Роберт Элли 4 страница

– Отсюда, – спросил я, – …все идеи? Изобретения? Ответы?

– Не все, – сказала Тинк, – есть ответы, которые вы находите сами, основываясь на своем жизненном опыте. Отсюда приходят только самые неожиденные, на которые вы наталкиваетесь, когда освобождаетесь от наваждения повседневности. Мы просто просеиваем бесчисленные возможности и отбираем те, которые вам понравятся!

– А замысел книги? – спросил я. – «Чайка Джонатан Ливингстон» тоже пришла отсюда?

– Роман о чайке был для тебя просто идеален, – нахмурилась она, – но ты тогда еще только начинал писать и ничего не хотел слушать.

– Тинк, я слушал!

Ее глаза вспыхнули.

– И он еще говорит, что слушал! Ты хотел писать, но чтобы в этом не было ничего слишком необычного. Я из сил выбилась, пытаясь до тебя достучаться.

– Выбилась из сил?

– Пришлось прибегнуть к воздействию на психику, – сказала она, и воспоминания наполнили ее голос отчаянием, – я этого страшно не люблю. Но если бы я тогда не прокричала тебе в ухо название книги, если бы не прокрутила весь сюжет прямо перед твоим носом, бедный Джонатан был бы обречен!

– Неправда, ты не кричала.

– Ну ладно, но я готова была закричать после всех моих попыток добраться до тебя.

Так я тогда слышал голос Тинк! Это было темной ночью, очень и очень давно. Никакого крика, наоборот – совершенно спокойный голос произнес: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Поблизости никого не было, и, услышав этот голоса я перепугался до полусмерти.

– Спасибо, что ты поверила в меня, – сказал я.

– Да уж не за что, – сказала она, смягчившись.

Она торжественно посмотрела на нас.

– Вокруг вас всегда витает много идей, но очень часто вы просто не хотите их видеть! Когда вы ждете вдохновения – вам нужны новые идеи. Когда вы ждете наставления на путь истинный – идеи показывают ва верный путь. Но вы должны быть внимательными! И только вы сами можете заставить идею воплотиться!

– Так точно, мэм, – сказал я.

– «Джонатан» был последним замыслом книги, который я тебе телепатировала, надеюсь, ты заметил!

– Нам больше не нужны фейерверки, – уверил я ее. – Мы верим в тебя.

Тинк ослепительно улыбнулась.

Аткин хмыкнул и повернулся к своему станку.

– Ну, пока, ребята, – сказал он. – До встречи.

– А мы еще увидимся? – спросила Лесли, мысленно берясь за ручку газа Ворчуна.

Директор фабрики идей встряхнула головой.

– Конечно. А пока к каждой мысли, которую мы вам посылаем, я буду прибавлять записку от себя. Не спешите выскакивать из постели. Побольше гуляйте и работайте в саду!

Мы помахали ей рукой, и комната растворилась, исчезла в уже привычном хаосе. А в следующее мгновение мы снова оказались в нашем гидросамолете, готовом оторваться от воды. Впервые, с тех пор как началось это необычное путешествие, мы улетали, и у нас на душе было легко.

– Пай! – воскликнула Лесли. – Спасибо тебе за эту радость!

– Мне приятно, что я смогла обрадовать вас перед тем, как я вас покину.

– Ты уходишь от нас? – неожиданно встревожился я.

– Ненадолго, – ответила она. – Вы знаете, как найти тех, кого вы хотите увидеть, и очутиться там, где вы можете чемунибудь научиться. Лесли знает, как вернуться в самолет, и ты тоже этому научишься, Ричард, когда ты научишься доверять своим внутренним ощущениям. Вам больше не нужен наставник.

Она улыбнулась, как улыбается инструктор, отправляя своих учеников в первый самостоятельный полет.

– Возможности бесконечны. Доверяйте себе, и вы окажетесь там, где вам важнее всего побывать. Учитесь новому вместе. Мы еще увидимся.

Улыбка, ослепительная голубая вспышка, и Пай исчезла.

– А без Пай здесь не так уютно, правда? – спросила Лесли, глядя вниз. – Там вроде стало темнее.

– Жаль, что мы не успели о многом ее спросить. – Я поежился.

– А почему она была так уверена, что мы справимся? спросила Лесли.

– Если она – это мы, только ушедшие далеко вперед, – ответил я, – она должна знать наверняка.

– А‑а.

– Может, выберем место и посмотрим, что случиться?

Она кивнула. И мы пошли на посадку.

Мы очутились посреди луга. Казалось, что вокруг нас плещется изумрудное озеро, заключенное в чашу из гор. В малиновых облаках пламенел закат. Швейцария, тут же решил я, мы приземлились на открытке с видом Швейцарии. В долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроконечными крышами, белела колокольня. По деревенской дороге тащилась телега. Ее тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее издали на корову.

Поблизости не было не души, а на лугу – ни дорожки, ни козьей тропки. Только озеро травы с васильками, да горы с заснеженными вершинами стояли безмолвным полукругом.

– Слушай, зачем, по‑твоему… – начал я. – Где мы?

– Во Франции, – не задумываясь, ответила Лесли, и прежде чем я успел спросить, откуда она это знает, Лесли шепнула: Смотри!

Она указывала на расщелину в скале, где возле небольшего костра стоял на коленях старик в одеянии из грубого коричневого полотна. Он работал паяльной лампой – перед ним по камням плясало яркое бело‑желтое пламя.

– Что это он здесь паяет? – удивился я.

Лесли посмотрела на старика.

– Он не паяет. – Мне показалось, что она говорит так, словно эта сцена не происходи ла у нее перед глазами, а всплывала в ее памяти. – Он молится.

Она направилась к старику, а я пошел за ней, решив больше не задавать вопросов. Может быть, в этом отшельнике она увидела себя.

Мы подошли поближе – там, конечно же, никакой паяльной лампы не было. В метре от старца над землей беззвучно пульсировал столб ослепительного солнечного света.

– …и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, – донесся удивительно добрый голос. – Отдашь тем, кто жаждет познать правду о том, откуда мы приходим сюда, зачем мы существуем, узнать о том пути, который мы должны пройти по дороге к нашему вечному дому.

Мы остановились в нескольких метрах от старца, ошеломленные этим зрелищем. Однажды, много лет назад, я уже видел этот сияющий свет. Тогда я был поражен, случайно, краешком глаза увидев то, что по сей день я называю Любовью. Сейчас мы видели точно такой же свет, он был настолько ярок, что мир вокруг казался призрачным видением.

А затем свет погас. На том месте, гда он полыхал, на земле лежал свиток золотистой бумаги.

Старик безмолвно стоял на коленях, не догадываясь о том, что мы были рядом.

Лесли шагнула вперед и подняла с земли мерцающий манускрипт. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но слова были написаны по‑английски очень красивым почерком. Конечно, подумал я. Старик прочтет этот свиток по‑французски, а перс на фарси. Значит, он содержит в себе откровение – доносит до нас не слова, а идеи.

«Вы – существа света», – прочли мы. «Из света вы пришли, в свет вы уйдете, и каждый пройденный вами шаг озаряет свет вашей бессмертной жизни».

Она перевернула страницу.

По вашему собственному выбору сейчас пребываете вы в мире, вами же созданном. Что держите в сердце своем, исполнится, чему поклоняетесь, тем вы и станете.

Не бойтесь и не приходите в смятение, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы смерти – вы сами выбрали их себе в испытание. Они – камни, на которых оттачиваете вы остроту граней вашего духа. Знайте, что реальность мира любви незримо всегда подле вас и в любой момент вам даны силы преобразить ваш собственный мир тем, чему вы научились.

Страниц было очень много, несколько сотен. Мы в благоговении перелистывали свиток.

Вы – сама жизнь, находящая новые формы. И пасть от меча или долгих лет вы можете не более, чем погибаете вы на пороге, переходя из одной комнаты в другую. Каждая комната дарит вам свое слово – вам его высказать, а каждый переход свою песню – вам ее спеть.

Лесли посмотрела на меня, ее глаза светились. Если эти слова так тронули нас, пришедших из двадцатого века, подумал я, как же сильно они могут подействовать на людей, когда на дворе какой‑то там… век двенадцатый!

Мы вновь обратились к рукописи. Никаких ритуалов, никаких указаний, как надо поклоняться, нет обещаний ниспослать огонь и разрушение на врагов и всякие напасти на неверующих, нет жестоких варварских богов. Нет и упоминания о храмах, священниках, прихожанах, хорах, богоугодных одеждах и святых днях. Этот свиток был написан для исполненного любовью существа, живущего в каждом из нас, и только для него.

Если эти идеи выпустить в мир в этом веке, подумал я, дать ключ к осознанию нашей власти над миром иллюзий, освободить от пут силу любви, то ужас исчезнет. и тогда мир сможет обойтись без Темных Веков в своей истории!

Старик открыл глаза, заметил нас и встал. В нем не было страха, будто он уже успел прочитать этот свиток. Он глянул на меня, потом пристально посмотрел на Лесли.

– Я – Жан Поль Леклерк, – сказал он. – А вы – ангелы. Не успели мы прийти в себя от изумления, как услышали его радостный смех.

– А вы заметили, – спросил он, – Свет?

– Наитие! – сказала моя жена, вручая ему золотистые страницы.

– Воистину, наитие. – Он поклонился, словно вспомнил ее, и она, по меньшей мере, была ангелом. – Эти слова – ключ к истине для любого, кто их прочтет, сама жизнь – для тех, кто их услышит. Когда я был еще совсем маленьким, Свет обещал, что этот свиток попадет ко мне в ту ночь, когда придете вы.

– Они изменят этот мир, – сказал я.

Он с удивлением посмотрел на меня.

– Нет.

– Но они были даны тебе…

– …в испытание, – закончил он.

– Испытание?

– Я много путешествовал, – сказал старец, – изучал писания многих верований, от Китая до земель викингов. – Его глаза блестнули. – И несмотря на все мои изыскания, кое‑чему я все же научился. Каждая из великих религий берет свое начало из света. Однако утверждать свет могут только сердца. Бумага не может.

– Но в ваших руках… – начал я. – Вы должны это прочесть. Это прекрасно!

– В моих руках бумага, – сказал старец. – Если выпустить эти слова в мир, их поймут и полюбят те, кто уже знает их истинность. Но перед тем, как подарить их миру, мы должны их как‑то назвать. А это их погубит.

– Разве дать название чему‑то прекрасному – значит погубить?

Он удивленно посмотрел на меня.

– Нет беды в том, что мы даем название какой‑нибудь вещи. Но дать название этим идеям – значит создать новую религию.

– Почему же?

Он улыбнулся и протянул мне манускрипт.

– Я вручаю этот свиток тебе…

– Ричард, – подсказал я.

– Я вручаю этот свиток, явленный самим Светом Любви тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свой черед, отдать его миру, людям, жаждущим знать, что в нем написано, тем, кому не дана была высокая честь пребывать в этом месте, когда вручен был сей дар? Или ты хочешь оставить это писание лично для себя?

– Конечно, я хочу отдать его людям!

– А как ты назовешь свой подарок человечеству?

«Интересно, к чему он клонит, – подумал я. – Разве это важно?».

– Если его не назовешь ты, его назовут другие. Они назовут его «Книга Ричарда».

– Понимаю. Ладно. Мне все равно как его назвать… ну хотя бы просто: свиток.

– А будешь ли ты хранить и оберегать Свиток? Или ты позволишь людям по‑своему его переписывать, изменять то, что им непонятно, вычеркивать то, что им не по душе?

– Нет! Никаких изменений. Эти слова даны нам Светом. Никакий изменений!

– Ты уверен? А может строчку там, строчку здесь – ради блага людского? «Многие этого не поймут?», «это может оскорбить?», «здесь неясно изложено?»

– Никаких изменений!

Он вопросительно поднял брови.

– А кто ты таков, чтобы на этом настаивать?

– Я был здесь в тот момент, когда они были даны, – ответил я. – Я видел, как они появились, видел сам!

– Поэтому, – подытожил он, – ты стал Хранителем Свитка?

– Почему именно я? Им может стать любой, если поклянется ничего в нем не изменять.

– Но кто‑нибудь все равно будет Хранителем?

– Кто‑нибудь, наверное, будет.

– Вот тут и начитают появляться служители святого Свитка. Те,кто отдает свои жизни, чтобы защитить некий образ мыслей, становятся служителями этого образа. Однако появление новых мыслей, нового пути – это уже само по себе изменение, и оно приносит конец миру,сложившемуся до него.

– В этом Свитке нет угроз, – сказал я. – В нем любовь и свобода!

– Но любовь и свобода – это конец страху и рабству. – Конечно! – воскликнул я с досадой. К чему же он клонит? Почему Лесли молчит? Разве она несогласна с тем, что…

– А те, кто живет за счет страха и рабства, – продолжал Леклерк,

– обрадуются ли они,узнав об истинах,заключенных в этом Свитке?

– Наверно,нет,но мы не можем допустить, чтобы этот… свет… угас!

– И ты обещаешь оберегать этот свет? – спросил он.

– Конечно!

– А другие Свиткиане, твои друзья, они тоже будут его защищать?

– Да.

– А если наживающиеся на страхе и рабстве убедят правителя этой земли в том, что ты опасен, если они нападут на твой дом с мечами в руках,как ты будешь защищать Свиток?

– Я убегу вместе с ним!

– А если за тобой будет погоня и тебя загонят в угол?

– Если потребуется, я буду сражаться, – ответил я. – Есть принципы дороже самой жизни. Есть идеи, за которые стоит умереть.

– Вот так и начнутся Войны за Свиток, – старик вздохнул. – Доспехи, мечи, щиты и знамена, лошади, пожары и кровь на мостовой. И войны эти будут немалыми. Тысячи истовых верующих придут к тебе на подмогу. Десятки тысяч умных, ловких и смелых. Но принципы,изложенные в Свитке, опасны для всех правителей, чья власть зиждется на страхе и невежестве.Десятки тысяч выступят против тебя.

И тут я начал понимать то, что пытался сказать мне Леклерк.

– Чтобы вы могли отличить своих от чужих, – продолжал он, – тебе понадобится особый знак. Какой выберешь ты? Что начертаешь на своих знаменах?

Мое сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал отстаивать свою правоту.

– Символ Света, – ответил я. – Знак Огня.

– И будет так, – продолжал он эту еще не написанную историю, – что знак Огня встретит знак Креста на поле брани во Франции, и Огонь победит. Победа будет славной, и первые города знака Креста будут сожжены дотла твоим святым огнем.Но Крест обьединится с Полумесяцем, и их огромное войско вторгнется в твои пределы с юга, запада, востока и севера. Сотни тысяч воинов против твоих восьмидесяти тысяч.

Пожалуйста,хотел я сказать, остановись. Я знал, что случится дальше.

– И за каждого крестоносца, за каждого янычара, которого ты убьешь, защищая свой дар, имя твое возненавидят сотни. Их отцы и матери, жены и дети, все их друзья возненавидят свиткиан и проклятый Свиток, погубивший их возлюбленных, а свиткиане будут презирать всех христиан и проклятое распятие, всех мусульман и проклятый полумесяц за то, что они погубили их родных свиткиан.

– Нет! – вырвалось у меня. Каждое слово было истинной правдой.

– А во время священных войн появятся алтари и вознесутся к небу шпили соборов, увековечивающих величие Свитка. И те, кто искал духовного роста и нового знания,найдут вместо них тяготы новых предрассудков и ограничений:колокола и символы, правила и псалмы, церемонии,молитвы и одеяния, благовония и подношения золота. И тогда из сердца свиткианства уйдет любовь,и войдет в него золото. Золото,чтобы строить храмы еще краше прежних, золото, чтобы выковывать новые мечи и обратить неверующих и спасти их души.

– А когда умрешь ты, Первый Хранитель Свитка, потребуется золото, дабы вознести в века лик твой. Появятся величественные статуи, огромные фрески и картины, воспевающие эту нашу встречу своим бессмертным искусством. Представь роскошный гобелен: здесь Свет, вот Свиток, а там разверзлась твердыня неба и открылся путь в Рай. Вот коленопреклоненный Великий Ричард в сверкающих доспехах, вот прекрасный Ангел Мудрости со Священным Свитком в руках, а вот старый Леклерк у своего костерка в горах,свидетель явленному чуду.

«Нет! – подумал я. – Это невозможно».

Но это было неизбежно.

– Отдай в мир этот свиток, и появится новая религия и еще один клан священников, снова Мы и снова Они, опять брат пойдет на брата. Не пройдет и сотни лет,как ради слов, написанных здесь, погибнет миллион человек. А за тысячу лет – десятки миллионов. И все ради этой бумажки.

В его голосе не было ни горечи, ни сарказма,ни усталости от жизни. Жан Поль Леклерк был исполнен знанием, накопленным всей его жизнью, спокойным принятием того, что он в ней встретил.

Лесли поежилась.

– Дать тебе куртку? – спросил я.

– Спасибо, дорогой, – сказала она. – мне не холодно.

– Не холодно, – эхом отозвался Леклерк. Он вытащил из костра горящую веточку и поднес ее к золотистым страницам.это вас согреет.

– Нет! – Я отдернул свиток. – Сжечь истину?

– Истина не горит. Она ждет каждого, кто пожелает найти ее,ответил он. – сгореть может только этот свиток. Выбор за вами. Хотите ли вы, чтобы свиткианство стало новой религией в этом мире? – Он улыбнулся. – А вас обьявят святыми…

Я глянул на Лесли, в ее глазах,как и в моих,мелькнул ужас.

Она взяла веточку из рук старца и подожгла края манускрипта. В моих руках распустился золотистый огненный цветок, я бросил его на землю. Свиток, догорая, вспыхнул и угас.

Старик облегченно вздохнул.

– Воистину благословенный вечер! – молвил он. – редко нам выпадает случай спасти мир от новой религии!

Затем он, улыбаясь, повернулся к моей жене и спросил с надеждой:

– А мы спасли его?

Она улыбнулась в ответ.

– Спасли. В нашей истории, Жан Поль Леклерк,нет ни слова о свиткианстве и войнах за Дар Света.

Они простились долгим взглядом. Затем старец слегка поклонился нам и ушел в темноту.

Охваченные пламенем страницы все еще полыхали у меня перед глазами,откровение, обращенное в пепел.

– Но те,кому необходимо знание, скрытое в этом свитке,обратился я к Лесли. – Как им… как нам узнать то, что там было написано?

– Он прав, – ответила она, глядя старцу вслед, – те, кто ищет свет и истину, могут найти их сами.

– А я в этом не уверен. Иногда нам нужен учитель. Она повернулась ко мне. – А ты попробуй, – предложила она. – Представь,что честно и нестово жаждешь узнать, кто ты, откуда ты пришел и почему ты вообще здесь. Представь, что ты готов без устали искать ответ на эти вопросы.

Я кивнул и представил, что я в поисках знаний не покладая рук копаюсь в библиотеках, хожу на всякие лекции и семинары, веду дневник, записывая в него свои мечты и размышления, образы,пришедшие ко мне во время уединенных медитаций на горных вершинах,все то, что подсказали мне сны, совпадения и случайные слова незнакомцев – словом, представил все то, что мы делаем, когда нам дороже всего в нашей жизни становится познание нового.

– Ну, а теперь?

– А теперь, – сказала она, – можешь ли ты представить, что ты не найдешь всего этого сам?

«Ух ты, – подумал я. – как ей удается так здорово открывать мне глаза!»

Я поклонился в ответ.

– Моя Леди Леклерк, Принцесса Знаний.

Она присела в медленном реверансе.

– Милорд Ричард, Принц Огня.

Мы безмолвно стояли рядом,и я обнял ее. Звезды ярко горели в чистом воздухе гор, но они были не над нами, а вокруг нас. Мы стали единым целым со звездами, с Жаном Полем Леклерком, со свитком и наполняющей его Любовью, с Пай, Тинк и Аткином. Живущими одной‑единственной жизнью со всем, что есть, было и будет. Одной‑единственной.

Миля за милей проносились под нами, а в наших сердцах жила радость. «О, если бы не один шанс из триллиона, – подумал я. – Если бы каждый из живущих мог попасть сюда хоть раз в жизни!»

– Только тут понимаешь, – воскликнула Лесли, – как много в нашей жизни зависит от страха, подозрения и войны!

– А сколько миров под нами избавлены от этого и наполнены творчеством? – сказал я.

– А может быть, они все такие? Давай посмотрим!

На фиолетовом небе мягким пламенем горело солнце цвета меди, заливая все вокруг нежным золотистым светом. Оно казалось раза в два больше того,к которому мы привыкли, но не таким ярким, ближе, но не жарче. В воздухе висел тонкий аромат ванили.

Мы стояли на склоне холма, там, где лес встречался с лугом, а вокруг нас мерцала спиральная галактика крошечных серебристых цветков. Сверху нам было видно, что вдали слева расстилался океан, он почти сливался с темным небом, и к нему стремилась алмазная река. А справа, до самого горизонта простирался край холмов и лугов. Покинутый рай.

С первой же секунды я был готов поклясться, что мы оказались на земле, не знавшей цивилизации. Может быть люди превратились в цветы?

– Похоже на… фантастический фильм, – сказала Лесли.

Чужое небо, прекрасная чужая земля.

– Ни души, – удивился я. – Что мы делаем в этом царстве девственной природы?

– Это невозможно. Наши двойники должны быть где‑то поблизости. И тут я понял, что планета казалась дикой только на первый взгляд. В далеком пейзаже начал проступать призрачный след города с его проспектами и кварталами. Города, развеянного в прах безжалостным временем.

Меня редко подводит интуиция.

– Я знаю, что случилось. Мы в Лос‑Анджелесе, но мы опоздали на тысячу лет! Ты видишь? Вон там была Санта‑Моника, а там Беверли‑Хиллз. Цивилизация исчезла!

– Может, ты и прав, – сказала она. – Но разве над Лос‑Анджелесом когда‑нибудь было такое небо? А две луны?

Да, конечно. Над горами одна за другой вставали две маленькие луны, желтая и красная.

И тут из леса появился зверь. Он напоминал леопарда, но доставал Лесли до плеча и весил не меньше тонны. Пройдя несколько шагов, он рухнул, подминая цветы. По его золотистой шерсти струилась кровь. Он попытался подняться, но силы совсем оставили его, зверь дернулся и затих.

Мы подбежали. Лесли присела подле огромной головы, протянула руку, чтобы погладить умирающее животное, хоть как‑то облегчить ему последние страдания, но ее рука прошла сквозь мех.

– Нет! Не может быть, чтобы мы оказались здесь просто свидетелями смерти этого прекрасного создания. Нет, Ричи, нет!

– Дорогая моя, – сказал я притянув ее к себе, – этому есть причина. Всему есть причина. Только мы ее пока не знаем.

Голос, раздавшийся с опушки леса, был полон тепла и любви, как свет солнца, но силен, как раскат грома: «Тайин!» Мы обернулись.

На краю луга стояла женщина. Сначала мне показалось, что это была Пай, но ее кожа была светлее, а каштановые волосы длиннее, чем у нашей наставницы. И все же она была сестрой нашего двойника из другого мира и моей жены – тот же изгиб скул, такой же решительный подбородок. Она была в платье цвета весенней зелени, а с плеч до самой травы спадала темно‑изумрудная накидка.

Она подбежала к леопарду. Зверь зашевелился, приподнял голову и жалобно зарычал. Женщина безбоязненно присела подле него, ласково погладила его косматый загривок. «Давай, поднимайся…», – прошептала она. Но его лапы лишь бессильно царапали траву.

– Боюсь, что рана очень серьезная, мадам, – сказал я. – Вряд ли вы сможете ему помочь…

Она не слышала. Закрыв глаза, она нежно поглаживала огромное животное, сосредоточив на нем свою любовь. Затем она внезапно открыла глаза и сказала: «Тайин, малыш, вставай!» На шерсти больше не было крови, леопард взревел, вскочил и принялся тереться о свою спасительницу.

– Глупый котенок! – отчитывала его инопланетянка. – Больше так не делай. Тебе не время умирать! Будь осторожней на утесах, ты же не горная козочка!

Гигантская кошка встряхнулась, несколько бесшумных прыжков – и она исчезла в лесу.

Женщина посмотрела ей в след, затем повернулась к нам и спокойно сказала: «Очень любит высоту, не понимает, глупыш, что его не любой камень выдержит».

– Как вы это сделали? – спросила Лесли. – Мы думали, что…

– У животных раны быстро зарастают, – ответила она, жестом пригласив нас следовать за ней, – но иногда им нужно немножко любви. Тайин – мой старый друг.

– Должно быть, мы тоже старые друзья, – сказал я, – раз ты нас видишь. Кто ты?

Она внимательно посмотрела на нас. Какие умные глаза! В них нет ни позы, ни покровительства. И вдруг она улыбнулась, словно что‑то поняла.

– Лесли и Ричард! – воскликнула она. – Я – Машара! Откуда она нас знает? Где мы встречались? Что за невидимая цивилизация здесь существует? Кто эта женщина?

– Я – это вы в моем измерении, – сказала она, словно прочитав мои мысли.

– А что это за измерение? – спросила Лесли. – Где мы? Когда?..

Машара засмеялась: «У меня к вам тоже есть вопросы. Заходите».

Мы вошли в ее небольшой домик, стоявший в лесу на пригорке. Стены были сложены из очень точно пригнанных каменных блоков, дверной проем и окна открыты всем ветрам. Внутри не было ни очага, ни постели, словно его обитательница никогда не ела и не спала, но он был наполнен теплотой. Я бы сказал, что Машара была доброй лесной феей.

Мы присели у стола, стоявшего подле огромного окна, из которого открывался вид на луг и на долину, уходившую к океану.

– Машара, – начала Лесли, – мне кажется, что давным‑давно здесь разыгралась какая‑то трагедия?

Я понял ее вопрос. Этот странный призрак города, буйство дикой природы. Может, Машара – последний представитель некогда процветавшей цивилизации?

– Вы помните! – воскликнула женщина из альтернативного мира. – Но разве можно назвать трагедией исчезновение цивилизации, разрушившей планету от стратосферы до морского дна? Что плохого в том, что планета наконец получила возможность залечить свои раны?

Впервые я почувствовал себя здесь неуютно, представив последние дни агонии.

– А разве хорошо, когда жизнь погибает? – спросил я в ответ.

– Не погибает, – ответила она после секундного молчания, – а изменяется. Здесь жили те частицы вашей души, которые построили именно это общество. И те, кто им наслаждался, а также и те, кто из последних сил пытался его изменить. Одни победили, другие проиграли, но для всех это было хорошим уроком.

– Однако планета вернулась к жизни, – сказала Лесли, – мы глаз не могли отвести от речки, деревьев и цветов… она прекрасна!

– Планета вернулась, – повторила Машара и посмотрела в сторону, – а люди – нет.

В ее словах не было не жалости, ни осуждения. Она просто констатировала то, что здесь произошло.

– Эволюция сделала цивилизацию хранителем этой планеты. Но спустя сотню тысяч лет хранитель пошел против эволюции, из помошника превратился в убийцу, из целителя – в паразита. Поэтому эволюция забрала обратно свой дар, уничтожила цивилизацию и спасла планету от разума. Теперь на ней правит любовь.

– Это… – начала Лесли, – и есть твоя работа, Машара? Спасение планет?

– Спасение этой планеты, – кивнула она. – Для нее я – воплощение терпения и защиты, сострадания и понимания. Ушедшая цивилизация во многом была очень талантлива, обладала высокой культурой, но в конце концов пала жертвой жадности и нежелания думать о будущем. Люди превратили леса в пустыни, истерзали душу планеты, извлекая из недр ее сокровища, отравили воздух, воду и землю ядохимикатами и радиоактивными отходами. Миллионы раз у них была возможность измениться, но они ей так и не воспользовались. А когда они одумались, было уже слишком поздно.

– Может ли целая цивилизация развиваться настолько слепо? –воскликнул я. – И то, что ты сейчас делаешь… Ты знаешь ответ!

Она повернулась ко мне, исполненная безмерной любви.

– Я не знаю ответа, Ричард, – сказала она. – Я и есть ответ.

В домике воцарилась тишина. Край солнца уже коснулся горизонта, но до темноты было еще далеко.

– А что случилось с остальными? – спросила Лесли.

– Когда им стало ясно, что изменить уже ничего нельзя, они построили нас – суперкомпьютеры. Наша задача – экологическая реконструкция планет. Люди отдали нам свои убежища, чтобы мы могли спасти в них хотя бы то, что еще можно было спасти. А сами вышли на отравленную поверхность земли, туда, где некогда шумели леса. – Она отвела глаза. – Их больше нет.

Мы вслушивались в эхо ее слов и представили себе одиночество, которое этой женщине пришлось перенести.

Она сказала это так легко.

– Машара, – переспросил я, – они построили тебя? Ты – компьютер? Красавица посмотрела на меня.

– Так можно сказать обо мне, – ответила она. – Но и о тебе тоже.

– А ты… – начал я. – Машара, ты живая?

– А тебе это кажется невозможным? – в ответ спросила она. – Разве важно из каких атомов состоит человеческое существо: уз углерода, германия или галлия? Можно ли родиться человеком?

– Конечно! Самые ужасные… даже убийцы – люди, – ответил я. – Они могут быть нам не по душе, но они человеческие существа.

Машара покачала головой.

– Человеческое существо – это выражение жизни, приносящее свет и любовь в то измерение, к которому оно пожелает прикоснуться, в любой из форм, которую оно пожелает выбрать для себя. Человечность определяется не физическими законами, Ричард, это духовная цель. Это не нечто данное нам, мы добываем ее работой своей души.

Эта мысль, выкованная и закаленная в трагедии несчастной планеты, поразила меня. И как я ни пытался, я не мог посмотреть на Машару, как на бездушную машину. Она живая, это определяется не химическим составом ее тела, а глубиной ее любви.

Дата добавления: 2015-05-06