Понедельник 6 страница

– Четыреста сорок семь, торговля вялая, – вторит Толстый Али в Баку.

Но в какой‑то момент, когда часы начинают отсчитывать секунды до окончания торгов, найдется какой‑нибудь местный трейдер, который закупается в Баку, но не имеет представителя на центральной стамбульской бирже и не может вести здесь торги. Цена уйдет в Баку, и за те несколько секунд, пока рынок в Стамбуле не дернулся, Аднан Сариоглу и Толстый Али успеют заработать.

– Что там делает «Бранобель»?[50]

– Сидит ровно.

Экран из Баку замирает перед Аднаном.

– Ага, у нас четыреста сорок пять.

Вот она, разница. Теперь все что нужно – воспользоваться ею. Аднан крутит экраны вокруг себя. Кто‑то хочет продать по‑крупному. Давай же, ублюдок, я тебя чую.

– Высунется, и мы его застрелим.

Аднан двигает руками – это танец, это код. Новое предложение растекается от него по многим экранам на Денежном дереве, словно ветер, который треплет листву. Мгновенно реагируют программы‑помощники. Сейчас мы тебя спугнем, думает Аднан. Где‑то тут есть дилер с ограничением на ежедневное понижение цен на свои контракты. Аднан резко снизил цену, чтобы посмотреть, пойдет ли рынок и дальше вниз. Столкнувшись с перспективой неограниченных убытков, тот трейдер вынужден будет продавать. Ага, вот оно. Одна звездочка горит ярче других на задней стенке сетчатки глаза Аднана. Стоп‑лосс[51]. Аднан покупает две сотни. В то же время Толстый Али продает все те же две сотни, играя на разнице курсов в Баку. Куплены в Стамбуле по четыре сорок пять, проданы в Баку по четыре сорок семь. Две секунды работы и сорок тысяч евро прибыли. Еще через две секунды рынок выравнивается и закрывает разницу. Ангел разницы летит дальше. Ни за что на свете никто не должен унюхать газ, который купил Аднан. Это было бы ужасной ошибкой. Это секрет Товарно‑газовой биржи Озер: никогда не оставляй у себя никакого газа, никогда ничего не запасай, и тогда не придется отдуваться. Обещания и опционы – вот здешняя валюта.

Программа‑помощник Аднана фиксирует сделку и перебрасывает в офис Кемалю. Сорок тысяч евро. По его деньгам волнами проходит запах неопрена, выцветшего под солнцем и согретого женским телом. Замечательная сделка, и мало кто смог бы разыграть все лучше, чем Аднан Сариоглу и Толстый Али, но не здесь сокрыты настоящие деньги.

Товарные деньги всегда будут быстрыми, эти деньги приходится подманивать к себе лестью, они хитрые и стремительные. Если ты их заработал, значит, кто‑то другой потерял. Это закрытая система. В Озере не бывает ничьей. А вот Бирюзовая площадка – совсем другое дело, там настоящие деньги. Деньги, которых хватит, чтобы прекратить кого‑то обманывать и барыжить коврами. Там волшебные деньги, возникающие из ниоткуда. Пять минут до закрытия в Баку, час до сигнала в Стамбуле. Аднан Сариоглу взмахивает руками, раскрывая перед лицом экран со спотовыми ценами на двадцать четыре часа. Что‑то есть, какая‑то тень динамики, словно водяной знак на банкноте. Как я смогу здесь заработать?

Лейла на Нанобазаре. Эти бизнес‑ячейки, отделенные стенами из прессованного углеводородного волокна, – караван‑сарай, где торгуют на наноуровне. Баннеры и указатели делят крышу «Бигбокса» с турецким полумесяцем и звездами на флаге Европейского союза. Стену, выходящую на улицу, украшает огромная фреска, изображающая порядок величин во Вселенной, начиная с космологических слева до квантовых справа, на самом краю, выложенных в виде растительных орнаментов керамической плиткой из Изника. В центре, где прорублены ворота, напоминающие вход в покои хана, дан масштаб человеческого роста. Пока Лейла рассматривает стену Нанобазара, подъезжает и отъезжает с десяток грузовиков, автобусов и долмушей, а вокруг нее снуют мопеды, желтые такси и маленькие трехколесные ситикары. Сердце Лейлы выпрыгивает из груди.

Она всегда‑всегда мечтала оказаться на таком базаре. В Демре, с гордостью заявляющем о себе как о родине Санты, к сожалению, наблюдалось полное отсутствие лавок чудес. Маленькие магазинчики, полупустые сетевые супермаркеты, постоянно балансирующие на краю разорения, огромные торговые центры, обслуживающие фермы и отели, втиснулись между пластиковым небом и галечным берегом. Русские прилетали сюда чартерными рейсами погреться на солнышке и напиться до потери пульса. Ирригационное оборудование и импортная водка – типичная для Демре комбинация. Но в Стамбуле все иначе. Стамбул – волшебный город. Вдали от дома, вдали от влажной клаустрофобии теплиц, простиравшихся на гектары вокруг, можно стать безымянной песчинкой в самом большом городе Европы. При этом благодаря анонимности появляется свобода быть глупой, фривольной, жить фантазиями. Гранд‑базар! Само имя чудесно. Гектары китайских шелков и ташкентских ковров, рулоны дамаста и муслина, медь, серебро, золото и редкие специи, наполняющие воздух пьянящим ароматом. Купцы, торговцы и караванщики. Рог изобилия, куда доставлялись в итоге грузы по Шелковому пути. Гранд‑базар в Стамбуле оказался дерьмом, полным мошенников. Всякая ерунда для туристов по бешеным ценам, дешевая и блестящая. Покупай, покупай, покупай. Египетский базар оказался точно таким же. За этот сезон Лейла посетила все старые рынки в Султанахмете и Бейоглу. Магии там не было.

А тут чувствовалась магия. Опасная, как и положено настоящей магии. Это была новая конечная станция Шелкового пути, сюда стекались со всей Центральной Азии инженеры и нанопрограммисты, купцы и караванщики, творящие Третью промышленную революции. Лейла смело вошла в ворота.

Воздух на Нанобазаре тяжелый, каждый вдох – новая эмоция. Радостная эйфория сменяется нервной паранойей, а через несколько шагов и ужасом. Перед ней кружится пыль, поблескивая в тонких солнечных лучах, которые пробиваются через покрытый пятнами пластиковый навес. Пыль собирается в призрачное отражение ее лица. Оно хмурится, шевелит губами, словно желая что‑то сказать, а потом исчезает во вспышке света. Крошечные крысоботы стремительно огибают ее каблуки. На окнах нефтяной пленкой мерцает телевизионная картинка, вместе с жалюзи раскатываются огромные логотипы брендов, все те замечательные марки, которыми она насладится, когда получит приличные деньги за работу маркетолога. Пузыри стремительно летят ей в лицо, девушка отшатывается, когда они лопаются, но затем радостно охает, поскольку каждый маленький взрыв сопровождается отрывком из хита прошлого лета певицы Гюльшен. Птички, которые выглядывают, сидя на желобах отдельных отсеков, вовсе не птицы. А лицо Ататюрка на футболке проходящего мимо парня внезапно бросает на нее взгляд и хмурится. Лейле хочется захлопать в ладоши от изумления.

– Отсек двести двадцать девять? – спрашивает Лейла у бородатого мужчины с кудрявой шевелюрой.

Он наклонился над мотором маленькой трехколесной транспортной тележки, на боку которой написано «Бекшир. Борщ и блины». Лейла слышала, что русская еда очень модна среди технарей. Водка замораживается в камерах охлаждения реактора. Парень хмурится, глядя на нее, и что‑то ворчит по‑русски. Она так часто слышала эту речь от пьяных туристов. По сравнению с музыкой турецкого русский кажется ей гортанным и грубым, но сейчас он звучит волнующе, пикантно, экзотично. Два десятка разных языков звенят в воздухе вокруг этой бывшей военной авиационной базы в дешевом квартале района Фенербахче.

– Отсек двести двадцать девять?

Парень только что купил с лотка два стакана кофе, по одному в каждой руке, – кофе в европейском стиле, не кофе, а ароматизированное молоко со вкусом кофе, которое продают в картонном стаканчике с деревянной палочкой. Он высокий, бледный и долговязый, причем лицо выглядит старше, чем одежда: немного тяжеловатая челюсть и задумчивые щенячьи глаза, которые он постоянно отводит, избегая ее взгляда.

– Он там, в Меньших.

– Где?

– Ну, у нас тут все организовано по технологическому масштабу. Милли, микро, нано. Маленькие, Меньшие, Наименьшие. Маленькие – это красиво. Размер имеет значение. Я туда как раз собираюсь.

Лейла протягивает ему руку. В ней зажата визитная карточка. Мужчина поднимает, извиняясь, стаканчики с кофе.

– Я Лейла Гюльташлы, фрилансер, маркетинговый консультант. У меня встреча с Яшаром Джейланом из «Джейлан‑Бесарани».

– А что вам надо от Яшара?

– Он хочет, чтобы я подготовила бизнес‑план расширения компании. Привлечение капитала, белые рыцари, венчурные компании и все такое.

– Венчурные компании. – Он с шумом втягивает в себя воздух. – Понимаете, меня пугают все эти разговоры про деньги.

– Не так страшно, если знаешь, что с этим делать.

Несмотря на объяснения тетушки Кевсер, Лейла так и не поняла, кем ей приходится Яшар, но он был милым и вежливым, когда она позвонила; без типичного для гиков[52]эгоцентризма.

– Фенербахче, да, поняла.

Далековато, пять разных видов транспорта. Если повезет, то на дорогу уйдет полтора часа. Нет, скажем, три. Она снова приняла душ под дорогой водой, отгладила печальные складки на своем костюме для собеседований и вышла с большим запасом.

– Нанотехнологии.

– Типа того.

Нанотехнологии или даже «типа того». Что она знает об этом? Да что вообще хоть кто‑то знает по‑настоящему о нанотехнологиях, кроме того, что это новая модная тенденция, которая обещает изменить мир так же радикально, как информационные технологии поколение назад. Никакой специальной подготовки, кроме хорошо отутюженного костюма и непреодолимой веры в собственные способности. Это настолько далеко от Демре, насколько возможно.

– Отсек двести двадцать девять. – Парень машет кофейными стаканчиками и проходит вслед за девушкой в безымянный однокомнатный офис. – Яшар, это Лейла Гюльташлы. Она наш маркетинговый консультант.

– Ах да, рад встрече!

Лейла пытается подавить румянец смущения, пока пожимает руку молодому парню, который вскочил из‑за стола прямо у стены. У Яшара Джейлана слишком длинные волосы, слишком толстый живот и густая растительность на лице, но у него яркие глаза, он выдерживает взгляд Лейлы и сердечно пожимает ей руку. Обмен информацией, рука к руке, визитка к визитке.

– Как я понимаю, вы уже познакомились с Асо, моим деловым партнером.

– Деловой партнер, разумеется, мне стоило бы догадаться, тетушка Кевсер ничего не сказала мне, партнер, ну, ну… конечно же, – мямлит она, как деревенщина.

– А это Зелиха.

Четвертая в крошечном кабинете – это девушка около тридцати, почти потерявшаяся за грудами инвойсов и всяких бумажек, которыми завален маленький стол. Она хмурится, глядя на Лейлу, – судя по всему, расстроена, – а потом прячет лицо за одним из кофейных стаканчиков. Два стола, три стула, шкаф, на котором стоит принтер, ряд модных уродливых фигурок «Урбантой» на подоконнике за спиной Яшара. Они вчетвером втиснуты в комнатушку, словно дольки апельсина.

– Так чем вы тут занимаетесь?

Яшар и Асо переглядываются.

– Программируемой нуклеиновой биоинформатикой.

– О’кей, – говорит Лейла Гюльташлы. – Может быть, самое время сообщить, что я понятия не имею, что это такое.

– Ну да, и ты вовсе не настоящий маркетинговый консультант, – говорит Яшар. – Прости. Тетя Кевсер мне рассказала.

Зелиха хихикает над кофе.

– Но ты нам все равно нужна, – быстро добавляет Асо. – Мы так же мало знаем о маркетинге, как ты – о программируемой нуклеиновой биоинформатике.

– За исключением того, что если мне придется рекламировать ее, то мне стоит хотя бы в общих чертах иметь представление, что это.

Яшар и Асо снова переглядываются. Они напоминают двух комиков на детском телеканале.

– Понимаешь, мы занимаемся реально мелкими штуками, – говорит Яшар.

– Но не самыми, – заключает Асо.

– Да, никаких микророботов и умного песка.

– Это не нано и уж тем более не фемто.

– Мы где‑то между.

– На клеточном уровне.

– Технология, которая сближается с биологией.

– Биология, которая сближается с технологией.

– Получается биоинформатика.

– Стоп, – говорит Лейла Гюльташлы. – Может, я и не спец по маркетингу, но понимаю одно – если вы будете в такой манере общаться с потенциальными инвесторами, то они вас просто выкинут прочь.

– Ладно‑ладно, – Яшар поднимает руки. – Вернемся к азам. К масштабам. Мелкие технологии – это, к примеру, микророботы.

– Ага, типа битботов или полицейских роботов, – весело говорит Лейла.

– Да, – говорит Яшар. – На другом конце масштабной линейки самые мелкие технологии, если не считать квантовые точки, – это нанотехнологии, которые начинаются при масштабе в одну десятую длины волны света.

– Ага, это то, что я прыскаю в нос, когда хочу что‑то запомнить, сконцентрироваться или просто на время притвориться кем‑то другим, – говорит Лейла. – То, что заставляет рисунки на футболках двигаться, то, благодаря чему у нас есть смарт‑бумага, то, что выводит лишний холестерин из сосудов или алкоголь из печени. То, благодаря чему мой цептеп или машина, если бы у меня была машина, перезаряжаются за пять секунд.

– Ну, этим дело не ограничивается, – говорит Яшар.

– А есть кое‑что между, именно здесь наша область деятельности. Мы работаем с клетками человеческого тела, – объясняет Асо.

– Типа крошечных подводных лодок в кровотоке? – уточняет Лейла.

Оба парня смотрят на нее. Зелиха снова хихикает.

– Ну, это научная фантастика, – говорит Асо.

– Понимаешь, на клеточном уровне вязкость крови столь высока…

– Стоп. Хватит этого парного конферанса. Просто скажите, это связано с репликаторами?

Яшар и Асо в ужасе, словно Лейла обвинила их в педофилии. Даже Зелиха взбешена.

– Мы занимаемся биоинформатикой, – бурчит Яшар.

– А изучение репликаторов проходит под строгим надзором правительства и при наличии правительственной лицензии, – добавляет Асо. – Эксперименты с репликаторами можно проводить только на научно‑исследовательских базах, одобренных правительством, а они все в Анкаре.

То есть кто‑то на этом базаре чудес экспериментирует с репликаторами, думает Лейла. Интересно, в каком из отделов – Маленькие, Меньшие, Наименьшие? Репликаторы были опасны. Репликаторы были новым ядерным оружием. Репликаторы убивают вас, без вопросов, без жалости. Репликаторы были концом света, который наползал, один безжалостный атом за другим. Это давний детский кошмар: Лейла не могла уснуть и спустилась вниз по лестнице. Тихонько‑тихонько, никто не услышал. Мама с папой сидели каждый в своем кресле, старший брат Азиз и сестра Хасибе развалились на полу. По телевизору шли новости, и лица казались синими от света, который лился с плоского экрана, занимавшего всю стену. На этом уровне ужаса нельзя уже избежать. Мир двигался к концу по наихудшему из сценариев. Позднее Лейла узнала имя этому апокалипсису. Серая слизь[53]. Она видела, как медленная серая волна поглотила город типа Демре. Дома, улицы, мечеть, торговый центр, автобусную остановку, автобусы, машины на улице – постепенно все захватила ползучая масса, серебристая, как плесневый грибок, который пробирался в теплицы, превращая томаты из темно‑красных в мягкие и пушисто‑серые.

В том Демре‑смертнике не было людей. Но в фильме показали, как кошку, черную кошку с белыми лапками и хвостом, загнала в угол неизбежная серость, поглотила, превратив в серебристый коврик в форме кошки, который несколько мгновений корчился, а потом растаял. Девочка начала орать.

– Все хорошо, милая, все хорошо, это лишь телепередача, это все не по‑настоящему, старый глупый фильм. – Мать обнимала ее, а отец быстро переключил на какое‑то шоу про ясновидящих.

Но Лейла видела значок в углу экрана и понимала, что он значит. Это были новости, это была правда. Откуда это, где это происходит? Ей было семь, может, семь с половиной, но картинка, как ее мир, родители, все и вся, что она любила, особенно Бубу, кошка, которая охотилась на мышей в теплицах, превращается в серую плесень, заставляла ее просыпаться с криком от ночных кошмаров. Годы спустя, когда она пересказала историю на семейном собрании, то наконец выяснила, что это сняли в ответ на заявление Анкары о придании особого экономического статуса развитию нанотехнологий, чтобы повысить научный статус Турции как кандидата на вступление в Евросоюз. Это была искусная компьютерная анимация, показывающая, как сбежавшие репликаторы пожирают мир. Пророком нанотехнологического конца был плотный элегантный мужчина с аккуратно подстриженными седыми усами и самыми узенькими глазами, какие ей доводилось видеть. С тех пор она много раз видела Хасана Экена, поскольку он все еще был экспертом по опасностям гонки нанотехнологий. Доктор Слизь, как называли его журналисты, но в ту ночь он был ангелом смерти. Он напугал ее больше, чем кто бы то ни было до или после. Репликаторы – это смерть.

Она обвинила потенциальных новых клиентов в том, что они гики и преступники, занимающиеся репликаторами. Да, так не работают с клиентами.

– Короче, биоинформатика – это наука о том, как ДНК… это материал в ядре каждой клетки твоего тела, которая программирует, как соединяются протеины, создающие живое вещество… – начинает Яшар.

– Я в курсе, что такое ДНК.

– Ну, биоинформатика смотрит на ДНК не с точки зрения наследования и строительства клеток, а как на информационный процесс, практически как на программирование. Каждая спираль ДНК – сложный пример биологической программы, в которой рибосомы синтезируют белки. ДНК можно использовать как химический компьютер, я уверен, даже ты слышала о биочипах, тут полдесятка лабораторий работают над проектами биочипов, СМИ всегда о них трубят, это прямое соединение технологии и человеческого мозга, который сам по себе представляет последнюю границу, а если открыть череп, то цептепы будут звонить прямо в мозг собеседника, отправлять картинки в зрительную кору. Вам нужно будет только подумать что‑то, и цептеп передаст вашу мысль в чужие мозги.

– А вот это звучит для меня как научная фантастика, – говорит Лейла. Она произносит это лишь потому, что отмечает, как мило хмурится Асо, упорно пытаясь что‑то объяснить, причем это выражение лица обращено вовнутрь, словно он пытается сначала убедить себя, а потом уже кого‑то еще.

– А ты знаешь, что такое некодирующие ДНК? – спрашивает Яшар.

Лейла пытается придумать умный ответ, но качает головой.

– Ну, человеческий геном избыточен, то есть два процента ДНК делают всю работу по обучению рибосом, которые строят протеины, а те формируют клетки твоего тела. Девяносто восемь процентов нашей ДНК просто сидит и поплевывает в потолок. Заполняют пространство в гене.

– Для биоинформатиков – это вакантное пространство памяти, – говорит Асо. – Упущенная вычислительная мощность. Пока не появится преобразователь Бесарани – Джейлана.

– Преобразователь Джейлана – Бесарани, – быстро поправляет Яшар.

Асо поднимает палец. Он начал, значит, он и закончит.

– Преобразователь Бесарани – Джейлана – это молекулярная машина, которая воспринимает информацию с программируемых наночастиц в кровотоке и преобразует в мусорную ДНК.

Лейла понимает, что в этом месте надо выглядеть впечатленной.

– Преобразователь записывает информацию на резервные мощности некодирующих ДНК, – говорит девушка.

Они все еще ждут.

– Ага.

– Подумай‑ка минутку о том, что это подразумевает, – просит Асо.

– Вы храните информацию в клетках. – Они ждут большего. – Вы превращаете живые клетки в… крошечные компьютеры?

Ага, теперь они выглядят более довольными.

– А сколько клеток в человеческом теле? – спрашивает Яшар.

– Столько, сколько звезд на небе! – неожиданно провозглашает Зелиха.

– Десять триллионов клеток, – говорит Асо, – а внутри каждой клетки тридцать две тысячи сто восемьдесят генов, три миллиарда баз, восемьдесят пять процентов из которых некодирующие. – Странный взгляд, так смотрят фундаменталисты.

– Перемножь цифры, – умасливает ее Яшар, но Лейле никогда не удавалось держать в голове нули.

– Тысяча миллиардов, – неуверенно блеет Лейла. – До фига.

Яшар качает головой.

– Нет, нет, нет. Одна тысяча триста пятьдесят зеттабайт информации, которую можно сохранить внутри каждого человеческого существа. Зеттабайт! Есть числа, которым еще не придумали имен. Но все, что можно записать, можно и прочитать. Ведь компьютер не что иное, как механизм, который прочитывает инструкции в одном месте и записывает ответы в другом.

– Вся музыка, когда‑либо написанная человечеством, вместится в аппендикс, – говорит Асо. – Все книги во всех библиотеках займут лишь несколько миллиметров тонкого кишечника. Все детали твоей жизни можно записать и воспроизвести. Запись размером с желудок. Ты сможешь проживать чужие жизни. Можно загружать таланты, способности и новые навыки и хранить их постоянно. А не как сейчас, когда информация стирается, если наночастица удаляется из системы. Преобразователь Бесарани – Джейлана записывает информацию прямо в клетки тела. Хочешь играть на пианино? Пожалуйста. Хочешь запомнить пьесу или выучить все подобные дела из библиотеки юридических материалов? Иностранные языки, прокладка труб своими руками, программирование, физика и химия – пожалуйста. Теперь лишь от тебя зависит, что ты будешь делать с ними, как только их получишь, как ты будешь использовать их. Мы не гарантируем профессиональную компетенцию, лишь то, что информация тут, закодирована в твою ДНК.

– Пойдем, посмотришь, – говорит Яшар.

Все ерзают, чтобы выпустить Яшара из‑за стола и добраться до двери в дальней стене.

Склад за дверью настолько же темный, прохладный и просторный, насколько офис светлый, жаркий и тесный. Он пахнет свежими шлакобетонными блоками, сохнущим цементом, краской и электроникой. Асо включает батарею ламп. В центре склада высится единственный сверхкомпактный сервер, который технари обычно называют «лезвием». Он обмотан трубками, которые бегут к массивному охлаждающему устройству под потолком. Но это не просто склад, а владения паутины и птичьих гнезд, приклеенных под карнизами, и пыль поблескивает в свете, который пробивается через высокое узкое окно.

На слое пыли, лежащем на бетонном полу, Лейла рисует полукруг носком дорогой туфли.

– А на что я конкретно смотрю? – кричит Лейла Гюльташлы. Шум вентиляторов, насосов системы охлаждения и пылеуловителей из черного монолита заглушает разговор.

– Ферма моделирования в реальном времени, работает на Х‑цис, Атомаж и Целлрендер‑7, – с гордостью объявляет Асо.

– Лицензионные копии, – добавляет Яшар.

– Нам нужно сорок тысяч евро на высококлассное оборудование для молекулярного моделирования, – кричит Асо.

– Это переделанная рендер‑станция, мы внесли модификации и апгрейдили ее почти на десять тысяч евро, разгон осуществляла компания «Братья Рефиг», пиковая производительность почти пятьсот терафлоп. Ты даже не захочешь узнать, сколько эта штуковина жрет электричества и воды.

– То есть я смотрю на мощный компьютер.

– Ты смотришь на современнейшую установку по молекулярному конструированию и моделированию в реальном времени.

– Правильно ли я понимаю, что вы тут ничего не производите?

Парни выглядят шокированными, словно она обвинила их в содержании порностудии.

– Мы конструкторы, – холодно сообщает Яшар. – Создаем оборудование, на котором все потом всё делают. Здесь только изготовление.

– Мне кажется, тебе надо это увидеть, – говорит Асо. – Какая пропускная способность у твоего цептепа?

Лейла смиренно достает из сумки самую простую модель. Парни склоняются над цептепом, аист и скворец, крутят в руках, молча передавая друг другу.

– Пойдет, но тебе понадобится это. – Асо осторожно надевает на Лейлу пару очков без линз, подгоняя, чтобы они сели на носу, словно заботливый окулист. – По‑настоящему идею можно понять только в 3D.

Лейла моргает и вздрагивает, когда перед глазами вспыхивают лазерные проекции. В сумке звонит цептеп, а потом она ныряет в мир ДНК. Пыльный склад полон спиралей, которые тянутся, словно несущие тросы подвесного моста, уходя за пределы стен. Они вращаются вокруг своей оси, напоминая штопоры, винтовые лестницы, Архимедовы винты[54]. ДНК: двойные спирали, связанные парами оснований. Атомы вальсируют вокруг нее, величественные и безжалостные. Зрелище приковывает – масштабное, гипнотическое, но при этом расслабляющее. Лейла думает о том, что можно позиционировать это на рынке как спа‑процедуру, пока не замечает впереди какое‑то движение. Какие‑то суетливые штучки, напоминающие жучков, которых девушке приходилось видеть в цистернах с водой у себя дома, вращаются на поверхностном натяжении, подтягиваясь атом за атомом вверх по бесконечным спиральным лестницам ДНК. Симулятор фокусируется на нитях ДНК, приближая Лейлу до тех пор, пока спирали не становятся размером с автобус. Это масштаб атома. Вселенная Тинкертой[55], построенная из мячиков: больших резиновых, футбольных, теннисных и крошечных прыгучих для пинг‑понга. Штыри сделаны из соединяющихся сфер, коленец, рычагов и колес, которые, в свою очередь, тоже состоят из мячей. Мячи сделаны из мячей, а те – из мячей поменьше. Все как в игровой детсада: мягкое, круглое и веселое. Но это вовсе не детские игрушки. Это целеустремленные, неутомимые и неукротимые гусеницы, которые вытягивают пара за парой нити ДНК через свои внутренности, обкусывая основания, а потом склеивая их вместе, но уже в измененном виде, болтающимися, словно шарики паучьего клея на нити шелковой пряжи. Лейла наблюдает, как молекулярные ножницы обрезают атомные связи и плетут из них новые узоры. Подцепить, обрезать, соединить, отбросить. Атом за атомом вверх по бесконечной цепи ДНК.

Когда Лейла была совсем маленькой, она однажды свалилась с ужасной ангиной, которая дала осложнение на мозг, и температура просто зашкаливала. Две ночи она болталась на грани жизни и смерти, потела и видела галлюцинации типа этих атомных гусениц, которые без остановки ползут вверх по бесконечным спиралям, но не продвигаются при этом ни на сантиметр. Это был бесконечный поход через молекулы собственного тела.

Лейла снимает очки.

– И что мне нужно сделать?

Они возвращаются в офис, чтобы поговорить о деньгах.

– Нужен промышленный образец, – говорит Яшар.

– Доказательство концепции, – добавляет Асо. Выступление в дуэте начинает раздражать.

– На этой стадии наш бюджет – двести семьдесят пять тысяч евро. Нам нужны инвестиции, какой‑то белый рыцарь или даже готовое предприятие. В обмен на пятьдесят процентов нашей компании.

– Хорошо, – говорит Лейла. – Звучит вполне реально. Я могу взглянуть на бизнес‑план и составить стратегию финансирования. Могу помочь с маркетингом. Мои услуги стоят…

– Две вещи перед тем, как ты поспешишь согласиться на что угодно, – говорит Асо. Он смотрит на Яшара, а тот прикусывает нижнюю губу.

– Нам нужно действовать быстро. Существует конкурирующий проект. Мы слышали, что они уже переходят к созданию образца.

– Насколько быстро? – спрашивает Лейла.

– Две недели максимум.

– Есть еще кое‑что… – мямлит Асо.

Яшар морщится:

– Компания не целиком наша.

– А какой долей вы владеете?

– Пятьюдесятью процентами. Нам нужны были деньги на ферму и на программное обеспечение.

– И где вы их достали? – спрашивает Лейла.

– А где, по‑твоему, два парня, только что закончившие постдок и не имеющие кредитной истории, могут раздобыть пятьдесят тысяч евро? – спрашивает Яшар.

– Семья, – выдает Асо. – Его семья. Ваша семья.

– Мехмет Али.

– Кто? – спрашивает Лейла.

– Троюродный брат, – объясняет Яшар. – Он из тех родственников, кто всегда добивается цели.

– Есть договор? – уточняет Лейла.

– Это неофициальное соглашение. По‑семейному. Есть опознавательный знак; у кого есть этот знак, у того половина «Джейлан – Бесарани».

– Почему у меня появилось чувство, что нельзя все свести к тому, чтобы сделать Мехмету Али предложение, от которого он не сможет отказаться?

– А никто уже пару месяцев ничего не слышал о Мехмете Али. Он не отвечает на звонки.

– А опознавательный знак?

Яшар разводит руками в беспомощной мольбе.

– Вам нужно забрать его обратно. А то вдруг войдет к вам сюда какой‑нибудь хитрый дальний родственник, швырнет бумажку на стол и потребует пятьдесят процентов…

– А это не бумажка. – Асо роется в кармане пиджака и демонстрирует Лейле какой‑то предмет на открытой ладони. Это миниатюрный Коран, из тех, что некоторые туристы покупают в качестве сувениров после посещения могил святых. Очень красивый, старая фамильная реликвия. – Мне сказали, что он персидский. В какой‑то момент истории его аккуратно разрезали пополам.

Ультралорды Вселенной едят кюфту в киоске «Пророк кебабов» на Левент‑плаза напротив башни Озер. Они сидят в порядке стихий за крошечным прилавком и едят безумно вкусные сочные мясные фрикадельки, заткнув салфетки за воротники рубашек. Они под нанокайфом. Сначала они много говорят, без умолку, стрекочут, как пулеметы. На этой стадии делаются ставки, а также вносятся оплаты, например штрафы с камер слежения за превышение скорости. На второй стадии все ведут себя тихо и очень отстраненно. Дистанционное зрение затуманивается, так что стеклянные и денежные башни Левента покачиваются, как тростник. А затем и ближнее зрение начинает смазываться так, что обедающим у «Пророка кебабов» приходится держать тарелки на расстоянии руки, чтобы сфокусироваться на них. За этим следует ужасный провал, если он продлится больше пары минут, то вы спрыгнете с моста или под трамвай. А потом вы снова становитесь собой, а ультралорды Вселенной опять превращаются в обычных людей.

Дата добавления: 2015-03-29