Владимир Онищенко 24 страница

‑ Данте, я не могу каждую неделю искать тебе новую секретаршу. Давай обойдёмся без лишних эмоций.

‑ А мне не надо искать новую каждую неделю! Найди мне одну! Нормальную! – То, что Данте сел в своё кресло ещё не означало, что он успокоился.

‑ У этой девушки, Элен, прекрасные рекомендации, ‑ убеждал Тьерри, стараясь не терять самообладания.

‑ Я не знаю, что ты там вычитал в её рекомендациях, но мне надоел её непробиваемый тупизм!

‑ Может она не работала в такой большой компании и немного растеряна.

‑ Это твоя проблема, Жорж. Не моя, ‑ со стальными нотками в голосе сказал Данте, кивая и тыча в грудь Тьерри пальцем. ‑ И я вообще не понимаю, почему она возникла. Думаешь, у меня забот мало?

‑ В этом нет никакой…

‑ Если я говорю, что встречу нужно назначить на пять вечера, то её нужно назначить на пять. И мне не надо, чтобы в приёмной толклась куча народу, когда я сказал, что меня нет. Понимаешь?

‑ Понимаю, ‑ покорно согласился сотрудник и продолжил: ‑ Дай отмашку и я решу этот вопрос. Позволь мне самому всё решить, с ней нужно просто поработать, немного помочь. Только дай отмашку.

‑ Иди, Жорж. Делай, что хочешь, ‑ раздражённо он махнул рукой. ‑ Неделю тебе даю, иначе сам у меня в приёмной сядешь.

‑ Уверен, что не сяду.

‑ Почему я – нет?

Жорж молча ретировался, пребывая в полной уверенности, что в ближайшие дни легко справиться с этой «проблемой». Это вовсе не проблема, просто девочка молода и вправду растеряна. Но она далеко не глупа, какой её считает Данте. Разве, он, Тьерри мог ошибиться? Ей нужно немного помочь, и в этом меньше работы, чем снова искать компетентного человека. Уверенный в своей правоте и даже немного в приподнятом настроении, Тьерри двинулся к себе. На уме у него было два варианта, один из которых точно должен сработать.

Данте остановил на двери мрачный взгляд.

Везде хаос. Полный бардак. И в голове, и на работе.

Эта секретарша его жутко раздражала. До невозможности. Не понимала, казалось, простых вещей. Слишком много требовалось лишних слов и действий, чтобы потом исправить её ошибки, а он ненавидел тратить своё время попусту.

‑ Элен. – Когда он подошёл, девушка вскинула глаза, с раздражающим его испугом. – В чём дело? Рабство давно отменили. Если ты не хочешь здесь работать, ты свободна прямо сейчас. Если ты не можешь решить что‑то самостоятельно, можешь спросить у меня.

‑ Простите…

‑ Не надо бежать к Тьерри и заливать слезами его кабинет, если у тебя какая‑то проблема.

‑ Этого больше не повториться. Я хочу здесь работать, ‑ с удивляющей его твёрдостью сказала она.

‑ Тогда работай, Элен! Работай! – Он захлопнул за собой дверь.

С Энджел у него не было таких неурядиц. Да и с Гвен тоже. Их и не должно было возникнуть. Секретарь, будучи лицом компании, для президента должна быть тихой и незаметной; должна выполнять свою работу тщательно и без нареканий. То, что каждый раз, при обращении к ней, с языка было готово сорваться другое имя, только увеличивало его неприятие, хотя девушка и не виновата. Возможно, эта Элен достаточно умна и проворна, просто ему постоянно хотелось назвать её другим именем...

Его дни стали бесконечными повторами – будильник в одно и то же время, безвкусный завтрак, одни и те же лица вокруг. Он всегда находился там, где должен: на работе в офисе, на встречах, в семье. Но почему‑то утопал в одиночестве. Смириться с ним – это требовать от себя невозможного. Готов привыкнуть к чему угодно, но только не к одиночеству. Оно как болезнь. Такая, от которой невозможно излечиться самостоятельно. Это терзало душу, скручивая нити самообладания в узлы, натягивая нервы. И никаких новых ощущений. Ничего.

Простых слов «мы расстаёмся» оказалось недостаточно, чтобы разорвать их связь и привязанность. Слишком сильно они проникли друг в друга. Спали вместе, ели, работали, находились в узком пространстве. Жили без выяснения ролей и притираний. Мало говорили, но много касались друг друга. Безмолвно. Засыпали и просыпались в мягком сплетении тел. Это было красочнее любых слов.

«Я не романтик», ‑ часто говорил ей…

Но меж тем, десерт рядом с ней казался слаще, утро солнечнее и времени на ласки никогда не хватало.

Но, как видно, всего этого оказалось недостаточно, чтобы послать все обстоятельства к чертям.

Если она нет, то он был в зависимости от неё и питал слабость. Такую огромную, которая мешала дышать и мутила голову, как дешёвый алкоголь. Эта постоянная, непроходимая дурь сводила с ума и эта женщина, словно призрак, не отставала от него в мыслях, и преследовала во снах. Снилась ему. Постоянно. Мучила, как навязчивая идея. После чего он просыпался с пульсирующей болью в паху. И в голове.

А последний раз она смеялась. Как будто над ним. Там громко. В жизни он не слышал, чтобы она так смеялась. Хохотала. Его озабоченность ею переходила всякие границы, так что он начал ненавидеть её. Но больше ‑ себя, потому что не мог отпустить. Не смог позволить ей уйти и боялся себе признаться, что намеренно не дал сказать ей последнее слово, хотя легко мог вытряхнуть из неё правду. Она бы всё сказала, надави он сильнее, объяснила, не оставляя белых пятен и сомнений. Тогда бы эта нерешённость не висела над ним, как дамоклов меч. Но он ушёл, скрываясь от её слов. Впервые в жизни он не хотел её слышать.

После этого сна почувствовал дикую потребность позвонить, услышать её голос и спросить, как у неё дела. Впрочем, такое желание возникало не в первый раз. Он точно сойдёт с ума или у него будет раздвоение личности. Одна его часть обожала её, страдала, отчаянно желая восстановить отношения, плюнуть на всё и заставить её быть с ним. Он бы мог заставить её. Другая же ненавидела за те злость, боль, обиду и ревность, что он испытывал, за то, что хотел от неё единственного искреннего и верного слова. Желал её и испытывал к ней такую слабость, какой в жизни ни к кому не испытывал.

Но, как видно, такие сантименты в жизни только мешали. Без них жить намного удобнее. Поэтому он пытался вытеснить её из сознания всеми способами. Разными. И избавляясь от её вещей – в том числе. Он, недолго думая, выбросил её кружку. Но кольцо, которое купил для неё, и которое она бережно вернула, положив в стол ‑ не мог. Несколько раз порывался, но рука так и не поднялась снова закинуть его в урну. Пусть теперь лежит в столе. Он вытащил оттуда сигареты, чтобы снова не наткнуться на него глазами.

Расставание не могло унять боль обиды, для этого нужно что‑то другое, более сильное. Но что именно, он не знал. Не придумал, не хватало сил. И в то, что время лечит, не верил. Можно только запрятать свои мысли и переживания глубоко внутрь, закрыть в самом тёмном уголке и на время забыть о них. Потому что эмоции неподвластны, их нельзя убить в себе, можно только перемещать по полочкам сознания, перекладывать с места на место, но избавиться одним махом нельзя. А когда‑то казалось, что можно. Когда‑то он не верил в эти невидимые нити, о которых столько говорят, и которые связывают по рукам и ногам, лишая возможности двигаться дальше.

***

Невозможно в одно прекрасное утро проснуться сильным человеком. Им нужно быть.

Себя же Энджел таковой не считала, потому что, полагаясь на свой твёрдый характер, уйдя от любимого мужчины без внятных объяснений, уже совершила самый слабый в жизни поступок. Очень сложно признаться в собственной неправоте и практически невозможно ‑ в слабости, легче попытаться найти себе оправдание. Но и этого она делать не собиралась, потому что все стадии подобного «самопознания» уже прошла.

Возможно, в таких вот «открытиях» и состояла настоящая сила.

‑ Слушай, что за бред покупать девочкам розовое, а мальчикам ‑ голубое? – спросила Каролина, следя за детьми, резвившимися в парке. Кто‑то носился, а некоторые, уже уставшие, разморенные жарой, разгорячённые беготнёй, валялись на газоне, запросто раскинув руки‑ноги.

Воздух, наполненный нежностью утреннего солнца, ласкал обнажённую кожу плеч. Словно целовал, обдувая лёгким ветерком. Скинув босоножки, Энджел устроилась на скамейке, поджав ноги. Широкие льняные брюки это позволяли.

‑ Не знаю, так заведено, ‑ ответила она и поправила на плече свободную ажурную кофту, связанную тонкой нитью.

‑ Кем заведено? Ты знаешь, что большинству мужчин идёт розовый цвет, тогда как основная масса женщин выглядит в розовом, мягко сказать, нелепо.

‑ Не знаю, Каролина, мне всё равно, ‑ сонно проговорила она. Рядом на скамье лежала так и не открытая книга. Они уже час сидели в парке, но она не прочитала ни строчки. Мысли плавились на солнце, как ванильное мороженое, и сама она, казалось, плавилась, теряя объём и форму. Состояние лёгкости опасно тем, что не можешь собой управлять.

Звонок телефона вернул в реальность. Трубку брать не хотелось, потому что это «пробуждение» было нежелательно. Звонка Данте она не ждала, а остальные не волновали.

‑ Алло, ‑ она всё же ответила, потому что телефон не успокоился, а продолжал настойчиво трезвонить.

Каролина заинтересованно смотрела на подругу, наблюдая, как та изменилась в лице, в немом удивлении слушая невидимого собеседника.

‑ Кто это? – спросила она вполголоса, но Энджел приложила палец к губам, прося её о молчании.

‑ Жорж, я даже не знаю, ‑ с сомнением сказала она. Потом её перебили, и она вынужденно замолчала, слушая собеседника. Каролина свела брови над переносицей. Это имя было на слуху, но что это за личность, сообразить она не могла. – Ладно. Ладно, хорошо, ‑ согласилась Энджел, выговаривая слова с трудом, немного упрямясь.

‑ Ну? Кто это? – Любопытство съедало Кари живьём, и удержаться от вопросов было выше всех сил и возможностей. Энджел посмотрела на неё, но взгляд был отсутствующий и туманный, а мысли далеко.

‑ Тьерри, ‑ сообщила она, будто это имя должно сказать Кари всё.

‑ Что за Тьерри?

‑ Жорж Тьерри. Слёзно просит, чтобы я помогла новой секретарше мистера Конти освоиться в работе.

‑ А‑а.. ‑ протянула Кари, а потом встрепенулась. – Кого?!

‑ Кого‑кого... ‑ взвилась Энджел. Спокойствия как ни бывало. Она даже вскочила, словно сидела не на деревянной лавке, а на раскалённой печи.

‑ Я так понимаю, ты согласилась? – Прищуренный взгляд Кари остановился на лице подруги.

‑ Да, он очень просил, хотя, честно говоря, мне не хочется туда ехать. Совсем не хочется, ‑ с обречённостью проговорила Энджел.

‑ Почему нет‑то? Вот и повод встретиться.

‑ Да, повод. В том‑то и ужас, что для того, чтобы встретиться, нам теперь нужен какой‑то повод.

Вот теперь нужно было точно для себя решить: сделать что‑то самой или храбро плыть по течению. Слишком быстро наступила стадия выбора, в душе Энджел ещё не определилась со своей позицией. Но главное ‑ помочь согласилась, так что встреча неизбежна. Наверное.

‑ Сама виновата, ‑ пробормотала Каролина, но хмурый взгляд подруги проигнорировала, сделав невинные глазки. ‑ И когда?

‑ Можно сегодня во второй половине дня, либо завтра до обеда. Если у меня есть время. Я должна позвонить.

‑ Сегодня во второй половине дня у тебя есть свободное время, ‑ твёрдо напомнила Кари.

‑ Я подумаю.

‑ Чего тут думать?! Звони давай!

‑ Не лезь, ‑ Энджел погрозила пальцем и сделала упрямое выражение лица, скрестив руки на груди. – Не лезь, сама разберусь! ‑ На минуту она задумалась, приложив указательный пальчик к губам, потом взглянула на подругу. – Отвезёшь меня?

‑ Конечно! – с энтузиазмом кивнула та.

Легко набрать номер и сообщить пару слов, согласившись на встречу. Ничего не стоит физически. Но каких моральных сил требовалось, чтобы сделать эти лёгкие незамысловатые движения. Даже Каролине не могла Энджел признаться, какой страх испытывала. Действительно страх ‑ безотчётный, не поддающийся определению. Не могла представить, как посмотрит ему в глаза. Что скажет. И скажет ли… А может быть его и вовсе не будет на месте. Тьерри об этом не упомянул, а она не спросила. Да, лучше бы его не было на месте.

Господи, уже и не знала, что на самом деле лучше…

‑ Тогда пошли домой. Мне надо собраться и подготовиться. И пообедать.

Пообедать. Вот только кусок в горло не лез. Желудок неприятно сводило, хотя голод явно чувствовался. Они зашли в уютное кафе на набережной, но ничего, что было в меню, её не привлекло. Чашка чая и кусок клубничного пирога – всё, что она смогла затолкать в себя. И конечно, это с большой натяжкой можно было назвать полноценным обедом, но хотя бы так, а не с пустым урчащим желудком. Иначе обморок гарантирован.

Весёлый трёп Каролины по дороге не отвлекал и расслабиться никак не получалось.

Где бы найти у себя такой регулятор, чтобы запросто настраиваться на нужную волну. Как радио.

Почему тело иногда отказывалось подчиняться, а мозг ‑ тем более?

То, что ей нельзя волноваться ‑ единственный защитный механизм, ‑ и если придётся, она его использует.

Их встречу она рисовала как угодно, но только не снова в его кабинете. Никогда не думала, что придётся вновь подниматься в этом лифте; привычно смотреть в зеркало, висящее на боковой стене; даже пытаться натянуть уголки губ, чтобы выдать правильную улыбку; шагать мимо вазонов с аспарагусом. Волноваться, как будто они виделись только вчера… С замиранием сердца открывать дверь...

Элен, так назвал секретаршу Тьерри, в приёмной не было. Зато в кабинет Данте дверь была открыта.

Энджел постояла, замешкавшись, оглянулась и посмотрела на часы. Потом шагнула за порог.

Данте как будто знал, что вошла именно она, и ждал её.

Ах, да, ему возможно известно, что её попросили прийти… Возможно…

Сразу же столкнулась с его взглядом и дальше чем на шаг продвинуться не смогла. Встала, как парализованная. Ждала этой встречи, но смотреть на него, в его чёрные глаза, всегда неожиданно, так много можно в них увидеть, прочитать. Своих чувств он не скрывал, оттого было тяжелее вдвойне. Пусть с такого расстояния Энджел не могла понять всего, но чувствовала кожей. Казалось, самые мелкие волоски опалило его злостью.

‑ Надо же… ‑ до странности бесстрастным голосом бросил он и что‑то положил на стол.

Она не могла оторваться от его лица, потому просто уловила его неторопливое движение. Потом Данте шагнул вперёд и тогда внутри что‑то дрогнуло. Наверное, кровь забилась толчками, заставляя сердце стучать чаще и быстрее. Меж тем, вниз по позвоночнику поползли ледяные мурашки, кусая за кончики пальцев.

Он подошёл и остановился, не нарушая её личного пространства. Не так близко, но достаточно. В груди его обдало холодом. Эмоции, что так долго удавалось прятать внутри, начали просить выхода. Смешались. Тоска защемила сердце, ярость застучала в висках, гнев запульсировал в венах.

Конечно, он узнал её. Как любой мужчина распознавал свою женщину по походке в толпе, определял по шагам в тёмной комнате. По запаху.

Он узнал её.

Можно стереть из памяти лицо, забыть о прикосновениях, можно даже голос спутать, но запах любимой женщины – никогда. Смешение духов и её собственный аромат, ‑ он впивался в мозг, проникал в кожу, будоража каждый раз при мысли и встрече. Он оставался на одежде, простынях и его не мог вывести никакой стиральный порошок.

Он ждал, что зайдёт именно она. Помнил каждое движение: с какой силой она захлопывала дверь, как давила на ручку, ступала в комнату. Всегда размеренно и никогда с лишней суетливостью.

А может быть, он слишком долго ждал этого, ‑ что это будет именно она.

‑ И что дальше? Что тебе нужно?

Глубина его голоса привычно поражала; резкие в нём нотки пронизывали до дрожи. Иллюзии, которые она питала, представляя их цивилизованную беседу, испарились, как утренняя роса. Что же за судьба у неё такая, что, избавившись от Тима, она нашла себе новую головную боль. Как же угораздило её с ним связаться…

Незаметно Энджел перевела дух, мягко выпуская воздух, сквозь неплотно сомкнутые губы. Если ответить так, как хочет и ждёт он, будет скандал. Его надо избежать, скандала не хотелось. Пальцы скользнули по лбу к виску, подхватывая прядь волос и мягко убирая её за ухо. Неосознанный, неконтролируемый жест.

‑ Меня Тьерри попросил, я думала ты знаешь.

‑ Тьерри… ‑ Он придвинулся, встав за плечом. Пригнулся, давлея. ‑ Ты очень хорошо меня поимела. Ещё что‑то?..

‑ Подожди… ‑ Энджел подняла руку, словно хотела прикрыть его губы пальцами, потом обхватила себя руками, вцепившись в локти. Этот жест отвлёк его и он замолчал. Только жёсткая установка, что ей нельзя волноваться, помогла отрешиться от колких слов и не впасть в ментальный ступор. Она приказала себе не волноваться, потому что маленькое существо внутри неё не должно страдать. – Может быть… я кругом виновата… прости… пожалуйста. Но не нужно сейчас выжимать из ситуации больше, чем она в себе заключает, ‑ негромко, с нажимом упрекнула она. ‑ Не надо. Тьерри попросил меня помочь, я не могла ему отказать. Прости… ‑ Не специально она говорила с такими паузами, не пыталась она их расставить, стараясь произвести таким образом должный эффект. Так выходило.

‑ И только?

Иногда молчание сильнее слова. Намного. Потому что об него можно биться как о непроходимую стену. Вот и она промолчала. Хотя любила мужчину, которому смотрела в глаза и про себя не раз это говорила, и признавалась, как он ей дорог и нужен. Но слова эти прилипли к языку и сегодня не сотрясут воздух. Если их и стоило произнести, то только не сегодня.

Возникшая напряжённая тишина была тяжела для обоих, резала по нервам, выворачивая наизнанку.

‑ Исчезни, ‑ мягко проговорил Данте, нарушая её первым.

Смущённая, всё ещё скованная его язвительными эмоциями, Энджел развернулась и вышла из кабинета. Ушла с высоко поднятой головой, стараясь не показать, как задели его слова. Сейчас просто не могла позволить иначе, в приёмной уже сидела Элен. Жоржу можно только посочувствовать. Весьма необдуманно он поступил, не предупредив босса о своём замысле.

Данте ещё не разобрался, поблагодарить ли Тьерри, но её хоть и совершенно неожиданный приход, наполнил воздух какой‑то лёгкостью. Она красочно промолчала на его вопрос. За этим могло крыться тысячи ответов, а мог рисоваться полный ноль. Вот и представился случай дать себе выход, излить свои эмоции и провести окончательный ритуал прощания, сказав то самое заветное слово. Но ему не удалось совладать с собой и избавиться от мучавших вопросов, не вовлекая, не задевая её эмоциональность. Он сделал всё с точностью до наоборот: бросился с обвинениями, пошёл навстречу своим чувствам и переживаниям, только избрал неверный путь. Но вот она не поддержала его, быстро и умело сошла с дорожки самым умным и известным способом.

Он сидел, откинувшись в кресле. Женские голоса легко проникали через отрытую дверь. В смысл слов вникать не пытался, но проникался её голосом. Нехотя и сопротивляясь.

‑ Элен?..

‑ Да, ‑ девушка оторвалась от монитора, ‑ а вы… мисс Лоран? – с сомнением спросила она.

Почему‑то Энджел понравилось её лёгкое стеснение. Может потому, что в глазах была искренность и, вероятно, проблема только в этом, а не в её глупости или неумении. Излишнее стеснение всегда вызывает скованность, а следовательно, – неловкость, и в действиях и в мыслях. От этого все проблемы.

‑ Да, ‑ Энджел легко улыбнулась, ‑ но лучше будет, если мы перейдём на «ты». А теперь расскажи мне, что тебя беспокоит.

‑ Сейчас, ‑ Элен начала листать ежедневник. – Ох, прости, Энджел, может быть, чаю?

‑ Нет, ‑ Энджел приложила ладонь к груди, чувствуя в горле першение, ‑ я выпью воды.

Она прошла к кофейному столику и взяла графин.

‑ Элен, когда закончите с мисс Лоран, зайди ко мне. И Тьерри с собой прихвати.

Услышав звук открывающейся двери и голос Данте, Энджел не повернулась, сделала это только когда прозвучал щелчок замка.

‑ Как ты с ним работала?.. – прошептала Элен, изменившись в лице. Но вопрос этот был скорее риторический, ответа она не ждала, вернувшись к ежедневнику.

‑ Бок о бок, ‑ сказала Энджел и сделала глоток воды. – Послушай, ‑ села рядом, ‑ если сквозь бранные слова, ругательства, укор, похвалу и другие харизматичные проявления его настроения ты услышишь просьбу сделать кофе, так сделай его и работай дальше. Откинь полученные впечатления. Его это волнует меньше всего. Вернее, его вообще не волнуют твои эмоциональные порывы.

‑ Я пытаюсь.

‑ Делай то, что он говорит. Не знаешь, спроси. Не ищи других вариантов, он всё равно не одобрит. Сам он лучше знает, что ему нужно.

‑ Ты, наверное, очень хорошо его знаешь.

Прежде чем ответить, пришлось вздохнуть.

‑ Достаточно.

…Когда они закончили, Энджел почувствовала облегчение. Сейчас она быстро утомлялась, хотя трудностей в общении с Элен не возникло. Дав напоследок несколько советов, она покинула приёмную.

Просторный холл давил со всех сторон; прохладный воздух вызывал приступ удушья. И всё потому, что из головы не выходили его слова, а перед глазами то и дело мелькало рассерженное лицо Данте. Даже голод, который она теперь почувствовала, не пересиливал тоскливого ощущения, что поселилось в сердце. Давно уже её мучил другой голод, и аппетит её усиливался с каждым днём. Она сказала Элен, что та может звонить ей, когда понадобится помощь. Чувствовала себя мазохисткой, зная, что, если позовут, придёт ещё раз. Желание увидеть его было сильнее, чем страх услышать очередные оскорбления в свой адрес.

Что ж, когда‑нибудь, он исчерпает свой запас и, возможно, они поговорят спокойно.

Да и что бы он ни говорил, это не могло задеть сильнее и сделать больнее, чем когда‑то ей было. Сама себя она давно уже наказала, так что его попытки поставить её на место и отплатить той же монетой будут иметь результат, но не такой сногсшибательный, какой он хотел.

Сейчас она не испытывала унижения, только лёгкую грусть. Хотя осадок всегда оставался, маленький, но он был. И злиться на него до скрежета зубов не могла. Может, и хотела бы. Но не могла. Это как злиться на самого себя – всё равно простишь. Тем более, что он теперь стал её частью, ведь в ней рос его ребёнок. Её маленькое счастье. Их.

Легко было дать совет Элен, выступив в роли «бытового» психолога, но невозможно трезво оценить личную ситуацию. К собственному всегда пристрастен. Всегда видится только одна сторона, и зачастую, – это иллюзорные представления. Но без них совсем нельзя, они заполняют пробелы в жизни.

Хотелось поспешить. Бросить всё и помчаться навстречу, чтобы заполнить эту пустоту и разрушить пустые иллюзии. А для этого и нужно‑то всего‑ничего – чтобы он протянул руки, обнял и прижал к себе. Очень мало. Маленькое крохотное желание, но стоящее очень дорого.

Это страсть не поддаётся управлению. Она слепа, глупа, горяча, как огонь, а он неуправляем. Страсть ломает, разрушает, постепенно выжигает изнутри. А любовь ‑ нет, любовь умна, она зарождается, живёт, растёт, развивается, становится больше, у неё есть свои законы. У страсти же их нет. Когда любишь, то переживаешь, думаешь, стараешься, планируешь, ищешь. Любовь умна…

В лифте она столкнулась с Лили и, поздоровавшись, наивно понадеялась, что никаких комментариев от той не последует. Как и следовало, ошиблась.

‑ Высоко же ты забралась, ‑ сказала девушка с едкой улыбкой, возведя глаза в потолок.

‑ Я больше не работаю у него, ‑ спокойно сказала Энджел, справедливо подумав, что Лили обрисовала таким жестом её положение в должности секретаря главы.

‑ Да нет, я не про это. И как часто ты с ним спишь? – будто вскользь спросила она, продолжая мило улыбаться.

Раньше Энджел сдержалась бы, ответила равнодушно или просто сожгла взглядом, но сейчас гормоны уже начали будоражить нервы и игнорировать подобный выпад Лили ни терпения, ни сил не было. Чувствовала, что скоро её с потрохами съедят, а она так и будет продолжать пытаться вести себя «достойно». С какой стати она должна «съедать» оскорбления, позволяя всем говорить гадости! От этого достоинства такими аховыми темпами ничего не останется, потому, так же язвительно улыбаясь, она сказала Лили в лицо:

‑ Не так часто, как хотелось бы. Обожаю его.

‑ И почему это он тебя тогда уволил? – Их диалог продолжился, и Энджел снова ответила в том же духе:

‑ Разве он позволит, чтобы его жена работала? – сделав нужные акценты, она бросила на Лили высокомерный взгляд и вышла, потому что двери лифта уже открылись.

Наверное, если бы Лили съела мышь, её лицо выражало бы больше радости, чем когда она услышала слова о замужестве. Эту новость она точно не разнесёт в «массы». Не посмеет. Это не такая сплетня, которой она сможет похвастаться.

Глава 38

Говорят, что все войны в мире начинались из‑за женщин.

Все не все, а его собственная внутренняя война началась именно по этой причине – из‑за безумно притягательной блондинки. Поистине, женщины – виртуозы во взаимоотношении полов. Хранить молчание ‑ значит позволять вещам самим высказываться о себе. Как красочно она это сделала, убила все слова, что он готов был сказать. Появилась, извинилась, промолчала и ушла. И думай, что хочешь.

А сказать он хотел, что уничтожит её. Да‑да, именно это. Никакой он не рыцарь, чтобы поцеловать даме ручку и откланяться. Только запал весь иссяк, как только близко к ней подошёл. Ёё можно ненавидеть уже за то, что отчаянно хотелось прикоснуться к её мягкой щеке. Так, что от желания всё комком внутри сворачивалось. И очарования её этим днём невозможно не заметить. Сегодня Энджел была какой‑то особенной, искрящейся. Не мог понять, в чём дело: соскучился, может, истосковался. Она ‑ как глоток свежего воздуха, словно жил до этого в болотной мути, чёрной ночи длинною в несколько недель, во времени, пересечённом отчаянием. Появилась, толкнула в рёбра, чтобы сердце забилось быстрее, и исчезла. В сумерках растворилась.

‑ Что‑то случилось? Ты молчишь всю дорогу.

‑ Разговаривать мы учимся у людей, молчать ‑ у богов.

‑ Хочешь приблизиться к богам?

‑ В какой‑то степени. Хочу отрезветь.

‑ Хм‑м… Весьма многозначительно. Но если бы ты рассказал мне больше, я бы, возможно, и могла посоветовать тебе что‑то дельное.

‑ Мама, ты же знаешь, что добрые советы, как касторка…

‑ …намного проще давать, чем принимать.

‑ Вот именно.

Хорошо это или плохо, но Данте никогда не обсуждал свои проблемы, в том числе и личного характера, если таковые имелись. Что сегодня в очередной раз только нашло своё подтверждение. Альда поправила на шее шёлковый шарф и, оглядев внимательно сына, негромко сказала:

‑ Молчание иногда лжёт, Данте.

Он метнул на мать быстрый взгляд. На миг ей показалось, что прозвучавшие слова вынудят его заговорить. Но, нет, он снова обратился к дороге, выбирая место для парковки.

‑ Ох, ни хрена себе, ‑ вполголоса проговорила Каролина, подходя к окну.

‑ Что там? – спросила коллега, услышав тихо сказанное восклицание. – Твоя клиентка?

‑ Да, ‑ кивнула, слегка шокированная Кари. – Она самая. Кто бы мог подумать... Кажется, я идиотка… ‑ Последнюю фразу она прошептала.

‑ Интересно, это её сын или молодой любовник? – Вторая девушка с любопытством смотрела на приближающуюся к дверям пару.

‑ Сын, ‑ прозвучал уверенный ответ. – Пойду встречу…

Кари выскочила из зала и на повышенной скорости подлетела к стойке администратора.

‑ Альда, дорогая, здравствуй, ‑ прощебетала она, почти раскланявшись. – Господи, ‑ бросила на Данте невинный взгляд и будто вполголоса сказала, придвинувшись к женщине: ‑ Только не говори мне, что это и есть твой сын. Я ни за что не поверю, ты слишком молода.

‑ Шутница, ‑ мягко улыбнулась Альда, медленно стягивая шарф. – Конечно.

Она заметила лёгкую озадаченность Данте, но значения этому не придала.

‑ Сколько это всё продлится? – спросил он, но первым его порывом было узнать, с какой стати мама стала посещать именно этот салон красоты.

‑ Час, ‑ сказала Каролина.

‑ Час, ‑ повторила Альда.

‑ Хорошо, ‑ безразлично он посмотрел на Каролину, ‑ через час я буду.

‑ Вот и отлично, ‑ проговорила Альда.

«Лучше не бывает!» ‑ про себя сказала Кари и поспешила скрыть расползающуюся улыбку.

Данте не соизволил сообщить, что они знакомы, да и не надо. У неё самой на это язык достаточно подвешен.

‑ Дорогая, ты как всегда прекрасна! Но должна сказать, что образ богини тебе идёт куда больше. Давай‑ка этим займёмся, у меня уже всё готово. Я в твоём полном распоряжении.

Дата добавления: 2015-05-06