Октября, среда

Футбол не прошел даром: пятерых забили после матча. Прямо на стадионе.

Потом фаны «Зенита» отлавливали прорывавшихся к вокзалу москвичей. Еще три жертвы. У вокзала подвернулись вьетнамцы. Потом по городу пили, шумели, дрались и мочили друг друга все кому не лень. Количество раненых, изувеченных и просто побитых, перевалило за три сотни.

Футбол – праздник для города!

А для милиции, медиков и прокуратуры начались страдные денечки. Горы бумаг, протоколы, отчеты. Допросы и опросы. Опознания. Втыки из Москвы. Депутатские запросы. И журналюги, журналюги, журналюги – как мухи на дерьмо!.. Работа в режиме «нон‑стоп».

Задача Калмычкова состояла в исправлении статистики. Он выжимал из отчетов с мест все, что можно было отжать для уменьшения количества пострадавших именно вследствие фанатских разборок и конфликтов на национальной почве. «Футбол – ни при чем, все в бытовуху!» Таков был клич городского начальства. Не опошлять же высокий спортивный дух цифрами убитых и покалеченных. Святое, ведь – Футбол!

Ради святого: «теряются» заявления пострадавших, меняются показания свидетелей. «Тяжкие телесные» переходят в «легкие», и так далее, и тому подобное. Кропотливую работу в ОВД и УВД районов подхватывают асы из ГУВДа. Статистика мягка и податлива, а уж по каким категориям, статьям и периодам разнести превращенные в цифры трагедии, профессионалы, вроде Калмычкова, знают на пять с плюсом. Главное, правильно оцифровать.

Через четыре дня – следа от кровавой бойни не осталось. Питер вышел в отчетах бел и невинен. Это подтвердили пресса и телевидение.

Виват, Футбол!

Сдав последний отчет, Калмычков возмечтал чем‑нибудь заполнить пустоту, обозначившуюся в душе за четыре дня бумажной гонки. Предположительно пивом и приятными впечатлениями. Рука потянулась к мобильнику, набирать Женькин номер. Но раньше позвонила перельмановская секретарша и вызвала срочно к шефу.

С чистой совестью и чувством исполненного долга вступил Калмычков в кабинет начальника отдела.

– Николай Иванович, как же вы так облажались? – не поздоровавшись и без всяких прелюдий, напустился на него Перельман. – Вы, опытный офицер. Мне говорили, вам можно доверить любое дело.

«Приплыли!» – вздохнул про себя Калмычков.

– Ездили на тот суицид, на Лиговке? Куда я вас посылал, – спросил Перельман.

– На Достоевского, четыре, – поправил Калмычков.

– Не важно. Ездили?

– Так точно. Только не понял…

– А вам не понимать, вам исполнять надо! – Тонкая шея Перельмана вытянулась, лицо налилось кровью. – Я про телевидение предупреждал? Предупреждал, спрашиваю?!

В режиме повседневного, спокойного общения Перельман смахивал на бывшего министра труда Починка. Был тих и неприметен. Но обуркавшись в ГУВДе, все чаще стал орать на подчиненных. Калмычкова до сего дня не трогал.

– Почему я должен в генеральских слюнях стоять?! Весь! Почему? – возмущение захлестнуло Перельмана. – Что за страна‑а?! Что за город?.. Как тут работать?.. Я отдал распоряжение целому подполковнику! Подполковнику Главка!

– Иван Иваныч… – попытался возразить Калмычков.

– Я вам не Иван Иваныч! Научитесь приказы исполнять, а не панибратство разводить! – прибавил обороты Перельман.

– Товарищ полковник! Я все выполнил в соответствии с вашим устным распоряжением, – спокойно возразил Калмычков. Начальства он никогда не боялся. «Понять бы, куда клонит». – Рапорт не успел написать в связи со срочной работой по футболу. Через полчаса могу отчитаться. Только и у меня вопросы по этому делу имеются…

– Какие вопросы?! Какие вопросы, Калмычков! Поздно вопросы задавать! – Перельман вылез из‑за стола и дрожащими руками вставил кассету в видеодвойку. – Смотрите! Теперь нам ответы давать придется. Вчера в новостях первого канала прошло. На всю страну! Генералу кассету прислали. Смотрите!

Зашипел престарелый видак и после перемотки, полос и мельканий пошел сюжет.

На экране всклоченный журналист рассказывает что‑то на фоне машины «скорой помощи». Звук – ни к черту. Пронесли в «попоне» то ли больного, то ли труп, положили на носилки. Накрыли простыней. Значит, труп. Погрузили в машину.

Камера уже в помещении. Пустой коридор. Комната. Кровать…

«Ба‑а!.. – вгляделся Калмычков. – Да это же кровать с Достоевского, четыре, квартира пятнадцать! Ее трудно не узнать. А вот и Егоров… Интервью дает, сучара!.. Да с удовольствием! «Перед моим приходом снимали. В квартире пусто…» Вот и бабуля, Клавдия Захаровна, попиарилась».

Калмычков собрался выматериться по поводу увиденого, но не успел. Кадр сменился, экран заполнил собой мужчина средних лет, вполне приличного вида, выбритый и причесанный. Свежий, как после бани. Одет в футболку, нижняя часть туловища в кадр не попала.

Он дважды протянул руку к камере, поправляя объектив и выбирая ракурс. Настройки его, наконец, удовлетворили, руки покинули кадр, и стало видно, что сидит он на той самой кровати.

Мужчина приосанился, внимательно посмотрел в объектив, и даже слегка подмигнул. Потом из‑за границы кадра появился пистолет… «Не «ТТ» и не «Макаров», – отметил про себя Калмычков. – Хотя на «Макарова» смахивает».

Человек в кадре приставил пистолет к виску, и по виду сбоку Калмычков понял – газовый «Иж», такие часто переделывают.

Видимо, точного плана мужчина не имел.

Висок чем‑то не устроил его, и он попробовал вставить ствол в рот. Но тут же вытащил и начал плеваться. «Невкусно?..» Он вытер обслюнявленный ствол рукавом и приставил его к груди. Немного замешкался, задержал дыхание и с усилием нажал спусковой крючок. Ничего не произошло.

Мужчина чертыхнулся, виновато взглянул в камеру и по клацанию за кадром Калмычков понял – дослал патрон. Потом сразу – выстрел. Тело дернулось навзничь, рука с пистолетом – в сторону. Хрип, несколько конвульсий и все.

Снова пошли кадры у машины «скорой помощи». Монолог репортера. Но запись на этом оборвалась. Видимо, человека, приславшего генералу кассету, комментарии не интересовали.

Калмычков с Перельманом переглянулись. Перемотали пленку и еще раз внимательно просмотрели.

– Пистолет газовый, переделка. Момент выстрела – за кадром… – начал отрабатывать Калмычков.

– Николай Иванович, это не наши дела: «газовый – не газовый». Следствие разберется. Почему в эфир вышло? Да еще на первом канале! Вас для чего посылали? – спросил Перельман.

– Товарищ полковник, я прибыл туда через четыре часа после происшествия. Застал пустую квартиру, – ответил Калмычков.

– А мне что прикажете? Генералу пенять, что поздно позвонил? – не унимался Перельман.

– Фактически все это за рамками моих должностных обязанностей.

– Я вас самих за рамки выведу! Берите кассету, и завтра… Нет, завтра меня не будет. Послезавтра, к семнадцати ноль‑ноль, чтобы все стало ясно. Кто, где, когда! Понятно?

– Понятно… – ответил Калмычков.

Выйдя от Перельмана, он много чего связал в один узел. Даже мучившее в «тот» вечер ощущение прокола, казалось бы, нашло новое объяснение.

Вернувшись в кабинет, сгреб в ящик стола бесполезные бумаги. В голове – пустота, на душе – плесень. «Понятно», – сказанное им в ответ на Перельмановский приказ, совсем не означало, что он бросится его исполнять. Копаться в дерьме внутренних расследований – совсем не работа подполковника Калмычкова. Он сыскарь. В прошлом. А сейчас – организатор оперативно‑розыскной работы.

Статистика и манипуляции с ней – последнее звено в цепи мероприятий, проводимых отделом и Управлением ГУВД, в котором он служит. А еще есть контроль низовых подразделений криминальной милиции, и анализ, и методическая помощь в освоении новых приемов и средств. Организация взаимодействия с другими службами. Много чего полезного делает их Управление. Только не разгребает дерьмо! Для этой работы существует Управление собственной безопасности.

Калмычков имел и более веские причины не выполнять приказ Перельмана. Он перебирал их одну за другой, пока не понял, что конструктива в накручивании себя абсолютно нет. Наоборот! Надо отвлечься, расслабиться. Прочистить мозги, а потом уж принимать решение. Правильное решение. Потому что при наихудшем раскладе, придется уходить из органов. Не все так просто.

Настенные часы прохрипели неведомую китайскую мелодию, соответствующую восемнадцати ноль‑ноль. Рабочий день закончился.

На крышах соседних зданий бликовало предзакатное солнышко, посылало зайчиков в окно его кабинета, словно приглашало успеть под последние теплые лучи. «Почему бы и нет? – согласился он. – Прогуляюсь, подумаю. Разложу по полочкам». Накинул плащ и вышел из кабинета.

Поехал к Неве. В места для туристов, куда не заглядывал годами. Припарковался на набережной против Исаакия. Постоял у парапета, разглядывая речные трамвайчики. От реки потягивал упругий ветерок, и он перебрался в парк, где бродить между собором и Адмиралтейством оказалось намного комфортнее.

Листья кое‑где еще держались на ветвях, но земля уже укрылась красно‑желтым ковром. «Лет двадцать не бродил по осенним листьям», – подумал Калмычков. Присел на скамью, закурил.

Дневные обиды схлынули окончательно, но их место не заняло умиротворение. Вместо него накатила приторная тоска. Стало жалко себя и других – не конкретных знакомых, а людей – всех подряд. И собак. И ворон… «Чушь полнейшая…»

Хотел вырваться из объятий хандры. «Разбабился!..» Но вдруг понял, что гулять по листьям или не гулять зависело только от него. Никто не запрещал, хотя никто и не приказывал. Почему же он не гулял? Не хотел? Он мог бы делать массу приятных вещей. Интересных! Красивых…

А он копался в дерьме. Вылез с трудом на чистую работу, а сегодня Перельман вновь попытался загнать его в ту же вонючую субстанцию!

«Я мог стать кем угодно. Жека и тот – бизнесмен! А я всю жизнь выслуживаюсь перед Перельманами». Его пугали непривычные мысли. Пытался отогнать их, но как из прохудившегося мешка на него сыпались не задававшиеся раньше вопросы. «Правда, что ли, кризис среднего возраста?..» Такого с ним не случалось. Хлюпиков не любил, в психопатах не числился и старался в любой ситуации думать, а не рефлексировать. «Что‑то в последние дни неправильно складывается. Где‑то я прокололся». Подумал – и тут же всколыхнулось забытое в суматохе ощущение.

«Ерунда! И с Перельманом, и с генералом его. Если надо, уволюсь! Расклад у меня хороший. Связи там и сям, людей знаю, тему чувствую. Смогу: бабок – лопатами, и дела всякие двигать. Я еще молодой, и бизнес в самом начале. Прорвемся!» Он даже промурлыкал под нос: «Хо‑ро‑шо! Все будет хо‑ро‑шо! Все будет хорошо – я это зна‑а‑а‑ю…»

«Хрен вам, а не Калмычкова!..» – перефразировал реплику Жеглова из любимого кино.

Хорошо, правда, не стало. Но захотелось пропустить стаканчик для борьбы с дискомфортом. «Для восстановления баланса…»

Домой он доехал к утру. Вдрызг сбалансированный и грязный.

«Прощай, оружие?..»

Дата добавления: 2015-05-06