик тюрьмы Семен Витальевич Курагин слег в тот день с высокой температурой и на работу не вышел. В двадцать два ноль‑ноль в тюрьме гаснет свет. Начальник караула Звягин Федор Ильич выпускает из камеры Мансурова для устранения неполадки. Во время ремонта проводки последний погибает от поражения электрическим током. Все гладенько, но… Их уволили всех, даже Курагина.

– Ну, это‑то и понятно. Даже если бы эта паскуда подохла, повесившись в камере, Звягина могли бы «закрыть».

– Не «закрыли». Их уволили, потому что откопали якобы настоящую версию. Мансуров покончил с собой, сбил розетку и взялся за оголенные провода.

– Ну, значит, увольнение – это самое лучшее, что с ними могло случиться.

– Да. Электрик вернулся, чтобы сделать худшее.

Костя вздохнул:

– Что тут скажешь? Еще вчера я готов был сдать тебя в психушку, но сегодня… Я готов лечь туда с тобой вместе. Это невозможно, понимаешь? Да, я видел собственными глазами призрака, но здравый смысл говорит мне, что так не бывает, так не должно быть.

– Но так есть, друг мой. Так есть.

* * *

Вовка долго не мог заснуть. К концу дня он дошел до 26‑й шахты, расположенной на окраине Подлесного, и укрылся в заброшенном клубе. Паровоз шел именно сюда, он знал, что здесь найдется пара зданий, пригодных для беглецов вроде него. Он был не первым забредшим сюда – всюду были результаты отдыха человека. Матрац лежал под лестницей. Вова, не раздумывая, завалился на него и заснул. Но, как оказалось, ненадолго. Ему снился сон, состоявший из множества сцен, не связанных между собой. Он вздрагивал и стонал, но продолжал смотреть, будто кто‑то намеренно удерживал его перед экраном телевизора и хотел, чтобы Паровоз досмотрел дьявольский калейдоскоп до конца.

Сначала ему снилась война. Война, на которой он не был. Но сон был настолько реалистичным, что он даже вскрикнул. Паровозу снилась горная дорога, именно такой, какой он видел ее по телевизору. По ней со страшным гулом двигалась колонна танков. К гулу добавился еще один звук, будто где‑то лопались шарики. И эти хлопки начали усиливаться. В следующий момент Вова оказался на дороге перед танком, и теперь он видел, что лопалось под звеньями гусениц. Это были головы. Вся дорога была усыпана человеческими головами, словно речными голышами.

Вдруг все стихло. В давящей тишине Вова слышал только биение собственного сердца. Нет, танки все еще продолжали свой путь, головы все так же лопались, разбрызгивая кровь, кости и мозги, но все это происходило в зловещей тишине. Будто кто‑то всемогущий отключил звук. Когда первый танк проехал сквозь него, Паровоз вздрогнул и проснулся, но ненадолго. Он перевернулся на другой бок, сморщился от запаха плесени и экскрементов и снова забылся тревожным сном.

Теперь он находился в лесу. Темнота была настолько густой, что Володя даже ощущал, как она ложится на кожу лица и рук жирными мазками. Бревенчатый домик стоял на небольшой поляне. Паровоз буквально носом воткнулся в пропахшую плесенью дверь. Он вошел в квадратную комнату. Света в ней не было, но Вова разглядел скудную обстановку помещения. Матрац лежал на полу в левом углу, рядом стоял небольшой стол, усыпанный консервными банками; в полуметре от Володи лежал трехногий табурет. Паровоз поднял табуретку, поставил и осторожно присел. Тишина стала такой же, как в первом сне (к своему удивлению, Вова помнил, что ему снилось до этого). Одновременно с ревом дизельных двигателей на стенах комнаты начали появляться надписи. Все стены сияли выцарапанными корявыми литерами. Сияли в прямом смысле. Каждая буква будто фосфором намазана.

«Сла Шаса по соше и шошала шушку». «Шобаке шобачья шмерть». «Тисэ, мысы, кот на крысэ».

Когда прекратился шум двигателей, Вова не знал. Теперь слышался только странный скрип, будто кто‑то сидел в кресле‑качалке. Паровоз осмотрел каждый угол. Его внимание привлек слабый человеческий силуэт. Привидение сидело на столе и качало ногами.

– Привет!

Паровоз подпрыгнул от неожиданности, табурет не выдержал и подвернул одну из трех своих ножек. Вова вскочил на ноги. Мужчина (призрак за долю секунды превратился в человека) улыбнулся и спрыгнул со стола.

– Ты какой‑то дерганый. Нет?

Человек, не сделав ни шага, оказался рядом с Володей.

– Кто ты? Что тебе от меня надо?! – Тутуев попытался открыть дверь, но не смог. Она будто была одним целым со стеной.

Мужчина резко схватил Володю за грудки. Кожаная куртка хрустнула. Вова попытался вырваться, но не смог.

– Зови меня папой, – сказал мужчина и улыбнулся.

– Чего ты хочешь?! – завизжал Тутуев. – Чего тебе от меня надо?!

– Соколада! – взревел лысый.

Вова проснулся и тут же отшатнулся. Перед ним сидел бородатый мужик в вязаной шапочке с бубоном.

– Я вот это… костер развел. А то это… замерз бы ты совсем. – Бомж улыбнулся, обнажив единственный зуб.

– Где я? – спросил Володя.

– Ты? Там же, где и я. Это мы с тобой в Подлесном.

– А конкретней? – Вова принял пластиковый стакан, наполненный чем‑то мутным.

– На чулочной фабрике мы, в заброшенном клубе. Ты выпей. Знатную самогоночку бабка Зина гонит. Согреешься, а заодно и подлечишься.

Тутуев сделал глоток из разовой посуды. На удивление напиток пошел мягко, но до конца Володя допить не смог.

– Ничего, ничего. Сейчас пожуешь и выпьешь. Этой заразы у нас хоть отбавляй.

Мужчина достал банку консервов. Володя тут же вспомнил захламленный стол из своего сна. Его передернуло, и он отвернулся к единственному окну в этой комнате. Уже рассвело, снег крупными хлопьями ложился на раму. Костер потрескивал. Володя посмотрел на неровное пламя. Ножка табурета, торчащая из самодельного очага, напомнила о ночном кошмаре.

«Что теперь? – подумал Тутуев. – Мимо окна танк проедет?»

– На, дружок. – Бомж передал одну банку Паровозу и принялся открывать вторую. – Их много выбросили в контейнер за SPARом.

Вова, жадно глотавший куски жил и жира, поперхнулся, но потом продолжил трапезу. Дареному коню, как говорится… Плевать он хотел, что к вечеру самой легкой из напастей будет диарея; главное сейчас – насытить желудок.

– Ты потише мечи, дружок, потише, – по‑отцовски ласково произнес мужчина. – А то ты так и жестянку навернешь.

Поев, бородач достал из многочисленных сумок и пакетов алюминиевый чайник. Это было удивительным явлением. Почему старик не сдал посудину в цветмет, оставалось только догадываться. Налил в него из пятилитровой бутыли воды и поставил на огонь.

– Ну, – произнес старик и подбросил кусок какой‑то мебели в огонь. – Рассказывай, какая беда привела тебя сюда.

К концу рассказа бутылка мутной жидкости была закончена. Бомж достал вторую.

– Да, паря. Был у нас в этих краях случай такой… Да нет, не случай. Беда была у нас. Ты почему, думаешь, этот клуб закрыли?

Паровоз пожал плечами и принял наполненный стакан.

– Странные дела здесь творились по ночам. – Старик налил себе и выпил. Потом крякнул, подцепил ножом кусок из банки и закинул в рот. Громко чавкнул и продолжил: – Местный электрик такое у себя устроил в каморке…

– Какое такое? – спросил Вова.

– Пойдем, покажу. – Бомж встал.

Вдруг Володя с ужасом понял, что они сейчас находятся именно в том самом клубе, где какой‑то электрик «устроил такое». Он содрогнулся от мысли, что скоро стемнеет, а идти ему некуда и поэтому придется ночевать здесь. Отогнав мрачные мысли, Володя тоже встал.

– Ты выпей, и пойдем.

Владимир посмотрел на стакан в руке. Выпил и бросил пустую тару к ногам.

– Пойдем.

Они прошли по первому этажу до лестницы, в которой отсутствовали три ступени. Деревянная обшивка перил была похожа на головешку (кто‑то поджег, такое Паровоз видел в общаге). Потом вышли в просторный холл. Кабинет, или, как сказал новый знакомый Тутуева, каморка электрика, располагался в правом крыле здания, в конце коридора. Несмотря на то что все здание клуба было, так сказать, в общем пользовании, каморка запиралась на огромный амбарный замок. Мужчины остановились у двери. Бомж пошарил по карманам и выудил из штанов длинный ржавый ключ.

– Я закрываю ее, чтобы… – произнес он так, будто это все объясняло.

Володя кивнул, поняв старика с полуслова.

Когда бомж отступил, пропуская вперед гостя, мозги Паровоза тут же просветлились. Выпитой бутылки варева бабы Зины будто и не было. Володя сделал шаг вперед и замер. Это была комната из его сна. Он даже был уверен, что сейчас на стенах проступят фосфорные буквы и со стола (он, кстати, тоже присутствовал у изголовья матраца) спрыгнет призрак лысого мужчины.

Можешь называть меня папой.

Владимир вошел внутрь, споткнулся о трехногий табурет и посмотрел вправо. Во сне он почему‑то избегал смотреть в ту сторону. Теперь он знал, почему. У стены стоял электрический стул. Самый настоящий (насколько, конечно, об этом мог судить Тутуев) электрический стул.

– Он сейчас не работает, – сказал бомж и пошел к нему. – Тока нету. А че, паря, давай сюда переберемся на ночлег? – предложил он после того, как, кряхтя, взобрался на массивное кресло для убийств.

– Почему бы и нет, – пожал плечами Паровоз. Оцепенение и страх прошли. Теперь он больше склонялся к мысли, что между комнатой из сна и этой столько же схожего, как между ним и человеком на электрическом стуле. Володя только сейчас понял, что ни черта не знает о нем. Он не знает даже, как зовут бородача.

– Как тебя зовут? – неожиданно даже для самого себя спросил Вова.

– Я думал, ты никогда не спросишь, – сказал старик и по‑детски хихикнул. – Звали меня Сергей Львович Нестеров. – Мужчина мотнул головой. – Надо же, не забыл. Сейчас меня все называют Добряком. Не спрашивай почему, я и сам не знаю.

– Сергей Львович…

– Зови меня, как все. А то непривычно как‑то.

– Добряк, а как же так получилось? Ну, как ты стал… – Паровоз замялся. Назвать его бомжом – обидится. – Как ты стал обитателем этого дома? – все‑таки выкрутился Володя.

– Ты готов слушать, паря?

– А куда мы спешим? – Паровоз поднял табурет и присел на него. Новая аналогия с ночным кошмаром заставила его содрогнуться.

– Значит, так, работал я на чулочной фабрике здесь же, в Подлесном. Мастером смены был. Потом что‑то не заладилось… Ну, ты понимаешь.

Владимир ни черта не понимал, но перебивать не стал.

– Жена умерла, дети – сын в Москве, а дочка за бугор подалась. Ты нигде не слышал выражение: одиночество – первый признак старости?

Вова мотнул головой.

– Так вот, я стал стареть. И с каждым днем все больше ощущал этот груз на себе. Единственным собеседником на каждый вечер стала бутылка самогона от бабы Зины. С работы меня сократили. Сократили… Да они меня добили, суки! Меня спас мой сосед. Подкинул работенку, паскуда. Оказывается, он с самого начала «положил глаз» на мою квартиру…

* * *

Из головы не выходил миленький курьер. Светка знала: если он не позвонит, то она сама его найдет. Закажет хоть полсотни таких вибраторов…

Вдруг ее привлек странный звук. Сначала одиночный, а затем повторившийся несколько раз. Когда Света подошла к коробке с массажером, она вся тряслась и подпрыгивала. Девушка подошла ближе. Коробка успокоилась. Света открыла ее и заглянула внутрь. Прибор вибрировал. Свете это напомнило находку в спальне родителей. У них был радиотелефон, и найти его, чтобы позвонить, было постоянной проблемой. Виновницей этого была мама. Трехчасовые разговоры по телефону каждый вечер приводили трубку в самые неожиданные места их квартиры. То она лежала на сливном бачке в туалете, то под зеркалом в ванной, то на кресле, а иногда даже под кроватью. В тот день Света нашла ее в ящике комода родительской спальни. Но она нашла и еще кое‑что. Там были игрушки для взрослых, при воспоминании о которых Света до сих пор краснела. Вибраторы и смазки, фаллосы и шарики… Там не хватало только наручников и плеток. Эх, взрослые! Света и предположить не могла, что эти люди (главный врач городской поликлиники и начальник службы безопасности сети супермаркетов) способны на сексуальные фантазии. В редких случаях, когда Светка думала о том, как занимаются ЭТИМ ее родители, она и не предполагала, что предки способны на большее, чем любительский перепих в миссионерской позе. В общем, хреновина в коробке напомнила ей одну из штук главврача и главохранника.

Светка достала массажер. Он приятно подрагивал в руках, провод безвольно колыхался в такт движениям прибора. На то, что он работал без сети, Колтун было наплевать. У нее был приемник, который работал и от сети, и от батареек. Когда его включали в розетку, он отключался от батареек, и наоборот; то есть работал всегда. Здесь мог быть тот же принцип. Она дотронулась до резинового основания. Выпуклость, похожая на сосок, отозвалась. Легкое возбуждение прошлось по груди, по животу, спустилось ниже и начало нарастать под тоненькой полоской трусиков. Светке захотелось ворваться в спальню предков и воспользоваться одним из их приборов на роскошной двуспальной кровати, но тот случай был первым и последним. Они начали запирать сначала комод, а затем и спальню. Но Свете было необходимо снять возбуждение. И массажер был не самым худшим способом, а может, и лучшим.

Дата добавления: 2015-05-06