См.: Книга Судей, 6, 37-40

НЛО

в сновидениях

НЛО являются людям не только наяву, но и во сне. Сно­видения интересуют психолога в первую очередь, так как указывают на направленность бессознательной реакции, вызванной появлением НЛО. Следует помнить, что на ос­новании чисто интеллектуальных операций совершенно невозможно воссоздать более или менее полную картину объекта, отраженного психикой и пережитого. К этим опе­рациям, помимо функций чувства (оценка), ощущения («чувство» реальности) и интуиции (восприятие возмож­ностей), нужно добавить реакцию сферы бессознательного, то есть образ неосознанного ассоциативного контекста. Лишь всеохватывающий взгляд, вбирающий в себя все ука­занные факторы, способен различить многочисленные пси­хологические оттенки, порожденные объектом, тогда как чисто интеллектуальное постижение объекта может счи­таться удовлетворительным в лучшем случае наполовину, если не на одну четверть.

В качестве иллюстрации я хотел бы привести два снови­дения. О них мне рассказала одна высокообразованная да­ма, никогда не видевшая НЛО наяву, но испытывавшая интерес к данному феномену, о котором, впрочем, у нее не сложилось определенного мнения. Она не была знакома ни с литературой о НЛО, ни с моими идеями, касающими­ся этих объектов. Вот ее рассказ:

ПЕРВЫЙ СОН

КОММЕНТАРИЙ К ПЕРВОМУ СНУ

«В небольшом грузовике я еду вниз по Елисейским По­лям. Вместе со мной — множество людей. Звучит сигнал воздушной тревоги. Грузовичок останавливается; все пассажиры спрыгивают на землю и прячутся в близле­жащих домах, захлопывая за собой двери. Я покидаю гру­зовик последней и также пытаюсь войти в один из домов, но все его двери прочно заперты; мне не удается повер­нуть ни одну из блестящих латунных дверных ручек, а Елисейские Поля совершенно пусты. Я прижимаюсь к стене и смотрю на небо; вместо ожидаемых бомбарди­ровщиков я вижу нечто вроде летающей тарелки, то есть металлическое тело в форме капли. Оно медленно летит с севера на восток, и мне кажется, что с этой тарелки за мной наблюдают. В тишине я слышу звуки шагов одинокой женщины, которая спускается по тро­туару Елисейских полей на высоких каблуках.

Ощущение от всего этого совершенно жуткое».

ВТОРОЙ СОН

(примерно через месяц после предыдущего)

«Ночью я брожу по улицам какого-то города. В небе по­ являются предметы, похожие на космические корабли; все прохожие обращаются в бегство. Корабли выглядят как большие стальные сигары. Я не двигаюсь. Один из ле­ тательных аппаратов косо пикирует, нацелившись пря­мо на меня. Я вспоминаю, что профессор Юнг учил: никогда не следует спасаться бегством; поэтому я оста­юсь на месте и наблюдаю за приближением аппарата. С близкого расстояния он выглядит как круглый глаз, на­половину синий, наполовину белый.

Больничная палата. Двое моих начальников входят в помещение; их принимает моя сестра, у которой они обеспокоенно справляются о состоянии здоровья паци­ентки. Сестра отвечает, что один лишь вид летатель­ ного аппарата сжег мне все лицо; только теперь я осоз­ наю, что они говорят обо мне и что моя голова пол­ностью перевязана бинтами, которых я, впрочем, не вижу».

Экспозицией и общим фоном этого сна служит картина коллективной паники — как в начале воздушной тревоги. Появляется летающая тарелка в форме капли. В состоянии падения любая жидкость приобретает форму капли, то есть тарелка интерпретируется как падающая с неба жидкость: аналог дождя. В литературе уже встречались описания НЛО необычной каплеобразной формы и проводились ана­логии с жидкостью 1. Возможно, такая форма отражает ощущение внешней изменчивости, зыбкости, часто упоми­наемое в связи с НЛО. Эта «небесная» жидкость должна иметь таинственные свойства; вероятно, представление о ней сходно с алхимической идеей «вечной воды» (aqua per­manens), которая алхимиками XVI века именовалась так­же «небом» и репрезентировала «пятую сущность» (quinta essentia) 2. Эта вода — Deus ex machina 3 алхимии, «чудес­ный растворитель», причем слово «раствор» (solutio) в дан­ном случае употребляется и во втором своем значении — как «решение» (задачи). Это не что иное, как сам Мерку­рий, величайший из магов, который «растворяет и связы­вает» (solve et coagula), универсальное лекарство, исцеля­ющее как тело, так и душу (но способное одновременно означать угрозу и опасность); это лекарство, наконец, из­ливается с неба, подобно «небесной воде» (aqua coelestis).

Алхимики говорят не только о «камне, который не есть камень», но также о «философской» воде, которая не есть вода: это — «меркуриева жидкость», не идентичная простой металлической ртути 4, а представляющая собой некий «дух» (pneuma, spiritus), таинственную стихию,

1) В ставшем классическим сообщении капитана Мантелла говорится о сходстве летающей тарелки со «слезой» и о том, что она вела себя как «жидкость»; см.: Harold Т. Wilkins. Flying Saucers on the Attack, London (без даты; 1954?), p. 90. (прим. автора).

2) Известный алхимический термин (заимствованный из античной фи­лософии), обозначающий истинную, глубинную суть вещей; осталь­ные 4 «сущности» — вода, земля, огонь и воздух.

3) «Бог из машины» (лат.): развязка вследствие вмешательства высшей силы (в конце античной трагедии божество опускалось на сцену с по­мощью механического приспособления).

4) Ртуть традиционно считалась символом Гермеса-Меркурия — глав­ного божества адептов «герметической», то есть тайной, эзотерической науки алхимии.

которая в результате алхимических операций выделяется из обычного минерального вещества. Последнее, таким об­разом, преобразуется в духовную форму, часто — персо­нифицируемую (filius hermaphroditus s. Macrocosmi). «Фи­лософская вода» — это классическое вещество, трансфор­мирующее химические элементы и само трансформируе­мое в течение этого процесса; одновременно оно есть дух-искупитель религиозной надежды.

Все эти идеи начали появляться уже в античной литера­туре, но значительного развития достигли в средневековье, проникнув даже в народные сказки. В одном очень раннем тексте (созданном, вероятно, в I веке н. э.) говорится о ду­хе, скрытом в камне, который был найден на дне Нила: «Погрузите туда руку и извлеките дух (pneuma). Это и есть экстракция ртути (exhydrargyrosis)».

Существует множество свидетельств того, как этот ани­мистический архетип функционировал на протяжении почти семнадцати веков. С одной стороны, Меркурий (ртуть) — это металл, с другой же стороны — жидкость, к тому же быстро испаряющаяся, то есть легко трансфор­мируемая в «пар», в «дух»; последний, в качестве «духа Меркурия», считался всеисцеляющим средством, спасите­лем и хранителем мира (servator mundi). Меркурий — «спаситель», «примиряющий врагов»; будучи «пищей бес­смертия» (cibus immortalis), он избавляет творение от бо­лезней и порчи, то есть делает для него примерно то же, что Христос — для людей. На языке Отцов Церкви Христос именуется «бьющим родником»; аналогично алхимики на­зывали Меркурия aqua permanens, ros Gideonis («Гедеоно­ва роса» 1), vinum ardens («горящее вино»), mare nostrum («наше море»), sanguis («кровь») и т. д.

Существует множество свидетельств (относящихся в особенности к раннему периоду наблюдений за НЛО), что эти объекты появляются неожиданно и столь же неожидан­но исчезают. Их можно обнаружить с помощью радара, но они невидимы, а иногда они поддаются визуальному на­блюдению, но не регистрируются радаром. Утверждается, что НЛО способны произвольно становиться видимыми или невидимыми; иначе говоря, они состоят из вещества,

которое либо можно видеть, либо нет. В первую очередь приходит на ум аналогия с летучей жидкостью: из неви­димого состояния она конденсируется в видимую каплю. Погружаясь в изучение древних текстов, мы все еще тре­петно ощущаем чудо исчезновения и повторного появле­ния, которое раскрывалось алхимику через испарение воды или ртути: по Гераклиту именно это и есть происходящий по мановению волшебной палочки Гермеса процесс пре­вращения души, ставшей водой, в невидимую «пневму», и ее нисхождения из эмпирея обратно в видимую форму тво­рения. Драгоценный документ с описанием этого превра­щения оставил нам Зосим Панополитанский (III век).

Игра воображения, которой человек предается у кипя­щего котла — находясь при этом в ситуации, соответству­ющей самым ранним попыткам познания окружающего мира, — также, возможно, оказала влияние на феномен исчезновения и повторного появления НЛО.

Форма капли, неожиданно возникшая в сновидении, подсказала нам сравнение с центральной идеей алхимии, известной не только в Европе, но и в Индии, а также в Китае. Читателю может показаться, что в поисках крите­риев для сравнения мы зашли слишком далеко. Но если кто-то хочет приблизиться к объяснению такого исключи­тельного явления, как НЛО, он обязан привлечь для этой цели столь же исключительный психологический контекст. Не следует надеяться, что наши известные принципы ра­ционального объяснения могут оказаться соизмеримыми с тем ощущением странности, которое неотъемлемо присуще появлениям НЛО. Психоаналитический подход (во фрей­довском смысле) способен в лучшем случае на то, чтобы на основании предвзятой сексуальной «теории» трансфор­мировать представление о НЛО в соответствующую сексу­альную фантазию; например, рассматриваемый нами сон в лучшем случае свелся бы к нисхождению с небес «вытес­ненной» матки: учитывая то обстоятельство, что женщина, о которой идет речь, была подвержена кошмарам, подо­бная интерпретация удачно вписалась бы в давнюю кон­цепцию истерии как «миграции матки» (hysteros = «мат­ка»). Но как же тогда быть с пилотами-мужчинами, кото­рые фактически являются авторами слухов? Как бы то ни было, «сексуальный язык» имеет не большее значение, чем любое другое средство символического выражения. По сути дела этот способ объяснения носит такой же рациона­листический и одновременно мифологический характер, как и россказни с технической подоплекой о сущности и целях НЛО.

Рассказчица достаточно хорошо знает психологию, что­бы даже во сне сознавать необходимость не поддаваться страху и не пытаться бежать — хотя именно это она пред­почла бы сделать. Ее бессознательное создает ситуацию не­возможности для нее такого выхода. Таким образом, рас­сказчица получает возможность наблюдать феномен с близкого расстояния. Оказывается, что он не представляет опасности. Несомненно, беспечные шаги женщины, иду­щей вниз по Елисейским полям, указывают на существо­вание в мире людей, либо ничего не знающих о явлениях подобного рода, либо не испытывающих никакого страха перед ними.

КОММЕНТАРИЙ КО ВТОРОМУ СНУ

Экспозиция сна начинается с того, что царит темная ночь; обычно именно в этот час люди спят и видят сны. Как и в предыдущем сне, разгорается паника. Появляются многочисленные летающие объекты. Вспомним коммента­рий к первому сну: там летающая тарелка появилась в единственном числе, тогда как здесь их очень много. Это значит, что первый сон подчеркивает единство «Самости», единство той всеподчиняющей, можно сказать — божест­венной формы, которая воплощает целостность человека; во втором сне единство распадается на множественность. В мифологическом измерении эта множественность соответ­ствовала бы множественности богов, человекобогов, демо­нов или душ. На языке герметической философии таинст­венная сущность, квинтэссенция имеет, конечно, тысячи имен, но по существу она составляет нечто Одно, Единое (что в принципе синонимично понятию «Бог»), и обраща­ется в множественность только в результате определенного дробления, распада (multiplicatio).

Алхимия ощущает и осознает себя как «божественное творение» (opus divinum) — в той мере, в какой она стре­мится освободить «скованную душу» (anima in compendibus), то есть освободить демиурга, разделенного между созданными им же самим стихиями, вызволить его из заточения и, таким образом, привести душу к ее перво­начальному состоянию единства. С точки зрения психоло­гии множественность, в виде которой представлен символ единства, означает расщепление, приводящее к появлению самостоятельных единиц, то есть, иначе говоря, множест­венность «Самости»: «метафизическое» Начало, Единое Божество распадается на множество «низших богов» (dei inferiores). С точки зрения христианской догмы подобный процесс мог бы показаться глубочайшей ересью, если бы не ясные и точные слова Христа: «Вы как боги», и не менее ясная мысль о том, что люди — это «дети Божьи»: оба ут­верждения предполагают по меньшей мере потенциальную родственность людей Богу.

В психологическом плане множественность летающих объектов могла бы соответствовать проекции множествен­ности человеческих особей, но выбор символа — изобра­жения в виде округлых тел — показывает, что в данном случае проецируется не просто множественность лично­стей, а скорее их идеальная психическая целостность, то есть, иначе говоря, не эмпирический человек — такой, ка­ким он знает сам себя, — но его глобальная психическая субстанция, в пределах которой содержимое сознания дол­жно быть дополнено содержимым бессознательного. Благо­даря успехам психологии нам известно нечто существен­ное, касающееся сферы бессознательного; используя это знание, мы пытаемся с помощью гипотетических догадок двигаться дальше. Тем не менее мы все еще очень далеки от возможности составить хоть сколько-нибудь обоснован­ную концепцию целого — пусть даже гипотетическую. Из великого множества сложностей, с которыми сталкивается психология бессознательного, упомянем только одну — парапсихологические констатации; в настоящее время ими уже нельзя пренебрегать, и более того — их следует при­нимать во внимание, если мы хотим оценить психические процессы во всей их полноте. Таким образом, уже нет оснований рассматривать бессознательное как нечто, находящееся в каузальной зависимости от сознания, поскольку оно обладает свойствами, которые сознанию чужды. В нем скорее следует видеть независимую величину, находящуюся в постоянном взаимодействии с сознанием.

Множественность летающих тарелок соответствует про­екции множественности психических образов целостности; тарелки появляются в небе, ибо представляют собой архе­типы, заряженные энергией, но не распознаваемые и не воспринимаемые людьми в своей истинной сущности пси­хических факторов. Это незнание и невосприимчивость обусловлены «отсталостью» современного сознания, вслед­ствие чего отдельный индивидуум не располагает никаки­ми понятиями, никакими мыслительными категориями, которые позволили бы ему охватить сущность «психиче­ской целостности». Более того, воспитание, получаемое в наши дни сознанием, заставляет его усматривать в архе­типах не формы, неотъемлемо присущие психической суб­станции, а данные из-за пределов психической сферы, то есть либо реальные факты, либо факты, существующие в метафизическом пространстве и требующие, чтобы в них верили. Вот почему архетип, случайно заряженный допол­нительной энергией в результате действия факторов, при­сущих данной эпохе или общей психологической ситуации, не может быть прямо интегрирован в сознание. В этих ус­ловиях единственной возможностью для архетипа стано­вится косвенное проявление в виде спонтанной проекции. Проецируемый внутренний образ принимает вид реально­го факта, внешне совершенно независимого от психиче­ской субстанции индивида и от ее состава: мандала и ее округлая целостность превращаются в межпланетный летательный аппарат, пилотируемый разумными сущест­вами.

Чаще всего НЛО имеют чечевицеобразную форму. Пред­почтение, оказываемое этой форме, не должно нас удив­лять. Согласно многочисленным историческим свидетель­ствам целостная человеческая душа во все времена наде­лялась чем-то вроде космической параллели: душа отдель­ного человека воспринималась как имеющая «небесное» происхождение, как частица всемирной души — микро­косм, отражающий свойства макрокосма. Лейбницевская теория монад — красноречивый пример, иллюстрирующий сказанное. Макрокосм — это окружающий нас мир звезд; наивному восприятию он представляется шаром. Вот почему это же наивное восприятие приписывает душе анало­гичную форму. Небо заполнено скоплениями звезд — га­лактиками, — которые чаще всего имеют чечевицеобраз­ную форму, такую же, как и НЛО. Таким образом, форма чечевичного зерна, приписываемая НЛО, может рассмат­риваться как уступка современной астрономической науке: насколько мне известно, ни одна из древних традиций не представляла душу в виде линзы. Возможно, здесь мы име­ем дело с примером того, как традиция модифицируется под влиянием современных достижений науки: древние об­разные представления меняются в связи с новым содержи­мым, обретаемым сферой сознания. Мы часто наблюдаем, как автомобили и самолеты замещают в сновидениях на­ших современников животных и сказочных чудовищ преж­них времен.

Но возможно и другое: здесь мы имеем дело с проявле­нием «абсолютного знания» — естественного результата слияния бессознательной психической субстанции и объек­тивных данных об окружающем мире. Подобная возмож­ность подсказана нам некоторыми данными парапсихоло­гии, однако мы задаемся проблемой «абсолютного знания» не только в связи с телепатией или предчувствиями, но и в связи с некоторыми биологическими фактами. К приме­ру, Портман 1 подчеркивает удивительную способность ви­руса бешенства адаптироваться к анатомии собаки и чело­века, «знание» осы относительно расположения двигатель­ных нервных узлов гусеницы, предназначенной для корм­ления ее потомства, свечение рыб и насекомых с коэффициентом полезного действия до 99%, чувство ори­ентации у почтовых голубей, предчувствие землетрясения у кошек и кур, удивительную степень сотрудничества, до­стигнутую в некоторых симбиотических отношениях. Из­вестно, что жизненные процессы не могут быть объяснены на основе одного только принципа каузальности; послед­ний необходимо дополнить понятием о «разумном» выборе. Подобная точка зрения позволяет уяснить, почему форма летающих тарелок обнаруживает аналогию с элементами пространственных структур мира (галактик) — пусть даже

1) A. Portmann. Die Bedeutung der Bilder in der lebendigen Energiewand­ lung. — Eranos-Jahrbuch, Bd. XXI, 1952/53 (прим. автора).

подобная констатация вызовет улыбку у тех, кто руковод­ствуется только разумом.

Во втором сне обычная форма линзы заменена более ред­кой формой сигары, которая, судя по всему, может быть ассоциируема с формой дирижабля. Если в первом сне фрейдистский психоаналитический подход для объяснения формы капли прибег бы к женскому «символу» — матке, то во втором сне поиск сексуальных аналогий сразу же приводит на ум форму фаллоса. Архаическим, фоновым слоям психики, так же, как и первобытным языкам, свой­ственно использовать особые репрезентативные, привыч­ные, подсказанные инстинктом формы для выражения то­го, что является предметом смутных предчувствий и под­дается уяснению не в полной мере. Вот почему Фрейд имел определенные основания утверждать, что любые округлые и полые формы обозначают женское начало, а любые про­долговатые формы — мужское начало; примеров можно привести множество, вплоть до замочной скважины и клю­ча или плиток черепицы, одни из которых — вогнутые — кладутся снизу, а другие — выпуклые — сверху (на не­мецком строительном жаргоне первые называются «мо­нашками», а вторые — «монахами»). Естественный инте­рес человека к сексуальности и тяга к образным и юмори­стическим сближениям побуждают придумывать все новые и новые аналогии подобного рода.

Впрочем, сходные механизмы запускаются не только сексуальным влечением, но и такими инстинктами, как го­лод и жажда. На мифологическом уровне часто можно кон­статировать наличие сексуальных отношений в среде богов или между богами и людьми; но достаточно часто обнару­живается также, что боги могут быть съедены или выпиты. Этот образный перенос в плоскость еды и питья содержит в себе нечто столь притягательное, что распространяется даже на сексуальную сферу. К примеру, любимой девушке говорят: «я бы тебя съел». Язык полон метафор, выража­ющих динамику инстинкта посредством образов, заимст­вованных из сферы другого инстинкта, так что невозможно заключить, что именно служит исходным началом, глав­ным первоисточником: «любовь», «голод», или «воля к вла­сти». По-настоящему важно лишь то, что любая ситуация высвечивает в человеческом существе инстинкт, который наиболее точно ей соответствует; будучи жизненной необ­ходимостью, инстинкт оказывает решающее воздействие на выбор и интерпретацию выражающего его символа.

В рассматриваемом сне обнаруживается несомненная аналогия с фаллосом; в соответствии со значением этого в высшей степени архаического символа отмеченная анало­гия придает видению НЛО характер, заставляющий вспом­нить понятия «плодородие» и «воспроизводство», а также — в наиболее широком смысле — «введение», «внедрение» (данный смысл содержится и в прозвище Диониса — «Эн­колпий» 1). «Внедрение» бога или «зачатие» богом ощуща­лось и аллегорически выражалось в виде полового акта. Но было бы грубой ошибкой из-за простой метафоры усмат­ривать в подлинном религиозном переживании не более чем вытесненную сексуальную фантазию. «Внедряющееся тело» часто выражается также в форме меча, копья или стрелы.

Угрожающий вид тарелки не пугает рассказчицу даже в тот момент, когда она замечает, что летательный аппарат избрал ее в качестве мишени. При новой, непосредствен­ной встрече первоначальный шарообразный или чечевице­образный облик летающих объектов появляется вновь — как круглый глаз. Эта конфигурация соответствует тради­ционному «глазу Бога», который, будучи «всевидящим» (panskopos), исследует человеческое сердце, безжалостно снимает все покровы с души. В образе «круглого глаза» от­ражается понимание, интроспективное проникновение, интуитивное знание каждого о действительной целостно­сти его собственного существа.

Глаз оказывается наполовину синим, наполовину белым. Это — цвета неба: прозрачная голубизна и накладываю­щийся на нее белый цвет облаков. Но и душа в ее целост­ности, то есть Самость, представляет собой соединение противоположных элементов. Самости не существует без интеграции того, что в человеке является его тенью 2; у

1) Kolpos — греч. «впадина», «морской залив»; Enkolpios — «тот, кто пре­ бывает во впадине».

Дата добавления: 2015-05-06