ЧАСТЬ II 2 страница. – То, что ты будешь похожа на своего отца

– Что? – спросила Ханичайл.

– То, что ты будешь похожа на своего отца. Он был интересным мужчиной. Действительно интересным. И в нем было то же самое, что и в тебе. – Элиза плотно сжала губы, внезапно поняв, что это было.

– Что, Элиза? Что в нем такого было?

– Это не для твоих ушей, – строго сказала Элиза. – Иди собирай вещи, – добавила она и быстро ушла на кухню.

Ханичайл долго лежала в ванне, окруженная мрамором и пенными пузырьками, все более и более чувствуя себя настоящей кинозвездой. Затем она надела новое хлопчатобумажное белье, точно такое же, какое привыкла носить с тех пор, как была маленькой девочкой, с большой осторожностью натянула на ноги шелковые чулки и отливающие серебром туфли.

Затем она надела черное платье и подвязала длинные светлые волосы черной атласной лентой, купленной в универсальном магазине, где когда-то работала ее мать, припудрила пуховкой свой веснушчатый носик, осторожно нанесла на губы цикламенового цвета помаду и, как полагается, сомкнула губы, чтобы помада легла ровнее, затем посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась. Помада не измазала зубы. Вид был для нее непривычный, но она решила, что постепенно привыкнет к косметике. И последний штрих: мазок французскими духами за каждым ухом.

Ханичайл придирчиво оглядела себя в большом зеркале, решая, не слишком ли низок вырез платья, подходят ли рукава-крылышки для вечернего платья и не коротка ли та часть скроенной по косой юбки, которая доходила ей только до колен. И не слишком ли плотно платье облегает ее? Ее мучили сомнения. Особенно ей не нравилась розовая тафта под черным кружевом, из-за которой она казалась почти голой.

Ханичайл вздохнула, но менять что-либо уже поздно. Платье было у нее единственным. К нему подошла бы нитка жемчуга, но единственным украшением у нее было золотое кольцо с гербом Маунтджоев, которое сначала носил ее дедушка Джордж, а потом ее отец. Ханичайл никогда не снимала его. Оно было таким же талисманом, как и старый мишка, который мистическим образом связывал ее с отцом.

Волнуясь, Ханичайл пошла в столовую, пошатываясь от качки и непривычных для нее туфель на высоких каблуках.

Главный официант, стоявший наверху ведущей вниз лестницы, с удивлением посмотрел на нее. Ханичайл одарила его застенчивой улыбкой, затем быстро оглядела переполненную людьми столовую; зеркальные стены и сверкающие, как драгоценные камни, канделябры; духовой оркестр, укрывшийся в тени посаженных в кадки пальм и играющий последнюю мелодию Джерри Керна. Одетые во фраки официанты разливали шампанское, а пассажиры приветствовали друг друга поцелуями в щеку. Все это было похоже на кино. Ханичайл повнимательнее присмотрелась к пассажирам, и внезапно кино обернулось для нее кошмаром. Горячая волна смущения обожгла ей щеки. Все фильмы врали. Никто не носил вечерних платьев: каждая женщина была в коротеньком дневном платье. Люди, оборачиваясь, смотрели на Ханичайл, и она почувствовала, что покраснела до корней волос. Ей хотелось в тот момент провалиться сквозь землю.

Стоя в дверном проеме, Алекс Скотт наблюдал за Ханичайл. Вид у нее был такой, словно она хотела убежать, но он понял, что она не может этого сделать: от смущения она приросла к месту.

– Могу я помочь вам, мисс? – спросил старший официант.

– В этом нет необходимости, Марио. – Алекс взял Ханичайл под локоть. – Мисс Маунтджой со мной. Пожалуйста, Марио, столик на двоих подальше от толпы.

Ханичайл в ужасе посмотрела на Алекса и сразу обратила внимание, что на нем нет фрака и белого галстука.

– Я оделась не по форме, – прошептала она. – Все на меня смотрят. Я не могу пойти туда.

– Ваш стюард должен был предупредить, что в первый день никто не одевается к обеду. Это своего рода традиция. Пусть себе смотрят. Они только и думают, как очаровательно вы выглядите.

– Прошу прощения, сэр, – обеспокоенно вмешался в разговор старший официант, – но мисс Молтон сказала, что ждет вас за ее столиком. Она с лордом и леди Киннон и четой Бидлз.

– К черту мисс Молтон и Бидлзов. – Алекс ободряюще посмотрел на Ханичайл: – Сделайте глубокий вдох и обопритесь на меня.

Алекс повел Ханичайл вниз по лестнице, мимо уставившихся на них официантов, мимо разъяренной Вивы и любопытных Бидлзов, мимо всех других удивленных пассажиров первого класса за столик в укромном уголке.

– Простите, – сказала Ханичайл, с благодарностью опускаясь на стул. – Кажется, я доставила вам массу хлопот. – На ее ресницах дрожали слезинки.

– Никаких хлопот, – с улыбкой ответил Алекс.

– Я только что испытала смертельный ужас, – продолжала Ханичайл, все еще сгорая от стыда. – Вы думаете, что я глупая провинциалка. И вы правы. Все, что мне известно, я узнала из фильмов, а в них нигде не говорится, что люди вашего круга не наряжаются в первый день. Я незнакома с вашими правилами.

Алекс задумчиво посмотрел на девушку.

– Странно, – сказал он, – но, когда я вас впервые увидел, у меня создалось впечатление, что вы тот тип женщин, которые не отступают перед невзгодами. Вы не зарыдали и даже не застонали, когда фотограф сшиб вас с ног, хотя я видел собственными глазами, что вам было больно. Какая сильная женщина, подумал я. Она из тех, которые, несмотря на свою молодость, могут постоять за себя.

– Вы действительно так подумали? – удивилась Ханичайл. – Или вы просто стараетесь меня успокоить?

– Я никогда не говорю того, чего не думаю.

Ханичайл снова покраснела, на этот раз от удовольствия.

– Я пытаюсь быть сильной. Я много работала, чтобы ранчо окончательно не пришло в упадок, с тех самых пор, когда Роузи потратила все деньги. Сначала была засуха, потом депрессия, потом...

– Почему бы вам не рассказать все с самого начала, – предложил Алекс, пока официант разливал им шампанское. – Но сначала скажите, что вы будете есть.

Ханичайл со страхом и растерянностью посмотрела на меню. Алекс, заметив ее замешательство, предложил:

– Позвольте мне сделать заказ на нас двоих.

Ханичайл с радостью согласилась.

– Кстати, спасибо за розы, мистер Скотт. Никто раньше не дарил мне цветы. Они прекрасны.

– Они предназначались для прекрасной девушки, – галантно солгал Алекс. И однако, подумал при этом: «Несмотря на всю ее простоту и неуклюжесть, в ней есть нечто привлекательное».

– Я очень любопытен, – сказал он. – Кто вы такая? Почему вы плывете одна на этом корабле?

Ханичайл рассказала Алексу о письме лорда Маунтджоя и о том, что плывет в Лондон потому, что уверена: ее отец захотел бы, чтобы она познакомилась с последним из оставшихся в живых членов его семьи.

– И потому, что я очень нуждаюсь в деньгах, – честно призналась Ханичайл. – Хочу, чтобы ранчо Маунтджой было таким же, как при отце. Когда я была маленькой девочкой, наша земля была зеленой, а скот лучшим в Техасе.

И Ханичайл рассказала Алексу всю историю или по крайней мере большую ее часть. Она опустила из рассказа свою жизнь с Роузи в Сан-Антонио и что случилось потом, с Джеком Делейни.

Слушая Ханичайл, Алекс думал, насколько она отличается от искушенных в житейских делах знакомых ему женщин, как она молода и не испорчена.

Он с сожалением подумал, что сам никогда не был так чист. Никогда, даже когда был молодым, не делал ни единого движения, которое не было спланировано и направлено на то, чтобы подняться на ступеньку выше, а затем еще на ступеньку, и так все выше наверх. Необходимость и злость были его движущими силами, но, по всей вероятности, эта девушка никогда не руководствовалась ни одной из этих причин. Он был готов биться об заклад, что она не умела врать и даже флиртовать. Он внезапно понял, что получает от нее наслаждение. Она была как глоток свежего воздуха в душный день.

Глядя в серые глаза Алекса, Ханичайл почувствовала, что между ними возникло доверие. Внезапно она поймала себя на мысли, что рассказывает ему то, что никогда никому не рассказывала.

– Мне было пятнадцать лет, когда я увидела подъезжавшую к дому машину шерифа Уилкиса. И подумала, что это опять связано с собакой, которая облаивала каждую проезжавшую по шоссе машину. Но он выглядел таким мрачным и странным, что я поняла, что случилось что-то худшее. «Позволь мне поговорить с Элизой, – сказал он. – Наедине».

Он вошел в дом, и вскоре я услышала, как Элиза закричала. Я побежала к ней. Она сидела на стуле, прикрыв лицо фартуком и раскачиваясь взад-вперед. Я поняла, что она плачет.

«Роузи на самом деле не была такой уж плохой женщиной, – сказала она шерифу. – Просто глупой и неорганизованной. Она молилась мамоне вместо того, чтобы молиться нашему Господу. Эта женщина думала: все, что блестит, золото – и стремилась завладеть этим. Ей не нравилась ни ее жизнь здесь, ни ее собственный ребенок. Сомневаюсь, что Ханичайл удавалось увидеть свою мать хотя бы пару раз за много недель, и так было с того самого момента, когда умер Дэвид Маунтджой, оставив ей деньги. Бедная женщина не стала от этого лучше. А теперь только посмотрите, что с ней случилось».

Шериф Уилкис посмотрел на меня и направился к двери. «Сообщите печальное известие Ханичайл», – сказал он. Но в этом не было нужды: я уже поняла, что Роузи мертва.

Ханичайл посмотрела Алексу в глаза и прошептала:

– Ее застрелили. Рядом с салуном «Серебряный доллар».

– Вы хотите сказать, что она была убита? – спросил Алекс, потрясенный этим откровением.

Ханичайл кивнула.

– Они так и не нашли того, кто это сделал, – сказала она срывающимся голосом. – Я думаю, что Элиза была права. Роузи не заслужила, чтобы умереть такой смертью. Она была такой одинокой, беззащитной, такой... даже не знаю, как это выразить. Знаю только одно, что я по-своему любила ее. Иногда я чувствовала себя виноватой. Если бы я была такой дочерью, какой ей хотелось меня видеть, она бы не уезжала с ранчо. И ее никогда бы не застрелили.

– Единственный виновный – тот, кто убил ее, – сказал Алекс. – Неужели они так и не попытались найти его?

– Мне кажется, что никто по-настоящему не пытался, словно Роузи была совсем никчемной. Никого это не беспокоило. Элиза сказала, что все это из-за того бара, где незаконно торгуют спиртным и которым владеют гангстеры. Они постарались, чтобы это дело замяли, так как, узнав об убийстве, посетители бы побоялись ходить туда. Но я знаю, кто это сделал, и всегда знала: Джек Делейни.

– Ее новый муж?

Ханичайл кивнула.

– Люди говорили, что Джек был красивым, похожим на Кларка Гейбла, но в нем было что-то жестокое и безнравственное. Элиза тоже считает, что он убийца. Джек Делейни сделал это. Ясно как божий день, что он застрелил Роузи. Но у Джека было неоспоримое алиби. В тот день он был в Хьюстоне, в отеле с женщиной, и она подтвердила это. То же самое сказал и служащий отеля и... ну, я не знаю... и другие люди. Но я уверена, что это сделал Джек. Он сделал это потому, что всегда хотел завладеть нашим ранчо, а тут прослышал, что там нашли нефть. Он сказал полиции, что Роузи была проституткой, что она сама липла к другим мужчинам и поэтому он ушел от нее. Он сказал, что многие парни хотели застрелить ее, такой плохой она была.

Потом он приехал на ранчо в большом черном «кадиллаке» и ходил по дому, как по своему собственному. Он и считал его своей собственностью. «Я был законным мужем Роузи, – сказал он Элизе. – Что было ее, стало моим. Таков закон».

«Этот номер не пройдет, – сказала ему Элиза. Ханичайл улыбнулась, вспомнив триумф в глазах Элизы. – Это ранчо принадлежит мисс Ханичайл Маунтджой Хеннесси. Оно управляется по доверенности, оставленной ей ее дедом. Роузи никогда не владела ранчо Маунтджой, поэтому и ты не можешь владеть им».

Я подумала, что он убьет Элизу тоже. Он поднял руку, чтобы ударить ее, но я напустила на него собаку. Она вцепилась ему в руку, прокусив ее до кости, но мне хотелось, чтобы она вцепилась ему в горло. Я хотела, чтобы ему было так же больно, как было больно моей матери. Я хотела, чтобы собака убила его.

Ханичайл горестно вздохнула.

– Полагаю, что настоящие леди не говорят такое, – сказала она извиняющимся тоном. – Они говорят о погоде, музыке и нарядах. Я смущаю вас. Элиза всегда говорила мне, что я невоздержанна на язык.

– Нет, вы меня не смущаете. Что случилось с Делейни?

– Думаю, что он побоялся нового укуса собаки и поэтому уехал. Уже в дверях он посмотрел на меня и сказал: «Когда-нибудь я вернусь, Ханичайл. Я получу то, что по праву принадлежит мне. Я обязательно вернусь, можешь не сомневаться».

Элиза сказала мне, что по закону он мой отчим. Нам остается надеяться, что он никогда не заявит об этом. Потому что если он заявит, тогда мы пропали. «Он так же может поступить с тобой, как поступил с Роузи».

По спине Ханичайл пробежали мурашки. Она передернула плечами и снова заговорила:

– Нефть так и не нашли, поэтому, как мне кажется, он потерял всякий интерес к нашей земле. Но зато они нашли подземный источник. Вы даже представить себе не можете, как мы все радовались. От счастья мы чуть не сошли с ума. О, Алекс Скотт, вы даже вообразить не можете, какое это счастье, – продолжала Ханичайл, радостно рассмеявшись. – Но нам придется еще много работать, чтобы привести ранчо в приличный вид.

Алекс перегнулся через стол, взял шершавую руку Ханичайл в свою и с восхищением смотрел на девушку: он хорошо знал, о чем она говорит. Он знал, что значит не иметь денег.

– Надеюсь, что вы победите, Ханичайл, – сказал он.

– Едва ли. Но с помощью денег лорда Маунтджоя я надеюсь это сделать. Я хочу, чтобы ранчо было таким же процветающим, каким оно было, когда им управлял отец.

Алекс смотрел на нее, очарованный ею. Он никогда не встречал такой девушки. Она была похожа на золотистого невинного щенка, пытавшегося встать на лапки. Она легко располагала к себе. Он с сожалением подумал, что может случиться с ней в Лондоне, когда на нее свалятся деньги, драгоценности и внимание. Ему оставалось надеяться, что все это не испортит ее, потому что она нравилась ему такой, какой она была. Глоток свежего ветра в душном мире.

Люди с любопытством смотрели на Алекса Скотта, державшего руку странной молодой женщины в дешевом кружевном платье. «Совершенно не в духе Алекса, – шептались они. – Несколько деклассированная для него, вам не кажется?» И они смеялись, удивленные, но Алекс этого не замечал, а если бы и заметил, то не обратил бы на это внимания.

После обеда вместе с Ханичайл они направились на прогулочную палубу, где смотрели на высокие темные волны и мощный кильватер, остающийся за кормой.

– Я люблю океан, – тихо сказал он. – Будь моя воля, я бы бороздил просторы морей в одиночку, на паруснике, в поисках неизвестных островов и спрятанных бухточек.

– Тогда почему же вы этого не делаете?

Он задавался этим вопросом много раз. Она спросила это так легко, словно он и впрямь мог делать то, что хотел.

– Это всего лишь мечта маленького мальчика, – ответил Алекс с горечью в голосе. – Хотя, как мне кажется, я по натуре моряк.

И он рассказал Ханичайл о своей флотилии, о новом судне, которое строится в Шотландии, и о своей единственной любви: яхте «Аталанта».

При свете луны его лицо выглядело утомленным, и Ханичайл вдруг подумала, что он очень одинокий человек. Импульсивно она протянула руку, дочертила пальцами его профиль. Он повернулся к ней и улыбнулся, затем взял ее руку и прижал к губам. У нее перехватило дыхание.

– У нас много общего, Ханичайл, – сказал он. – Мне тоже пришлось сражаться за все, чего я достиг. А когда я был мальчиком и жил в Риме, мне приходилось драться с другими ребятишками, которые называли меня ублюдком. Но они были правы: у меня нет отца, и, как бы сильно я ни дрался, правда остается правдой.

– Мне тоже приходилось драться в школе, – призналась Ханичайл. – Все скандалы были связаны с Роузи. Обещаю сохранить вашу тайну, если вы сохраните мою. Клянусь вам сердцем и душой. – Ханичайл перекрестила то место, где у нее было сердце.

Алекс обнял ее за плечи и проводил до каюты. Около двери он развернул ее лицом к себе и тихо сказал:

– Благодарю за то, что вы доверили мне свои секреты.

– Значит, друзья? – спросила Ханичайл, едва дыша. Ей так сильно хотелось, чтобы он поцеловал ее, что у нее подгибались колени.

– Друзья, – согласился Алекс.

Его губы едва притронулись к ее губам.

– Спокойной ночи, Элоиз Ханичайл, – уходя, бросил он через плечо.

За все время путешествия Ханичайл больше ни разу не увидела Алекса Скотта. Когда она спросила о нем стюарда, тот ответил, что мистер Скотт – очень занятой человек. Он частый пассажир на трансатлантических рейсах и обычно проводит все свое время в каюте, работая.

Когда судно причалило в Саутгемптоне, Алекс Скотт покинул его на рассвете и сразу же направился поездом в Лондон, где у него была назначена встреча. Он не попрощался с Ханичайл, и она не знала, печалиться или радоваться, когда ей передали большую корзину с пармскими фиалками, на которых блестели капельки росы. Цветы источали дивный аромат.

«Фиалки напомнили мне ваши глаза, – говорилось в сопутствующей визитке. – Желаю удачи в Лондоне. Ваш друг Алекс Скотт».

Ханичайл зарылась носом в благоухающий букет, вспоминая прикосновение его губ. Она всю ночь думала об этом поцелуе и сейчас была рада, что он все-таки не забыл ее.

Пассажиры сходили по трапу, махая друзьям, стоявшим на берегу. Громко играл оркестр. Носильщик разместил скромный багаж Ханичайл в вагоне первого класса, и вскоре она приехала в Лондон, где ее уже ждал темно-бордовый «роллс-ройс» с Бриджесом за рулем, одетым в фуражку и темно-бордовую униформу с золотыми пуговицами и эполетами.

Глава 21

Анжу д'Аранвиль выскочила из такси на Северном вокзале Парижа и, расплатившись с шофером, зажала в зубах железнодорожный билет, перекинула через плечо сумку, схватила в каждую руку по чемодану и, быстро перебирая длинными стройными ногами, помчалась к платформе, на которой экспресс Париж – Лондон громко гудел, оповещая об отправлении.

Гарри Локвуд бежал вслед за ней, молясь на ходу, чтобы поезд задержался, и в то же время успевая оценить ноги Анжу. Он обогнал ее как раз в тот момент, когда поезд дал последний гудок. Вцепившись в поручни, он распахнул дверь вагона первого класса, забросил в него вещи и запрыгнул сам.

– Arretez, arretez, un moment pour moi, – закричала Анжу сквозь шум. Сунув небольшой плоский чемодан под мышку, она отчаянно пыталась дотянуться до поручней. – Merde, oh merde, – чуть ли не рыдая, кричала она, догоняя пришедший в движение поезд.

Гарри схватил ее сумку, затем руку и втащил в вагон уже набиравшего скорость поезда. Он отскочил назад, налетел на ее чемодан и упал на пол вместе с Анжу, оказавшейся на нем.

– Ну, – сказал он, встретившись с ней взглядом, – вы чуть не опоздали.

– Боже мой, – выдохнула Анжу, вставая и оправляя юбку. – Я едва успела.

Гарри Локвуд рассмеялся, сраженный ее ответом, поднялся с пола и отряхнул пиджак.

– Вы опоздали. Поезд уже тронулся.

– Почему я всегда опаздываю? Вы можете объяснить мне это? Мне двадцать лет, я умная, образованная девушка, и у меня все в порядке с головой, но я хронически опаздываю. – Откинув с глаз челку, Анжу вопросительно посмотрела на Гарри. – Возможно, со мной что-то серьезное?

Он снова рассмеялся и оценивающе посмотрел на девушку. Она была очень высокой и тонкой до хрупкости. У нее было овальное лицо, широко распахнутые глаза и манера говорить запыхавшись, что можно было оправдать ее бегом по платформе, но Гарри сильно подозревал, что именно так она и говорит в обычной жизни. Ее глаза были цвета морской воды, блестящие волосы – цвета апельсинового мармелада, а ее пухлые губки растянулись в радостной улыбке, которой она одарила его, ожидая ответа.

– Я в этом сильно сомневаюсь, – сказал он. – Вы производите впечатление молодой женщины, которая умеет контролировать свою жизнь.

– Возможно, это из-за костюма. – Анжу с неодобрением осмотрела свой маленький твидовый жакет и юбку цвета бронзы. Это был последний писк моды этого года; Сюзетта лично переговорила с мадам Шанель, и ей удалось купить его по сходной цене. – Это все старания моей матушки, – продолжала Анжу. – Она кроит меня по своему образу и подобию для того, чтобы вылепить из меня очаровательную светскую девушку в угоду моему двоюродному дедушке. Обычно я выгляжу как студентка: юбки, кофточки и низкие каблуки.

Анжу вытянула свои стройные ноги и стала рассматривать дорогие туфли из коричневой замши, в то время как Гарри рассматривал ее.

– Ведь это глупо, не так ли? – спросила она. – Я говорила ей, что не задержусь долго в Лондоне. Я планирую вернуться в Париж к сентябрю. Это будет мой первый семестр в Сорбонне, – добавила она, широко улыбаясь, хорошо понимая, какое впечатление производит на него. – Я должна изучить математику и физику.

– И что вы намерены делать, когда изучите их? – спросил Гарри.

– Что делать? – спросила Анжу, поставленная в тупик этим вопросом.

У нее хватило мозгов окончить школу, и она обладала способностью заучить материал перед самым экзаменом и всегда получала хорошие отметки. Но колледж был только средством к конечной цели – к свободе. Сейчас, если ей удастся прибрать к рукам деньги Маунтджоя, у нее не будет нужды поступать в Сорбонну и жить в дешевой комнатушке вместо того, чтобы делать из себя преуспевающую женщину. С миллионами Маунтджоя она будет богаче любого мужчины, который мог бы взять ее на содержание. С такими деньгами она бы наслаждалась жизнью, как это делала бабушка Мари.

– Я никогда об этом не думала, – ответила Анжу. – Разве физика не кажется вам такой притягательной?

– Гораздо менее притягательной, чем вы, – сказал Гарри, глядя в ее изумрудного цвета глаза.

Сэр Гарри Локвуд был сорокалетним, приятной наружности, мужчиной, с гладкими густыми светлыми волосами, светло-карими глазами и необычно темными ресницами и бровями. Он был высоким, с мускулистым телом, которое хорошо смотрелось в высококачественных, сшитых на заказ костюмах, и постоянным загаром, приобретенным от частых поездок на дорогие курорты по всему миру. Гарри проводил большую часть зимнего времени на виллах, принадлежащих другим людям: на юге Франции, на Барбадосе, Багамах или Ямайке. Его всегда с радостью принимали как дополнительного свободного мужчину, главным качеством которого было умение развлекать дам. И именно это служило причиной того, почему его всегда приглашали, так как хотя у Гарри был титул, но, к несчастью, у него не было денег.

Все знали, что Гарри Локвуд уже много лет ищет богатую наследницу, чтобы жениться на ней. Пару раз он уже был близок к успеху, но его склонность к изменам еще до того, как он успевал повести невесту к алтарю, вскоре оборачивалась неудачей. «Гарри Локвуд не может держать свою ширинку застегнутой, – смеясь, говорили мужчины его круга и тут же добавляли: – Он также не может контролировать другую свою страсть – к игре». Однако во время его увеселительных поездок за границу одна из слабостей становилась его достоинством: это были, конечно, женщины. Иногда ему везло и в игре в покер, и он мог выиграть за один вечер до сотни фунтов стерлингов.

Гарри с большой неохотой отвел свой взгляд от Анжу, так как в дверь постучали.

– Обед уже сервирован, месье, – сказал официант, просовывая голову в дверь.

Гарри вопросительно посмотрел на Анжу.

– Так как у вас уже было время отдышаться, может, вы пообедаете со мной и заодно расскажете, почему находите физику такой привлекательной. И о том, как вы собираетесь стать порядочной девушкой из общества, – с усмешкой добавил он.

– С удовольствием, месье. – Анжу улыбнулась, оглядев Гарри оценивающим взглядом. – А это не означает, что мне придется расплачиваться за обед? Мать предупреждала меня: не разговаривать с незнакомыми мужчинами. Правда, на самом деле она подразумевала: если у них нет титула и денег. – Весело рассмеявшись, она вскочила на ноги, сунула ноги в туфли и добавила: – Ну вот, теперь они мне жмут.

– Мне кажется, что мы должны представиться друг другу, – предложил Гарри. – Меня зовут Гарри Локвуд.

– А я Анжу д'Аранвиль. Ой, нет. Я сказала неправду. С этого момента я больше не Анжу д'Аранвиль. Я Анжу Маунтджой.

– Маунтджой? – удивился Гарри.

Это имя было хорошо ему знакомо. Его знали все. Старый лорд Маунтджой был одним из богатейших людей Англии.

– Это имя моего двоюродного дедушки. Я еду в Лондон к нему. Он хочет, чтобы я носила его фамилию. И так как моя маман желает прибрать к рукам его деньги, она сказала, что я должна так себя называть. – Анжу посмотрела на Гарри и вздохнула: – О, это такая длинная история.

– Расскажите мне побольше о себе, Анжу Маунтджой.

Взяв Анжу под руку, Гарри повел ее в вагон-ресторан. За затянувшимся обедом Анжу рассказала Гарри о Джордже Маунтджое и его романе с Мари.

– Она была восхитительной, моя бабушка. Маман пыталась разлучить меня с ней, но безуспешно. Мари легко отшила ее, и я провела лучшую часть моего детства в ее квартире на улице Бонапарта. Она умерла несколько месяцев назад, и я ужасно скучаю по ней. Она была моей лучшей подругой, но маман говорила, что она плохо влияет на меня. – Анжу посмотрела Гарри в глаза и добавила: – Моя мать считала Мари безнравственной, но я думаю, что она просто жила в свое удовольствие. Что вы об этом думаете, месье Локвуд?

Анжу похлопала своими длинными ресницами и сложила бантиком губки. Гарри громко рассмеялся.

– Я думаю, что вы восхитительная кокетка, Анжу Маунтджой. Я не обольщаюсь на свой счет, потому что двадцатилетняя девушка не может находить такого старика, как я, привлекательным. Просто вы кокетничаете с каждым встречным мужчиной.

Анжу притворно вздохнула и посмотрела на Гарри широко распахнутыми глазами.

– Только с красивыми, – ответила она с невинным видом. – А вы совсем не старый, месье, просто старше.

– Спасибо, мадемуазель Маунтджой, – ответил польщенный Гарри. – Мне кажется, что вы многое переняли от своей бабушки.

– Это у меня в крови. Моей французской крови. Моя английская кровь, должно быть, замерзла в зародыше еще в доисторические времена. Мари говорила, что мой отец был напыщенным ничтожеством и совсем не похожим на моего дедушку Джорджа. Тот был распутник, – добавила Анжу, покончив с бифштексом и приступая к крем-брюле.

– Он тоже ублюдок, как и я, – сказала она громким театральным шепотом.

За соседним столиком наступила внезапная тишина, и Гарри почувствовал, что все взгляды устремились в их сторону.

– Скажете тоже – ублюдки, – произнес он, улыбаясь. – Возможно, ваш отец, но не вы.

Анжу пожала плечами, зачерпнув ложечкой крем-брюле.

– Это одно и то же. Во всяком случае, во Франции. Мать говорит, что у нас испорченная порода. К тому же у нас нет денег, кроме тех, что зарабатывает мать. Она мадам Сюзетта. Слышали? – Анжу выжидающе посмотрела на Гарри.

– В самом деле? – спросил он, изобразив на лице удивление и решив, что мадам Сюзетта – звезда кабаре, выступающая в «Фоли Бержер».

– Ее шляпки очень известны, – продолжала Анжу. – На мне была такая шляпка, но, должно быть, она слетела, когда я бежала за поездом. Если маман узнает, она убьет меня. Она надеется хорошо вьщать меня замуж. Но я выйду замуж только по любви. И конечно, ради секса, – добавила она сладким голосом.

Посетители за столиками настороженно притихли.

– Почему вы не едите ваш десерт? – спросила Анжу у Гарри. – Можно его мне? – И она жадно набросилась на меренги.

Гарри с удивлением смотрел на нее.

– У вас такая внешность, будто вы клюете словно птичка. Куда все это уходит?

Анжу пожала плечами, с удивлением глядя на пустую тарелку.

– Я ем как лошадь, но остаюсь худой как скелет. Я бы съела еще сыра, – сказала она, пожирая глазами еду на столике, который катил по проходу стюард.

– Лорд Маунтджой, – сказала она за кофе. – У него нет наследника, чтобы оставить ему фамильные миллионы. И что же он делает? Он посылает частного детектива разыскать отпрысков Джорджа. – Анжу ткнула в свою грудь: – Меня и еще двоих. Англичанку и американку из Техаса. Мы все встретимся в Лондоне. Лорд Маунтджой введет нас в высшее общество, а потом будет решать, кто из нас достоин награды – его миллионов.

– И как вы полагаете, кто это будет?

Анжу пожала плечами и беспечно улыбнулась:

– Что касается меня, то мне все равно.

Гарри решил, что она лжет, и был прав. Анжу отчаянно хотела получить эти деньги. Она была решительно настроена устранить любого, кто посмеет встать у нее на пути.

– Я это делаю ради матери, – снова соврала она. – Она говорит, что я безнадежна и что ни один мужчина не захочет жениться на таком «синем чулке», как я. Иногда мне кажется, что маман совсем не понимает меня.

– Почему-то я тоже так думаю, – согласился Гарри, разгадав ее маленькую игру, потому что в Анжу он узнал себя. Она сделает все от нее зависящее, чтобы заполучить эти деньги.

Поезд приближался к Кале, и они вернулись в свое купе. Вызвав стюарда, Гарри попросил перенести вещи Анжу на паром и сам проводил ее.

– Просто чтобы убедиться, что вы не опоздаете, – сказал он.

– О нет, месье Локвуд. На этот раз вы ошибаетесь. Я не опоздаю.

Гарри проводил Анжу до каюты и вопросительно взглянул на нее. Сказать по правде, искушение было великим, но амбиции Анжу были гораздо больше, чем у Гарри Локвуда, и ей не хотелось прерывать их отношения на этом месте. Для этого она была достаточно умна.

– Спокойной ночи, Гарри, – сказала она и быстро поцеловала его в обе щеки. – Спасибо за чудесный обед. Я получила большое удовольствие.

Дата добавления: 2015-05-06