Ребенок, который постоянно задирал и дразнил других детей, цеплялся за маму, как репей, и болтал без конца

Одна за другой десять женщин вошли в комнату и расселись по местам. Притихшие, они украдкой рассматривали друг друга. Две из них показались друг другу знакомыми — они вздохнули с облегчением и в то же время занервничали; вздохнули с облегчением потому, что увидели знакомое лицо, занервничали потому, что обе пришли за помощью, а это всегда немного неловко. Всех этих женщин объединяло одно: у каждой был трудный ребенок. Собственно, именно за помощью для ребенка они и обратились.

«Добро пожаловать, милые дамы, — начал я. — Приятно видеть вас здесь. В тот момент, когда все собрались — после многочисленных звонков и согласований — я всегда чувствую, что половина реальной работы по проведению серии семинаров уже сделана. Остается только самая приятная часть — действительно заниматься этой работой».

Кто-то улыбнулся, кто-то даже нерешительно засмеялся. Первый шаг к сближению сделан — шаг от неловкости, что твой ребенок нуждается в помощи, к ощущению удовлетворения, что ты решилась за этой помощью обратиться и, я надеюсь, к полному удовлетворению от того, что ты сама можешь эту помощь предоставить.

«Каждой из вас будет отведено специальное время — полчаса в неделю — для того, чтобы поиграть с ребенком, внушающим вам особое беспокойство, — объяснил я. — Ребенку может быть от двух до десяти лет. Это совершенно особое время, поэтому постарайтесь выбрать такой час и такое место, где возникало бы ощущение близости и где можно быть уверенным, что вам никто не помешает. Существуют специальные игрушки, которые мы называем неструктурированными: глина, рисовальные принадлежности, куклы-марионетки и т. п. Эти игрушки не несут в себе предписания правил— в отличие, например, от «Монополии». Они оставляют ребенку свободу действовать по своему усмотрению, кроме тех случаев, когда он может причинить вред людям или вещам. На первый взгляд, это может показаться очень легким, но вы увидите, что вам потребуется много сил и терпения для того, чтобы сосредоточиться в течение тридцати минут на другом человеке.

Мы будем собираться каждую неделю на полтора часа, в течение десяти недель, считая и сегодняшнюю встречу. На последующих встречах вы расскажете о том, что происходило на занятиях с ребенком. Моя роль заключается в том, чтобы помочь вам проникнуть в подводные потоки происходящих на этом занятии событий, помочь увидеть в действиях ребенка то, что не лежит на поверхности, осознать смысл происходящих между вами взаимодействий».

Я убежден, что чем больше родитель будет понимать ребенка, тем лучше тот будет расти и развиваться. Традиционные методы тестирования ребенка и последующие наставления для родителей и учителей не всегда приносят желаемые результаты.

Возьмем, к примеру, Чарли. Чарли — первоклассник, которого направила ко мне учительница. Учился он вполне удовлетворительно, но все время дрался, задирался, дразнился и всячески злил других детей — от всего этого учительница уже просто на стенку лезла. Я поговорил с Чарли, очень строго для шестилетки; потом побеседовал с его родителями. Они очень удивились, когда услышали о его агрессивном поведении. Дома он был совсем не таким, дома их беспокоило совершенно иное. Он ходил за мамой, как приклеенный. Просто как приклеенный. Где бы она ни была, он должен был находиться в двух футах от нее.

«И болтать, — добавил отец. — Он болтает без конца».

«Постоянная болтовная может раздражать» — пробормотал я.

«Нет, это не болтовня, — сказала мама. — Не думаю, что мужа именно это раздражает. Просто мы думаем...»

«Подожди минутку, — сказал отец. — Меня именно это раздражает. Вчера за ужином я едва мог слово вставить — все ты да Чарли».

Мама взглянула на отца с некоторым удивлением.

Картина прояснилась: отношения между супругами очень напряженные; один из них обращается к ребенку за эмоциональной поддержкой — в данном случае мама к сыну — и тогда другой родитель чувствует себя отверженным. Это может объяснить и поведение Чарли в классе: ему трудно делить учительницу (лицо, замещающее мать) с другими детьми. Я дал родителям некоторые рекомендации по исправлению ситуации, а также некоторые советы учителю.

Спустя два месяца: никаких видимых изменений. Все равно бьет других детей и не отходит от мамы дома.

Было от чего прийти в отчаянье! Я не сделал этого только по одной причине: у меня в запасе были семинары для родителей. Мама Чарли, Сьюзан, и была одной из десяти женщин, только что собравшихся на первую встречу. В этой главе рассказывается ее история.

На первых двух встречах, в которых участвовала мама Чарли, излагались общие замечания о принципах проведения игровых занятий, матерей учили навыкам проведения игровой терапии, центрированной на ребенке, ролевым играм, эмпатическому слушанию. С помощью игрушек им объясняли, как дети общаются посредством игры. Матерей попросили приступить к игровым занятиям после второго семинара и на следующей неделе доложить о том, как прошло это занятие.

ТРЕТЬЯ НЕДЕЛЯ

Мама Чарли, Сьюзан, начала немного нерешительно. Основные моменты ее сообщения восстановлены по кратким заметкам.

Сьюзан: Чарли задавал мне так много вопросов об игрушках и о том, что мы собираемся с ними делать, что я ему все рассказала еще прежде, чем мы приступили к занятиям. Он все спрашивал и спрашивал и заставлял меня рассказывать со всеми подробностями. Когда мы действительно начали занятие, первое, к чему направился Чарли, был докторский чемоданчик. Ему было трудно его открыть, но когда я хотела помочь, он сказал, что справится сам, и действительно справился. Он посмотрел на чемоданчик и сказал, что знает еще одного мальчика, у которого в докторском чемоданчике больше отделений. Он обследовал все игрушки одну за другой и когда обнаружил цветные карандаши, стал называть цвета. Отец вернулся домой раньше, чем мы ожидали, а мы заняли всю спальную. Он переоделся и ушел играть в теннис. Чарли собрал все игрушки и аккуратно сложил их одну за другой. Там были ковбой и индеец-марионетка. Он поиграл с ними, и, знаете, он выбрал себе роль индейца. Это меня как-то удивило. Потом он попросил меня открыть коробочку с глиной и когда увидел ее, сказал: «Я это раныше делал». Я начала разминать глину, и он спросил: «Что ты собираешься делать?» Когда я сказала ему, что наше время закончилось, он попробовал возразить, но только один раз. Я спросила, не поможет ли он мне собрать игрушки, и он сказал: «Я и так собирался это сделать».

Вот такое было сообщение. Сьюзан казалось, что ничего особенного не произошло. Но я почувствовал настоящее волнение. Теперь я мог что-то сделать. Я мог помочь ей вглядеться в то, что происходит, понять, насколько важны обыденные, на первый взгляд, вещи.

Мы начали сначала.

Чарли задавал мне так много вопросов об игрушках и о том, что мы собираемся с ними делать, что я ему все рассказала еще прежде, чем мы приступили к занятиям.

Это необычный случай. То, что это произошло именно с этой мамой и этим ребенком — чистая случайность? Едва ли. Сьюзан достаточно рассказала Чарли о подборе игрушек. Этим она пробудила его любопытство, и он стал расспрашивать о них. Зная, что, если он будет настаивать, она ответит, он так и сделал — и она ответила. Это была демонстрация связи между матерью и ребенком, главная проблема, лежащая в основе конфликта, все действия внутри которой были завуалированы, манипулятивны, неосознаны. Когда это стали обсуждать, Сьюзан смогла увидеть, что происходит. Это, безусловно, было очень хорошим знаком!

Когда мы действительно начали занятие, первое, к чему направился Чарли, был докторский чемоданчик. Ему было трудно его открыть, но когда я к нему потянулась, он сказал, что справится сам, и действительно справился. Он посмотрел на чемоданчик и сказал, что знает еще одного мальчика, у которого в докторском чемоданчике больше отделений.

Так о чем же здесь идет речь?

Сьюзан не придала этому значения, но здесь был совершенно определенный смысл: иерархия между двумя людьми в чистом виде; главенствовать должен был кто-то один. Чарли все время состязался со взрослыми; собственно, он все время находился с ними в состоянии молчаливой войны, войны, возникающей из его борьбы за маму против папы, ребенка против взрослого, принимающей форму борьбы ребенка против взрослых вообще, а может быть, и против всего мира. Когда война ведется в широком масштабе, вы не принимаете помощь и не благодарите маму за игрушки! Вместо этого Чарли раскритиковал чемоданчик. Принять помощь или поблагодарить — значило признать себя побежденным, а сказав, что другой чемоданчик лучше и не поблагодарив, он одержал победу над мамой. Сьюзан поняла. Она сказала: «Там были ковбой и индеец-марионетка. Он поиграл с ними, и, знаете, он выбрал себе роль индейца. Это меня как-то удивило».

Сьюзан удивилась, потому что она думала, что Чарли выберет ковбоя — ведь ковбой считается бравым парнем. Видимо, Чарли хотел, чтобы мать знала, что он может быть «диким индейцем». Сьюзан кивнула, опять не возражая против этого предположения. Это был прекрасный пример того, как действия могут говорить громче слов. Когда я встречался с ней в школе, я говорил об агрессивном поведении Чарли, но это ничего для нее не значило; это были просто слова. Ей нужна была эта демонстрация, прежде чем она смогла признать, что ее сыну нравится быть диким.

Мы не стали вникать в дальнейшие детали сообщения. Это привело бы к повторам, а мама Чарли и так получила достаточно пищи для размышлений: агрессивность Чарли; его война со взрослыми; и, что самое важное, тот факт что она, в сущности, провоцировала то, на что жаловалась: симбиоз «мама — сын»!

ЧЕТВЕРТАЯ НЕДЕЛЯ

На четвертом занятии Сьюзан сообщила следующее:

Как только мы начали, Чарли закричал: «На тридцать минут я командир!» (Я рассказала об этом позже мужу. Он сказал, что Чарли в точности как я!) Чарли размял глину и слепил животное, которое он однажды видел. Я спросила, как оно называется, и он не знал, и ответил неправильно. Я сказала ему правильное название и заметила: «Тебе будет трудно запомнить». Потом я слепила животное и спросила Чарли, знает ли он, как оно называется. Он знал. Он сказал, что я, и правда, делаю красивые вещи. Когда я сказала ему, что время истекло, он стал со мной спорить. Он не хотел заканчивать, но я сказала, что придется. Тогда он измазал гуашью лицо, и я заставила его пойти умыться.

И снова Сьюзан казалось, что все происходящее не имеет никакого особого смысла. И снова я горел желанием помочь ей понять, что же, собственно, происходило.

Первая фраза Чарли знаменовала собой изменение стиля. Во время предыдущей встречи он соперничал, маневрируя и манипулируя исподволь. Хотя на этой неделе это тоже проявлялось, однако теперь он начал открыто заявлять, что именно он здесь главный. Бороться за власть, но делать это открыто — вот в чем различие между неврозом и ростом. Скрытое маневрирование сопровождается тревогой и чувством вины. Открытое действие — радость птенца, пробующего крылья, и это гораздо более здоровое ощущение.

Замечание отца о том, что в своем стремлении главенствовать Чарли напоминает мать, — сразу закрепляет семейный треугольник, в котором мать и сын близки между собой, а отец отодвинут в сторону.

Работа с глиной — это способ Чарли показать, что командует здесь он.

(Чарли) сделал животное, которое он однажды видел. Я спросила, как оно называется, а он не знал. Он ответил мне, но неправильно. Я сказала ему правильное название, но добавила: «Тебе, должно быть, будет трудно это выучить».

Почему же Сьюзан спросила сына, как называется это животное? Она объяснила, что хотела дать ему понять, что, как ей кажется, он этого не знает, но эта причина была далека от реальной. Хотя она посмеивалась над его претензией на власть, над тем, что он хочет быть командиром на полчаса, она эту власть перехватила, показав, что знает больше него. Когда вы спрашиваете человека о чем-то, чего, как вам заведомо известно, он не знает, — в этот момент вы становитесь хозяином положения. Далее, ее замечание: «Тебе, должно быть, будет трудно это выучить» — внешне сформулированное так, чтобы не причинить ему обиды, на самом деле дает мальчику понять, что над ним одержали верх. Это означает: в конце концов, тебе только шесть лет и, конечно же, ты не можешь знать столько же, сколько я. Сьюзан опять ухватила главное и не стала объясняться или оправдываться.

Тем не менее, Чарли не дожидался моих интерпретаций! Когда он похвалил животное, которое слепила мама, он на самом деле перехватил власть. Когда человек что-то дает — будь то деньги, информация, глина или комплимент — он становится хозяином положения. Это был шаг в скрытой борьбе за власть. (Знакомство Чарли с методами скрытой борьбы за власть служат хорошим объяснением того, почему при первой встрече мне сразу бросились в глаза его настороженность и подозрительность.)

Сьюзан не увидела, пока ей не показали, что, раскрасив лицо, Чарли пытался заставить ее оттянуть окончание занятия уже после того, как она объявила, что время истекло. Он проверял ее, чтобы поглядеть, что она будет делать.

ПЯТАЯ НЕДЕЛЯ

Сьюзан: В течение этой недели Чарли так много вертелся вокруг нас, что муж сказал ему: «Когда вырастешь, из тебя выйдет хороший шпион». Чарли ответил: «Ты хочешь от меня избавиться». Когда мы приступили к занятиям, Чарли не так горел желанием, как в предыдущие недели. Он сказал, что ему не нравится бумага, которая была приготовлена для рисования. Потом, ни с того, ни с сего он спросил: «Ты умрешь, если вдруг у тебя появится красная линия от руки до сердца?» Мы проговорили об этом, наверное, около двадцати минут. Я по-настоящему расстроилась, что мы даром потеряли две трети занятия. Наконец Чарли опять обратился к глине и сделал носорога и сказал, что он выглядит счастливым. Я слепила свинью, а он подошел и выровнял ее, сделал ее лучше. Когда я сказала, что время кончилось, он подобрал игрушки, одну за другой, и сложил их в ящик — так, знаете ли, аккуратно, неспеша.

Разговор о «хорошем шпионе», разумеется, связан: с центральной проблемой, волнующей родителей, и когда Чарли сказал: «Вы хотите от меня избавиться»,— ответ, который мог бы помочь скрытое сделать явным, должен был бы звучать примерно так: «Это уж точно!». (Часто бывает так, что рассказ матери содержит некоторые соображения по поводу того, что происходит вне игрового занятия, и я комментирую их тоже, тем самым расширяя материал занятия в группе.)

То, что Чарли ухватился за бумагу для рисования в самом начале занятия и его попытка подправить свинку, которую слепила мама, в конце — явно являются попыткой занять «позицию сверху».

Но основной темой был двадцатиминутный разговор о смерти. Сьюзан сказала, что мальчик постарше убедил Чарли, в том, что все знают, что ты умрешь, если красная линия тянется у тебя от руки к сердцу — и как раз у этого мальчика на предплечье был порез. Красная линия не тянулась по всему предплечью, и уж менее всего доставала до сердца, но Чарли, несомненно, думал, что это может случиться. Он, должно быть, размышлял о тех порезах, которые случались у него прежде или могли случиться в будущем. Я подчеркнул, что двадцать минут разговора на тему, которая внушала Чарли такой страх, не были зря потерянным временем. Это был еще один урок гибкости и чуткости по отношению к своему ребенку — к такому, какой он сейчас, а не к тому, каким мы хотели бы его видеть. Когда родитель научается настраиваться на то, что в самом деле происходит с ребенком, наступает время больших перемен. Это мы особенно усиленно подчеркиваем на наших занятиях. Это должно быть главным и в повседневной жизни.

Затем Сьюзан добавила, что Чарли спросил, знает ли она, какое животное он слепил из глины. Почему он спросил? Она сказала, что он пытался поймать ее, как она его поймала на прошлой неделе, используя знания, пытаясь занять более сильную позицию. С этим я от всего сердца согласился. Сьюзан хватала идеи на лету, начинала понимать смысл поведения сына.

Почему Чарли сложил игрушки по одной, аккуратно? Просто он так привык, подумала Сьюзан. Но я увидел в этом стремление оттянуть момент окончания занятий, точно так же, как на предыдущем занятии он измазал себе красками лицо. Сьюзан увидела связь. Каждый раз, когда она видела что-то вроде этого, она становилась более объективной и непредвзятой. Кроме того, она была близка к тому, чтобы понять, что чувствует Чарли, что он в самом деле чувствует, а не обманываться внешними проявлениями его поведения. Эти прогрессивные изменения должны были непременно сказаться на поведении Чарли — и очень скоро.

ШЕСТАЯ НЕДЕЛЯ

Сьюзан: Ну, в этот раз он действительно сделал. Чарли так раздулся от важности, чувствуя, что он — начальник на эти полчаса, что стал даже разрешать мне кое-что делать! Он объявил мне: «Мам, ты сможешь делать все, что захочешь». Тогда я нарисовала космический корабль, опустившийся на воду, и Чарли одобрил мой рисунок. Я спросила, не нужно ли еще что-нибудь нарисовать. Не думаю, что он понял, что я имела в виду. Он просто сказал, что было бы хорошо добавить что-нибудь еще. Я добавила, но спросила его: «Это все?» Мне хотелось, чтобы он сказал, что еще бывает на таком корабле. Чего не хватает? Потом Чарли сказал: «Человек у тебя плохо получился, мам. Давай, я?» И тоже нарисовал человечка. После этого мы оба слепили из глины две ведьмы, и его ведьма гонялась за моей. Я и в самом деле старалась подыграть ему, взвизгивая. Чарли смеялся. Его ведьма в конце концов сбила с ног мою, и я спросила: «Ты убил ее?» Он ответил: «Нет, я ее просто сокрушил».

И опять Чарли наслаждался своей властью и возможностью раздавать указания и комплименты. Его чувства проявлялись более открыто, и он им искренне радовался. И снова Сьюзан, хотя и смеялась над такой его открытостью, незаметно взяла в свои руки управление ситуацией через знания, спросив его, нужно ли что-то добавить к рисунку космического корабля, превращая ситуацию в иерархическое взаимодействие партнеров, где только она знала правильный ответ, так же, как в том случае, когда она спросила его, как правильно называется животное, которое он слепил. Сьюзан увидела сходство.

«Человек у тебя плохо получился, мам. Давай, я?»

В этом высказывании содержится более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд. Первое предложение выглядит так, будто Чарли снова пытается завоевать превосходство. Но вопрос, который следует за ним, — простой, искренний, без всяких манипуляций. Этот вопрос делает его уязвимым — ведь мама может ответить «Нет!» — но он не изобретает предлогов, не защищается. Сам по себе такой вопрос характеризует отношения между людьми, которые просто беседуют, а не соперничают друг с другом. Это был большой шаг вперед со стороны Чарли. Стремление Сьюзан понять и принять Чарли привело к тому, что он стал больше ей верить. Это очень мощные параметры общения.

То, что Сьюзан стала кричать, когда ведьма, слепленная Чарли, начала преследовать ее, послужило к лучшему. Тем самым она продемонстрировала полное и открытое участие в его игре и оценку его творения. Это также дало возможность Чарли в полной мере прочувствовать свою агрессию. Я похвалил ее за то, что она вложила душу в эту игру. Почему Чарли заменил слово «убил» на «сокрушил»? Сьюзан рассказала об этом как о чем-то смешном, но на самом деле это свидетельствует о том, что уровень агрессивности ребенка снизился.

Когда дети в игровой терапии делают что-то столь красноречивое, как убийство игрушечного персонажа, созданного мамой, они, как правило, не могут признать испытываемое ими чувство гнева, и вынуждены снизить напряжение. Но если мама принимает такой гнев спокойно, они постепенно постигают, что сердиться — это нормально, и нормально — выражать этот гнев в игре — хотя, разумеется, категорически нельзя бить маму. Такой урок бесценен: Нормально, что ты сердишься, нормально, что тебе хочется кого-то побить — но это не значит, что ты действительно можешь кого-то побить. В игре дети могут освободиться от гнева и стать более свободными, более спонтанными, более яркими.

В этом месте Сьюзан добавила нечто, что показалось мне настолько важным, что я не понял, почему она не ворвалась на занятия, крича об этом во весь голос.

Сьюзан: Между прочим, Чарли решил не ходить со мной, когода я пошла на этой неделе играть в теннис, и не пошел со мной в магазин за покупками. Он остался дома, собственно, у наших соседей, и играл с их сынишкой, хотя он знал, что я должна уйти — каждый раз часа на два!

Чарли предпочел играть со сверстником вместо того, чтобы болтаться вокруг теннисного корта или смертельно скучать в супермаркете только для того, чтобы не выпускать маму из поля зрения. Он уступил. Почему? Скрытая борьба за власть между Чарли и его матерью была вынесена наружу и, таким образом, больше не поглощала его. Чарли начал чувствовать себя лучше и стал меньше зависеть от мамы. Проблема, бывшая, с точки зрения родителей, проблемой номер один, исчезла. За шесть недель.

СЕДЬМАЯ НЕДЕЛЯ

Сьюзан: На этой неделе Чарли «благосклонно» позволил мне делать все, что я захочу. Ну, я и раскрасила руки и плечи краской. (Она шутила...) Чарли сказал, что это выглядело ужасно. Почти под конец занятия он сказал мне: «Девчонки противные». Я спросила, почему; и он сказал, что они все время болтают. «Все время?» — спросила я. Тогда он нарисовал картинку и сказал: «Посмотри, правда, я тихо сижу?»

Чарли выступил с некоторой «антифеминистской» декларацией, — и что же сделала мама? Считая себя «девчонкой» (и, тем самым, выступая на одном уровне с Чарли), она почувствовала себя отверженной и поспешила вернуть расположение Чарли вопросом: «Все время?» — надеясь, что мальчик скажет что-то вроде: «Ну, ладно, не все время», — или, еще лучше: «Я не имел тебя в виду, мам».

Если раньше, когда Чарли сказал, что краска на руках матери выглядит ужасно, было бы полезно дать зеркальное отражение: «Тебе кажется, что это выглядит ужасно», — или: «Тебе это не нравится». Тогда Чарли был бы уверен, что она его поняла.

Вначале Сьюзан жаловалась на то, что Чарли «липнет» к ней — а на самом деле это она была привязана к нему. Танго всегда танцуют вдвоем. Именно поэтому изменения так трудны. Тем не менее, каждая частичка осознания того, что происходит, добавляет каплю цемента в происходящие изменения. Я продемонстрировал Сьюзан, что своими действиями она стремилась доказать, что Чарли — ее собственность. Это ей было нелегко принять, но она согласилась. «О, да — сказала она. — Я вижу теперь, что я делала. Хм-м...»

ВОСЬМАЯ НЕДЕЛЯ

Примеры того, как открыто радовался Чарли вновь обретенной власти, продолжались — например, он проверял, как далеко он может зайти, производя прежде запрещенный шум под мышкой. Сьюзан продолжала завлекать Чарли, приняв мое предложение добавить немного юмора и решив сделать стойку на голове, будучи при этом в платье, только в платье — откровенно соблазняющее действие. Тем не менее, она становилась все более чуткой к Чарли.

Сьюзан: Чарли спросил: «Ты ничего не собираешься сделать?» — Я ответила: «Ладно, сделаю», — но не сказала, что именно. Чарли сказал, что я могу делать что угодно, но только не рисовать на руках. Я спросила: «А что ты сделаешь, если я все же нарисую?»—Чарли сказал: «Нельзя». — Я снова спросила: «Но что ты сделаешь?» Чарли просто растерялся. Он только повторял: «Нельзя, нельзя!» — Потом он передумал и сказал, что, ладно уж, можно разрисовывать руки, если мне так хочется. Я спросила, почему он передумал. Он сказал, что не хочет, чтобы на него сердились.

Поскольку Сьюзан держалась с ним высокомерно, потребность Чарли в том, чтобы его любили, вышла наружу — гигантский шаг вперед, если вспомнить, как он раздражал родителей и одноклассников своей агрессивностью. Теперь, когда ему уже не нужно было, чтобы мама принадлежала ему целиком, он мог согласиться, чтобы и учительница принадлежала не только ему одному. А значит, он мог уже не ревновать так сильно к другим ученикам, перестать задираться и начать заводить друзей.

Снова появился страх смерти.

Сьюзан: К концу занятия он сказал: «Я никогда не буду курить», — и добавил, что беспокоится за отца, который до последнего времени непрерывно курил, но сейчас бросил.

По поводу фразы: «От стариков у меня мурашки бегают» — Сьюзан сказала, что ее свекор только что умер и на днях должны состояться похороны. Чарли согласился пойти, но с самого начала сказал, что не станет заглядывать в гроб. По ассоциации с этим событием, он задумался о том, может ли папа умереть от того, что слишком много курит. Телевизионные ролики организаций по борьбе с сердечными заболеваниями или раком в это время были очень популярны. Разница между предыдущим занятием (красная линия, тянущаяся к сердцу, означает смерть) и этим была в том, что сейчас Сьюзан была более чуткой. Она действительно стала для Чарли психотерапевтом!

До окончания занятий оставалось две недели. Я предложил Сьюзан, чтобы и папа провел занятие с Чарли. Матери, как правило, держат мужей в курсе того, что происходит на игровых занятиях и родительских семинарах — и значит, понадобится только небольшой инструктаж с ее стороны.

ДЕВЯТАЯ НЕДЕЛЯ

Отец действительно провел с Чарли занятие, но не сам, как я предполагал, а вместе с матерью. Как выяснилось, все оказалось к лучшему.

Сьюзан: Муж действительно занимался с Чарли, как вы предложили, но он не понял, в чем смысл того, чтобы наблюдать за тем, что делает Чарли. Я спросила сына, хочет ли он сказать папе, в чем состоят правила. Сначала он отказался, но я сказала, что мне этого очень хочется. Кончилось тем, что я оказалась посредником между отцом и сыном. Отец хотел возиться с красками — так он и сделал — и посадил каплю краски прямо Чарли на нос. У Чарли не хватило храбрости ответить тем же, но он предложил отцу в следующий раз самому раскраситься. Потом муж посадил красную кляксу на рисунок, который Чарли сделал совершенно синим. Чарли закрасил красное снова синим. Потом он сказал отцу, что на следующей неделе он только напрасно потеряет время, если не будет вести себя как следует — та же угроза, что я использовала по отношению к нему.

Однако, почему Сьюзан настаивала на том, чтобы Чарли объяснил отцу правила, уже после того, как Чарли сказал, что он не хочет этого делать? Почему она вдруг перестала быть чуткой к желаниям Чарли, хотя уже научилась быть такой чувствительной? Потому что она хотела, чтобы отец бросил вызов «правилам Чарли», тем самым желая оказаться посредником, арбитром; это означало, что папа и сын будут сражаться друг с другом — и, значит, против нее, поскольку она вынуждена будет принимать чью-то сторону, коль скоро она взялась регулировать власть. Она сумела увидеть это, когда ей на это указали. Так был сделан еще один шаг на пути разрушения семейного треугольника.

ДЕСЯТАЯ НЕДЕЛЯ

Сьюзан: На этом занятии ми с мужем снова были вместе. (Я посоветовал провести занятие именно так, раз уж так сложилось на предыдущей неделе.) Я спросила: «Что мы будем делать?» — На этот раз Чарли сказал: «Все, что хочешь — в том числе и мазать руки краской». Я не рисовала на руках с того самого занятия, несколько недель назад, но он это запомнил. Я слепила из глины кошку. Чарли тоже начал что-то делать. Я спросила, что. Я переспросила несколько раз, но он ограничился тем, что велел мне отвязаться. Потом то же самое сказал муж, и отрезал моей кошке голову. Чарли сказал: «Я ученый. Оставь меня в покое. Ты слишком много болтаешь». Потом он ударил мою кошку толкушкой. Потом он отдал толкушку нам, чтобы смешивать глину разных цветов. Когда я сказала, что пора прибираться, муж заявил, что он не хочет заканчивать занятие. Чарли засмеялся и сказал: «Ты не можешь его наказать — это последний раз». Но я объяснила, что наши занятия будут продолжаться, несмотря на то, что семинар для родителей заканчивается.

Очевидно, что Сьюзан пыталась завязать действие, подтолкнуть развитие событий. То, что из последнего занятия она не могла почерпнуть «заслуживающего внимания» материала к своему докладу на родительском семинаре, повергало ее в растерянность. Однако внезапно отец и сын объединились, — очевидно, потому, что папа принял сторону сына, когда тот сказал матери: «Отвяжись!» Это был главный шаг на пути к тому, чтобы отец и сын оказались по одну сторону баррикад, так что мальчик мог идентифицироваться с мужчиной и вырасти мужчиной.

Когда я попросил подвести итоги, Сьюзан сказала, что дома и в школе дела пошли лучше. Чарли каждый день приносит из школы отзывы учительницы и в течение последней недели они были только положительными. Для Чарли это что-то да значило!

Наши занятия закончились.

Все говорило о том, что семена непрекращающихся изменений были брошены в почву, и, действительно, мы уже стали свидетелями больших перемен. Но мне хотелось быть уверенным. Поэтому я ждал до конца года, чтобы прочесть отзыв учительницы. Помните, все началось с того, что учительница попросила меня посмотреть Чарли? Вслед за отзывом о его учебе, гласящем, что он делает успехи, она писала о его поведении следующее:

Чарли сейчас способен участвовать в повседневной жизни класса. Каждый день он уносит домой записку от меня, и это помогает ему оценивать собственное поведение. Сначала он вел себя очень странно: пинался, плевался, щипался, прятал вещи своих одноклассников и вообще наслаждался тем, что дразнил других. Больше он ничего этого не делает, но часто раздражает окружающих пустыми разговорами и напрасной тратой времени. Но и в этом отношении он стал лучше. Мама принимает в нем большое участие.

Я попросил Сьюзан написать отзыв о нашей работе восемь месяцев спустя, когда Чарли уже учился во втором классе. В частности, ее записка гласила:

На наших семинарах ко мне пришло невероятное прозрение, которое и в самом деле повлияло на мою жизнь и на жизнь каждого из нас. Сейчас мы по-иному видим себя как семья, и перемены в поведении Чарли несомненны. Теперь его любит учительница, он популярен среди сверстников. То жалкое положение, что было прежде, изменилось! Он реализует свои возможности и не считается больше отклонением от социальной нормы. Хотя все написанное звучит легкомысленно, я искренне вам благодарна.

Силу игровых отношений и использование в отношениях с ребенком принципов игровой терапии, центрированной на ребенке, трудно переоценить. Резюме, написанное Сьюзан, — это типичная реакция родителей, прошедших тренинг такого рода. Дети транслируют нам внутренние эмоциональные состояния и потребности посредством игровой деятельности, и когда эти потребности и послания поняты, приняты и возвращены ребенку с подлинным пониманием и заботой, в его поведении начинают происходить волнующие и неуклонные изменения.

Глава 2
ЗАИКА

Дата добавления: 2015-03-31