Август 2001 года, Зеленый Город. – ну да, – угрюмо сказал Александр

– Ну да, – угрюмо сказал Александр. – Ну да, я видел ее первый раз в жизни.

За спиной раздалось негромкое хмыканье.

Александр передернулся. Там Серега, за спиной-то. Стоял и стоял себе, молчком слушал их с Манихиным разговоры, а тут вдруг не выдержал. И в этом хмыканье не просто насмешка над мужиком, который едва голову не сложил, потому что бабий подол ему свет заслонил. В этом хмыканье прозвучало такое презрение!..

Не стоит стараться. Больше, чем сам Александр, его никто презирать не сможет. Это просто нереально!

– Первый раз в жизни… – повторил Манихин. Голос его звучал вроде бы бесстрастно, однако Александр отчетливо расслышал в нем тот же оттенок презрения, что и в Серегином хмыканье. Он дернулся, как от болезненного тычка в бок, но Манихин продолжил все так же спокойно:

– В принципе, я могу понять, как от женщины голову теряешь. Со мной это произошло, правда, только один раз, но на всю жизнь. Когда я первый раз Анну увидел, я только об одном и думал… – Он слабо улыбнулся. – Но она была девушка строгих правил, к тому же мы жили в деревне, где все тайное мгновенно становится явным, и мне пришлось ждать до свадьбы. Но если б она подала хоть один знак, что согласна, я бы, конечно, не устоял. То есть, повторюсь, я вас в принципе понимаю. Но зачем вы напились до потери сознания? Вы же знали, что вам вечером на поезд, утром из Москвы на Дальний Восток? Мы же с вами заключили договор, а вы…

– Я не пил, поймите! – с тихой яростью проговорил Александр. – Я не пил! То есть какую-то ерунду, бокал сухого вина. Там на столике стояла бутылка с белым вином, она налила в стаканы, она сама пила…

– Если бы она пила, согласитесь, то ее нашли бы рядом с вами. Вы ведь не можете точно сказать, что видели, как она пила?

Александр свел брови, изображая задумчивость.

На самом деле этот вопрос он задавал себе огромное количество раз. И отвечал одно и то же: не видел. У самого настолько в горле пересохло, что выхлебал свой стакан огромными глотками. Оторвался, увидел, что она смотрит на него с улыбкой, улыбнулся в ответ… И все как-то разом смерклось в глазах.

Надо полагать, улыбка ее была исполнена коварства и скрытого торжества, хотя ему казалось, что в ней то же счастье, которое испытывал он сам. Наверное, в стакане был клофелин, наверняка, ведь невозможно вусмерть упиться со стакана белого вина, это все же не водка, стакан которой вполне мог бы сбить Меншикова с ног!

Хотя и после этого он какое-то время еще потрепыхался бы. Понадобилось бы не меньше бутылки, чтобы свалить его, никак не меньше. Хотя, как ему сказали в больнице, принял он приблизительно пол-литра алкоголя. Причем не водки, а спирта. Хорошо, хоть не этилового…

Значит, сначала это был не клофелин? Потому что с клофелина человек отключается, теряет сознание и пить больше не в состоянии. Каким же образом в его желудок попало такое количество спиртного?

В одной из книг любимого Дика Фрэнсиса враги главного героя пытаются скомпрометировать его очень хитрым образом: ударом по голове лишают сознания, а потом внутривенно, через капельницу, вливают бутылку джина. В результате наш герой в состоянии дикого опьянения найден на улице полицией… и все такое. А чтобы скрыть укол, его крепко ударили по руке.

Хитро. Но в данном случае не жизненно. Потому что никаких следов от ударов, а также уколов на руках пострадавшего Меншикова не было найдено ни в больнице, где его пытались привести в сознание и даже предполагали наркотическое отравление, ни им самим – впоследствии. К тому же вливание такого количества алкоголя через капельницу и даже с помощью шприца предполагает немалое время. А Витек нашел Александра уже через часа полтора. Пребывавшего в полной отключке. И в это время в квартире уже давно никого не было.

С другой стороны, у Александра слегка першило в горле. И если допустить, что ретивая девица просто ввела в его желудок резиновую трубку, зонд, а потом через воронку влила туда спирт, то многое становится понятным. Дело это, кстати, не столь затейливое, как может показаться. Главное, чтобы трубка дошла до желудка, вот и все. Если имеешь элементарные медицинские навыки, то с этим запросто справишься, причем довольно быстро. Очевидно, обладательница темно-рыжих волос и зеленых глаз, от которых у доктора Меншикова так основательно поехала крыша, такими навыками обладала. Ну, может статься, она была медработником или ей приходилось ухаживать за тяжело-больными…

Он все свои размышления выложил Манихину, даже Дика Фрэнсиса упомянул, – а вот насчет волос и глаз промолчал. Тем более что не в них было дело, факт. Ему, строго говоря, никогда не нравились зеленоглазые и рыжие: Александр интуитивно не доверял такому зловещему, ведьминскому сочетанию. Но даже если бы он увидел эту женщину в чадре, парандже и вдобавок в такой бесформенной хламиде, которую носят мусульманские дамы, прячась от глаза постороннего мужчины, у него все равно зашлось бы сердце точно так же, как оно зашлось при виде ее в откровенном платьице. Платьице просто спровоцировало его реакцию и усилило его… ну, это самое, не в приличном обществе будь сказано. А стойку-то он сделал (опять же, пардон!) на тот аромат женственности, который от нее исходил: она его подкосила даже не видом своим, а женской сутью. Нет, это все слова, слова, не имеющие смысла, потому что нет точных слов, чтобы передать, почему Александра так возбудила именно она!

Странно и пугающе – он не чувствует на нее никакой злости и обиды. Он должен ненавидеть ее, а вместо этого в глубине души чувствует, что уже простил ее – то есть признал ее право поступить так, как она поступила. «Мне ненавидеть тебя надо, а я, безумный, все ж люблю!» Дурацкая песенка, пошловатая банальность. Но очень точная, как все банальности на свете.

Или вот еще цитата к месту: кузнец Вакула в гоголевской «Ночи перед Рождеством» с тоской бормочет: «Через эту глупую любовь я одурел совсем!»

Чушь, какая чушь! Любовь, любовь! Перепихнулся с какой-то шлюхой, которая отдалась первому встречному, а потом набухала ему в алкоголь клофелинчику и…

Он настолько углубился в свои размышления, что вздрогнул от неожиданности, когда мимо прошел Манихин.

Петр Федорович остановился возле стойки с цветами, начал задумчиво ворошить землю, иногда разминая пальцами комочки земли. Не зря он говорил, что возня с цветами его успокаивает. Да, сейчас самое время искать какое-то сильное успокаивающее средство.

Александр с раскаянием смотрел в его тяжелое, набрякшее бронзовыми складками лицо. Он уже успел привыкнуть к этому человеку – его уродство не вызывало отвращения, а только жалость. Получается, жалость бессмысленную…

Самое гнусное во всей этой истории, что из-за нее он не смог выполнить свое обещание. Полет в Хабаровск отложен на неопределенное время. Прошло уже три дня после оговоренного срока, а Александр все еще в Нижнем. Пока неведомо, когда он сможет выполнить свое обещание: в милиции и прокуратуре дело завели о нападении на врача «Скорой помощи», причем попался какой-то жутко дотошный молоденький следователь, который ведет первое в своей жизни расследование почти с садистской тщательностью. Ничего и никого не нашел, но достает Александра своими вопросами так, что у того печеночные колики начинаются!

А может, не следователь садист, а он сам мазохист? Наверняка! Если он не хочет, чтобы нашли ту девушку…

Нет. Он сам хочет найти ее, сам, но вовсе не для того, чтобы наказать.

– Так что мы будем дальше делать? Вы намерены все-таки отправиться в Хабаровск или нет?

Александр невольно вздрогнул. С покаянным выражением лица повернулся к Манихину:

– Надо же, только что об этом думал. Поймите, я хоть сейчас готов ехать. Но с меня зачем-то взяли подписку о невыезде. Как будто я преступление против самого себя совершил! Как будто не я в этой истории пострадал! Еще хорошо, что у меня с собой тех ваших денег не было, я их дома оставил. Если бы они пропали, я вообще оказался бы сейчас в еще более дурацком положении.

– Вы что, думаете, на вас напали, чтобы ограбить? Вы кому-нибудь говорили о том, что можете получить крупную сумму?

– Нет, что вы! Никому! А что до грабежа… нет, вряд ли. У меня не взяли даже тех жалких двух сотенных, которыми я на тот момент располагал. И ключи не забрали от квартиры, где, правда, все равно деньги не лежат. И никаких лекарств не тронули в чемоданчике, а ведь там были и наркотики. Вообще необъяснимая ситуация…

– Петр Федорович, можно я спрошу? – подал голос Серега.

«Ого, – подумал Александр, – вот это субординация! Здорово Манихин вышколил своего качка. Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту!»

– Конечно, давай, – кивнул Манихин.

– Слушай, Алехан, а твоя девушка не могла против тебя сыграть? – повернулся Серега к Александру. – Та, хорошенькая, пухленькая? Ниной, кажется, зовут? К примеру, решила тебе за что-нибудь отомстить, уговорила какую-нибудь подружку поучаствовать… Ты ведь вроде обмолвился, что после моего вторжения у тебя с ней дружба врозь?

– Ну, так оно, – буркнул Александр. – Но ты тут практически ни при чем, ты только поводом послужил, а не причиной. Я тебе, если хочешь знать, по большому счету даже благодарен. Была без радости любовь – разлука будет без печали. Словно о нас сказано, так что не бери в голову.

– Никто и не говорит, что ваша подруга сама принимала участие во всей этой истории, – сказал Манихин. – Серега правильно предположил: она могла кого-нибудь нанять…

– Нинка-то?! Да у нее ума на такие изыски не хватит. И потом, нанимать – это же платить надо, а у нее вечно денег нет. Скорей она бы сама нанялась к кому-то за деньги. Да и зачем ей что-то надо мной устраивать? Просто отомстить? Тогда логичнее ждать нападения из-за угла, мордобоя какого-нибудь, а не такой романтической истории.

– А может, эта девка тебя СПИДом заразила, откуда ты знаешь? – вдруг ляпнул Серега и тут же растянул губы в ухмылке: – Шутка, не дергайся.

– СПИДом? Это что же, Нина нашла зараженную дамочку и заплатила ей, чтобы она меня… – Александр нашел в себе силы усмехнуться. – Говорю, она с лишним рублем ни за что не расстанется. А вообще-то надо провериться, спасибо за подсказку. Все под богом ходим, чем черт не шутит.

– А от вас, простите за вопрос, никто не ждет никакого наследства? – спросил Манихин. – На квартиру, в которой вы живете, никто не зарится? Может быть, у вас вклад какой-то громадный есть, акции, ну, не знаю, на территории дачи клад зарыт и все такое?

– Шутки продолжаются? – невесело усмехнулся Александр. – Понятно… Наследства не жду и не дождусь, надеюсь. Хотел бы, чтобы родители как можно подольше пожили, да они еще и не старые, слава богу. Мы, правда, отдельно живем, но отношения нормальные. По принципу, чем родственники дальше, тем они ближе. Я человек взрослый, у меня своя жизнь. Наследство… какое там наследство, только народ смешить. Отец врач-терапевт, мама учительница русского языка и литературы, так что… без комментариев насчет богатств и накоплений. А по поводу акций, вкладов и кладов одно могу сказать: мы ведь не в романе Иоанны Хмелевской. Это все какая-то необъяснимая нелепость, поймите!

– А вы не заметили, как врач, как мужчина: у этой вашей случайной… партнерши, не побоюсь этого слова, не было никакой сексуальной патологии? – вприщур глянул на него Манихин.

– То есть?

– То и есть, о чем спросил. Почему вы убеждаете меня и себя, что это происшествие – чистая случайность? Если у вашей загадочной незнакомки нет такой сексуальной патологии – вступать в случайные связи именно с врачами «Скорой помощи», – значит, целью этой тщательно продуманной и разработанной операции были именно вы, Александр Данилович Меншиков. Такой вывод сам напрашивается. И если все было так, как вы говорите, если бы ваш водитель не наткнулся на соседку с ключами и сообразительной собачкой, вы могли бы невесть сколько лежать в той квартире связанный, одурманенный. А если бы вас не нашли? Если бы вы погибли? Ну взгляните же в лицо фактам: объектом нападения были вы, именно вы!

– Я не понимаю, почему! – взорвался Александр. – У меня вообще создалось впечатление, что я оказался не в то время не в том месте, а ждали там другого человека, все это подстроено для кого-то другого. Помните, у Пушкина в «Метели» Бурмин рассказывает Марье Гавриловне, как барышня, с которой он из озорства стал рядом перед аналоем, вдруг после венчания восклицает: «Ах, не он, не он!» И падает без чувств. Вот и мне кажется, что эта женщина обнаружила, что я – не он, не он, и…

– И упала без чувств! – зло хохотнул Манихин. – Впечатления у вас, видите ли. Одно впечатление, другое… У меня тоже есть впечатление! Насчет того, что все это – гнусная ложь. Вы просто хотите отказаться от своего слова. От поездки в Хабаровск, от помощи мне…

Он согнулся над переплетением листьев и стеблей, тяжело дыша.

– Петр Федорович, – устало сказал Александр, гнев которого мгновенно погас, притушенный жалостью к этому несчастному, издерганному человеку, – вы можете кем угодно меня считать, но зачем мне такую усложненную байку выдумывать, если б я хотел просто отказаться от поездки? Правда что, детектив детективом! А за каким чертом? Деньги я у вас, слава богу, не взял, так что же мне мешало раствориться в пространстве и больше не появляться? Спокойней оно и удобней, честное слово. Боялся, что вы Серегу ко мне снова пришлете? Но я не из пугливых. Да в конце концов, не верите мне – можно обратиться в милицию. Я вам дам имя, фамилию следователя, который это дело ведет, встретьтесь с ним, поговорите…

Манихин резко обернулся:

– Ну и как вы это себе представляете? Я пойду прямо к следователю или созвонюсь с ним и договорюсь о встрече на нейтральной территории?

Александр мгновение всматривался в набрякшие бронзовые складки на его лице, потом не выдержал – опустил глаза. Да… сколько раз он задумывался о жизни этого человека, а все же не в силах поставить себя на его место. Эта странная болезнь страшна не столько болью, сколько уродством. Трудно представить себе человека, который решился бы показаться людям в таком виде. Вышел бы на улицу, прошел хотя б квартал… «По улицам слона водили – как видно, напоказ. Известно, что слоны в диковинку у нас, так за слоном толпы зевак ходили…» Совершенно так оно и было бы. А вообразить приход Манихина в милицию… да стоит только вспомнить, сколько сил он приложил, чтобы заставить молчать о себе Александра и этого дуралея Витька! И если он, не дай бог, заболеет всерьез, если ему потребуется срочная помощь, например при несчастном случае…

Он даже зажмурился, стоило представить себе бездны, которые клубились в душе этого человека. Сколько же в нем силы… сколько стойкости! В начале знакомства Александр, помнится, готов был резко отказать, если бы Манихин попросил помочь развязаться с жизнью, а сейчас вдруг стукнуло мыслью: «Сам-то ты выдержал бы? Устоял бы? Сам-то не развязался бы?»

– Вы, как я понимаю, жалеете меня? – послышался голос Манихина, и Александр открыл глаза. – Спорим, я знаю, о чем вы сейчас думаете? О том, какой я несчастный, верно? И как у меня хватает силы это терпеть? И что вы бы на моем месте…

Александр опустил голову. Хотелось уши заткнуть, чтобы не слышать, как дрожит этот голос.

– А у меня и не хватает сил, – продолжил Манихин. – Один раз я совсем уже было… сделал это. Но меня спасли. Очнувшись, я убедил себя в том, что должен терпеть. Обязан ждать и терпеть! Жизнь, бог, черт – не знаю кто, но пошлет же мне кто-то средство к спасению! Не может же быть, чтобы это… чтобы это вот так, просто так, ни с того ни с сего! Должен ведь во всем этом быть какой-то смысл!.. – Опять прошло некоторое время, пока он пытался справиться с голосом. – Когда я увидел вас… там, на берегу, я подумал: вот человек, который призван мне помочь. Мне был знак, что надо обратиться именно к вам! Я не объяснял вам смысл этого знака тогда, не собираюсь объяснять и теперь. Да вы все равно не поймете! Никто не поймет, никто…

Он насторожился, вскинул голову:

– Зачем ты здесь?

Александр обернулся, неловко отклеился от стенки, которую подпирал спиной (сегодня ему не предлагали не то что выпить, но даже элементарно сесть!), выпрямился.

В дверях стояла высокая женщина с гладкими черными волосами, стянутыми на затылке. Гладкая кожа, румянец на высоких скулах, темно-карие глаза с тревожным, тревожащим выражением, яркие губы. На первый взгляд ей было лет тридцать пять.

– Что тебе, Анна?

Анна! Вот она какая! А где же та, другая, – Марина?

Услышав резкий вопрос мужа, женщина мгновенно потускнела. Глаза погасли, румянец как бы полинял.

– Ничего, извини. Я просто…

Повернулась и ушла, прикрыв за собой дверь.

Нет, конечно, ей не тридцать пять. Ей куда больше, гораздо больше… за сорок. И она настрадалась ничуть не меньше мужа. Выходит, и ее подвел, обманул, как бы предал доктор Александр Меншиков?

– Петр Федорович, – пробормотал он, чувствуя себя таким несчастным, как никогда в жизни, – Петр Федорович, ну чем хотите клянусь, что я тут ни сном ни духом… Ну, у меня доказательство есть, что я случайно оказался в эту историю замешан! Вы думаете, я почему решил, что меня вместо кого-то другого и в эту квартиру заманили, и… и все остальное? Потому что потом, уже выйдя из больницы, я в кармане брюк записку нашел. Совершенно идиотскую, понимаете? Мне это ничего не говорит, настолько не говорит, что я даже в милиции ни словом о ней не обмолвился. Я ее со злости выкинул. Но я помню, что там было, в той записке…

– Ну? – поглядел исподлобья Манихин. – И что ж там было?

– Там было написано: «Привет от Бушуева!» Понимаете? Полный бред. Кто такой Бушуев? В жизни ни одного Бушуева не знал, слыхом такой фамилии не слы… О, бог ты мой! Петр Федорович!

Он рванулся вперед, но Серега все же успел раньше – подхватил Манихина прежде, чем тот навзничь грянулся на пол.

Дата добавления: 2015-05-06