Часть 1 4 страница

Эмерсон вернулся, и она принялась говорить о сцене убийства. Как ни странно, это оказалось несложно. Люси говорила об итальянском характере; она оказалась даже излишне словоохотливой, рассказывая об инциденте, который только пять минут назад заставил ее потерять сознание. Здоровая физически, она быстро преодолела ужас, который испытала при виде крови. Поднявшись без посторонней помощи, она пошла по направлению к Арно достаточно твердым шагом, хотя в груди ее и трепетали некие крылышки. У реки возница кеба просигналил им, но они отказались от его услуг.

– И убийца даже попытался поцеловать его – какие странные эти итальянцы, – а потом добровольно сдался полиции! Мистер Биб говорил, что эти итальянцы знают все, но я думаю, что они просто большие дети. Когда мы с моей кузиной были вчера во дворце Питти… Что это было?

Она заметила, что Эмерсон бросил что‑то в речной поток.

– Что вы выбросили?

– То, что мне не хотелось вам показывать, – сказал он сердито.

– Мистер Эмерсон?

– Да?

– Где фотографии?

Эмерсон молчал.

– Мне кажется, что вы выбросили именно фотографии.

– Я не знал, что с ними делать, – воскликнул Эмерсон взволнованно, как мальчишка, и в сердце Люси впервые пробудилось тепло к этому человеку. – Они были в крови! – продолжал он. – Вот! И я рад, что сказал вам об этом. Все время, пока мы разговаривали, я мучился, не зная, что с ними делать.

Он махнул рукой в сторону реки.

– Теперь они там.

Река, кружась в водоворотах, уходила под мост.

– В них нет ничего особенного, а одна была такая смешная; но лучше будет, если они уплывут в море… Я не знаю, но, может быть, они меня напугали!

Наконец Эмерсон собрался с духом и заговорил как мужчина:

– Произошло нечто значительное, и я обязан встретить это нечто с ясной головой. И это не касается смерти того итальянца.

Интуиция подсказала Люси, что ей следует остановить Эмерсона.

– Это случилось, и я обязан все выяснить, – повторил он.

– Мистер Эмерсон…

Он повернулся к ней, нахмурившись – словно она остановила его на пути к открытию некой отвлеченной истины.

– Я хочу спросить у вас кое‑что перед тем, как мы войдем, – проговорил он.

Они находились уже недалеко от пансиона. Люси остановилась и, наклонившись к реке, облокотилась на парапет набережной. Эмерсон сделал то же самое. Есть нечто магическое в общности поз – это одна из вещей, которые делают нас единым братством, братством людей. Повернувшись к Эмерсону вполоборота, Люси произнесла:

– Я вела себя совершенно нелепо.

Он не ответил, следуя какому‑то своему движению мысли.

– Мне никогда не было так стыдно, никогда в жизни. Не могу даже понять, что это нашло на меня.

– Я сам едва не потерял сознание, – отозвался Эмерсон, но Люси поняла, что что‑то в ее словах отпугнуло его.

– Я должна перед вами извиниться, – проговорила Люси.

– О, не стоит.

– И я хочу… это, наверное, главное… вы ведь знаете, сколько есть глупых сплетников, особенно среди дам; вы ведь понимаете, что я имею в виду?

– Боюсь, что нет.

– Я хочу сказать, вы ведь никому не расскажете, как глупо я себя вела, правда?

– Как вы себя вели? О да… то есть, конечно, нет. Не расскажу.

– Огромное вам спасибо. И не могли бы вы…

Люси не могла просить больше ни о чем. Река мчалась внизу под ними, почти черная в тени надвигающейся ночи. Река унесла ее фотографии, и Эмерсон объяснил, почему он так поступил. Ей вдруг стало ясно, что в этом человеке нет и капли благородства. Он не способен повредить ей досужей сплетней, он был надежен, умен, даже добр; он мог быть о ней очень высокого мнения. Но ему не хватало рыцарственности, не хватало благородства; его мысли, как и его поведение, не были освящены благоговением. Бесполезно было говорить ему: «А не могли бы вы…», чтобы он, мысленно завершив предложение, стыдливо отвел глаза от видения вашей наготы, как это делает рыцарь на прекрасной картине. Она лежала в его объятьях, и он помнил это – так же, как он помнил кровь на фотографиях, которые она купила в магазине Алинари. Дело было не в том, что умер тот человек, он прав. Что‑то произошло с живыми: они вступили в тот этап жизни, в котором человек понимает человека без слов, и Детство вступает на осененную листвой тропу Юности.

– Да, огромное спасибо! – повторила Люси. – Как быстро все пролетает, и нужно возвращаться к привычной жизни.

– Мне не нужно.

Неожиданно, взволнованная и обеспокоенная, Люси спросила, что он имеет в виду. Его ответ был странным:

– Вероятно, мне захочется жить.

Люси не поняла.

– Мне захочется жить, только и всего, – повторил Эмерсон.

Облокотившись на парапет, Люси вглядывалась в воды Арно, и шум реки доселе незнакомой мелодией ласкал ее слух.

Глава 5. Удовольствия приятной загородной прогулки

В семье Люси бытовала поговорка: «Никто не знает, куда понесет Шарлотту Бартлетт». Шарлотта отнеслась к приключению своей кузины вполне спокойно и разумно, нашла рассказ о нем, преподнесенный в сокращенном изложении, совершенно логичным, а любезность, оказанную Люси мистером Джорджем Эмерсоном, – достойной соответствующей похвалы. У нее и мисс Лэвиш тоже было приключение. На обратном пути их остановили на таможне, и молодые служащие, ленивые и наглые, сделали попытку обыскать их ридикюли – нет ли там запрещенных к провозу продуктов. Это могло закончиться неприятностями, но мисс Лэвиш способна была справиться и не с такими трудностями.

Хорошо это или плохо, но Люси должна была в одиночестве решать свою проблему. Никто из знакомых не видел ее – ни на площади, ни на набережной. Мистер Биб за обедом обратил внимание на ее испуганные глаза, но вновь списал это на Бетховена. Он предполагал, что она готова к приключениям, но не знал, что приключение в жизни Люси уже состоялось. Одиночество угнетало ее; она привыкла к тому, что другие, близкие ей люди либо подтверждают ее мысли, либо, в уместных обстоятельствах, опровергают; ужасно было пребывать в неведении относительно того, правильно она думает или нет.

На следующее утро за завтраком она предприняла решительные действия. Возникли два плана, между которыми Люси должна была сделать выбор. Мистер Биб отправлялся на прогулку к башне Галилея с Эмерсонами и какими‑то американскими дамами. Не присоединятся ли к ним мисс Ханичёрч и мисс Бартлетт? Шарлотта отказалась от участия, так как посетила те места днем раньше, да еще и в дождь. Но она сочла этот план вполне приемлемым для Люси, которая ненавидела хождение по магазинам, обмен денег, получение писем и прочие скучные дела, а именно на них мисс Бартлетт намеревалась угробить утро, что прекрасно могла исполнить и в одиночку.

– Нет, Шарлотта, – воскликнула Люси с неподдельным жаром. – Мистер Биб очень любезен, но я, конечно же, пойду с тобой. И только с тобой.

– Отлично, милая! – сказала мисс Бартлетт, слегка вспыхнув лицом от удовольствия, что вызвало, в свою очередь, вспышку на щеках Люси, правда не от удовольствия, а от стыда. Как отвратительно она вела себя по отношению к Шарлотте – и сейчас и всегда. Но теперь она изменится. На протяжении всего утра она будет милой и кроткой.

Люси подхватила кузину под руку, и они отправились вдоль виа Лунгарно. Этим утром река своим цветом, шумом и силой напоминала льва – притихшего, но готового к прыжку. Мисс Бартлетт захотелось посмотреть на воду, и, остановившись на набережной, они облокотились на парапет. Затем Шарлотта произнесла свою обычную фразу:

– Как жаль, что твоя мама и Фредди не видят этого!

Люси нервничала – и как это Шарлотту угораздило встать на том самом месте, где она стояла вчера с молодым Эмерсоном!

– Послушай, Лючия! Ты, наверное, хотела отправиться на прогулку к башне Галилея и жалеешь о своем выборе?

Но Люси не жалела – выбор был сделан вполне сознательно и серьезно. То, что произошло вчера, нельзя было назвать иначе как хаосом и неразберихой, событием странным и нелепым. Такие вещи невозможно даже доверить бумаге, и Люси была уверена, что правильно сделала, предпочтя поход с Шарлоттой по магазинам прогулке с Эмерсонами к башне Галилея. Если уж она не может развязать возникший узел, она, по крайней мере может не усугублять ситуацию. Поэтому Люси вполне искренне протестовала против предположений, исходивших от мисс Бартлетт.

Но хотя Люси и удалось избежать встречи с главным актером вчерашней драмы, декорации сохранились в неизменности. Шарлотта с самодовольством, свойственным судьбе, вела ее вдоль реки не куда‑нибудь, а к площади Синьории. Люси и не подозревала, что бездушные камни, фонтан, башня дворца, Лоджия могут оказаться столь значимыми сами по себе. На мгновение ей показалось, что она понимает природу призраков.

Сама сцена вчерашнего события была занята, но не призраком, а мисс Лэвиш, державшей в руках утреннюю газету. Писательница бегло поприветствовала их. Ужасная катастрофа, произошедшая накануне, подсказала ей идею – произошедшее убийство может стать эпизодом ее книги!

– О позвольте мне поздравить вас! – воскликнула мисс Бартлетт. – Какая удача! И это – после вчерашнего отчаяния…

– А! Мисс Ханичёрч, подойдите ко мне. Мне повезло! Вы должны рассказать мне все, что видели, с самого начала.

Люси постукивала по камням мостовой кончиком своего зонтика.

– Или вы не расположены? – спросила мисс Лэвиш.

– Прошу меня извинить, – отозвалась Люси, – но если вы можете обойтись без моего рассказа, то я не стала бы этого делать.

Старшие дамы обменялись взглядами, в которых тем не менее не было и тени неодобрения – эти молоденькие девушки так впечатлительны!

– Это вы меня извините! – запротестовала мисс Лэвиш. – Мы, акулы пера, совершенно бессовестные создания. Я уверена, нет такого потайного уголка в самой глубине человеческого сердца, куда бы мы не засунули свой нос.

И она принялась весело маршировать вокруг фонтана, делая замеры и вычисления – с целью достижения в романе абсолютной достоверности. Потом сообщила, что уже с восьми часов утра ходит по площади, собирая материал. Большая часть его не подойдет, но ведь писатель имеет право кое‑что и изменять, адаптировать. Итак, двое мужчин повздорили из‑за пятифранковой банкноты. Она заменит деньги на молодую даму, что разом поднимет трагическую тональность всей истории и одновременно станет источником великолепного сюжета.

– А как зовут героиню? – спросила мисс Бартлетт.

– Леонора, – ответила мисс Лэвиш, которую саму звали Элеонор.

– Надеюсь, она приличная женщина?

Куда ж мы без этого?

– А каков сюжет? – не унималась Шарлотта.

Любовь, кровь, похищение, месть – таковы составляющие сюжета, который мисс Лэвиш изложила под плеск струй фонтана, омывавшего фигуры сатиров, лоснящиеся в лучах утреннего солнца.

– Я надеюсь, вы извините меня за то, что я вам надоедаю, – сказала мисс Лэвиш. – Но это так соблазнительно – поговорить с людьми, которые тебе сочувствуют. Конечно, это только общий план. Там у меня будет масса местного колорита, описание Флоренции и окрестностей, а кроме того, я введу несколько комических персонажей. И позвольте мне предупредить вас со всей откровенностью: я намереваюсь быть безжалостной к туристам‑англичанам.

– О коварная! – воскликнула, всплеснув руками, Шарлотта. – Я уверена, что сейчас вы думаете об Эмерсонах.

Мисс Лэвиш изобразила улыбку Макиавелли.

– Должна признать, – сказала она, – что в Италии мои симпатии не на стороне моих соотечественников. Меня привлекают всеми презираемые итальянцы, чьи жизни я собираюсь живописать так ярко, как только сумею. И я повторяю вновь и вновь, что события, подобные вчерашнему, не становятся менее трагичными, если происходят в жизни низших слоев общества.

Мисс Лэвиш закончила свой монолог и замолчала, что было кстати. Кузины пожелали ей успеха в ее нелегком труде и медленно пошли через площадь.

– Вот именно это я называю «умной женщиной», – сказала мисс Бартлетт, когда они отошли на приличное расстояние. – Ее последнее замечание показалось мне удивительно верным. Да, это будет по‑настоящему трогательный роман.

Люси согласно кивнула. В настоящий момент ее главной заботой было не попасть в шедевр мисс Лэвиш в качестве персонажа. Чувства ее были удивительно обострены, и она догадывалась, что писательница примеряет на нее костюм инженю.

– Она эмансипирована, – неторопливо продолжала Шарлотта, – но в самом лучшем смысле этого слова. Только очень поверхностный человек будет шокирован ее поведением. У нас с ней был вчера долгий разговор. Она верит в справедливость, в истину и в человеческий интерес. Мисс Лэвиш также сообщила мне, что она высокого мнения о предназначении женщины… О мистер Игер! Как это мило! Какой приятный сюрприз!

– Только не для меня, – добродушно проговорил капеллан, – ибо я уже довольно долгое время наблюдаю за вами и мисс Ханичёрч.

– Мы остановились поболтать с мисс Лэвиш.

Мистер Игер наморщил лоб:

– Я видел. И как?

В этот момент к ним, с галантной улыбкой на физиономии, приблизился продавец панорамных фотографий, и мистеру Игеру пришлось отгонять его. Покончив с приставалой, он вновь обратился к дамам:

– Я рискну обратиться к вам с предложением. Не будете ли вы и мисс Ханичёрч расположены присоединиться ко мне на этой неделе для совместной поездки на холмы? Мы могли бы подняться по фьезоланской дороге, а вернуться по дороге от Сеттиньяно. Там есть местечко на обратном пути, где мы часок побродим по холмам. Вид на Флоренцию оттуда просто прекрасен – гораздо интереснее, чем затасканный вид со стороны Фьезоле. Именно этот вид так любит передавать на своих полотнах Алессио Бальдовинетти. У этого человека острое чувство пейзажа. Определенно. Но кому это сегодня интересно? Увы, «нас бренный держит мир в своих объятьях», как сказал Вордсворт.

Мисс Бартлетт не слыхала об Алессио Бальдовинетти, но она знала, что мистер Игер не был заурядным капелланом. Он был членом английской колонии, которая сделала Флоренцию своим домом. Он знал людей, которые, бродя по городу, никогда не пользовались услугами Бедэкера; они устраивали себе сиесту после ланча, совершали поездки по таким местам, о которых туристы из пансиона и слыхом не слыхивали, и по знакомству проникали в частные галереи, закрытые для приезжих. Проводя свои дни в изящном одиночестве, кто в меблированных апартаментах, а кто и в ренессансных виллах на склонах Фьезоле, они читали, писали, изучали науки и обменивались идеями, таким образом приобщаясь к интимнейшему знанию флорентийской культуры, в котором было отказано всем, кто носил в своих карманах купоны от транспортно‑туристической компании Кука.

Поэтому приглашением от капеллана можно было гордиться. Он был чем‑то вроде связующего звена между двумя стадами своей паствы, и в его обычае было время от времени выбирать наиболее достойных овец из проходного стада и позволять им в течение нескольких часов попастись на пастбище стада постоянного. Чаепитие на вилле времен Ренессанса! Об этом пока не было сказано ни слова. Но если до этого дойдет – как Люси будет счастлива!

Несколько дней назад сама Люси чувствовала бы то же самое. Но теперь радости жизни представали перед ней совершенно в новом свете. Поездка на холмы с мистером Игером и мисс Бартлетт – даже при условии, что она завершится аристократическим чаепитием, – больше не входила в число самых заветных ее желаний. Люси довольно вяло поддержала восторженные возгласы Шарлотты. И только когда она услышала, что к поездке присоединится и мистер Биб, ее благодарность стала более искренней.

– Выходит, – продолжал капеллан, – что у нас будет две пары, пара на пару. В эти дни тяжких трудов и душевного смятения так важно побыть на лоне природы, внимая ее призыву к душевной чистоте. А ну, пошли прочь! Вон, и побыстрее!

Последние слова капеллана были обращены к попрошайкам, количество которых на площади все увеличивалось.

– Ох уж этот город! – покачал головой мистер Игер. – Он прекрасен, но это – город!

Кузины согласились.

– Эта площадь, как я слышал, – продолжал он, – была вчера свидетелем мерзкого преступления. Для того, кто любит Флоренцию Данте и Савонаролы, есть нечто зловещее в этом акте осквернения святого места, зловещее и унизительное.

– Именно унизительное, – поддержала капеллана мисс Бартлетт. – Мисс Ханичёрч проходила вчера по площади, когда это случилось. Она не в состоянии даже говорить об этом. – И Шарлотта гордо посмотрела на Люси.

– Как же получилось, что вы оказались здесь в такое время? – спросил капеллан отеческим тоном.

После этого вопроса весь недавний либерализм Шарлотты улетучился.

– Не корите ее, мистер Игер. Это моя вина – я оставила ее без присмотра.

– Так вы были здесь в полном одиночестве, мисс Ханичёрч?

В голосе капеллана слышался мягкий укор и одновременно плохо скрытое желание выведать какие‑нибудь душераздирающие детали произошедшего. Его смуглое, с правильными чертами печальное лицо приблизилось к Люси, чтобы тем лучше уловить ее ответ.

– Практически в полном.

– Кое‑кто из наших знакомых по пансиону любезно помог ей добраться до дома, – пояснила мисс Бартлетт, ловко скрыв пол вчерашнего спасителя Люси.

– Для нее это, разумеется, было источником ужасных переживаний, – покачал головой капеллан. – Я надеюсь, все это произошло не в непосредственной близости от вас?

Из многих вещей, которые сегодня вдруг открылись Люси, не последней была омерзительная манера смаковать кровавые подробности, свойственная так называемым респектабельным людям. Джордж Эмерсон на этот счет был странно деликатен.

– Он умер у фонтана, как я поняла, – ответила Люси.

– А где находились вы?

– Возле Лоджии.

– Это вас и спасло. Вы не видели, конечно, бесстыдных иллюстраций, которые бульварная пресса… Нет, этот господин мне положительно надоел. Он знает, что я местный житель, и тем не менее продолжает приставать ко мне, понуждая купить свои вульгарные газеты.

Незаметно подкравшийся продавец фотографий был, несомненно, заодно с Люси – Италия давно установила вечный союз с юностью. Он неожиданно развернул перед мисс Бартлетт и мистером Игером раскладной буклет своих фотографий, связав их руки лоснящейся лентой церквей, репродукций и видов.

– Нет, это уже слишком! – возмутился капеллан и раздраженно шлепнул ладонью по одному из ангелов Фра Анджелико. Буклет порвался. Крик вырвался из груди продавца; его товар, как оказалось, был гораздо дороже, чем можно было бы предположить.

– Позвольте мне купить… – начала было мисс Бартлетт.

– Не обращайте на него внимания, – резко проговорил мистер Игер, и они быстро пошли прочь.

Но от итальянца так просто не отвяжешься, особенно если он в горе. Продавец фотографий подверг мистера Игера самой жестокой травле – воздух над площадью наполнился угрозами и жалобами. Он обращался к Люси – не выступит ли она ходатаем за него. Он бедный, он очень бедный, у него большая семья, о которой он должен заботиться, а хлеб нынче так дорог! Он ждал, невнятно бормоча, ему дали денег – ему показалось мало; он не отставал от них, пока не вымотал всю душу.

Наступило время идти за покупками. Под руководством капеллана мисс Бартлетт выбрала множество ужасных подарков и подарочков: цветастые рамочки для картинок, украшенные чем‑то похожим на позолоченное, плохо пропеченное тесто, еще рамочки из дуба, более строгие и на подставках, блок веленевой бумаги, портретик Данте из того же материала, дешевые брошки с мозаикой – на следующее Рождество горничные примут эти брошки за настоящие. А кроме того: заколки, горшочки, тарелочки с геральдикой, коричневые фотографии, алебастровых Амура и Психею, а к ним впридачу еще и святого Петра. Все это, кстати, можно было бы купить и в Лондоне, но там же это все гораздо дешевле…

Утро было удачным, но радости Люси оно не доставило. Она была немного напугана мисс Лэвиш и мистером Игером, и она не знала почему. Но, испугавшись их, она почему‑то потеряла к ним всякое уважение. Она уже сомневалась, что мисс Лэвиш – великая писательница, а мистер Игер – воплощенная духовность и культура, как ее уверяли. Люси подвергла их какому‑то неведомому испытанию, и они его не выдержали. Что касается Шарлотты, она осталась тем, кем и была. К ней можно хорошо относиться, но любить ее невозможно.

– Он сын рабочего, я узнал это из верных источников. Сам в молодости был кем‑то вроде механика, а потом принялся писать в социалистические газеты. Я встречался с ним в Брикстоне.

Капеллан рассказывал Шарлотте об Эмерсонах.

– Какими удивительными способами нынче поднимаются люди! – вздохнула мисс Бартлетт, постукивая пальчиком по маленькой копии падающей Пизанской башни.

– В общем‑то, – отвечал мистер Игер, – их успех можно только приветствовать. Страсть к образованию, желание подняться по социальной лестнице – в этих вещах есть много достойного похвалы. Кое‑кого из этих рабочих можно было привезти сюда, во Флоренцию. Неясно, правда, нужно ли это им самим.

– Так он журналист? – спросила мисс Бартлетт.

– Нет. Он выгодно женился.

Капеллан произнес это с интонацией, полной значения, и закончил вздохом.

– Так у него есть жена?

– Она умерла, мисс Бартлетт. Умерла. Мне непонятно… да, мне непонятно, как это он смеет считать и называть меня своим знакомым! Когда‑то давно он был моим прихожанином в Лондоне. На днях в Санта‑Кроче, когда он был с мисс Ханичёрч, мне пришлось сделать ему выговор. Пусть он знает, что достоин только выговора.

– Что? – воскликнула Люси, вспыхнув.

– Он разоблачен! – прошипел мистер Игер.

Капеллан попытался сменить тему, но оказалось, что, стремясь к достижению драматического эффекта, он заинтересовал своих слушателей больше, чем намеревался. Мисс Бартлетт переполняло вполне естественное любопытство. Люси, хотя и не желала более видеть Эмерсонов, не собиралась участвовать в гонениях на них без всяких на то оснований.

– Вы хотите сказать, – спросила она, – что он человек нерелигиозный? Так это мы уже знаем.

– Люси, дорогая! – сказала мисс Бартлетт, мягко упрекая кузину за излишнюю резкость.

– Я был бы удивлен, если бы вы знали все, – проговорил капеллан. – Мальчика, который был в то время невинным младенцем, я исключаю. Только Бог знает, во что его нынче превратили образование и наследованные от отца качества.

– Вероятно, – сказала мисс Бартлетт, – это то, о чем нам лучше не слышать?

– По правде говоря, именно так, – ответил мистер Игер. – И я умолкаю.

В первый раз в жизни Люси смогла выразить словами свои бунтарские чувства и мысли.

– Но вы обязаны рассказать нам все, – проговорила она.

– Это никоим образом не входит в мои намерения, – холодно ответил мистер Игер.

Он посмотрел на девушку взглядом, полным негодования; та ответила ему тем же. Она стояла перед капелланом, повернувшись спиной к магазинному прилавку; грудь ее высоко вздымалась. Мистер Игер вперился в ее лоб, перевел взгляд на губы и удивился – столько силы было в их изгибе. Как она смеет настаивать на чем‑то!

– Он убийца, если вы хотите знать все, – злобно произнес капеллан. – Этот человек убил собственную жену.

– Каким образом? – продолжала Люси настаивать.

– Убил умышленно и расчетливо… Скажите, тогда, в Санта‑Кроче, Эмерсоны говорили вам что‑нибудь против меня?

– Ни слова, мистер Игер, ни единого слова.

– Я‑то полагал, что они уж не преминули навесить на меня всех собак. Надеюсь, защищать их вас заставляют только их личные достоинства, мисс Ханичёрч?

– Я их не защищаю, – проговорила Люси, чувствуя, как отвага покидает ее. – Они для меня – ничто.

– Как вы можете полагать, что Люси защищает их? – вторглась в разговор мисс Бартлетт, немало смущенная неприятной сценой. Продавец уже прислушивался к ним.

– Мисс Ханичёрч будет трудновато это сделать. Этот человек убил собственную жену перед ликом Господа.

Приплетя в эту историю Господа, мистер Игер явно перегнул палку, но он был готов стоять на своем. Воцарилось молчание, которое можно было бы назвать напряженным, если бы оно не было столь неловким. Мисс Бартлетт вздохнула, расплатилась за копию Пизанской башни и пошла к выходу из магазина. Остальные вышли вслед за ней.

Капеллан достал часы и, проведя ладонью по лбу, сказал:

– Ну, мне пора.

Мисс Бартлетт поблагодарила капеллана за его доброту и с воодушевлением заговорила о предстоящей поездке.

– Поездка? – вмешалась Люси. – Так наша поездка все‑таки состоится?

Люси напомнили о манерах, и вскоре, после небольших усилий со стороны Шарлотты, мистер Игер вновь обрел столь свойственный ему самодовольный вид.

– Ничего себе! – воскликнула Люси, как только капеллан ушел. – Это же поездка, которую мы организуем вместе с мистером Бибом, причем без всякой помпы и шума. Еще и нас приглашает! Абсурд. С таким же успехом мы могли бы сами пригласить его. Каждый ведь платит за себя.

Это замечание навело мисс Бартлет, которая собиралась было посокрушаться по поводу Эмерсонов, на неожиданную мысль.

– Если это одна и та же поездка, то, боюсь, у нас будут проблемы, – сказала она.

– Почему?

– Мистер Биб позвал еще и Элеонор Лэвиш.

– То есть нам потребуется дополнительный экипаж?

– Хуже, – покачала головой Шарлотта. – Мистер Игер терпеть не может Элеонор. И она это знает. Суть в том, что для него она слишком… необычна, нетрадиционна.

Они стояли в пресс‑комнате Британского банка. Люси с отсутствующим видом перелистывала «Панч» и «Графику», пытаясь если не найти ответ, то хотя бы сформулировать вопрос, который бился в ее сознании. Хорошо знакомый мир рухнул, и на его обломках возникла Флоренция, волшебный город, где люди обдумывали и совершали невероятные вещи. Неужели здесь все это из разряда обыденного: убийство, обвинение в убийстве, непримиримые схватки между мужчинами и женщинами? А что еще таит в себе красота этого города? Силы, способные пробудить страсти – дурные или добрые – и мгновенно привести их к удовлетворению?

Счастлива Шарлотта: беспокоясь о вещах, которые не имеют никакого значения, она не ведает вещей действительно важных. Она может произнести с непередаваемой деликатностью: «Но это же нас бог знает куда заведет!» – и одновременно потерять из виду цель по мере приближения к ней. Вот сейчас она скорчилась в уголке, пытаясь извлечь аккредитивное письмо из холщовой сумки, которую в целях безопасности носит на груди – ей сказали, что это самый надежный способ хранения денег в Италии и доставать эту сумку и раскрывать можно только в стенах Британского банка. Шарлотта нащупывает аккредитив и бормочет:

– То ли мистер Биб забыл сообщить мистеру Игеру, то ли, наоборот, мистер Игер забыл, когда говорил нам; или же они оба решили не брать Элеонор – что вряд ли, – в любом случае нам надо быть начеку. Кого они действительно хотели пригласить, так это тебя; я им нужна для отвода глаз. Ты поедешь с двумя джентльменами, мы же с Элеонор будем следовать за вами. Нам хватит экипажа с одной лошадью. Боже! Как все непросто!

– Это точно, – отозвалась Люси с серьезностью, в которой сквозило сочувствие.

– Что ты по этому поводу думаешь? – спросила мисс Бартлетт, раскрасневшаяся в борьбе с пуговицами, которые она одну за другой застегивала.

– Я не знаю, что я думаю, и не знаю, чего хочу.

– О Люси, дорогая! Неужели Флоренция тебе надоела? Скажи только слово, и я завтра же увезу тебя, куда ты только захочешь, – хоть на край света!

– Спасибо, Шарлотта, – сказала Люси, размышляя над предложением кузины.

Для нее на конторке были письма: одно от брата, полное спортивных новостей и сведений из биологии, второе от матери – милое, какими только и могут быть материнские письма. Люси читала про крокусы, которые были куплены как желтые, а выросли красно‑коричневыми, про новую горничную, которая поливала папоротники в саду лимонадным экстрактом, про дешевые коттеджи, которые скоро погубят Саммер‑стрит, о чем страшно сокрушается сэр Гарри Отуэй. Люси вспомнила свободу и радости домашней жизни – там ей разрешалось все, и там же ровным счетом ничего с ней не случалось. Дорога, ведущая через сосновый лес, сверкающая чистотой гостиная, вид на Суссекскую пустошь – все предстало перед ней ясно и отчетливо, хотя и с некоторым налетом сентиментальности, – как картины в галерее, куда после пережитых жизненных бурь возвращается путешественник.

– Какие новости? – спросила мисс Бартлетт.

– Миссис Виз с сыном уехали в Рим, – сказала Люси, делясь с Шарлоттой новостью, которая интересовала ее саму менее всего. – Ты знакома с Визами?

– Совсем недавно познакомилась, – ответила мисс Бартлетт и, бросив взгляд на площадь, невпопад заявила:

– Эта чудесная площадь Синьории никогда не надоедает!

– Они очень милые люди, эти Визы. – Люси вернула разговор в прежнее русло. – Такие умные. Именно такими и должны быть умные люди. А ты не хочешь в Рим?

– Конечно, хочу! Еще как!

Площадь Синьории слишком плотно убрана в камень, чтобы быть по‑настоящему красивой. На ней не растет трава, не растут цветы; нет здесь сверкающих мраморных стен или навевающих покой дорожек из красного кирпича. По какому‑то странному капризу – если не по воле гения этих мест – статуи, которые смягчают суровость площади, говорят не о наивном неведении детства и не о юношеском смятении чувств, но о сознательных победах могучей зрелости. Персей и Юдифь, Геркулес и Туснельда – все они либо что‑то совершили, либо выстрадали; и хотя они наслаждаются бессмертием, бессмертие пришло к ним после житейских бурь, но не до таковых. Не только в уединении лесов и холмов, но и здесь, в городе, герой может встретить свою богиню, а героиня – своего бога.

Дата добавления: 2015-03-29