Евгений Евгеньевич Сухов 1 страница

Прятки

Шолох Юлия

Прятки

Трудно сказать, когда я впервые заподозрила, что на моем пути все будет не так уж легко и просто, а главное, далеко не всегда будет зависеть от моих собственных усилий. Может, когда шла подавать документы и впервые увидела, какие на стоянке машины, будто вокруг не двор института, а как минимум Международная Швейцарская выставка автомобилей? Или когда поняла, что они принадлежат совсем не преподавателям? Может, когда прочитала в списках поступивших свое имя? Или когда ассистентка деканата рассказывала мне про экзамены, занятия и конкурсы на стипендию, но смотрела с таким малопонятным тогда сочувствием, что становилось не по себе? А может, когда сталкивалась с другими абитуриентами, часть из которых сопровождала охрана, часть походила на сошедших с глянцевых журналов моделей и все они зашли сюда, не испытывая ни малейшего сомнения в том, что поступят?

Но одно знаю точно – осознала я всю глубину пропасти только в тот день, когда встретила его.

…Тетя Тамара была моей спасительницей и в прямом и в переносном смысле слова. Когда погиб папа и мать погрузилась в мир, где все вопросы решаются с помощью градуса, именно старшая сестра отца, у которой никогда не было собственной семьи и детей, приехала в наш городок и следующие шесть лет заменяла мне сразу обоих родителей. Когда мама все‑таки вышла из состояния пьяного угара, ее жизнь уже была безнадежно исковеркана. Лучшая работа, на которую она впредь могла рассчитывать – торговля на рынке. Друзья и добрые знакомые за прошедшее время порастерялись и общаться больше не желали, а восьмилетняя дочь, то есть я, считала ее чуть ли не чужой тетей.

Сейчас мне проще понять, хотя нет… не проще. Я не смогу ее понять, разве что попаду в точно такую же ситуацию. Надеюсь, не попаду. Никогда.

Придя в себя и вернувшись в семью, мама тетю Тамару довольно быстро из дома выжила. Не скажу, что они плохо ладили, но у них был постоянный источник спора и военных конфликтов – я. Но так как мне было всего восемь и все права были у мамы, тете ничего не оставалось, как сдаться. Наверное тому помогла доставшаяся ей от деда однокомнатная квартира в столице, а может терпение лопнуло, но так или иначе, исчерпав попытки ужиться с агрессивно настроенной женщиной, у которой внезапно проснулся материнский инстинкт, тетя сдалась и уехала. Странным образом вся агрессия мамы тут же испарилась и она великодушно отпускала меня гостить к тете каждое лето, а периодически еще и на каникулы. Все это время они общались по телефону с такой вежливостью, будто за всю жизнь слова дурного друг другу не сказали.

Когда в школе наступил последний учебный год, вопросов, куда именно ехать поступать не возникало, само собой подразумевалось, что я поеду к тете Тамаре, там жилье и присмотр. Что еще нужно семнадцатилетней девчонке? Много чего, но возьмись я перечислять, сочувствия все равно не дождусь. Мама может и поняла бы, а тетя у меня старой закалки и быстро пропустит мимо ушей даже такие безобидные развлечения, как вечер в клубе или поездка на пляж. Она уверена, что жизнь подождет, сейчас главное сдуру не наделать глупостей.

А я глупостей никогда и не делала. То есть почти никогда. Характер такой.

Когда учителя слушали мои планы про поступление, только головами с сожалением качали. Не потому, что моих знаний не хватало, причина, естественно, была более прозаична.

– Ну куда ты полезешь, – сетовала моя классная руководительница, – там только дети дипломатов да богачей. Не поступишь…

Но я поступила. Не знала до последнего и до сих пор точно не скажу, почему меня взяли на бюджетное место. Балы ЕГЭ в любой школе могут накрутить хоть до небес, но в приемной комиссии со мной провели собеседование и, похоже, остались довольны – мои баллы были настоящими, все до самой последней единички. Заслуженными.

Скорее всего, взяли меня только благодаря недавно случившемуся скандалу, когда со своих мест полетело пару ректоров и Президент лично рекомендовал остальным принимать не только деньги, но и мозги. Но, так или иначе, повезло или заслужила, мечта моя сбылась.

Наверное, стоило рискнуть и поступить хотя бы для того, чтобы увидеть, как радуется новости тетя Тамара. Никто и никогда не гордился мною больше, чем она. Будь ей позволено, меня водили бы по знакомым, предварительно обклеив ярлыками: "Донельзя лучшая племянница", "Свет очей моих" и "Смысл моего безрадостного существования". Я не шучу – у тети была такая вот жизнь – когда ей стукнуло пятнадцать, появился брат – мой отец, и на нее взвалили воспитание младенца. Видимо, тогда все материнские инстинкты, которыми она обладала, себя и реализовали. А меня она восприняла сразу как любимую и единственную внучку.

Может показаться, что я не очень‑то привязана к своим родным, но это совсем не так. Тетю я люблю так сильно, что стоит всего лишь посмотреть на ее улыбку и улучшается настроение. А уж когда она неловко шутит, используя современный молодёжный сленг или пытается очень тонко (по ее мнению) разузнать что‑нибудь о моей личной жизни, так вообще хорошее настроение хоть консервируй на случай наступления черных дней. Я бы так и делала, если бы знала способ.

Маму я тоже очень люблю. И безмерно уважаю. Не каждый поймет, за что можно уважать женщину, шесть лет бродившую в дыму пьяного угара, забросив без присмотра малолетнюю дочь. Но я уважаю ее именно за это – после всего она смогла остановиться. В каком‑то смысле поздно, но все‑таки. И смогла жить дальше, потеряв возможность со своим высшим экономическим получить нормальную работу, потеряв здоровье, красоту и выдерживая бескрайний шлейф своей дурной репутации. Непросто продолжать держаться, когда каждый знакомый, а тем более посторонний за спиной называет шлюхой и даже не считает нужным приглушить голос. Нет, домой мама никогда никого не водила, так как тетя Тамара стерегла меня и квартиру словно цербер. Но вот сама много где побывала – не считая бесчисленных собутыльников, ее вытаскивали из каких‑то садовых домиков, гаражей и даже голубятней. Но мне все равно, я давно ее простила. Я ее люблю. За ту улыбку, с которой она извинялась, когда не хватало денег на новую игрушку или одежду, что мне хочется. За те маленькие вкусности, которые она приносила мне по выходным из магазина, а сама к ним не притрагивалась, потому что если делить на двоих, то ничего не останется. И особенно за тот свет в глазах, точнее за остатки света, которые появляются только когда мама вспоминает о папе.

Еще может показаться, что детство мое было очень сложным и тяжелым, но это совершено не так. Не считая времени, когда пропал папа (его уход я восприняла именно так, был и вдруг просто пропал), моя жизнь была интересной и вполне счастливой.

В шесть лет у меня появился первый настоящий друг.

В тот день я копалась в песочнице и как‑то получилось, что все остальные дети двора разошлись, кто на обед, кто на кружки, кто уроки делать. А я ждала тетю, которая задерживалась где‑то в магазине или на почте, сейчас уже и не вспомню.

Но зато хорошо помню, как увидела тощего мальчишку, который шел со школы, остановился, тщательно оглядел пустую площадку, но никого достойного внимания не обнаружил. Ему не оставалось ничего другого, как подойти ко мне – все лучше, чем играть одному. Мальчишку этого я, конечно же, знала – он был на два года старше, учился во втором классе, проживал в соседнем подъезде и звали его Костик.

– Че делаешь? – строгим голосом спросил сосед, выставив вперед одну ногу, что должно было, видимо, обозначать его уверенность в себе и собственной неотразимости.

– Кашу варю, – буркнула я, так как никогда не сомневалась, что мальчишкам высокое искусство приготовления такого наисложнейшего блюда, как каша, не осилить.

Он и не осилил. Скривился и заявил, что научит меня настоящим играм. И правда, научил. Через час я уже бойко стреляла из пистолета и плашмя падала в песок, чтобы избежать попадания смертельных вражеских пуль.

Не знаю, как получилось, но с тех пор мы с Костиком стали неразлучными друзьями. Расставались только на ночь, да и то не всегда – частенько Костик оставался у меня, где за нами присматривала тетя, а позже – мама, а иногда я у него, где его папа (мамы у них почему‑то не было), Павел Николаевич, вечером обычно уходил, предварительно пообещав быстро вернуться, но возвращался только под утро. Впрочем, мы прекрасно обходились обществом друг друга.

Продолжалось мое счастье, пока мне не стукнуло десять – тогда Костик с папой очень неожиданно уехали куда‑то далеко и письма, отправляемые на оставленный им адрес почему‑то возвращались обратно.

Помню, я долго скучала, даже, наверное, страдала. А потом в моей жизни появилась двоюродная сестра София, которую на лето отправили к нам в гости (как я поняла, став постарше, отправили в качестве наказания в глушь, словно сослали в ссылку). Она была старше на целых четыре года (в детстве разница почти космическая) и с удивительной настойчивостью интересовалась мальчишками.

– Ты еще маленькая, – заявила, после приезда впервые ступив на порог моей комнаты и окинув с головы до ног внимательным взглядом, – не конкурентка, так что будем дружить.

Я с готовностью согласилась, мои глаза слепили золотые бусы на ее шее и зеленые блестящие тени на веках. Долгое время я трудилась посыльной, доставляя по адресу разнообразные записки и сердечные сувениры, хотя сестра смогла обставить все красиво и объявила меня лучшим в мире тайным агентом. Кроме того, за каждую услугу меня одаривала конфетками и разными мелочами, приятными детскому неискушённому сердцу – наклейками, ракушками и пластиковыми шариками. Я была влюблена в Софи, как только может быть влюблен ребенок во взрослое существо, которое его не отталкивает, а с удовольствием общается (пусть только на те темы, что интересуют лично ее) и даже просит о помощи.

По окончании лета сестру вернули домой, но с тех пор она приезжала к нам хотя бы раз в год и каждый раз, уезжая, увозила пару‑тройку разбитых сердец. Два года назад София вышла замуж на француза, переехала куда‑то в Питер и с тех пор очень мало давала о себе знать. Судя по нескольким свадебным фотографиям, которые нам прислали спустя полгода после свадьбы, сестра стала настоящей красавицей и покорила не менее прекрасного принца. Я была за нее рада.

В школе, конечно же, также не обошлось без подружек, но после Софи моего сердца больше завоевать так никто и не смог. Может потому я предпочитала учебу бесконечным вечерним променадам по набережной и часам пустой болтовни. Гулять, разумеется, тоже ходила, но как говорил отец Костика "безо всякого удовольствия". Чаще всего, потратив около часа на обсуждение одежды одноклассниц и внешности одноклассников, я просто сбегала домой, так как подобные разговоры мне были просто неинтересны.

В пятнадцать я впервые влюбилась в молодого человека (по крайней мере, мои подружки мне сообщили, что так и есть – я влюблена в Кирилла). Признаки все на лицо – я часто на него смотрю (странно было бы будь иначе, ведь он сидел прямо передо мной и загораживал спиной учительницу), помогаю решать контрольные (как и еще десятку других) и главное – вижу его во сне (хотя тот момент, где мы падаем в полный грязной воды овраг на физкультуре, мало отдавал романтикой). Это любовь! – уверено сообщили подруги. Пришлось поверить. Однако, когда моим принцем мне было предложено в парке у дома доказать свою влюбленность путем отдачи ему своего тела прямо в кустах, я изумилась и отказалась. Моя любовь не выдержала дальнейшего поведения Кирилла – он перестал обращать на меня внимание и стал напропалую кокетничать с другой девчонкой из параллельного класса. Почему‑то я до сих пор очень хорошо помню, каким при этом было его лицо – русые волосы, сосульками свисающая челка, голубые глаза, взгляд исподлобья и нарочито презрительная улыбочка.

Тогда я сделала единственную большую глупость в своей жизни. И до сих пор, вспоминая, благодарю всех богов, что обошлось без последствий. Я встретилась с его заклятым врагом и отдала ему то, что отказалась отдавать самому Кириллу. Не знаю, у кого как проходил первый опыт близости, но лично мне было очень смешно от мысли, как разъярится Кирилл, когда узнает. Ровно до тех пор, пока не стало очень больно. Эта боль длилась достаточно долго, чтобы я решила впредь добровольно подобного издевательства над собой не допускать. Вспоминать свою дурость не люблю, но каждый раз не забываю снова поблагодарить небеса, уберегшие меня от беременности (такой мелочью, как предохранение я, естественно, не озаботилась).

Так что, уезжая летом я подумала, что и жалеть‑то не о ком, кроме мамы. Она держалась прекрасно, сказала, что будет мне присылать деньги, я не могла отказаться (так как прожить на пенсию тети Тамары невозможно), хотя и знала, что маме придется во всем себе отказывать. Но у меня была цель – качественное бесплатное образование и надежда найти работу, которая поможет продержаться во время учебы. И небольшая сумма денег, которые я копила почти три года, чтобы иметь возможность спокойно осмотреться в своем новом окружении и придумать, как удобнее в нем устроиться.

Так и оказалась, что к осени все сложилось как нельзя лучше. Пусть квартира у тети Тамары была однокомнатной, но все равно лучше, чем жить в общежитии, куда, кстати, места мне не предложили, так как зданий было всего три на весь огромный институт и те, кто учился на моем факультете никогда мест не просили. Не сложно понять почему – большинство имело в городе минимум одну собственную квартиру, не считая родительских.

Одним из плюсов жизни с тетей также был Славик – один из моих детских друзей, проживающий этажом выше. С ним я скентовалась лет в 12, в очередной приезд к тетке, и получилось это только благодаря закрепленным во мне Костиком навыкам. Я гуляла во дворе и за деревянным домиком у качелей увидала сидящего на корточках мальчишку, видимо, он там от кого‑то прятался. Подойдя ближе, я отставила ногу, подобно моему гуру‑учителю и важно заявила:

– А у меня есть пистолет.

– И что? – величественно спросил мальчишка, но поднялся и штаны отряхнул.

Я молчала, так как не знала, чем еще можно его заинтересовать.

Мальчишка вытер рукавом нос и медленно засунул руки в карманы.

– Ну ладно, пошли лучше покажу, как я умею подтягиваться, – сказал.

Мы пошли к турнику, у которого и завязалась наша дружба. Заменить Костика он не смог, зато гостить у тети стало не так скучно. Конечно, в войну мы через годик играть перестали, зато у меня появился друг, который каждый приезд великодушно посвящал в то, какие мультфильмы нынче самые интересные, в какие игры сейчас играют и как прогулять школу, чтобы родители не узнали.

Когда я приехала к тете лет в четырнадцать, при встрече Славка (которому стукнуло шестнадцать) важно сообщил, что будет на мне учиться целоваться. Не скажу, что я была против, но все равно ничего не получилось – слишком сильно я начинала хихикать, когда его крепко сжатые кучкой губы приближались к моему лицу. В общем, целоваться он тогда так и не научился. Как и я. О чем, кстати, потом жалела.

Приехав поступать, я с удивлением узнала, что Славик остепенился и проживает совместно с одноклассницей (его родители переехали жить на дачу, махнув на единственного сына рукой). Ленка мне ужасно понравилась, потому что при ней Славик тушевался и много молчал, так что это знакомство терять не хотелось. Они оба, кстати, учились в строительном, что в пяти минутах езды на автобусе и узнав, куда поступила я, смотрели с восхищением, чем сильно меня рассмешили.

В общем‑то, окружение меня вполне устраивало.

Оставалось только к нему привыкнуть и научиться отстаивать свои интересы.

Осень стояла теплая и солнечная. К институту, благодаря метро и автобусу (который всегда простаивал в пробках одинаковое количество времени), я подъезжала всегда в одно и тоже время. Мои институтские подружки (такие, как ни странно, появились почти сразу) метро терпеть не могли, а мне очень даже нравилось.

– Пройдет, когда полгода будешь тупо накатывать по одному и тому марштуру, – уверено и слегка томно заявляла Настя, держа между пальцами тонкую сигаретку, которую не сколько курила, сколько водила из стороны в сторону, стараясь, видимо, достичь максимальной изящности движений.

Я соглашалась, что так может случиться. Но это будет потом. Пока метро мне нравилось – и толпы людей, настолько разных, что большее разнообразие сложно представить. И горячий пряный дух из приоткрытого окна, и четкий стук колес. И конечно эскалатор, с детства ассоциирующийся со светлым будущим, к которому поднимаешься из глубокой темной ямы.

Вот и тем утром после дождливых выходных выглянуло солнышко. Я никуда не опаздывала, потому шла к корпусу неторопливо. От остановки, что прямо у ворот на территорию института, через узкий парк, потом по дорожке между стоянками, окружённой полосками газона. Одна из стоянок предназначалась для педагогического состава, а другая – платная, для студентов, которые могут себе позволить отвалить за место ежемесячно столько, сколько моя мама за полгода получает. Впрочем, обычно я равнодушна к чужим деньгам, но иногда, когда смотришь с каким видом какой‑нибудь мелкий хлыщ вылезает из порше и эдак пренебрежительно дверцу захлопывает, а потом вспоминаешь, какая нищета в городках, подобных тому, где я выросла, как‑то не по себе становиться от происходящего в нашей стране.

Но в общем, студенты академии оказались вполне нормальными людьми, по крайней мере большинство. В течении первой же недели все разбились примерно на три категории. Были и исключения – дети политиков и звезд экрана, которые появлялись раз в полгода, чтобы заехать в деканат и проставить в зачетке все, что там должно появляться каждый семестр. Об их личности мы знали только из списков и слухов – в нашем потоке оказалась дочь известной эстрадной певицы и сын основателя одной политической партии, о которой ходило много неуважительных сплетен. Таких ребят мы почти не видели, зато много о них слышали – большинство из них половину жизни проводили в ночных тусовках, а остаток – проходя курс реабилитации в элитных санаториях для наркоманов. Основная масса студентов состояла из ребят из очень обеспеченных семей, знакомых друг с другом по школе, по родителям или по общим местам отдыха и развлечений. Отдельным списком шла небольшая группа таких, как я, которых взяли за мозги (хотя бы частично). Хотя бюджетных мест должно было быть половина, я насчитала всего пятерых: я, плотная натуральная блондинка Настя, высокая Соня с чудными длинными волосами и узкой талией (жаль, подкачали бедра, размером больше подходящие для степной женщины, чем для городской жительницы), очень худой, коротко стриженный Игорь и серьезный Степан, в очках как водиться, но не обычных, круглых в черном ободке, а весьма изящных, которые он периодически поддевал пальцем и многозначительно смотрел поверх стекол. Степан был рассеян и сокурсниками (сокурсницами) совершено не интересовался, но мы нашли с ним общую тему для разговора – опрос при поступлении, который он так же проходил. Степан сразу же заявил, что нас взяли, чтобы демонстрировать на всяческих викторинах и выступлениях. По каким‑то малообъяснимым признакам он сразу причислил меня к числу тех, на ком институт собирается выезжать все время нашей учебы, о чем и сообщил, но не радостно, а совершено равнодушно, словно ничего мирского его не волновало.

Не обошлось без групп. Самой многочисленной были квнщики. Как ни странно, веселились они крайне редко, так что застать вне репетиции на их лицах улыбку можно было разве что случайно. Была компания девчонок, в которую входили все выигравшие ежегодные институтские конкурсы красоты. Хотя нет, уточню – выигрывали всегда те, кто уже состоял в этой группе. Хулиганистых парней было целых две компании – одни более отвязные, знаменитые своими сумасшедшими вечеринками и изощрёнными розыгрышами, вторые – отличившиеся цинизмом и победами над женскими сердцами. Но следует отдать дань справедливости – несмотря на развлечения, все группы не забывали учиться, так как имели цели и интересы немного более серьезные, чем кокаин на завтрак и парочка танцовщиц на ужин (по крайней мере, временами).

Мне, естественно, засветится в составе любой из этих компаний не светило. Юмором и красотой я не блещу, а хулиганы меня волнуют только когда им от 6 до 13 лет.

Но как ни странно, такое положение дел меня вполне устраивало.

Я шла по дорожке, разглядывая блики солнца в лужах и по сторонам мало смотрела. Наступила осень и меня занимал вопрос одежды, но не осенней, а зимней. Сапоги прошлогодние еще сезон продержаться, а вот куртку нужно менять. То есть нужны деньги, а они с неба не падают. По крайней мере, мне. Собственно, еще пару месяцев до холодов есть, так что я пока не сильно заморачивалась, скорее просто напоминала, что придется искать варианты.

Когда я о чем‑то усилено размышляю, отвлечь меня почти невозможно – нужно как минимум кричать прямо на ухо или хотя бы руками перед глазами помахать. Девчонки это уже усвоили, потому просто стояли у ступенек и ждали, пока я подниму на них глаза и узнаю.

– У тебя прямо каждый раз такое выражение лица, будто ты сильно удивлена, что вообще нас тут увидела, – смеялась Соня.

По утрам крыльцо перед входом всегда заполнено студентами. Где еще можно оценить окружающих, показать себя, погреться на последнем в году теплом солнышке и одновременно покурить? Соню с Настей я нашла немного сбоку, прямо у тропинки, по которой ходят со стоянки. Обе сжимали между пальцев дымящиеся тонкие сигареты красивого черного цвета.

– Аленка как всегда видит нас, только когда на ногу наступает, – хихикала Настя, осторожно переступая на высоких каблуках. – По тебе хоть часы сверяй.

– Случайно не опоздала, – как обычно ответила я, с интересом наблюдая за Настей. Всегда занимал вопрос – на что готова пойти женщина, когда уверена, что это может добавить ей привлекательности? Верите, до сих пор границ не нашла. Ну, со мной все понятно – таких вещей довольно мало. Но если посмотреть на Настю, прямо пугаешь, стоит представить, на что она способна. Иногда меня охватывают подозрения, что в борьбе за самца она способна даже отравить соперницу каким‑нибудь особо мучительным ядом. Надеюсь, дороги наши в этом плане не пересекутся, проверять неохота.

Девчонки мне вообще нравились, они гораздо умнее тех, с кем я сталкивалась в своей школе. Большинство моих прежних подруг интересовались только устройством своей личной жизни и насколько сильно можно накрасить глаза, чтобы не выперли с уроков.

Первой парой сегодня шла социология и мы немного пообсуждали преподавательницу, которая имела привычку выбирать себе жертву, крепко в нее вцепляться и мучать каверзными вопросами на протяжении всей лекции.

– Если бы я знал(а) ответы на все вопросы, чего тогда идти учиться? – бурчал(а) жертва после занятий и все фальшиво поддакивали, втихую радуясь, что их сегодня пронесло.

– Смотрите, идут, – довольно громко шепнула Настя, машинально выгибая кисть, чтобы сигаретка смотрелась выигрышнее. Вот нравятся они мне, но зачем же так поддаваться общему безумию? Каждое утро я не могу затащить их внутрь до тех пор, пока не явятся обе компании мальчишеских звезд местного пошиба. Между прочим, это единственная причина, по которой я могу опоздать на лекцию – эти ребята не очень‑то пунктуальны. Они, конечно, симпатичные, но не стоят того, чтобы тратить на них время. Бывает, что они обращают внимание даже на таких, как мы, но долго их внимание все равно ни на ком не задерживается.

– Сегодня с ними Танкалин, – интригующе добавила Соня. Они обе всегда яростно со мной спорили и доказывали, что даже несколько дней в обществе подобных красавчиков стоят длительных попыток их заинтересовать.

Я только плечами пожимала. Предпочитаю лишний раз не спорить, брызжа слюной, а просто остаться при своем мнении.

Когда из‑за плеча выскользнул брюнет весь в коже, я машинально посторонилась. Это была компания Б (мы их так обозначили в своем тесном девичьем кругу), те, которые женские любимчики. Вторую компанию мы по аналогии называли А (те, что с дурными розыгрышами). Никто из них, собственно, особой агрессивностью не отличался, но мало ли. Предпочитаю все ситуации потенциальных столкновений по возможности избегать, а не просто ждать и надеяться, что они не выльются в какую‑нибудь неприятность.

Обычно компания Б приезжали вчетвером, а еще двое, с последнего курса, присоединялись к ним позже. Я оглянулась убедиться, что еще трое и можно будет вернуться на место, где стояла до этого.

Мимо плыл восхитительный аромат какой‑то мужского парфюма. Вот чего у них не отнять, так это запахов, единственное, что могло меня примирить с их близким присутствием.

Похоже, сегодня их было пятеро. Последнего я раньше не видела, потому присмотрелась…

Иногда я, как и любой другой человек задумываюсь, не являемся ли мы просто игрушками каких‑нибудь богов? Ведь как иначе объяснить настолько неимоверные совпадения? Если такое событие подать как выдумку, в него точно никто не поверит, а ведь в жизни еще и не то случается!

Яркое солнечное утро стало мягким и сказочным, как на качественной фотографии, изображающей осень.

Невозможно было не узнать… Этот разрез карих глаз и высокие скулы. И ямочки на щеках, за которые его так любили старушки на площадке.

– Костя… – слово вылетело раньше, чем я сообразила. Голоса своего даже не узнала, такой он был глухой и изумленный.

Он остановился, поворачивая в мою сторону голову. Я ни секунды не сомневалась, кого именно перед собой вижу. Невозможно ошибиться! Разве можно не узнать глаза, которые блестели напротив моих каждый день в течении нескольких лет? Короткой вспышкой в них отразилось узнавание. Он всегда так смешно расширял глаза, когда удивлялся, хотя обычно они у него узкие. А становились почти круглые, как монетки.

– Костя… – и когда я успела сделать шаг в его сторону? И почему я пытаюсь идти дальше, но не получается, отведённая назад рука крепко застряла, словно попала в тиски.

Солнце вдруг превратилось в мягкую карамельную волну. После его отъезда я проплакала три дня, а желание, которое с тех пор загадывала Дед Морозу, было неизменным – чтобы Костик поскорее вернулся…

Моя рука странно заболела, я на секунду отвлекалась, пытаясь понять, что меня держит.

Честно говоря, не сразу узнала Настю, точнее не сразу смогла вернуться в настоящее. Она крепко обхватила меня чуть ниже плеча, не давая двигаться и лицо у Насти было необычное, даже странное, удивленное и сочувствующее. Ну и ладно, потом разберусь, сейчас не до нее. Ведь передо мной…

Костик… А вот теперь, когда первый шок прошел, я увидела то, что почему‑то не сразу бросилось в глаза. Безукоризненную стрижку, неестественно ровный загар, переброшенный через руку пиджак из тонкой кожи… Но главное – взгляд. Так, пожалуй, смотрят на насекомое, ползающее по твоей постели. Ничего прежнего в глазах не осталось, только спокойное, слегка снисходительное безразличие.

– Танкалин, ты что, сел на диету? – поинтересовался один из компании Б, показывая на меня пальцем и под последующий хохот я, наконец, полностью пришла в себя.

Окинув меня пренебрежительны взглядом, это… существо не соизволив ответить, неторопливо ушло вслед за своими друзьями, а в моей душе память о самом счастливом времени жизни – детстве отравлялась вонючим смогом действительности. Лучше бы я никогда не видела, в кого превратился мой сосед. Мой Костик, который до сегодняшнего дня оставался самым идеальным мужчиной из всех мне известных.

– Ты что, знаешь Танкалина? – спросила Настя, не переставая крепко сжимать мою руку. На ее лице цвел интерес, грозящий всяческими неприятностями. Соня выглядела примерно так же.

Я быстро осмотрела ступеньки, повезло, что дорожка чуть в стороне и происшедшее не стало достоянием всех, кто маялся на крыльце от безделья, а то было бы разговоров. Если вдуматься, со стороны видимо казалось, что я потеряла голову при виде этого… позёра и даже пыталась броситься ему под ноги в отчаянной попытке привлечь к своей персоне хоть какое‑нибудь внимание. Кстати, почему Танкалин? Фамилия у него явно была другая, на Л. Хотя это как раз и не важно. А вот все происшедшее… Это все очень неприятно… Но придется пережить.

– Нет, я ошиблась. Перепутала с одним давним приятелем.

– То есть вы не знакомы? – уточнила Соня и нехотя добавила. – Ты же на него чуть не набросилась, я такое только в кино видела…

– Как‑то случайно получилось… Нет, мы незнакомы. Что у меня может быть общего с Танкалиным? – если бы Настя знала, как я ее ненавижу за эти вопросы, наверное, помолчала бы. И все равно, лучше сразу со всем разобраться.

– Сглупила, – добавляю с улыбкой, хотя скулы сводит.

Сегодня я была очень рассеяна и большинство лекций пропустила мимо ушей. Собственно, не страшно, я без труда за вечер все нагоню самостоятельно, самой даже проще сосредоточиться на предмете, чем когда вокруг мельтешит множество других студентов. Но сам факт меня настораживал. Откуда такая растерянность? Ну превратился милый мальчик в чудовище, так что? В жизни еще и не такое бывает.

И все равно так мерзко в душе…

В конце концов, я решила просто переждать. Какие бы сильные эмоции во мне не кипели, со временем все равно остынут. Правда, тут же пришла мысль, что учась в одном институте, нам придется, так или иначе, пересекаться. Хотя с другой стороны, не очень долго – он на два года старше, значит третий курс. И если правильно настроиться, даже вынужденные встречи не смогут меня больше задеть. Я их вообще не боялась, примерно представляя, как это все произойдет – первые пару раз окружающие будут внимательно следить за моими действиями, ничего глупого больше не дождутся и забудут, переключившись на что‑нибудь более захватывающее.

Дата добавления: 2015-05-06