ЧАСТЬ II 1 страница. – Я ничего не могу с ним поделать, – кипел мистер Хилл, – вталкивая Ноэля в кабинет миссис Гренфелл

– Я ничего не могу с ним поделать, – кипел мистер Хилл, – вталкивая Ноэля в кабинет миссис Гренфелл, все еще держа его за шиворот и неистово тряся. Он был взбешен равнодушием мальчишки. – Ноэль только что не пробежал, а прошел кросс в пять миль, вернулся на базу на два часа позже всех. И не только это, – бушевал Хилл. – Он стоит на баскетбольной площадке как бревно, отказывается бегать на футбольном поле, а что касается бейсбола… О! – Он подтолкнул Ноэля к столу.

Рассеянный взгляд Ноэля замер где‑то над головой миссис Гренфелл. Со вздохом откинувшись в кресле, она поправила тугие седые волны химической завивки и пристально посмотрела на Ноэля сквозь очки в золотой оправе. Эльвира Гренфелл была крупной, почти тучной. Плечи напоминали подушки, что придавало ей вид горбуньи, а огромные ляжки, когда она сидела, могли бы служить постелью любому ребенку, где тот мог спать, свернувшись калачиком. Но Эльвира не принадлежала к типу мягких, умиротворяющих женщин, ее глаза были как стальная бритва, резкий голос и сарказм выражений вселяли в детей сомнения и неуверенность в себе. Тем не менее Эльвира считала себя превосходной женщиной, которая посвятила свою жизнь детям. Она стремилась вырастить из них примерных христиан, готовых занять свое место в обществе. Такие мальчики, как Ноэль, выбивали ее из колеи.

– Ну? – Голос миссис Гренфелл поднялся на октаву, – Ответь мне! – потребовала она. – К чему у тебя есть способности? Что ты сделал, Ноэль Мэддокс, чтобы внести хотя бы маленький вклад в нашу жизнь?

Ноэль пожал плечами и опустил глаза.

Миссис Гренфелл и мистер Хилл раздраженно посмотрели друг на друга поверх его головы. Действительно, мальчик едва ли заслуживал их внимания.

Подняв очки на лоб, миссис Гренфелл посмотрела на поднос с кофе, который принесла секретарша. Запах кофе был таким вкусным и насыщенным, а еще там был кусок торта, специально испеченного сегодня. Конечно, это совсем по‑детски – так любить торты, но она действительно не могла устоять против такого соблазна. Ее руки жадно засуетились над подносом. Отщепенцы и бездельники. Да и ребенок был очень несимпатичным. Она раздраженно отбросила эту мысль, как не стоящую внимания, но, в самом деле, мальчик был таким бледным и истощенным, глаза посажены настолько глубоко, что трудно было понять, о чем он думает, а нос совсем не по‑детски выдавался на лице. Он был таким худым, что посетители могли подумать, что ребенок голодает.

– Ну, – сказала она резко, – что скажешь в свое оправдание? Почему ты причиняешь все эти беспокойства мистеру Хиллу?

Взгляд Ноэля был все так же устремлен в небо.

– У меня нет способностей к занятиям спортом, миссис, – проговорил он тихо.

– Он даже не пробует, – взорвался мистер Хилл, – он делает посмешище из себя и из меня. Мальчишки хихикают надо мной, когда он не выполняет моих указаний, а над ним потешаются, потому что он – коротышка. Он должен крепнуть, становиться мужчиной.

Ноэль отключился и уже не слышал их голосов. Он довёл до совершенства искусство отсутствовать там, где ему не хотелось быть. Больше всего он желал стать человеком‑невидимкой, тогда он смог бы бродить по свету сам по себе, одинокий, наблюдая за предметами, изучая людей, как насекомых под микроскопом.

– Ну, хорошо. Отныне, когда другие мальчики будут получать удовольствие от занятий спортом, ты, Ноэль, будешь работать. Будешь убирать гараж. Я хочу, чтобы ты разобрал и вымыл полки и все аккуратно расставил. Моя машина должна быть вымыта и вычищена. Затем ты обслужишь машины всех сотрудников… Это займет тебя. Может быть, потом ты поймешь, что спорт – лучший способ развиваться физически и налаживать общение. Начать ты можешь сегодня вечером Мистер Хилл проверит твою работу и доложит мне. Теперь все, можешь идти.

Ноэль быстро удалялся от кабинета с решительным и хмурым лицом. Они могут придумывать ему любое наказание, давать столько работы, сколько захотят, ему все равно. Может быть, они отошлют его, чтобы избавиться, – он был неуправляем и смущал их. Старшие мальчики игнорировали его, младшие над ним смеялись. А девочки даже не замечали, что он существует. Ему хотелось умереть.

Один в гараже, он нехотя убирал полки, но машина магнитом притягивала его внимание. Автомобиль был не новый, но в прекрасном состоянии, большой и солидный. Знакомство Ноэля с машинами ограничивалось автобусными поездками на ярмарку, да на ежегодный пикник. Он никогда не ездил в частных автомобилях. Вода и щетки были забыты. Через мгновение он был за рулем. Машина пахла кожей, нафталином и слабым запахом одеколона миссис Гренфелл. Ноэль взялся зад руль, подвигал переключателем скоростей, пристально рассматривая щиток с показаниями мощности и скорости машины. Неожиданная радость охватила его. Боже, он влюбился в эту машину! Больше всего на свете Ноэль желал, чтобы машина принадлежала ему. После отъезда Люка он запретил себе все чувства, но он так страстно хотел эту машину, что готов был расплакаться.

Слезы неожиданно полились на кожаное сиденье между его костлявыми коленями, как будто кто‑то открыл кран Ниагарского водопада. Ноэль не мог остановиться, сидел и плакал, слезы струились по лицу по крайней мере полчаса. Потом он вытер кожаное сиденье, уткнулся в него носом и почувствовал себя лучше. Лучше, чем за многие годы.

Ноэль долго разбирался, пока не нашел ручку, которой открывался капот. Двигатель был красивым, совершенным, простым, и тем не менее являлся сложным образцом техники. Он вдохнул горячий воздух, пахнувший маслом и бензином, охваченный желанием разобраться, как он работает.

Позже Ноэль взял в библиотеке книги и приносил их с собой в гараж, разбираясь в чертежах двигателя, пробуя все приборы, рычаги и кнопки, как это делал бы механик, испытывая необыкновенное удовлетворение. Отношение миссис Гренфелл к нему изменилось от гнева до безразличия, когда Ноэль перестал быть для нее проблемой. Наконец‑то он, занявшись машинами, стал полезен.

В течение шести месяцев субботы, проведенные в гараже и магазине запчастей в городе, когда другие были на футбольном поле или бейсбольной площадке, научили Ноэля понимать красоту точного инженерного дела. И эти же субботы заменили ему тепло человеческого общения. Вполне достаточно было наблюдать, как механик превращал двигатель из неработающего предмета в блистательный мощный организм.

Оголив все цветочные ящики на балконе Каролины Монталвы, Пич бросала цветы вниз, американским солдатам‑победителям, которые продвигались по Парижу на своих джипах и бронированных машинах, смеялась, когда они поднимали головы и улыбались ей.

– Я тоже американка, – кричала она, подавая знаки поднятыми вверх большими пальцами.

Жители Парижа смеялись и пели, а город сверкал под весенним солнцем. То там, то здесь джипы останавливались, и хорошенькие молоденькие девушки целовали освободителей.

– Париж снова ожил, – восклицала Леони, – они обнимаются на улице, как бывало.

– Как ужасно, – посетовала Каро, – что я уже слишком стара, чтобы принять в этом участие. Как ты думаешь, – продолжала она, – когда нам ждать Эмилию и Жерара?

Леони посмотрела на мейсенские фарфоровые часы, изящные золоченые стрелки которых меряли жизнь Каро, сколько она ее знала, а сейчас они отмеряли минуты до прибытия Жерара.

– Скоро, – сказала она, улыбаясь, желая, чтобы это было возвращение в родной дом на Иль‑Сен‑Луи. Но там сейчас располагалась штаб‑квартира американского командования и ставка.

Пнч посмотрела на стол, накрытый для празднования возвращения домой отца. Серебро Каро, которое извлекли из потайного места под плитой, где его прятали во время войны, сияло на старинной скатерти из дамаста, букет цинний яркой красивой мозаикой украшал центр стола, а на серванте охлаждалось в ведерке со льдом шампанское. Пич знала, что оказалась среди тех, кому повезло, – ее папа возвращался домой. Им было известно много семей, для которых не будет праздника возвращения, и чьи букеты цветов будут возложены на холодные могильные плиты и омыты слезами.

– Они сейчас в госпитале, – сказала Пич, не в силах сдерживать счастье, – и скоро папа будет здесь!

Она затанцевала по сапфирово‑голубому ковру, сходя с ума, от радости. «Папа возвращается домой!» Если бы только Лоис могла разделить с ней ее радость! Но Лоис лежала на огромной белой кровати со сложной системой растяжек и креплений, среди подвешенных бутылочек и трубок, которые поддерживали ее жизнь через вены на руках и шее. Вокруг Лоис теснились уродливые металлические столы с сосудами, наполненными растворами, а в комнате пахло антисептиками и увядающими цветами. Лоис жила в сумеречном мире, – шторы были опущены, чтобы защитить ее от солнца. Дома в комнате Лоис царила невероятная путаница картин, книг, миниатюрных чудесных вещичек. Яркая, нарядная, заполненная вещами Лоис, комната пахла пудрой, духами, лаком для ногтей. А сейчас Лоис лежала бледная и совершенно невесомая, глаза закрыты, чтобы не видеть больничного убожества, а простыня, которой укрыты ее длинные стройные ноги, белая и аккуратная, никогда не сминалась…

Каждый день, когда Пич ходила навещать ее, она не забывала о дежурной улыбке на случай, если Лоис очнется и увидит ее. Пич была уверена, что Лоис знает о ее присутствии. Но с той ужасной ночи она ни разу не открывала глаз.

Снова и снова Пич чувствовала раскаяние – это была ее вина, и это она должна была лежать здесь, в больнице, если бы отважная Лоис не закрыла ее собой, хотя бабушка объяснила, что Крюгер целился в Лоис и что это несчастный случай. Если бы она не вернулась за Зизи, если бы не начала паниковать… Особенно по ночам, когда она оставалась одна, чувство вины Охватывало ее помимо воли, и Пич снова и снова переживала ужас той ночи. Она ощущала запах крови, в ушах стоял жуткий крик Лоис. Холодный страшный взгляд Ферди, когда он направил пистолет на Крюгера, и фонтан крови из горла капитана – слишком много крови для такого маленького человечка. Это Леонора обнаружила слабый пульс и приказала, чтобы хоть кто‑нибудь вызвал «скорую помощь», пока немецкий врач пытался остановить кровотечение. Наконец‑то раздался звонок.

– Он приехал, он приехал! – кричала Леони, спеша к двери.

Неожиданно почувствовав смущение, Пич завертелась на балконе. Прошло пять лет с тех пор, как папа видел ее. Тогда она была совсем маленькой девочкой, а теперь ей одиннадцать, и для своих лет она была довольно высокой. Он, должно быть, ожидает увидеть свою малышку, а встретит этакого неуклюжего подростка.

Папа выглядел поразительно худым, настолько худым – Пич могла бы поклясться, что можно пересчитать все его ребра. Волосы, которые она помнила темными и блестящими, стали почти совсем седыми, а голубые глаза – бесконечно усталыми, несмотря на то, что он улыбался. Он тяжело опирался на трость с серебряным набалдашником, а Эмилия бережно поддерживала его.

Глаза Пич встретились с его взглядом – и долгих лет как не бывало. Палка покатилась куда‑то в сторону, когда он, позабыв о ней, протянул руки к Пич, и она бросилась к нему.

– Я думал, что ты совсем взрослая, – шептал он ей, целуя, – но вижу, что ты все еще моя малышка.

– Всегда, папа, – отвечала Пич, как сумасшедшая обнимая его. – Я всегда буду твоей малышкой.

Ко всеобщему удивлению, опять раздался звонок, и на мгновение наступила тишина. Они еще не отвыкли от ужаса, который вызывал неожиданный звонок в дверь.

– Надеюсь, я не слишком опоздал к обеду, – произнес знакомый голос в холле.

Джим, в форме полковника Американских военно‑воздушных сил, вошел в комнату.

– Ну‑ну, – сказал он, оглядывая накрытый стол, шампанское и собравшуюся семью. – Я вижу, что меня ждали.

– Джим! О, Джим! – вскричала Леони, сорвавшись с места и бросаясь к нему. – Почему ты не предупредил меня? – протестовала она. – Почему?

Смех Джима раздался в изящной гостиной.

– Я служу в армии, мэм. Я один из солдат армии освободителей. Конечно, они не поверили мне, когда я сказал, что хочу повидаться со старой приятельницей Каро. Они думают, что где‑то в Париже у меня есть хорошенькая любовница. – Он улыбнулся Каро. – Должен признать, что не ожидал увидеть всех вас здесь вместе. Я так же удивлен, как и вы.

– И папа тоже вернулся домой, – кричала Пич, – и мама!

– О, Джим, это чудо, настоящее чудо! Это уже второе чудо сегодня, – сообщила Эмилия. – Мы с Жераром навестили Лоис в госпитале. Жерар держал ее за руку, тихо разговаривал с ней. Говорил, что вернулся домой, что будет ухаживать за ней, и что все будет хорошо. Он сказал: «Все вернулось на круги своя, Лоис». А потом он поцеловал ее и мы пошли. У двери мы оглянулись – глаза Лоис были открыты.

Одетый в голубую льняную рубашку и свои лучшие фланелевые брюки, которые до него в прошлом году носил Робинсон и которые сантиметров на пять были ему коротки, Ноэль копался в автомобильном двигателе. Увидев масляное пятно на накрахмаленном рукаве, он нахмурился. Конечно, здесь, в гараже, лучше быть в рабочем комбинезоне, но миссис Гренфелл предупредила, что сегодня приедет важная гостья, которая жертвует огромные суммы на благотворительность.

Благотворительность! Ноэль ненавидел и презирал это слово. Благотворительность хороша, только когда ты даришь. Когда же ты принимаешь, это означает, что благодаришь за то, что в жизни других существует как должное, – благодаришь за хлеб, который ешь каждый день, и брюки, которые слишком коротки и путаются вокруг твоих костлявых коленей.

Раздался звонок, призывающий детей в зал. Миссис Гренфелл дала указание надеть самую лучшую одежду и аккуратно причесаться. Ноэль уныло потер масляное пятно на рукаве. Он сомневался, что сможет оттереть его, и предвидел неприятности из‑за этого. Звонок еще раз напомнил о встрече, и, вытирая руки о старую тряпку, Ноэль неохотно пошел к дому.

Пич смотрела в окно, где под низким свинцовым небом между деревьев виднелось бесконечное пшеничное поле. Она взглянула на бабушку. Руки Леони крепко сжимали руль, она сидела откинувшись на спинку сиденья. Огромный «крайслер» ехал по свободной дороге со скоростью 25 миль в час. Пич вздохнула: с такой скоростью они попадут туда не раньше четырех часов.

– Незачем вздыхать, – сказала Леони. – Мы доберемся вовремя.

Вместо Эмилии, которая решила остаться в Нью‑Йорке, где Лоис проходила курс лечения, она объезжала американские приюты и взяла с собой Пич. Но Пич была очень нетерпеливой путешественницей. Не успели они сесть в машину, как она уже хочет очутиться на месте! Пич усмехнулась.

– Можем ли мы, по крайней мере, ехать со скоростью 35? Леони взглянула на свою одиннадцатилетнюю внучку.

– Я так еду, потому что не умею управлять этими большими американскими машинами, – извиняясь, сказала она. – Обычно всегда едет шофер или Джим.

– Да, бабушка, – дразнила Пич. – В твое время были лошади и экипажи.

– Ты права, – согласилась Леони. – Я видела, как с появлением автомобиля изменился мир, – ваш дедушка производил самые великолепные машины во Франции. Я помню вечер, когда Месье первый раз вывез меня на первой машине де Курмонов. Я вижу ее, как сейчас, с бежевыми мягкими сиденьями, маленькими вазочками для цветов. Ярко‑красная, она была покрыта двенадцатью слоями специального лака, с огромными фарами и кожаными ремнями вокруг капота… На мне было красное шелковое платье, точно в цвет машины, а Месье купил букетики жасмина для ваз…

Пич ждала, затаив дыхание, ждала, что Леони скажет дальше? Может быть, она наконец‑то расскажет ей о себе и о Месье?

– Мы были сенсацией в театре в тот вечер, – проговорила Леони.

– Не только в тот вечер, – быстро возразила Пич. – Ты всегда была сенсацией, бабушка.

Леони улыбнулась.

– Не всегда. Это Месье всегда был сенсацией, всегда на виду. Он был очень умным и сильным человеком.

Леони крепче сжала руль. Неожиданная откровенность Леони позволила Пич задать вопрос, который не давал ей покоя:

– Почему ты не вышла за него замуж? – Леони выглядела настолько расстроенной, что Пич пожалела о своем любопытстве. – Может быть, я расскажу тебе когда‑нибудь, Пич, если придется. О, я хотела бы уберечь тебя от многих ловушек, в которые попадают женщины. Подожди, совсем скоро ты узнаешь, что любовь – это самое сложное, непостижимое чувство, И мы все равны перед ней.

– Если я полюблю кого‑нибудь, я выйду за него замуж…

– Хорошо, – живо ответила Леони, отсекая прошлое, – только сначала познакомь его с бабушкой, чтобы она могла одобрить твой выбор. А теперь посмотри, Пич, – там вдалеке. Это первое здание, которое мы видим за последние полчаса, должно быть, то, что нам нужно. Мэддокский приют.

Неприятный звук колокольчика приветствовал их, когда машина въехала в железные ворота, открытые двумя аккуратно одетыми мальчиками. Пич бегло осмотрела приземистые серые здания, и у нее засосало под ложечкой. Не было цветущих вьющихся растений, чтобы как‑то смягчить эти неприветливые постройки, не было заботливо посаженных роз и азалий по бокам дорожек, как в замке д’Îðåâèëëü. Ãðóïïà äåòèøåê, ïîñòðîåííûõ äëÿ òîãî, ÷òîáû ïðèâåòñòâîâàòü èõ, âûãëÿäåëà òàêîé æå ñåðîé, ñ ëèöàìè, îáâåòðåííûìè îò ïîñòîÿííûõ âåòðîâ ãîëîé ðàâíèíû.

– Áàáóøêà, ÿ íå ìîãó, – ïðîøåïòàëà Ïè÷. Ëåîíè óäèâëåííî ïîñìîòðåëà íà íåå.

– ×òî íå ìîæåøü, äîðîãàÿ?

– Íå ìîãó èäòè òóäà. – Ïðè îäíîé ìûñëè î òîì, êàê âñå áóäåò, îíà èñïóãàëàñü è ïî÷óâñòâîâàëà ñåáÿ ðàçáèòîé. Ìíå òàì íå íðàâèòñÿ…

 ëó÷àõ ñîëíöà ìåëüêíóëî ëèöî ìèññèñ Ãðåíôåëë, óëûáàþùååñÿ âñòàâíûìè çóáàìè. Ëåîíè âñòðåâîæåííî âçãëÿíóëà íà Ïè÷:

– Òû ïëîõî ñåáÿ ÷óâñòâóåøü?

– Íåò, íåò, íî, ïîæàëóéñòà, íå çàñòàâëÿé ìåíÿ èäòè òóäà, áàáóøêà. Ïîæàëóéñòà.

Ëåîíè ïîñìîòðåëà íà Ìýääîêñêèé ïðèþò äëÿ ñèðîò, íà îæèäàþùåå ëèöî ìèññèñ Ãðåíôåëë è ðÿä ýòèõ ñåðûõ äåòèøåê, âûñòðîåííûõ ïåðåä ñåðûì çäàíèåì. Îíà ïîíÿëà, ïî÷åìó Ïè÷ íå õî÷åò èäòè òóäà.

– Ïîäîæäè çäåñü, äîðîãàÿ, – ñêàçàëà îíà, îòêðûâàÿ äâåðöó ìàøèíû.

Åå äîëã ïîéòè òóäà è ïîñìîòðåòü, ÷åì ìîæåò ïîìî÷ü èõ îðãàíèçàöèÿ. Ëåîíè ïîæàëåëà, ÷òî âçÿëà Ïè÷ ñ ñîáîé.

Ñ òåïëîé ïðèâåòëèâîé óëûáêîé íà âñå åùå êðàñèâîì ëèöå, Ëåîíè ïîæàëà ðóêó ìèññèñ Ãðåíôåëë. Ìàëåíüêàÿ äåâî÷êà â ïëàòüå, êîòîðîå åé ñîâñåì íå øëî, ïðåïîäíåñëà ãîñòüå áóêåò èç îãðîìíûõ ãëàäèîëóñîâ, çàâåðíóòûõ â öåëëîôàí. Ëåîíè íàêëîíèëàñü, ÷òîáû ïîöåëîâàòü åå, è ðåáåíîê çàñòûë â èçóìëåíèè, ïðèîòêðûâ ðîò è äåðæàñü ðóêîé çà òî ìåñòî, êóäà åå ïîöåëîâàëè. Ëåîíè øëà äàëüøå, óëûáàÿñü, ïîæèìàÿ ðóêè, ãëàäÿ ãîëîâêè ìàëûøåé, çàäàâàÿ âîïðîñû ñòàðøèì. Åå èíòåðåñ áûë íàñòîÿùèì, à îçàáî÷åííîñòü – íåïîääåëüíîé, è Ïè÷ ïîäóìàëà, ÷òî îíà ñâåòèòñÿ îò ëþáâè ê ýòèì íåñ÷àñòíûì äåòÿì.

Ïè÷ ñî âçäîõîì îáëåã÷åíèÿ îòêèíóëàñü íà ñèäåíüå, êîãäà âñå äðóã çà äðóãîì ïðîøëè â çäàíèå. Îíà íå ìîãëà áû ñèäåòü è îáåäàòü ñ íèìè, êàê âñåãäà äåëàëà â ïðèþòå ä’Îðåâèëëü. Ýòî ìåñòî ïóãàëî åå. Äàæå íå çàõîäÿ òóäà, Ïè÷ çíàëà, ÷òî òàì áóäåò: ñèëüíûé çàïàõ äåçèíôåêöèè, â÷åðàøíåé åäû è ïðèñóòñòâèå ãîðÿ è îäèíî÷åñòâà. Óñåâøèñü, îíà ñìîòðåëà â îêíî çàêðûòîé ïåðåäíåé äâåðöû. Áëèêè ñîëíöà èãðàëè íà ìåòàëëè÷åñêèõ áóêâàõ òàáëè÷êè: «Ìýääîêñêèé ïðèþò äëÿ ñèðîò». Õóäîå ëèöî ñî ñâåòëûìè ñòàëüíûìè, êàê áóêâû íà òàáëè÷êå, ãëàçàìè, íåîæèäàííî ïîÿâèëîñü â îêíå. Èñïóãàííàÿ Ïè÷ îòêèíóëàñü íàçàä.

Дата добавления: 2015-05-06