Annotation 5 страница

Медведь был тяжело болен. Болезнь быстро прогрессировала, и на исходе третьего месяца, когда ему внезапно полегчало, Медведь неожиданно для себя обнаружил, что его интерес к жизни иссяк. Горсти таблеток, бесконечные уколы не избавляли его от боли, и теперь его куда больше волновала собственная печень, чем приток миллионов в воровскую казну. Особенно нестерпимой становилась боль по ночам. Изнывая от бессонницы, Медведь вертелся на своей постели, перебирая в памяти прошлое. О будущем думать не хотелось. Единственное, чего он сейчас страстно желал, – закрыться в своем доме, навсегда отгородившись от внешнего мира, и наблюдать жизнь только по телевизору. Его удерживала только власть, которая – он чувствовал это – ослабевала с каждым днем так же быстро, как угасало его измученное болезнью тело. Ему было больно видеть, как империя, которую он создавал и крепил год от года, расползалась прямо на глазах, и он прекрасно понимал, что, умри он сейчас, не оставив преемника, ее разорвут на куски новые хозяева, желающие строить свое будущее на развалинах его, Медведя, могущества. Его болезнь показала, что они только и дожидались момента, когда патриарх прочно сляжет, чтобы погреть руки у его еще теплого праха. Мысль о том, что его дело, которому он посвятил всю свою жизнь, может погибнуть вместе с ним, помогла ему на время вернуться к жизни. Рано они сколачивают ему гроб, думал Медведь не без злорадства, чувствуя, как силы возвращаются к нему. Даже смертельно больной – он может крепко ударить! Во что бы то ни стало нужно было вернуть прежнее величие и, оставив после себя достойного наследника, спокойно отправиться в мир иной. Дюжина избранных воров должна или признать его, прежнего своего хозяина, или уйти совсем. Так было всегда и так будет теперь, чего бы это ни стоило. Медведь ни на секунду не допускал мысли о том, что он может оказаться недостаточно сильным и пятнадцать воров, составив против него единый блок, просто-напросто сместят его с трона и сами выберут из своей среды нового императора. Хотя власть его и пошатнулась, все же она была еще достаточно крепкой, чтобы он смог справиться с ними. Единственным человеком, которому Медведь доверял безгранично, оставался Алек. Все эти месяцы он неотлучно был со своим боссом, и в его глазах Медведь всегда видел только преданность и беспокойство. И надежду – когда он увидел, как загорелся в глазах хозяина прежний огонек, как спала смертельная желтизна и голос его стал таким же властным, как и прежде. Как только Медведь почувствовал в себе силы подняться, он вызвал Алека. – Ты разговаривал со всеми из пятнадцати? – Да, Георгий Иванович. – Что же они тебе сказали? – Они сказали, что у них накопилась к тебе масса вопросов и они не прочь собраться все вместе. Медведь вскинул голову, почувствовав угрозу. Раньше он собирал сход, теперь они сами настаивали на встрече. Вот лишнее доказательство тому, что он отпустил вожжи. Алек внимательно следил за хозяином. Почувствовав его взгляд, Медведь улыбнулся добродушно. – Вот что я тебе посоветую, Алек, – сказал он, поднимаясь с постели, – никогда не старей... – Он взял со стула теплый стеганый халат, набросил его на плечи. – Давай-ка попаримся, а, дружочек? Пора бы мне свои старые кости погреть... – И, уже направляясь к двери, бросил через плечо: – Передай всем, что я согласен встретиться. Чем раньше соберемся, тем раньше разойдемся... В субботу....Банька встретила его восхитительным жаром, настоянном на аромате трав и разогретого дерева. Медведь вдыхал этот пощипывающий ноздри аромат и чувствовал, как расправляется его измученное болью тело, как наполняется жизнью каждая клетка и отступает болезнь. Конечно, у него хватит сил, чтобы справиться с четырнадцатью избранными законниками (Варяга он к ним не относил). Несмотря на внешнюю немощь, Медведь еще был силен. Пускай крона обветшала, он все еще держится за жизнь множеством корней, которые глубоко пробуравили землю, зарывшись в самые ее недра. Он все еще тот самый Медведь, по одному слову которого вершатся великие дела и миллиарды текут в нужном направлении. А деньги – это реальная власть и сила. Совсем нетрудно нанять пяток киллеров, чтобы одного за другим отправить всех непокорных в мир иной. Можно пойти и другим путем – запереть за ними ворота и здесь, под стенами дома, подыскать укромное местечко для братской могилы... Однако Медведь не хотел идти таким путем. Не для того он создавал свою империю не один десяток лет, идя по трупам, чтобы, поддавшись секундной слабости, все перечеркнуть. Его задача сейчас – сохранить то, что он сделал. Теперь, когда его империя окрепла настолько, что сделалась силой, способной вести борьбу даже с официальным правительством, когда его люди прочно сидели в силовых ведомствах и министерствах, а денег стало столько, что скоро весь мир будет вынужден считаться с ней, – он не мог все это уничтожить. Ведь не ради денег все это создавалось Медведем, и даже не ради власти как таковой – ради идеи, воровской идеи! Но и здоровый организм может погибнуть, если болезнь парализует нервную систему, а пятнадцать законников – это главный нерв его дела, его спинной мозг. У Медведя никогда не было семьи. Его дело – вот его семья, его жена и дети, и избранные воры, которые сейчас противостояли ему, – тоже его дети. Нет, он не будет убивать их, наоборот – он будет беречь каждого из пятнадцати, как любящая мать бережет своих детей. Если им потребуется охрана, так он удвоит ее, утроит, если нужно – усилит в десять раз... Некоторое время Медведь размышлял. Он нуждался в поддержке. Даже Ангел не всегда понимал его. Им нужны годы, чтобы научиться мыслить так же масштабно, как это делает он. Весьма кстати было бы появление на сходе Варяга. И чем не повод – представить его каждому из четырнадцати. Но, подумав, Медведь решил отказаться от этой затеи – нужно приберечь козыри на конец игры. Он назначил сход на субботу. Все четырнадцать подъехали точно в срок. Медведь, как всегда, был гостеприимен, выходил навстречу каждому из подъезжавших, дружески похлопывал по плечу, улыбался. Воры приезжали на своих роскошных автомобилях, как и полагалось, в окружении телохранителей. Любезные улыбки, шутки, словно предстояла дружеская попойка за тесным семейным столом. Медведь знал, что каждый из них пристально всматривается в его лицо, отмечая про себя то, как сильно сдал Медведь со дня последней встречи. Может, оттого он и старался держаться непринужденно, что удавалось ему с трудом и уж совсем никак не вязалось с его осунувшимся лицом. Воры также посматривали друг на друга, пытаясь угадать того, кто может стать Медведю достойной заменой. Может быть, он сумеет перешагнуть через свою гордыню и сам назовет своего преемника. А почему бы и нет? Время всемогущего Медведя близится к концу, и он не может этого не понимать. Для приехавших законников величие Медведя было вчерашним днем. Они прибыли сюда для того, чтобы вместе с ним выбрать нового человека, у которого должны быть сильные руки, способные удержать власть. За обедом, следуя многолетним неписаным правилам, не было сказано ни слова о деле. Гости отдыхали с дороги, с удовольствием налегая на хорошую закуску и запивая ее некрепким белым вином. Говорили о женщинах, о еде, о машинах и обо всем том, о чем могут болтать мужчины, собравшись в одном месте по воле обстоятельств. Медведь готовился к этому дню – у него, как у хорошего режиссера, имелся крепкий сценарий, который позволит ему высветить главное место сцены. А сначала сауна, бассейн, дорогое вино и никаких разговоров о деле! Любое дело – оно требует максимальной собранности и ясного ума, и не следует его разбазаривать среди застолья, мешая с крепким вином. Медведь внимательно наблюдал за каждым из них. Интересно, кого же они сами пророчат ему в преемники? Может быть, это Гуро? Грузин с сочным породистым лицом и с замашками разорившегося князя. Он любил рассказывать о том, что предком его был сам князь Багратион, и действительно имел некоторые реликвии, которые указывали на его благородное происхождение; говорил, что в его жилах течет кровь и русских царей. И попробуй разбери, где здесь правда, где ложь. Гуро так же сладок в речах, как может быть сладким грузинское вино, и так же опасен, как затаившаяся в засаде рысь – никогда не знаешь, когда ждать от нее броска. Гуро любезен всегда, но с той же любезной улыбкой он может затянуть на шее шелковый шнур каждому, кто посмеет перейти ему дорогу. Но только не Медведю, и совсем даже не потому, что у Гуро просто не хватит на это силенок, а потому, что Гуро у него в большом долгу, который никогда не забывается. Все дело в том, что четыре года назад он фактически купил у сходняка титул вора. Это тот редкий случай, когда его короновали, пренебрегая главными заповедями воровского мира. Конечно, он стал бы вором в законе так или иначе, но на это потребовалось бы еще три или четыре года, чтобы своими делами доказать первенство над равными. Но Гуро решил поторопить события и выложил два миллиона долларов. Это совсем не значит, что каждый вор может короноваться таким образом. Даже при наличии денег нужны большие заслуги перед миром, а они у Гуро были. Свою воровскую карьеру он начал с отрицаловки, а значит, страдал. Гуро прекрасно знал о том, что этот титул он не смог бы приобрести без разрешения Медведя, а следовательно, находился у него в долгу. И ему еще придется долго горбатиться на Медведя, благодаря которому он и был включен в число избранных. Поразмыслив, Медведь решил, что Гуро не осмелится занять его место. Тогда кто? Следующим в его списке был Лис. Тонкий, долговязый, с длинными загребущими руками, казавшимися красными от множества веснушек и родинок, Лис был почти лысым, и только у самых висков торчали кусты непокорных рыжих волос. Свою кличку Лис получил не только за ржавый цвет кожи, он был очень хитер, дьявольски изобретателен, а о его коварстве среди воров говорили много. Воровской промысел в молодости он начал с того, что приглашал девушек в театр, потом отлучался во время спектакля, по номеркам забирал их верхнюю одежду, после чего благополучно исчезал. Не брезговал он и тем, что появлялся в доме покойника, представляясь его близким другом, брал деньги на организацию похорон и благополучно пропадал. Много позже воровская среда, преодолев в себе отвращение к юношеским похождениям Лиса, приняла его в свою элиту. Однако былой запах покойницких не улетучился даже со временем, и смыть его с себя он не смог даже тогда, когда занялся серьезным промыслом. Если очередь в выборах дойдет и до него, то четырнадцать законных вспомнят про трупный запах. Конечно, Лис хитер, умен, но не настолько, чтобы подняться на его место. Цедя водку сквозь зубы, Медведь остановил свой взгляд на Федуле. Этот представлялся широким добродушным увальнем. Даже сейчас, поймав взгляд Медведя, он дружески и беззащитно заулыбался. Федул походил на крестьянина, которого только что оторвали от сохи и затолкали за барский стол со множеством напитков. И бедный крестьянин, ошалев от увиденного, прикладывался то к одной, то к другой бутылке и никак не мог утолить изголодавшуюся утробу. Он неумело, а подчас просто коряво вел себя за столом – громко гоготал, тыкал пальцами в картинки, на которых были запечатлены голые девки, и вставал из-за стола для того, чтобы подтянуть на самую грудь сползающие штаны. Ну чем не деревенский дурачок, которого приглашают на свадьбу только для того, чтобы ради хохмы он мог съесть таракана или опрокинуть на голову горшок с манной кашей. Однако каждый из присутствовавших воров знал, насколько обманчиво первое впечатление. За внешней безобидностью и веселым добродушием пряталась кипучая и неуемная натура с железной волей. Большую часть своей жизни он провел в тюрьме, в том числе и в одиночке. На его неуемную натуру и добродушный нрав, казалось, не могли подействовать ни толстые стены тюрем, ни мрачные маски окружавших начальников. Наоборот, чем больше было вокруг уныния, тем чаще раздавался его смех. Он был умен не той воровской ученостью, какую подростки начинают приобретать в колониях, а той крестьянской смекалкой, которая досталась ему в наследство от предков, испокон веку поклонявшихся земле. Воры со смехом вспоминали случай, когда он еще в начале своей воровской карьеры, притворившись эдаким деревенским лапотником, сумел вывезти со склада магазина машину, груженную доверху телевизорами. Однако это видимое добродушие могло в одно мгновение превратиться в необузданную ярость, если он замечал неуважение, а тем более пренебрежение к своей персоне. Конечно, Федул был опасен, но он не принадлежал к тем людям, которым не составляет труда скрывать свои антипатии. Он мог любить до самозабвения и так же неистово умел ненавидеть. Если он и был хитер, то той деревенской хитростью, которая никогда не могла перерасти в коварство. Другое дело – Граф! Вот кто реально мог претендовать на место Медведя. Этот мог подсидеть кого угодно. Спокойный, расчетливый, с холодной улыбкой на тонких губах, он многим внушал ужас. Первый срок Граф отбывал в пятнадцатилетнем возрасте, когда в ссоре с приятелем сгоряча ткнул того отверткой. Второй получил уже в колонии. Там же к нему прочно прилипла кличка Граф, которая очень кстати подходила к его на редкость правильному аскетичному лицу и высокомерной манере вести разговор. Даже походка у него была по-барски неторопливой и очень уверенной. Было видно, что он знал себе цену. Даже голову он держал по-особенному, высокомерно посматривая на окружающих. Взгляд жестких глаз всегда направлен в упор, будто ствол охотничьего ружья. Графа боялись неспроста, ходили упорные слухи о том, что на его совести двое законных воров, посмевших в свое время не признать его. Граф никогда не кричал, даже не повышал голоса, но слова, сказанные им, всегда были услышаны. Их слышали даже в том случае, если он произносил их шепотом. Ровным, почти равнодушным голосом он миловал и отпускал грехи, тем же тусклым тоном взыскивал должки. Граф был сильной фигурой, и Медведь опасался его всерьез. И, конечно, реальным претендентом на власть мог быть и Ангел. Он был признанным третейским судьей на воровских сходах, обладал недюжинным умом и реальной властью. Кроме того, он был до безрассудства смел, честен и обладал тем самым обаянием, которое необходимо для того, чтобы воры захотели видеть такого человека у руля. Это был своего рода воровской кураж, которого многие из сидящих рядом были напрочь лишены и который так нравился в Ангеле самому Медведю. Остальные девять законников, хотя и были хороши каждый на своем месте, – вряд ли имели шанс удержаться на престоле. Но и они тоже представляли для Медведя скрытую угрозу – по меньшей мере это были голоса, от которых зависело решение схода. Кроме того, всех их объединяло сейчас недовольство существующим положением дел, они представляли собой единый кулак, направленный против больного и теряющего силы Медведя. И простоватый Леха Тверской, симпатизирующий Федулу, и опасный, истеричный Дуче, явно тяготеющий к Графу, и жадный до денег Дед, и проштрафившийся недавно конфликтом с южанами Поляк – все они, сидя за гостеприимным столом Медведя, нет-нет да и поглядывали на осунувшееся от болезни, пожелтевшее лицо хозяина, ища в нем признаки надвигающейся смерти. Медведь терпеливо дожидался, пока все насытятся. Доброжелательно глядя на гостей, сам подливал наливку и водку, стараясь никого из четырнадцати воров не обидеть своим невниманием. Один из пятерых мог реально встать на его место, а может быть, кто еще, кого он не разглядел, и Медведь стал внимательно рассматривать остальные лица. Гости отвечали Медведю любезностью, и совсем не верилось, что кто-то из них способен бросить в Медведя камень. Завтра решится все. Нужно дождаться утра. По комнатам разошлись глубокой ночью. Медведь с облегчением вздохнул, оставшись один, а потом, приняв снотворное, попытался уснуть. Он прозевал рассвет и проснулся глубоким утром, которое оказалось слякотным и серым. Его уже ждали. Он неторопливо поднялся, оделся в серый костюм, на ногах старомодные штиблеты, подумав, нацепил на шею бабочку (напоминание о нэпмановской молодости) и прошел в комнату, где в мягких уютных креслах сидели все четырнадцать. Лица у всех спокойные, чуток строгие, походило на то, что Медведь пришел на суд. Но судить он собирался сам и потому уселся во главе стола, скрестил руки. – Вы хотели встречи? Я вас слушаю, – было первым, что он произнес. В зале наступила тишина. Хоть и было два дня разминки, но кто знал, что это начнется именно так. Резковато как-то вышло. Можно было бы помягче, и гости, словно почувствовав неловкость, хранили молчание. Наконец заговорил Ангел: – Медведь, мы собрались здесь ради наших общих дел. В последнее время, надо признаться честно, они шли далеко не самым лучшим образом. Мы не добрали десятки миллиардов при обмене старых денег на новые. И это все из-за твоей болезни, кто нам компенсирует потери? Медведь слушал внимательно. Бой начался. Значит, все-таки Ангел? Ну что ж, это тоже можно было предвидеть. Надоела роль справедливого арбитра в воровских заварухах, и он решил попробовать править сам. – Вы хотите сказать, что это я придумал реформу с деньгами? – искренне удивился Медведь. – Нет, Медведь, – мягко возразил Ангел, – ты не придумал реформу с деньгами. Но когда нам нужно было действовать, ты валялся со своими болячками, и мы не смогли воткнуться со своими деньгами в Центральный банк. – Твое нездоровье плохо отражается на наших делах, – с ледяным спокойствием произнес Граф. По его лицу пробежало нечто похожее на улыбку, казалось, он искренне жалел старика. Но Медведь знал, споткнись он, Граф будет первым, кто наступит на распластанное тело. – Может, тебе лучше отдохнуть, подлечиться. А мы позаботимся о тебе, лечить тебя будут лучшие врачи. Это лечение – один из предлогов отставки. Достаточно полгода не браться за дело, и все быстренько сообразят, что ты лишняя фигура на доске большого бизнеса. Но просто так Медведь уходить не собирался. Он был создан для борьбы. – А разве часть денег вам не удалось переправить в Среднюю Азию, где они сейчас в работе? – Удалось, Медведь, – заговорил Гуро, – но ты пойми нас, дарагой, на этом дэле мы потеряли много, а могли бы сохранить все! Ты знаешь, как мы тэбя уважаем, но и ты нас уважай, подскажи, как умэньшить потери? – Мне мои пацаны рассказывали, что в одной тюрьме старыми деньгами воры оклеили все стены, – радостно сообщил Федул, и, глядя на него, можно было подумать, что речь идет о чем-то действительно очень забавном. – Мы потом подсчитали, сколько там денежек было, так оказалось, что мы могли бы купить не один свечной заводик. Другой вор предлагал начальнику тюрьмы полмиллиона долларов только за шесть часов выхода на свободу, чтобы успеть обменять законные денежки из общака, но безуспешно. Все наши деньги превратились в фантики для сортиров, – все так же весело размахивал руками Федул. – Вы несправедливы, – вмешался Лис. – Из них можно сделать конфетти на Новый год. Здесь мы с парочки миллионов могли бы выручить пару сотен. Потом я предлагаю еще один ход: можно развешивать деньги на елке, как игрушки. Неплохое бы получилось зрелище – елка в миллион рублей! Объясни нам, Медведь, как ты собираешься вернуть нам эти деньги? Мы год готовились к этой ситуации, почему же тогда не были спасены наши миллиарды? Наверняка сейчас вся ментовка страны потешается над нами. Я даже представляю, как они лыбятся, когда видят сортиры, оклеенные старыми деньгами. Медведь хранил молчание. Казалось, что он ничуть не озабочен теми обвинениями, которые бросали ему воры. Граф забросил ногу на ногу и, словно следователь на допросе, стрелял своими кабаньими глазками в желтое лицо Медведя. Выждав, Медведь заговорил. Спокойно и властно, так, как говорил всегда: – Я согласен с вами. Мы потеряли много денег. Они сумели нанести серьезный удар. Но это не нокаут, мы с вами выдерживали и более серьезные удары. Значительная часть вины лежит на мне. Да, я был болен. Да, я не мог встать с постели. Да, мне нужно было связаться с банками и заранее подготовить всю операцию. Всего этого я не смог сделать. Видно, я действительно стар и нам нужно выбрать другого. – Во взглядах собравшихся Медведь видел напряжение, все ожидали, что он назовет преемника. – Я сам создал эту империю, она кормит нас, кормит зону, позволяет держать в руках полстраны, и мне не хотелось бы рушить ее бездарными решениями. Я не желаю, чтобы моя болезнь отразилась на интересах дела. Как вы решите, так и будет. Решение схода для меня закон. Каждый из них мог стать во главе. И каждому из них до великого Медведя не хватало самой малости: его житейской мудрости, которая органично вживалась в знание воровских традиций; не хватало его имени, связей, осторожности, а главное – интуиции, чутья на ситуацию. Медведь был из старого поколения воров, из самой его элиты, перед которой ломали шапку карманники, фармазонщики, форточники и прочие низшие чины. Медведь привык к почитанию. Он был знаменит еще тогда, когда самый старший из присутствующих на этом сходе писал в колыбель. Неужели так состарился Медведь, что вот так просто отказался от борьбы? Если Медведь уйдет, то с ним уйдет весь тот опыт, который он собирал десятилетиями так, как бедняк копит по грошику на лошадь. Каждый из них в отдельности будет слабее его, это понимали все, поэтому за столом повисло молчание. – Медведь, – расколол тишину Ангел, – мы понимаем, насколько важна твоя роль. Знаем, что каждому из нас до тебя пока далеко. Даже если сейчас мы надумаем избрать человека, ему потребуется три-четыре года, чтобы вникнуть во все проблемы. Но это слишком расточительно, чтобы бросать несколько лет неизвестно на что. – Ангел вновь взял на себя роль арбитра. Он тонко чувствовал обе стороны, а сейчас они хотели примирения. Это было написано на лицах. Если кто и рвался сейчас к власти, так это только Граф. Но он один ничего не значит против всех. – Ты нам нужен, Медведь, но мы хотели бы застраховать себя от подобных... случайностей. Деньги, которые мы собираем, принадлежат не только сходняку. Они расходятся по тюрьмам, зонам, остаются во вкладах за границей. Но что же мы сейчас скажем корешам, которые мотают срок? Им нужны деньги, а грева нет! Как бы ты сам поступил с тем человеком, который посмел бы разбазарить такую прорву? – В таких спорах отношения упрощаются, и он уже не обращался к Медведю, как к старшему, называя на «вы». – Я бы устроил мерзавцу автомобильную катастрофу, – улыбнулся Медведь. – Конечно же, ты прав, Ангел. Если бы кто-то посмел прикарманить даже часть из пропавших денег, его просто бы не нашли. Но вы забываете, что денег я не брал. Их отобрало у нас государство, оно же нас и рассаживает по зонам, вот к нему и нужно обращаться с претензиями. Единственное, в чем я виноват, так это в том, что не вовремя слег! Но я делал все, что мог. – Медведь почувствовал, что настала та самая минута, с которой нужно переходить в наступление. – Так вот что я вам скажу, пусть ваши авторитеты сдирают со стен сортиров наклеенные деньги, пусть вытаскивают их со всех заначек. Есть один человек, который нам всем очень обязан, так вот, он поможет нам вернуть все наши деньги. Что вы на это скажете? – Это был главный козырь Медведя, который он оставил под самый конец игры. – Да, я болел, но я не бездельничал. Медведь обожал готовить сюрпризы. Все знали, что и сейчас не обойдется без них, но никто не мог предположить, что он сможет приготовить такой подарок. В полумраке коридора, прислонившись к косяку, стоял Алек и взглядом, полным восхищения, наблюдал за Медведем, и, когда их взгляды встретились, старый вор сложил губы в улыбку. ГЛАВА 10

Четыре года прошло после окончания университета. За это время Варяг несколько раз был за границей, стажировался по международному праву в Швейцарии, а во Франции собирал материал на докторскую. И быстрая его защита не удивила никого: он впрягался в работу сразу и легко тащил непомерный для многих груз. После защиты диссертации он устроил большой банкет. Был снят ресторан на четыре сотни человек. Перепуганный швейцар то и дело бегал к Варягу: – Владислав Геннадьевич, опять идут! Дверь открывать? Варяг, находясь в хорошем расположении, щелчком небрежно сбрасывал пепел горящей сигареты и почти задиристо отзывался: – Открывай, батя! Это все приглашенные! И когда наконец все стулья оказались заняты, Варяг коротко распорядился: – Вот теперь можешь никого не пускать. На вот тебе «зелененьких» за страдания, – тиснул он в ладонь старику десять долларов. Варяг прошел в зал. В самом конце стола, ничем не выделяясь среди четырех сотен приглашенных, сидел старик, который любезно разговаривал с пожилой дамой. Варяг видел, что на ее просьбу подложить салата он расторопно зацепил ложкой нашинкованной свеклы и положил ей в тарелку. Никто, кроме трех человек из сотни других присутствующих в зале, не знал, что это был знаменитый вор, живая легенда по кличке Медведь, вполне оправдывающий эту кличку и редко когда покидающий свою уютную теплую берлогу. Для того чтобы это все-таки случилось, нужны были весьма уважительные причины, и сейчас был именно тот случай – Варяг защитил докторскую. Старик, заметив взгляд Варяга, прикрыл глаза: «Я не ошибся в тебе». Среди приглашенных были Алек и Ангел, которые так же, как и многие, налегали на деликатесы, запивая их марочными винами. Медведь сейчас для многих оставался загадкой. Его невозможно было понять, как нельзя одним взглядом вблизи увидеть всю гору. Часто он действовал по какой-то сверхъестественной интуиции, которая могла совсем не поддаваться логике, и, как правило, оказывался прав. Так же интуитивно Медведь почувствовал в Варяге личность, которую, прежде чем отправить в большую жизнь, нужно выпестовать и выкормить, как крикливого желторотого птенца. А потом лети себе, птаха! Теперь было понятно, почему Медведь три года назад не хотел выпускать из своих рук бразды правления: втайне от всех он готовил смену, и эту смену он видел теперь в Варяге, который креп год от года. Сейчас Медведь с обожанием смотрел на Варяга. Сидя рядом с академиком Нестеренко, Варяг улыбался гостям, целовал дамам руки, важно вел беседы с коллегами и очаровывал приглашенных академиков отличным знанием английского. Наблюдая за Варягом, Медведь вспомнил свою молодость, когда уркам не разрешалось даже читать газеты. Любое печатное слово было презираемо, а теперь его воспитанник бегло изъяснялся на иностранном языке. Он обаятелен, обходителен, любезен, умен – за таким могут последовать самые сильные и непокорные. Воровской мир уже прочно разделился на воров старой и новой формации. Старые воры были законники, следовавшие заповедям воров, которые исходили из далекого нэпа, за ними устойчиво закрепилось прозвище «нэпмановские воры». Они продолжали находиться в плену воровской романтики двадцатых годов, когда преданность воровской идее ставилась превыше денег. Урка не смел не то что ударить, даже обругать себе равного. Сейчас для воровской идеи наступали смутные времена: появилось другое поколение воров, которые с легкостью вживались в новые экономические условия. Они были дерзки, многочисленны и для достижения своих целей не останавливались ни перед чем, подкупая несговорчивых, уничтожая строптивых. Медведь был вором старой закалки. Он свято соблюдал традиции, и, видимо, потому в свое время он подолгу сиживал в тюрьме. Но он не мог не понять: что для двадцатых годов было важно, теперь становилось слепой кишкой. Раньше за один только разговор с тюремной администрацией вора могли лишить всех прав. Сейчас иное – воры охотно шли на сговор с администрацией, выклянчивали дополнительные поблажки. Еще несколько лет назад воры представляли собой единое целое, не придавая значения размолвкам, которые происходили в воровской среде, рассуждая просто: «В какой семье не бывает ссор?» А когда Медведь выступил идеологом нового направления, прихватив с собой перспективную молодежь и почти отказавшись от старых урковских традиций, прежний воровской суд приговорил его к смерти. Медведь был вынужден «уйти из жизни». Теперь он скрывался в доме, который больше смахивал на неприступную крепость времен феодальных войн. Однако старый сходняк постепенно расползался по всем швам. Он походил на ветхую одежду, которую напялил на себя удалой молодец, вот оттого и трещит она под мышками и расходится огромной дырой между лопатками. Законников покидали все, кто не хотел больше ютиться в тесных бараках, кто желал свободы, денег, реальной власти. Они попирали один из незыблемых принципов старых урок – не иметь своего имущества. Вот среди этого множества отказников Медведь и черпал молодую кровь, они становились самыми верными его союзниками, именно они каждый год расширяли его империю. Эта скрытая война между двумя лагерями законников приобретала иногда вид лопнувшего чирья, и тогда в подворотнях находили трупы с рваными ранами на груди и размозженной головой. Но старые урки внушали Медведю уважение. Они следовали и второму принципу вора в законе – не предавать. И никакое объяснение не могло послужить оправданием. Иногда старики казались ему наивными в своей слепой вере: разве не глупо пропадать по тридцать лет в тюрьмах и колониях только потому, что ты – вор. Медведь знал и таких, которые отказывались выходить на свободу после окончания срока. Своим самопожертвованием они напоминали факел, который будет светить молодежи, пришедшей им на смену. Так фанатики на площадях сжигают себя перед толпами народа, чтобы дать новую жизнь красивой идее. Он знал таких воров. Многие годы некоторые из них были его друзьями. А лет двадцать назад он сам был одним из них. И только тяга узнать что-то новое заставила его пойти своей дорогой. Только многими годами позже он понял, что ему были тяжелы их многочисленные обеты: безбрачия, вечного братства, да сколько их там! В тягость была и сама жизнь, лишенная многих благ. По-настоящему крепнуть Медведь стал лет пятнадцать назад, когда по всему Союзу появлялись цеховики, которые гнали продукцию для себя, выставив в спину государству огромный кукиш. Внешне такие предприятия могли выглядеть вполне благопристойно: там трудились рабочие, которые отрабатывали свою восьмичасовую смену, там даже было соцсоревнование с переходом знамен в лучшие бригады, там выявлялись передовые рабочие и вручались значки «Ударник коммунистического труда», и только три-четыре человека знали, что предприятие это подпольное. Медведю пришлось проявить всю свою находчивость и изобретательность, чтобы выявить целые подпольные заводы: он подсылал туда «рабочих», «бухгалтеров», а когда досье составляло внушительную силу, заявлялся к директору сам. Просил немного: десять-пятнадцать процентов, которые в дальнейшем обрастали многомиллионными прибылями. Именно накопленный капитал позволил Медведю подняться к самой вершине. Уже без оглядки на сходняк он распоряжался такими суммами, какими не могли располагать правительства некоторых республик. А это толкнуло к следующему шагу: с чемоданом в руке, доверху набитым деньгами, Медведь беззастенчиво входил в самые важные кабинеты и просил совсем уж малость – не мешайте работать! Теперь дело катилось не по проселочной дороге с буераками, без конца собирая под себя все кочки, а летело лайнером, с каждым годом набирая все большую высоту. Вот именно тогда дружная семья воров – сходняк – стала менять свое лицо, именно тогда выявились законники, которые не желали идти ни на какое сотрудничество с теневиками и предпочитали забирать все. Но была другая группа, которая хотела потихоньку пощипывать подпольный бизнес, имея при этом устойчивый ручеек прибыли. На следующем сходняке, который проходил в Казани, Медведь предпринял попытку примирить самых авторитетных воров. Сюда же пригласили и цеховиков, которые, словно овцы перед оскаленным волком, сбившись в небольшие кучки, вели тихие разговоры. Сходняк проходил задушевно, напоминая разговор старых друзей. Медведю тогда удалось невозможное: он убедил своих нэпмановских друзей-воров заняться делом и влиться в теневую экономику, правда, сходнях потребовал увеличить их долю, и теневики стали отчислять ворам от своей прибыли уже двадцать процентов. Но кто тогда мог подумать, что это только углубит наметившийся разрыв. Действительно, год-два они жили в мире, но так живут волки, присматриваясь, чтобы затем вцепиться друг другу в горло. А потом их дороги уже разошлись, и, казалось, навсегда. Медведь часто вспоминал своего друга, коренного законника, семидесятилетнего урку, который шалел от злости, когда попирались прежние традиции воровской чести: – Не бывало такого, чтобы воры работали на барина! Вор может украсть, ограбить, даже убить, но не работать! А сейчас что получается? Они платят нам двадцать процентов, как служащим на фабрике! Может, они нас еще и в ведомостях заставят расписываться? Нам принадлежит вся прибыль до последнего гроша! Пришел вор, и будь добр, выложи кошель на стол! А нет, так мы тебя живого в гроб заколотим. Нам не по пути с теми, кто забыл прежние традиции. Пусть они организуют свой сходняк, если для них деньги важнее, чем воровская идея! Урка не принадлежит себе, урка принадлежит всем! – Старый вор никогда не называл себя законным, он был урка! Справедливо полагая, что «вор в законе» придумали сами менты. – У него даже кровь не та, что у других зэков: погуще и покраснее будет! Что это за урка, который запирается на своей даче, вместо того чтобы быть в зоне! Никакие разговоры не могли его убедить, что пришло другое время, что нужно меняться, нужно приспосабливаться к иным условиям: старик твердо стоял на своем.
Медведь снова с надеждой посмотрел на Варяга, которому предстояло довести до совершенства то, что создал он....Академик Нестеренко поднялся из-за стола. Был он сед, величав, благороден и красив. Он очаровал всех, так может покорять уходящая за горизонт яркая сверкающая комета. – Друзья мои, – начал торжественно он, – сегодня у нас не совсем обычный день, а для меня это была не совсем обычная защита диссертации, хотя, как председатель ученого совета, я не высиживал на множестве всяких других. Она знаменательна тем, что была написана в фантастически короткие сроки, что вовсе не умаляет других ее достоинств. Диссертант привлек огромный материал, обращался к источникам, о которых я даже и не подозревал. А ведь взял он совсем непростую тематику – международное право! Но с более стройной теорией мне просто не приходилось встречаться. Владислав Геннадьевич чрезвычайно талантлив, и, что говорить, я, академик Нестеренко, завидую ему. Завидую его таланту, умению рассуждать по-новому, способности красноречиво излагать свои мысли – как на бумаге, так и в разговоре. Он действительно блестящий ученый! А его способность к языкам меня просто восхищает! – искренне восторгался Нестеренко. – Мы сначала не хотели форсировать учебу, но потом заметили, что он уже не умещается в студенческие рамки, пришлось назначить ему индивидуальный график, – улыбался Нестеренко, – а скоро он уже и кандидатскую подготовил. За ваш светлый ум, молодой человек! Варяг поднялся и осторожно тронул рюмкой бокал академика. Тонкие стекла зазвенели, и на белую узорчатую скатерть упала красная капля. Варяг улыбался, и только один Медведь знал тайный смысл его улыбки. «Они бы все попадали со стульев, если бы знали, что сейчас на уме у моего мальчика». Банкет продолжался, и опьяневший Нестеренко продолжал восхищаться Варягом, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону: – У него светлая голова! Я никуда его от себя не отпущу, не пройдет и трех лет, как он возглавит институт. Это моя смена. Я часто за ним наблюдаю, как он работает, как в это время он совершенно от всего отключается, так могут немногие. Клянусь, за свою долгую жизнь мне не приходилось видеть более способного человека. Стареющая дама кокетливой школьницей засматривалась на седовласого академика, было видно, что она положила на него глаз: – Не перехвалите, Егор Сергеевич. – Его не перехвалишь, – поймал Варяг на себе взгляд Нестеренко, такими же глазами на него смотрел Медведь. Варягу захотелось выкурить сигарету. Он поднялся и, стараясь, чтобы никто не заметил, вышел в коридор. В холле ресторана было тихо. А в зале веселье набирало силу, и за столом то и дело слышался голос Нестеренко, который, сбросив с себя академическую чопорность, был сейчас забавным стариком и интересным собеседником. Он умело поддерживал за столом разговор, извлекая из своего далекого прошлого занятные истории. Варяг вспомнил, как однажды академик поразил его. Это было прошлым летом, когда Нестеренко пригласил аспиранта к себе на дачу, где собирался показать ему черновик статьи. Было жарко, и Варяг неосторожно расстегнул на рубашке две верхние пуговицы. – Вы, наверное, не знаете, Владислав, но в свое время мне за некоторые свои убеждения пришлось сидеть в Соловецких лагерях несколько лет. Может быть, вы слышали, что такое СЛОН? Ему ли не слышать про СЛОН?! Три вора в законе, которые давали ему рекомендации на законника, были оттуда. Одного из них Варяг считал почти своим отцом, именно он увидел в пятнадцатилетнем пацане будущее, звали его Мишка Топаз. Частенько он распахивал бушлат, показывая здоровающихся ангелов, и говорил безусому мальчугану: – Чти, салага, воровские законы, себя в обиду не давай, и со временем тебе позволят вот такую же наколку нацарапать. Как он мечтал тогда о такой наколке! Но на слова академика Варяг сдержанно отвечал: – Первый раз слышу, Егор Сергеевич. – А зря – знаменитейшие были лагеря. Каких только людей не приходилось видеть. Были там и белые, и красные, и зеленые, и академики, и шантрапа всякая, но были и авторитетные урки. Немного, всего человек пять, но были! И вот у всех у них была такая наколка, как у вас: два ангела здороваются через крест. И у меня наколка есть, не уберегся я. Вот смотрите. – Академик закатал рукав, и на мускулистой развитой руке Варяг увидел заходящее за горизонт солнце, от которого отходило четыре луча. Значит, он провел там четыре года. – Эта наколка говорит о том, что я сидел на Севере, а вот эта аббревиатура СЛОН, – показал он на буквы, – что значит Соловецкие лагеря особого назначения. – В голосе профессора по-прежнему сквозило разочарование. Вот, дескать, поговорить об этом хочется, а не с кем, и Варяг едва сдержался, чтобы не ответить по фене. Варяг выглядел смущенным и неловко стал застегивать на рубашке пуговицы. – В детстве баловались, вот мне мальчишки и выкололи такую. – Но почему именно эту? За такую наколку воры спрашивали строго, могли даже убить. – Я в этом совсем не разбираюсь, но у одного моего детского друга отец, кажется, имел точно такую же наколку. Вот с нее и копировали. Академик только хмыкнул, и было видно, что он не очень поверил словам Владислава, хотя бы даже потому, что настоящий урка не должен иметь семьи, а про отцовство и говорить нечего. И Варяг почувствовал, как на мгновение между ними протянулась та нить, которая связывает людей, приобщенных к одной тайне. И, уже стараясь не заострять на этом внимание, Нестеренко перешел к делу: – Я вас хотел ознакомить со своей статьей, думаю, мы можем быть соавторами. Здесь я два раза ссылался на вас. Вы готовы к сотрудничеству? – Готов, Егор Сергеевич, – отвечал Варяг. Сотрудничество их продолжалось уже не первый год, но с тех пор Варяг никогда не расстегивал рубашку перед профессором....Сейчас, вдыхая горький аромат табачного дыма, Варяг вспомнил этот эпизод и улыбнулся. – Какие люди замечательные собрались, одно удовольствие слушать. А старик-то седой, кто он будет? Начальник? – подошел швейцар. – Начальник, дед. Начальник. Большой человек, – пускал Варяг в сторону тонкую серую струйку. Старик не мешал Варягу. Он успел подустать от умных разговоров, и хотелось просто почесать языком, к беседе был расположен и швейцар. – Сигарету хочешь? – спросил Варяг. – Не откажусь. Варяг выудил пальцами сигарету и протянул швейцару. – Дорогая, – нюхал старик табак, – аромат-то какой. Каждый день такие куришь? – Точнее сказать – каждый час. – Варяг подумал о том, что пора бы расстаться с этой заразой. Однако восхищение старика умиляло его, он определенно улучшал ему настроение. – Живут же люди, может, на работу меня возьмешь? – серьезно поинтересовался старик. Варяг хохотал искренне. – Возьму, дед, возьму. А что, разве на чай мало дают? – По-разному бывает. Когда мало, а когда и хватает. Да вот старуха у меня жадна до денег. Весь остаток в заначку затыкает, а потом у нее и не допросишься. Варяг хотел ответить, что нужно бы старуху прищучить вожжами, чтобы не распускалась, или, как советовали в старину, отвести в лес и проучить розгами, но увидел, что прямо на него шел высокий парень в кожаной лайковой куртке, а немного позади от него стояли еще трое. «Странно, как они оказались здесь», – подумал он. Старик швейцар стоял рядом и делал вид, что ничего не замечает. Варягу стало ясно, кто дал на него наколку. Дед ему был уже не интересен, и он сосредоточил на этом щеголе все свое внимание. Как это ни странно, но в этом наглом парне он узнавал себя прежнего: когда-то он точно так же поглядывал по сторонам с непроницаемой маской на лице. Интересно, что же он скажет? – Дед, отойди в сторону, нам переговорить нужно, – приказал щеголь. Варяг улыбнулся. Он имел право на эту снисходительную улыбку. Нужно прожить по крайней мере пару жизней, чтобы улыбаться так. – Что ж, дед, отойди, если говорят. Парень внимательно проследил за тем, как старик отошел к двери, а потом заговорил: – Я вижу – у тебя здесь банкет? Отмечаешь чего? – Отмечаю. – Разговор забавлял Варяга. – Диссертацию защитил. – Ученый, значит? – Вроде того. – Заглянул я к тебе в зал, так там одного выпивона на десять тысяч баксов будет. – Может, и больше. – Поделиться бы тебе надо с бедными. Видишь, рубашка у меня какая старая. Новую хочу купить. А еще вот этот зуб шатается, хочу золотой поставить. – Золотой зуб – это дело хорошее. И сколько же ты хочешь иметь? Варяг перевел взгляд на сигарету. Она уже потухла. Он хотел прикурить ее вновь, но раздумал, не та компания, чтобы раскуривать ее. Жаль, настроение испортили. Варяг далеко в сторону отшвырнул сигарету. – Дай столько, сколько тебе не жалко дать бедным. – Что, милостыню просишь? – Послушай, ты мне нравишься, но скоро моему терпению может прийти конец. Я прошу у тебя не милостыню, а своего. Плати пять тысяч баксов и можешь отваливать. Больше мы вас не тронем. Парень был молодой, дерзкий. Он сам когда-то начинал примерно так же. Сейчас пацану нужно расти и доказывать свое лидерство тем, кто стоит за его спиной. А они хотят знать – чего он стоит. Нахал уверен, что эпизод с молодым покладистым ученым поможет ему подняться еще на одну маленькую ступень. Люди они интеллигентные, в драку не полезут. Варяг несколько секунд смотрел в его холеное, слегка скуластое лицо. Что же ему такое ответить? – Это хорошая сумма. Я мог бы помочь вам выбраться из нищеты. Жди меня здесь, я сейчас принесу. Варяг неторопливой походкой пошел в зал и уже у самых дверей услышал требовательный голос: – Только давай побыстрее, мы ждать долго не любим. – Мальчик входил в раж. Варяг обернулся на голос: – А если я рискну не заплатить? – Ты рискни и тогда узнаешь, что будет. – И все-таки? – Ты ведь не хочешь, чтобы мы испортили твой праздник? Ты ведь не хочешь платить за битую посуду и уйти отсюда с разбитой рожей? – Вот оно даже так. Откуда ты такой взялся? – Я живу в этом районе, и нас таких здесь очень много. – Теперь понимаю, – распахнул Варяг дверь и вошел в зал. Его встретили шумно. Было видно, что за эти полчаса, пока Варяг отсутствовал, гости успели соскучиться. – Куда же ты пропал? Иди сюда, занимай свое место, – через весь стол громко говорил захмелевший Нестеренко. – Завтра же начинай оформлять свою диссертацию отдельной книгой. Варяг не был бы уркой, если бы не чтил воровские заповеди, одна из них гласила: вор в законе не должен ввязываться в драку, на расправу в его распоряжении всегда есть бойцы. Владислав дружески раскланивался во все стороны, приветливо махая рукой, он шел прямо к Ангелу, сидевшему недалеко от Медведя. Поначалу он хотел подойти к самому патриарху, потом раздумал: нечего беспокоить старика такими пустяками. – У меня есть к тебе дело, пойдем отойдем ненадолго в сторонку, – вытащил Варяг из-за стола Ангела. – Что случилось? – спросил Ангел, когда они остались вдвоем. Варяг хмыкнул: – Там фраера... надо бы разобраться. – И чего хотят? – Ангел оживился. – Они считают, что у меня слишком богатый стол на банкете, и требуют, чтобы я поделился. Хотят пять тысяч баксов! – Сколько их? – по-деловому поинтересовался Ангел. – Я видел четверых. Но, мне кажется, их больше, уж больно нахальные. Ты знаешь, кто смотрящий в этом районе? Ангел почти обиделся: – Я отвечаю за эту часть города перед сходняком. Эти ребятишки, видно, не поняли, с кем имеют дело. Надо поучить дураков. А смотрящего я знаю уже лет десять. Мы даже были с ним подельники, сидели на одной зоне. Будь здесь и никуда не выходи, не хватало, чтобы из-за этого молодняка ты оправдывался в милиции. Через полчаса я тебя позову. Ангел ушел. То, к чему они шли долгих семь лет, могло разрушиться из-за наглости нескольких сосунков. Они даже не представляют, на кого замахнулись! Медведь почувствовал неладное: приподнял седые брови, спрашивая: «Что там, Владик? Нужна ли моя помощь?» В ответ слегка сжатые губы: «Все в порядке, Медведь. Это не тот случай, из-за которого можно тревожить патриарха». Нестеренко не унимался. Настоящий дамский угодник, он подкладывал ветчину одной женщине, разговаривал с другой, улыбался третьей и со всеми был неисчерпаемо весел. Ясно было, без его присутствия стол казался бы пустым. Он был счастлив, как будто сам только что защитил диссертацию. И если ему чего-то не хватало в этот день, так это немного молодости, тогда бы он точно накрутил всем этим дамочкам хвосты! Варяг посмотрел на часы, прошло двадцать пять минут, и вдруг увидел, что в дверях появился Ангел. Его лицо всегда было непроницаемым, неким подобием маски, и сейчас тоже Варяг не смог угадать его внутреннее состояние. Ангел позвал его. – Пойдем в туалет, – тихо сказал он, когда Варяг подошел. Не проронив ни слова, прошли в коридор. У стен стояло несколько человек, которые с интересом поглядывали на Ангела с Варягом. На их лицах застыла почтительность. В туалет народу набилось достаточно, но, когда появились Варяг с Ангелом, стоявшие расступились. На мраморном полу сортира Варяг увидел всех четверых. Трое лежали у писсуаров, на разодранных рубашках темнели неровные пятна крови. Лица разбитые и опухшие, не верилось, что еще полчаса назад они напоминали сытых котов. Фраера с холеным лицом он узнал только по кожаной куртке: глаза заплыли совсем, а правую щеку до самого подбородка рассекала глубокая рана. Один из стоящих рядом расстегнул ширинку и помочился на бесчувственное тело, за спиной раздался смех. Ангел нагнулся к парню и заглянул в щелки его глаз: – Ты узнаешь меня, сука?! Денег захотел! Так ведь они не каждому достаются. И еще тебе совет даю: нужно всегда знать, с кем собираешься иметь дело. Ты до конца уяснил, с кем имеешь дело? – Уяснил, – прошелестели разбитые губы, – прости. – Что с ними делать? – по-деловому поинтересовался Ангел. – Заставить лакать воду из унитазов, зарыть по горло в лесу или, может, предложишь заколотить живыми в гроб? А может, опустить? Жеребцы здесь что надо, с любой работой справятся охотно. – Прости... Не знал... Не убивай. Варяг почувствовал, что гнев, сжигавший его полчаса назад, сгорел дотла, взамен осталась только кучка теплой золы. Жалости он тоже не ощущал – не однажды приходилось судить вот таких птенцов, посмевших поднять руку на воровское величие. На то они и воры в законе, чтобы беспредела не было. Варяг вспомнил, как по Москве два года назад слонялось несколько банд зеленых головорезов, наглых и глупых. В этом возрасте нет страха перед смертью, и они, никого не боясь и никому не подчиняясь, не сдавая денег в общак, привлекли к себе внимание воров. Сходняк принял решение убрать лидеров этих группировок. Были наняты люди, и после нескольких точных выстрелов банды беспредельщиков рассыпались кто куда, словно горох из разжатой ладони. И этого, такого же молодого и дерзкого, убрать не составит труда. Варяг выпрямился. Он был среди воров, которые, считая его ученым приятелем могущественного Ангела, с интересом смотрели на него в ожидании приговора. Скажи Варяг сейчас: «Разорвите его на куски!» – случилось бы и это. – Пусть живет, – сказал он наконец. – Он получил свой урок. Выбросьте эту падаль из ресторана... И пусть завтра директор даст расчет швейцару-накольщику. Ангел кивнул, и парня, небрежно подхватив под руки, выволокли из туалета. Вскоре разошлись и остальные. Покурив, Ангел с Варягом вернулись в веселый и хмельной зал. ГЛАВА 11

Дата добавления: 2015-05-06