Три метра над небом 8 страница

– Сильвия…

– Что такое? – вид у Феста убитый. Но правда скорее на ее стороне.

– Дай мне дневник.

– Зачем?

– Надо кое‑что посмотреть.

– Что?

– Потом скажу. Давай сюда.

На миг в глазах Сильвии загорается слабая искорка надежды. Она отдает Баби дневник. Баби раскрывает его где‑то в конце. Сильвия уже полным надежды взглядом следит за Баби. Та улыбается. Поворачивается к ней и возвращает дневник. «Тебе повезло!» Сильвия вымучивает улыбку. Она все еще не верит.

Неожиданно Баби поднимает руку.

– Извините, синьора Джаччи…

Джаччи поворачивается к ней.

– Что такое, Джервази? Вас что, тоже не опросили? Сегодня вы, девушки, как‑то особенно надоедливы. Ну, говорите же!..

Баби поднимается. Секунду молчит.

– Я хотела сказать, что вы ошиблись.

Шум приглушенного говора наводняет класс. Девочки поражены. Баби спокойна.

Джаччи багровеет от злости, но берет себя в руки.

– Тихо! И в чем же это?

– 18 марта вы никак не могли спросить Сильвию Феста.

– Это почему? У меня в журнале записано. Хотите посмотреть? Вот, 18 марта, неуд Сильвии Феста. Мне кажется, вам понравилось получать замечания.

– Это оценка Франчески Серванти. Вы просто не туда ее вписали.

Джаччи, кажется, сейчас взорвется.

– Вот как? Я знаю, что вы все заносите в свой дневник. Но это всего лишь ваше слово, ничем не подкрепленное, против моего. Раз я говорю, что в тот день опрашивала Феста, значит, так оно и было.

– А я говорю, что нет. Вы ошиблись. Вы не могли 18 марта вызвать Сильвию Феста.

– Вот как? Это почему же?

– Потому что 18 марта Феста отсутствовала.

Джаччи бледнеет. Хватает общий журнал учета посещений и лихорадочно листает его назад. 20, 19, 18 марта. В бешенстве проверяет, кто отсутствовал. Бенуччи, Марини и… Джаччи без сил падает на стул. Она не верит собственным глазам. Феста! Имя, написанное ее собственной рукой, проступает словно огненными буквами. Ее позор. Ее ошибка. Все остальное не имеет значения. Джаччи бросает взгляд на Баби. Она уничтожена. Баби медленно усаживается. Все девочки по очереди оборачиваются на нее. В классе потихоньку поднимается шепот:

– Молодец, Баби, браво!

Баби делает вид, что не слышит. Но этот шепот достигает ушей Джаччи, слова впиваются в нее, будто ледяные иглы, подчеркивая глубину поражения. Выставить себя идиоткой перед всем классом! Перед ее классом. И звучат тяжелые, трудно дающиеся ей слова:

– Серванти, садитесь. Феста, к доске.

Баби упирает взгляд в парту. Правосудие свершилось. Затем медленно поднимает голову. На нее неотрывно глядит Джаччи. Лишенный выражения взгляд тверд, как камень, на котором выбито лишь одно слово: «ненавижу». На секунду Баби пожалела о том, что оказалась права.

Полдень. Стэп в пуловере и шортах заходит на кухню позавтракать.

– Доброе утро, Мария.

– Доброе утро, – Мария тут же перестает мыть посуду. Она знает, что Стэп не любит шума.

Стэп снимает с огня кофейник и кастрюльку с молоком и садится за стол. Тут раздается звонок в дверь. Трезвонит как ненормальный. Стэп прикладывает руку ко лбу:

– Ну кого там…

Мария семенит к двери.

– Кто там?

– Это Полло! Пустите меня!

Мария, памятуя о вчерашнем дне, с вопросительным видом поворачивается к Стэпу. Стэп кивает. Мария отпирает дверь. Вбегает Полло. Стэп наливает себе кофе.

– Ты не представляешь, что случилось! Это просто что‑то с чем‑то!

Стэп вскидывает бровь.

– Ты принес мне бутерброды?

– Нет, не принес, все равно ты этого не ценишь. На вот, смотри, – Полло показывает ему номер «Мессаджеро».

– Газета у меня уже есть, Мария принесла, – Стэп поднимает со стола листы «Репубблика». – Кстати, ты с ней даже не поздоровался.

Полло злобно обращается к служанке:

– Здрасьте, Мария.

Затем разворачивает газету и шмякает ее на стол.

– Видел? Мощная фотка! Просто обалдеть… Ты попал в газеты!

Стэп открывает страницу с городской хроникой. Да, действительно. Он там. На мотоцикле с Баби, когда мотоцикл встал на дыбы перед фотографами. Их легко узнать: к счастью, их сняли спереди. Номера не видно, и хорошо, иначе была бы полная жопа. И статья. Гонки, фамилии задержанных, удивление полиции, описание их бегства.

– Прочитал? Ты теперь звезда! Ты знаменит. Бот бы мне, блин, так.

– Полло, ты пойдешь со мной кое‑куда. Выпей кофе, а я пока приму душ.

Стэп уходит. Полло садится на его место. Смотрит на фотографию. Начинает перечитывать статью. Подносит к губам чашку. Какая гадость. Он забыл: Стэп же пьет кофе без сахара. Из душа доносится приглушенный водой голос Стэпа:

– В котором часу закрываются магазины?

Полло кладет в кофе сахар, смотрит на часы:

– Через полчаса.

– Блин, надо побыстрее.

Полло пробует кофе. Вот так пойдет. Закуривает. Стэп появляется в дверях. Он в халате, маленьким полотенцем вытирает волосы. Он подходит к Полло и снова изучает фото.

– Ну и как тебе быть другом звезды?

– Не зарывайся.

Стэп забирает у него чашку и отпивает кофе.

– Фу, дрянь какая! Как ты можешь пить такой сладкий? Ужас. Тебя же разнесет. Сколько ложек ты туда кинул?

– Я не толстый. Я неправильный худой.

– Теперь, когда ты обзавелся девушкой, надо снова походить в качалку, курить поменьше, сесть на диету… А то она тебя бросит. Женщины сволочи, чуть‑чуть протормозил – и конец. После этой фотографии тебе тоже надо бы попасть в газеты.

– Я вообще‑то уже попал в газеты, даже раньше тебя. С футбольными фанами. Я там ору впереди всех, в шарфе, с поднятыми руками, на дешевых местах.

– Ну что ты, болельщики теперь не в моде. В моде бандиты и хулиганы.

Стэп уходит одеваться. Полло допивает кофе. Затем встает и проводит рукой по животу. Стэп прав. С понедельника надо снова начать ходить в спортзал. Неизвестно почему, но все всегда начинают всё с понедельника.

Полло стоит с мотоциклом на боковой подпорке на проспекте Анджелико. Стэп запрыгивает на мотоцикл позади него.

– Куда поедем?

– На площадь Джачини.

– Зачем?

– Там живет Баби.

– Да ладно!

Стэп и Полло проезжают мимо регулировщицы. Почти толкают ее, смеясь, задевая край ее юбки. Полло и язык высунул. Она даже не попыталась записать номер. Что записать в штрафной квитанции? Правила дорожного движения не предусматривают наказания за попытки буксировки, даже столь рискованные.

– Площадь Джачини, Полло 40, прибыли.

Мотоцикл Полло с рычанием тормозит у шлагбаума перед жилым комплексом Баби. Стэп здоровается с привратником, тот узнает его и пропускает. Мотоцикл медленно поднимается в гору. Привратник слегка растерянно смотрит вслед этим одержимым. Полло поворачивается к Стэпу:

– А привратник тебя знает, ты что, уже сюда приезжал?

– Да нет. Привратники всегда так: поздороваешься с ними, и они тебя пропускают. Стой тут, жди меня.

Стэп спрыгивает с мотоцикла.

Полло глушит мотор.

– Только побыстрее, а то эта штука, по которой платят, капает…

– Счетчик.

– Да как бы ни назывался. Шевелись, а то уеду.

Стэп у домофона находит фамилию и звонит.

– Кто там?

– Мне надо передать Баби пакет.

– Первый этаж.

Стэп поднимается. В дверях толстая служанка.

– Здравствуйте. Вот, это для Баби. Осторожно, оно бьющееся.

Из глубины коридора доносится голос.

– Кто там, Рина?

– Молодой человек принес что‑то Баби.

Раффаэлла выходит посмотреть, что это за молодой человек. Широкие плечи, короткие волосы, улыбка. Она его где‑то видела, только вот где?

– Добрый день, синьора. Как поживаете? Я принес Баби одну мелочь. Передадите ей, когда она вернется из школы.

Раффаэлла все еще улыбается. И вдруг она понимает. Улыбка исчезает.

– Это ты избил синьора Аккадо. Ты Стефа‑но Манчини.

Стэп поражен.

– Вот уж не знал, что я так знаменит.

– Ты не знаменит. Ты просто негодяй. Твои родители знают, что случилось?

– А что случилось?

– На тебя подали заявление в полицию.

– Это ничего. Я привык, – улыбается он, – и потом – я сирота.

Раффаэлла на минуту смешалась. Она не знает, верить ему или нет. Да и бог с ним.

– Как бы там ни было, я не хочу, чтобы ты обхаживал мою дочь.

– На самом деле это она всегда появляется там, где я. Но это не страшно, она мне не мешает. Прошу вас, не ругайте ее, она этого не заслуживает. Извините, синьора, мне надо идти. Меня ждет такси, счетчик тикает.

Стэп спускается по лестнице, прыгает с последних ступенек, как раз в это время хлопает дверь. Как эта синьора похожа на Баби. Запоминающаяся внешность. Тот же разрез глаз, тот же овал лица. Но Баби красивее. Он надеется, что она и не такая стервозная. Припоминает последний раз, когда они виделись. Нет, совсем не похожи. На секунду ему захотелось снова увидеть Баби. Полло жмет на клаксон.

– Эй, пошевеливайся! О чем задумался – о будущих миллионах?

Стэп садится сзади него.

– Да, таксист из тебя тоже дерьмовый.

– Заткнись. Я целый час тебя жду. Что ты там делал?

– Говорил с матерью.

Вдруг Стэпу приходит в голову мысль. Он поднимает голову. Раффаэлла высунулась в окно. Как он и предвидел. Она отпрянула, пытаясь скрыться в глубине. Слишком поздно. Стэп ее заметил. Он улыбается, прощаясь с ней. Раффаэлла захлопывает окно, когда мотоцикл исчезает за поворотом. Полло тормозит у шлагбаума. Стэп машет привратнику. Надо же с кем‑то в этом комплексе подружиться.

– Ты говорил с матерью? А о чем?

– Да так, поспорили немного.

– Стэп, ты того… поаккуратнее.

– С чем?

– Со всем! Подобные истории добром не кончаются.

– Это почему?

– Ты привозишь подарки… беседуешь с матерью… Раньше ты вроде ничего такого не делал. Тебе эта Баби что, так нравится?

– Ну, она ничего.

– А как же Маддд?

– А при чем туг Маддд? Это совсем другое.

– Ты хочешь встречаться с Баби?

– Полло!..

– Что?

– Ты в курсе, что вчера возле твоего дома кого‑то убили?

– Да что ты говоришь? Нет, не знаю. А как убили?

– Перерезали горло.

Стэп хватает Полло за шею и душит.

Ну и наглая же рожа у этого парня. Раффаэл‑ла открывает странный сверток. В нем постер. Она узнает Стефано на мотоцикле с поднятым колесом. Но за ним сидит ее дочь. Это Баби. Кто снимал? Изображение с крупным зерном. Похоже на фотографию из газеты. Вверху слева надпись от руки фломастером: «Звездная парочка!» Это точно он написал. А внизу справа напечатано: «Фото беглецов». Что это значит?

– Синьора, ваш муж звонит.

– Да, Клаудио?

– Раффаэлла! – он явно ошеломлен. – Ты видела сегодняшний «Мессаджеро»? В римских новостях фотография Баби…

– Нет, не видела. Пойду куплю.

– Алло? Раффаэлла?

Но она уже отсоединилась. Клаудио смотрит на молчащую трубку. Жена никогда не дает ему договорить.

Раффаэлла бежит к продавцу газет возле дома. Берет «Мессаджеро», платит. Не дожидаясь сдачи, разворачивает газету. Это означает, что она по‑настоящему взволнована. Пролистывает до городской хроники. Вот. Та самая фотография. Читает огромный заголовок: «Уличные бандиты». Ее дочь. Облава, полиция, погоня. Задержание. Какое отношение к этой истории имеет Баби? Строчки заплясали у нее перед глазами. Она чувствует, что вот‑вот потеряет сознание. Делает глубокий вдох. Понемногу ей становится лучше. Настолько, что она даже забирает сдачу. Продавец, заметив, как она побледнела, забеспокоился:

– Синьора Джервази, вам плохо? Дурные известия?

Раффаэлла качает головой:

– Нет, нет, ничего страшного.

«Просто моя дочь связалась со шпаной».

Как трудно дождаться окончания уроков.

Паллина выбегает из школы, прыгая по ступенькам рядом с Баби. Паллина вынимает из сумки пачку Camel. Вынимает одну и сует в рот. Заглядывает в пачку. Осталось еще три сигареты, и последняя – та, что фильтром вниз, на счастье.

– Ты же сказала, что бросила курить.

– Да, в понедельник.

– А не в прошлый понедельник?

– Ну да. В понедельник бросила, но вчера снова начала.

Баби качает головой. Затем замечает, что на противоположной стороне улицы припаркована машина матери.

– Ты поедешь с нами?

– Нет, я жду Полло, он обещал за мной заехать. Может, с ним приедет Стэп. Может, останешься со мной? Маме скажешь, что поешь у меня…

Баби с самого утра не вспоминала про Стэ‑па. Столько всего случилось. Как они расстались вчера вечером? «Нелогична». Так он ей сказал. С ума сойти можно. Она нелогична.

– Нет, спасибо. Я поеду домой, и вообще, я уже сказала, что не горю желанием видеть Стэпа, а если будешь настаивать, то мы поссоримся.

– Как хочешь. Тогда в пять в «Парнасе»…

Баби пытается возразить, но Паллина ее опережает:

– С моей Vespa.

Баби, улыбнувшись, уходит. «И почему она такая гордая, – думает Паллина. – Хотя это ее дело. Может, ей так нравится. Но она все равно симпатичная. И поставила на место Джаччи». Пришло время распространить новость. Паллина подходит к стайке девчонок помладше, из второго класса.

– Вы знаете, что Джаччи сегодня облажалась?

– Нет, а что случилось?

– Она хотела оставить на второй год одну из моего класса, Сильвию Феста. Но она ошиблась, поставила ей оценку другой девчонки.

– Честное слово?

– Ну да, хорошо, что Баби заметила.

– Какая Баби? Джервази?

– Она.

К ним подходит девочка с «Мессаджеро» в руках.

– Паллина, а вот тут – это не Баби?

Паллина вырывает газету из рук. Пробегает глазами статью. Смотрит на Баби. Та уже почти дошла до машины. Паллина пытается ее позвать. Кричит она громко, но шум машин заглушает. Слишком поздно.

Баби поднимает сиденье, чтобы сесть сзади.

– Привет, мама.

Наклоняется, чтобы ее поцеловать. А та влепляет ей пощечину. «Ай!» – Баби отлетает на заднее сиденье. Ничего не понимая, потирает ноющую щеку.

В машину садится Даниела. Оглядывается. Молчание. Лицо Раффаэллы. Баби, потирающая щеку. И тут же все понимает.

Пока они ждут вечно опаздывающую Джо‑ванну, Раффаэлла орет как ненормальная. Баби пытается все объяснить. Даниела подтверждает. Раффаэлла распаляется еще больше. Главной обвиняемой становится Паллина, но до нее не доберешься, она вне юрисдикции.

Наконец приходит Джованна и, пробормотав как всегда: «Извините», садится назад. Машина трогается. Дорога проходит в молчании. Джованна думает, что случилось что‑то серьезное. Иначе почему они так раздражены?

– Ну извините меня… Но ведь сегодня я пришла вовсе не так уж поздно?

Даниела рассмеялась. Баби еще сдерживается, но и ее захватывает смех. Наконец смеется и Раффаэлла.

Джованна ничего не поняла и обиделась. Они ее высмеивают. Надо рассказать маме. С завтрашнего дня, решает Джованна, или пусть она сама за мной приезжает, или буду ездить на автобусе.

Все же какая‑то польза от этого скандала была: больше не надо ждать Джованну.

Под мышкой крепко зажата старая сумка из черной кожи. Суконный жакет горчичного цвета. Короткие, гладко зачесанные волосы устало повисли, походка тоже усталая. Из‑за толстых коричневых колготок она кажется еще старше, как будто недостаточно того, что уже есть. И старые мокасины ей тоже не идут. Но ничто из вещей не вступает в противоречие с ее внутренним миром.

В душе она хотела бы носить туфли по крайней мере на два размера меньше. Джаччи отпирает стеклянную дверь подъезда старого дома. Скрип ее уже не удивляет. Она подходит к лифту. Жмет на кнопку. Проглядывает почтовые ящики. На некоторых нет имен. На одном нет даже стекла, и висит он как‑то криво, как и дом Николоди, владельца ящика. Вещи ли становятся похожи на людей ими владеющих, или люди начинают походить на вещи? Ответа Джаччи не знает. Она входит в лифт.

На стенах вырезаны надписи. Имя какой‑то ушедшей любви. Выше – символ какой‑то партии, тонко выполненный разочарованным художником. Внизу справа – мужской половой орган, изображенный не вполне точно, во всяком случае, как ей смутно помнится. Третий этаж. Она вынимает из сумки связку ключей. Вставляет самый длинный в средний замок. За дверью слышен шум. Это он, ее единственная любовь. Смысл жизни.

– Пепито! – навстречу ей с лаем бросается собачонка. Джаччи наклоняется. – Как ты тут, малыш?

Пепито, виляя хвостиком, прыгает ей на руки. Начинает ее вылизывать.

– Пепито, милый, ты не представляешь, что нынче сотворили с твоей мамочкой.

Джаччи закрывает дверь, кладет сумку на холодную мраморную полку и снимает жакет.

– Глупая девчонка посмела осудить меня при всех, представляешь? Ты бы слышал, каким тоном…

«Парнас». Красивые девушки с изящно накрашенными глазами, длинными ресницами и нежными румянами сидят за круглыми столиками, щебечут, наслаждаясь весенним солнышком.

– Черт, испачкалась!

Одна из девушек смеется, другая, более мнительная, осматривает свою блузку на предмет пятен. Девушка в испачканной блузке обмакивает кончик бумажной салфетки в бокал с водой. С силой трет, размазывая пятно шоколада. Блузка молочного цвета в этом месте становится бежевой. Девушка расстраивается окончательно.

– Эти бокалы с водой приносят неудачу! Официанты их словно нарочно ставят, как будто уже знают, что ты испачкаешься! Извините…

Останавливает проходящего мимо официанта.

– Будьте добры, принесите пятновыводитель, – она растягивает блузку, демонстрируя мокрое пятно.

Взгляд официанта на поверхности не останавливается. Он смотрит глубже. Блузка, от воды ставшая прозрачной, облепила бюстгальтер и демонстрирует кружево. Официант улыбается. «Сейчас принесу, синьорина». Ему бы хотелось дать ей чего другого, но как профессиональный лжец он держит лицо и понимает, что весь этот спектакль не для него. Ни одна здешняя девушка не прельстится официантом.

Паллина, Сильвия Феста и еще одна девочка из Фальконьери сидят на натянутой между двумя мраморными колонками цепи, прогибающейся под их весом.

– Вот она!

У Баби разрумянились щеки. Она приветствует их, весело улыбаясь, слегка утомившись от ходьбы. Паллина бежит ей навстречу. «Привет!» Они целуются нежно и искренне. В отличие от значительной части поцелуев за столами кафе.

– Как я замучилась! Я и не думала, что это так далеко.

– Ты пришла пешком? – Сильвия Феста пораженно глядит на нее.

– На, держи, – Паллина протягивает Баби ключи. – Моя Vespa в твоем распоряжении.

– А ты узнала что‑нибудь о моей?

– Полло сказал, что никто ничего не знает. Наверное, ее забрала полиция. Он сказал, что тебе скоро сообщат.

– Угу, и говорить будут с предками.

Баби изучает группу парней. Узнает Полло и еще одного приятеля Стэпа. Тип с повязкой на глазу ей улыбается. Баби отводит взгляд.

Перед кафе останавливаются несколько мотоциклов. Баби с надеждой смотрит на новоприбывших. Сердце у нее заколотилось. Но напрасно. Неизвестные, во всяком случае ей неизвестные, парни входят и рассаживаются.

– Ищешь кого‑то? – выражение лица и тон Паллины не оставляют сомнений. Паллина знает.

– Нет, а что, надо? – Баби, не глядя на нее, сует ключи в карман. Она знает, что глаза ее выдадут.

– Ну, девочки, пока, – поспешно прощается Баби. Щеки у нее раскраснелись. Наверняка не от одной лишь усталости. Паллина провожает ее к мотороллеру.

– Ты знаешь, как он работает?

Баби, улыбнувшись, снимает замок с рулевой колонки и заводит мотор.

– А что вы делаете сегодня вечером?

– А что такое? Ты удостоишь нас своего общества?

– Какая ты язва. Я же только спросила – что вы делаете.

– Ну… Не знаю. Если хочешь, я тебе позвоню, или ты мне позвони, – Паллина глядит с намеком.

За ее улыбкой вдруг появляется Стэп. Уверенный взгляд, загорелая кожа, короткие волосы, руки, помеченные выбитыми зубами. «Ты похожа на мою рыбку». Рот приоткрыт, глаза закрыты… «Но ты так нелогична… нелогична… нелогична…» Как эхо. Баби овладевает остаток ее гордости.

– Нет, спасибо, не нужно. Увидимся завтра в школе. Я просто так спросила.

– Как хочешь…

Vespa уносит ее прочь, прежде чем слабое препятствие в виде гордости прогнется под опасной, но еще не бурной волной. Паллина достает из кармана мобильник и улыбается.

Баби ставит Vespa Паллины в гараж. Отлично. Папа все равно разницы не заметит. Поставлена она хорошо, близко к стене, так что поводов придраться у него не найдемся. Она смотрит на часы. Без пятнадцати семь. Черт! Взбегает по лестнице, открывает дверь.

– Дани, мама уже вернулась?

– Нет, нет еще.

– Ну слава богу.

Раффаэлла ее наказала, Баби должна сидеть дома до следующей недели, и нарушить запрет в первый же день – это все же перебор. Даниела ненавидяще глядит на нее:

– Ну что, узнала что‑нибудь о нашей Vespa?

– Нет. Наверное, ее забрала полиция.

– Чего? Ну, приехали! А что нам за это будет, нас вызовут в полицию?

– Мне сказали, что рано или поздно полиция с нами свяжется, чтобы вернуть мотороллер. Надо только снять трубку раньше мамы и папы.

– Ну, это просто. А если позвонят утром?

– Тогда мы попали. Паллина дала на время свою Vespa. Я поставила ее в гараж, так что папа, когда вернется, ничего не заметит.

– Кстати, Паллина тебе звонила.

– Когда?

– Недавно, когда ты еще не пришла. Она просила передать тебе, что сегодня вечером они идут в «Стекляшку». Что будут тебя ждать и чтобы ты не строила из себя и пришла, что она все понимает. И потом еще добавила что‑то про зверюшек… Зайка, птичка… Ах да, рыбка. Сказала, чтобы передавала привет рыбке. А рыбка – это кто?

Баби поворачивается к Даниеле. Ее раскрыли, ее предали. Паллина все знает.

– Да так, никто, это просто шутка.

Объяснять слишком долго. И слишком унизительно. На секунду ее охватывает ярость, она уносит ее, не расплескав, в свою комнату. Глядя на закат в окно, она представляет, как эта история выплыла наружу. Губы Стэпа, довольная улыбка… Вот он рассказывает Полло, тот смеется и передает Паллине… а, может, и еще кому‑нибудь. Гордость, достоинство, ярость, негодование соскальзывают вдоль ее гладкого, холеного тела вниз, как ночная рубашка на бретельках. И она, освободившись, просто и легко перешагивает через них. Обнаженная любовью, идет к нему, к его образу. На минуту кажется, что они улыбаются друг другу. Они обнимаются под закатным солнцем, такие близкие и такие разные. Скромно потупившись, она, вроде бы и не желая этого, подходит к зеркалу. И не узнает себя. Как сияют глаза, как светится кожа. Даже черты лица, кажется, изменились. Она отбрасывает волосы. Теперь она другая. Она улыбается себе той, какой никогда не была. Влюбленной. И не только. Всерьез обеспокоенной, что этим вечером надеть.

Джинсовый комбинезон! Потертый, коротковатый и мятый, все то, что ненавидит ее мать. И все то, что нравится ему. Она быстро переодевается. Надевает светлую джинсовую рубашку, впихивается в штанины, подтягивает бретели. Прыгает на кровать, хватает и натягивает гольфы, затем надевает кроссовки, высокие, до щиколотки, темно‑синие, в тон повязке, которую находит в ванной. Причесывается, убрав волосы назад. Вдевает серьги в форме рыбок. Музыка надрывается во всю мощь. Черная подводка удлиняет глаза. Серый карандаш растушевывает. Белые зубы благоухают мятой. Неясный блеск касается мягких губ, делая их еще более желанными. Естественный румянец сам спадает до нужного уровня.

Даниела все еще болтает по телефону. Вдруг музыка замолкает. Дверь медленно открывается. Даниела прекращает говорить.

– Ты такая красивая, что просто смерть!

Баби надевает темную джинсовку Levi's.

– Что, правда?

– Да вообще… просто сдохнуть, как круто!

– Спасибо, Дани… ты знаешь… твоя юбка чересчур серьезная.

Баби целует Даниелу. И убегает. Выводит Vespa Паллины из гаража. Заводится и едет. Вниз по спуску выскальзывает в ночную прохладу. Аромат ее духов сливается с ароматом жасмина. Она машет привратнику Фьоре. И выезжает на улицу. Улыбается. Что подумает Стэп? Ему понравится? Что скажет о комбинезоне? О макияже?

«Стекляшка». Громила с серьгой в левом ухе и сломанным носом остановил перед дверью кучку людей. Баби пристраивается в ряд. Рядом с нею две размалеванные девицы в чем‑то воздушном и их спутники в поддельных верблюжьих куртках.

Баби улыбается вышибале – и входит.

Две огромных колонки изрыгают в воздух басы. Парни и девушки у стойки смеются, пытаются перекричать шум. Баби опирается на стекло. Смотрит вниз, на площадку. Все танцуют как безумные. По краям стоят те, кто поспокойнее, пришли сюда, привлеченные звуками хауса. «Стекляшка» им ужасно нравится: заходишь, смотришь из‑за стекла на танцующих, потом, если захочется, и сам можешь спуститься, смешаться с толпой, и уже на тебя будут смотреть, как на ярмарочном представлении. Некоторые девушки размахивают руками, одна весело подпрыгивает, перешучиваясь с подружкой. Черные и белые топики в обтяжку, узкие в талии, укороченные брюки. Оголенные пупки, разноцветные расклешенные джинсы, платки на талии. Одиночка сидит на пуфе, пьяная закрыла глаза, мажор клеит девушку. Подражатель Джона Траволты с повязкой на голове и в длинной рубашке. Парочка пытается поговорить. Наверное, он предлагает ей танец пооткровеннее под музыку понежнее, у него дома, в одиночестве. Она смеется. Наверное, согласна. И никаких признаков Паллины, Полло, других – и Стэпа тоже не видно. А если они не пришли? Нет, это невозможно. Паллина же предупредила. И вдруг Баби что‑то такое чувствует. Необычное ощущение. Она же смотрит не в ту сторону. Будто чья‑то рука (судьба, должно быть) ее осторожно направляет, она оборачивается. Вот они. В том же зале, сидят в углу, в глубине, напротив последнего стекла. Вся компания: Полло, Паллина, тип с повязкой, другие парни – с короткой стрижкой и большими бицепсами, в сопровождении изящных девушек. Там и Маддалена с пухленькой подружкой. И он. Стэп потягивает пиво и поглядывает вниз. Ищет что‑то или кого‑то. Сердце у Баби подпрыгивает. А вдруг ее? Может, Паллина сказала, что она придет? Она снова заглядывает вниз. Нет, Паллина не могла сказать. Медленно она поворачивается обратно к нему. Улыбается про себя. Как странно. Такой сильный, вид суровый, короткие волосы зачесаны назад, куртка застегнута, и сидит спокойно, как хозяин. Но что‑то в нем есть нежное и доброе. Может, взгляд. Стэп поворачивается к ней. Баби в испуге отворачивается. Она не хочет, чтобы ее видели, смешивается с толпой и отходит от окна. Идет вглубь помещения, платит и получает желтый билетик на вход. Сбегает по ступенькам. Внизу музыка еще громче. У стойки заказывает «Беллини». Она любит персики. Стэп встал. Двумя руками уперся в стекло, качает головой, отбивая такт. Баби улыбается. Отсюда он ее не увидит. Ей подают коктейль, и она тут же его выпивает.

Баби незаметно проскальзывает по танцполу и встает прямо под ними. Она чувствует странную эйфорию. «Беллини» сделал свое дело. Музыка ее захватывает. Она повинуется. Закрывает глаза и постепенно в танце пересекает танцпол. Покачивает головой в такт. Счастливая, немного пьяная, незаметная среди людей. Волосы разлетаются. Поднимается на высокий край танцпола. Сжимает руки и танцует дальше, поводя плечами, сжав губы, открывает глаза и смотрит вверх. Их взгляды проходят сквозь стекло и пересекаются. Стэп стоит и неотрывно смотрит на нее. В первую минуту он ее вообще не узнает. Поворачивается к Паллине и о чем‑то спрашивает. Баби внизу не слышит, но догадывается, о чем. Паллина кивает. Стэп снова смотрит вниз. Баби улыбается, опускает глаза и вновь отдается танцу.

Стэп быстро уходит, не заботясь ни о чем и ни о ком. Полло качает головой. Паллина с разбега бросается на него и целует. Коренастый мужик на лестнице пропускает Стэпа бесплатно. Даже уважительно здоровается с ним. Стэп останавливается. Вот она, Баби, перед ним. Какой‑то тип с длинными волосами и в бейсболке танцует рядом с нею, рассчитывая снять девочку. Увидев Стэпа, уходит туда, откуда пришел, сделав вид, что просто проходил мимо. Баби танцует, глядя прямо в глаза Стэпу, и он тут же тонет в их лазури. Молча, улыбаясь, они танцуют рядом. Дышат их глаза, их взгляды, их сердца. Баби раскачивается под музыку. Стэп приближается к ней. Настолько, что чувствует ее аромат. Она подносит руки к лицу и, танцуя, отходит дальше. Она сдалась. Он зачарованно глядит на нее. Она прекрасна. Таких чистых глаз он никогда не видел. Мягкие губы приглушенного цвета, бархатная кожа. Все в ней хрупко, но совершенно. Волосы, выбившись из‑под повязки, свободно обрамляют лицо, весело танцуют вместе с ее улыбкой. Стэп берет ее за руку и притягивает к себе. Гладит ее по лицу. Они рядом. Стэп останавливается. Одна мысль вызывает у него трепет. А что если от неосторожного движения она рассыпется, как обманчивый хрустальный сон? Улыбается и уводит ее. Похищает из этого беспорядка, из отвязной толпы, от бешено дергающихся людей, обезумевших от собственных действий. Стэп проводит ее через море машущих рук, защищая от тычков, от двигающихся в ритме локтей, от случайных возбужденных движений. А выше, за стеклом – радость и боль. Паллина смотрит, как Баби, наконец‑то ставшая непоследовательной и искренней, уходит с ним. Маддалена смотрит, как Стэп уходит с другой, пораженная не только тем, что он ее не любит. Пара, пораженная любовью, выходит, а Маддалена падает на ближайший диван. Сжимает в руках пустой бокал, а внутри поднимается горечь.

Дата добавления: 2015-03-29