Марина АхмедоваДневник смертницы. Хадижа 7 страница

В день свадьбы с утра дядя с дедушкой расставили длинные столы во дворе. Столько еды у нас стояло в доме на полу! Я никогда не видела столько еды.

Днем к нам пришли нарядные женщины со всего села. Они постояли возле нашего дома. Как их было много! Бабушка вынесла им большое зеркало, зажженные керосиновые лампы, пакеты с рисом и конфетами.

Женщины пошли по дороге в сторону родника — к дому невесты. Была сухая погода. Солнце падало в зеркало, и пока мы шли, блестящее отражение от зеркала бегало по заборам и домам. Из всех дворов выходили дети и бежали за нами. Все хотели поскорее увидеть невесту. Они с завистью смотрели на мое платье, и я от радости смеялась. Я хотела, чтобы меня все видели, и постоянно выбегала вперед. На мне было блестящее розовое платье. Снизу из-под него торчал жесткий тюль — такой вешают как занавеску в городских домах. Дядя накануне ездил на рынок за костюмом и купил мне платье, белые гольфы и белые туфли. У меня в груди все пело. Я бежала по дороге до невестиного дома вприпрыжку. Мне хотелось радоваться и танцевать. Я постоянно проводила рукой по платью, сверху оно было расшито блестками. Как моей руке было приятно!

Ворота во дворе невесты были открыты. Нас встретили их женщины. Наши и их женщины поцеловались и перемешались. Все вошли в дом. У них на крыльце стояла разная обувь — блестящие туфли на каблуках, резиновые шлепки, мужские лаковые туфли. К ним, наверное, приехали родственники из города — только в городе носят такую красивую обувь.

Все спешили в комнату невесты, женщин было так много, я не могла пройти через них. Они стояли в очереди у входа и толкались. Одни выходили, другие заходили посмотреть на невесту. Я прижалась к животу Салихи и прошла с ней и Айкой. Айка со мной весь день не разговаривала, она мне завидовала. Аман, думала я, разве можно впускать в себя всякие плохие чувства?

Невеста стояла в углу возле окна. Аман! Какое красивое платье было на ней! Белое, как… как даже не знаю что. Гладкое, как роза. Ажурное, как хрустальная ваза. Аман… Все переливалось, блестело. Как я тоже хотела быть невестой.

Салиха подошла к невесте, подняла фату, чтобы посмотреть ее лицо, как будто она его никогда не видела, и покачала головой — довольная. Другие женщины тоже подходили к невесте, поднимали фату и смотрели на нее. Все были довольны. Только невеста плакала. Сначала она плакала тихо, потом слышнее. Никто не обращал на это внимания.

Женщины взяли ее за руки и повели из комнаты. Она пошла, но стала плакать еще громче. Прибежали женщины — ее родственницы — и тоже начали плакать. Честное слово, так обидно мне стало! Если они не хотели ее нам отдавать, зачем сами согласились?

Когда невеста вышла из дома, женщины начали бросать на нее рис и конфеты. Прибежал какой-то их родственник и стал стрелять из ружья. Женщины с их стороны шли за невестой до ворот и плакали в голос. Женщины с нашей стороны не обращали на них внимания. Одна несла перед невестой зеркало, другая — керосиновую лампу. Если зеркало во время свадьбы разобьется, это к большому несчастью.

Женщины с их стороны вышли за ворота и смотрели нам вслед. Им не положено было идти с нами. Родственники невесты не приходят на свадьбу.

Когда мы подошли к нашему дому, невеста стала плакать не так слышно. Мы вошли в ворота, и муж Салихи выстрелил вверх из ружья несколько раз. Женщины снова стали сыпать на нее рис и конфеты.

Из дома вышла бабушка. На ней была шелковая коричневая юбка с цветами и большой зеленый платок с бахромой. Ненавижу, когда она так улыбается. Как она любит себя показывать перед людьми. Бабушка несла банку меда. Она подошла к невесте, подняла фату и сунула ей в рот ложку меда.

— Чтоб сладко было, — сказала она.

— Чтобы благополучие было, — закивали головой женщины.

Муж Салихи еще раз выстрелил в небо.

Невесту завели в дом и поставили в углу их с дядей комнаты. За день до свадьбы ее родственники отправили нам мебель — в приданое. На полу мы постелили их сумах, поставили их кровать из лакового дерева, шкаф, тройное зеркало, и стол с двумя стульями. Это называется гарнитур.

Невеста стояла в углу и снова плакала. Я подошла к ней.

— Если ты не хочешь замуж за моего дядю, иди домой, да, — сказала я ей.

— Я хочу за твоего дядю, — сказала она.

— А что ты тогда плачешь?

— Надо, — сказала она.

Я тоже подняла ей фату. Аман, удивилась я, это же Надира!

— Иди посмотри, что они там делают, — шепотом сказала мне она.

Я побежала вниз, но возле бабушкиной комнаты остановилась — меня кто-то позвал. Как я вздрогнула! Как испугалась.

— Хадижа…

Я встала и не могла пошевелиться. Из-за занавески высунулась рука и потащила меня в комнату. Слава Аллаху, это был дядя.

— Ты видела невесту? — тихо спросил он.

— Видела, — сказала я.

— Какая она?

— Это же Надира!

— Тихо… — он зажал мне рот рукой. — Ты видела, она красивая?

— Да, очень красивая, — сказала я. — У нее такое красивое платье — белое, блестящее.

— Ты лицо видела? — спросил он.

— Аман! — сказала я, вырываясь из его рук. — Лицом это Надира! Иди, да, сам посмотри, если мне не веришь.

— Все, иди отсюда, — сказал он, и я побежала вниз смотреть, что они там делают.

Гости уже собрались и сидели за столами — мужчины и женщины отдельно. Приехали музыканты и поставили посередине двора большие барабаны. Они были одеты в черные бархатные костюмы и лаковые туфли. Один держал на коленях гармошку. Другой подносил к губам дудку с кнопками и дул в нее.

Я даже не могла посчитать, сколько людей к нам пришло. Сто или двести, а может, триста. Все сельчане и родственники. Тех, кто приехал из города, было сразу видно. Они сидели в городской одежде. Сельчане тоже оделись получше, но по ним все равно было видно, что они сельские.

Один наш родственник сидел рядом с воротами. У него на коленях лежала раскрытая толстая тетрадь, и он писал в ней ручкой. Когда заходили новые гости, они сразу подходили к нему и давали ему деньги в подарок для жениха и невесты. А он записывал, кто сколько дал. Когда у этих гостей будет свадьба, бабушка с дедушкой подарят им столько же денег, сколько они нам подарили. Нельзя дарить сильно мало, это нам будет обидно, а им от людей стыдно. И сильно много тоже дарить нельзя — где мы потом возьмем столько, когда у них будет свадьба?

Родственник аккуратно складывал деньги и передавал бабушке. Слава Аллаху, что мы столько собрали. У нас столько было долгов из-за свадьбы.

Молодежь уже собралась во дворе. У девушек были красивые прически, а сверху — шелковые платки. Длинные юбки розового или голубого цвета. У парней — блестящие туфли и белые рубашки. Как было красиво…

Женщины уже носили подносы на столы. За столами сидели люди постарше. Старики сидели отдельно — им особое уважение. На столах стояли лимонад в бутылках, водка и шампанское. У женщин тоже стояло шампанское, но они его не пили. Когда у мужчин кончались бутылки, они брали их с женских столов.

Задудела дудка. Забил барабан. Молодежь встала в круг. С одной стороны стояли парни, с другой — девушки. Некоторые парни держали в руке розу. Сначала никто не хотел идти танцевать — все стояли слушали музыку и смотрели в землю. Потом вышел один парень с розой, подошел к одной девушке и дал ей розу.

— Ой-й-й, — сказала она и спряталась за подружек.

Подружки стали ее выталкивать. Она вышла, мелко двигая ногами, подняла руки над головой и стала крутить ими под музыку. В одной она держала розу. Парень стал прыгать, все хлопали и кричали «Асса». Он всегда смотрел ей в лицо, как будто она ему что-то нехорошее сделала. А она всегда смотрела вниз, как будто она тоже знала, что ему что-то сделала. Когда танец закончился, он сунул ей в руку деньги, и она пошла отдавать их музыкантам.

Музыканты начали играть громче, сразу несколько парней вышли и пригласили девушек. Были девушки, которых приглашали чаще всех. Если кто-то хотел жениться на девушке, он ее приглашал. Были девушки, которых совсем не приглашали, тогда к ним с розой подходили братья или двоюродные братья, потому что стыдно, когда какие-то девушки не танцуют.

Женщины за столами ели и внимательно следили за молодежью. Парни и девушки не разговаривали между собой, только танцевали.

Вывели невесту и посадили ее с женихом за отдельный стол. Они сидели лицом к танцующим и ничего не ели. Вообще не шевелились. Лицо невесты было закрыто фатой, а дядя смотрел в тарелку. Его щеки стали красными.

Все танцевали и танцевали. Музыка играла и играла. Я брала со столов какую хотела еду — для себя и для Айки. Она снова со мной разговаривала. Мужчины поели, встали из-за стола с красными лицами и стали приглашать женщин на танец. Женщины вставали, с очень прямой спиной шли в круг и, глядя вниз, ходили за мужчиной по кругу, крутили руками. Я тоже выбежала танцевать. В нас летели монеты, рис, вокруг дудела и стучала музыка, из груди вырывался смех. Мы с Айкой мелко шевелили ногами, носились по кругу, крутили руками под музыку, смеялись. У меня внутри били барабаны. Ко мне подошел дедушка и дал мне сто рублей. Он тоже смеялся. Так весело нам еще никогда не было. Я не стала отдавать деньги музыкантам. Я хорошенько посмотрела по сторонам, не видит ли кто меня, и спрятала деньги в карман. Столько было еды, столько музыки, столько смеха, столько счастья!

Музыка замолчала. Все сразу собрались в круг. Жених с невестой встали из-за стола и вошли в этот круг. Они друг на друга не смотрели. Барабаны снова ударили. Дядя прыгнул и пошел по кругу, прижав одну руку к груди, а другую вытянув. Невеста побежала за ним. Было не видно, как танцуют ее ноги — все закрывало широкое платье. Она плавно шевелила руками, а дядя ходил и прыгал, красный, как индюк. Все бросали в них бумажные деньги, хлопали, кричали. Потом музыка замолчала, и жених с невестой ушли в дом.

Уже потемнело, во дворе зажгли электрическую лампу. Салиха подмела веником деньги, собрала их на поднос и отнесла бабушке. Все снова стали танцевать, мы с Айкой побежали в дом, чтобы узнать, сколько денег Салиха собрала. Мы быстро взлетели по лестнице на второй этаж и увидели бабушку, которая стояла возле дядиной комнаты, приложив к двери ухо. Она быстро подлетела к нам, цыкнула и небольно толкнула меня в спину. Пришлось спускаться вниз. Внизу Салиха считала деньги. Я подошла к ней.

— Тихо, — сказала она. — Не шумите.

— А что там бабушка подслушивает? — спросила я.

— Ва-ба-бай, — ответила Салиха и шлепнула меня по руке. — Тебе не стыдно такие вещи говорить? Идите отсюда.

Спустилась бабушка, села рядом с Салихой и начала сопеть. Они все время молчали, как будто чего-то ждали. С улицы приходила громкая музыка. Бабушка сидела, выставив из платка ухо. Она не шевелилась, и когда мы с Айкой смеялись, трясла пальцем у моего носа.

Мы услышали, как дверь на втором этаже открылась. Бабушка вскочила и как пуля полетела наверх. Она вернулась через секунду, вся красная и довольная.

— Все нормально! — сказала она Салихе и побежала на улицу.

Музыка замолчала, раздались выстрелы из ружья. Мужчины кричали, всем было весело.

— Что нормально? — спросила я у Салихи.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — ответила она.

Я никогда еще не веселилась так, как в тот день. Только когда гости начали расходиться, а женщины убирать со стола, я вспомнила, что сегодня еще не видела маму. Я побежала в нашу комнату, ее там не было. Я нашла ее в комнате бабушки. Она лежала на кровати спиной к двери.

— Мама! — крикнула я.

Она повернулась ко мне.

— Принеси мне пить, — попросила она.

Я принесла ей воды и снова убежала веселиться.

* * *

Моя тетрадь, только тебе я могу рассказать, как ненавижу себя теперь. Я никогда не буду себя любить, я это знаю. Я никогда не буду просить у Аллаха ничего хорошего для себя, потому что я недостойна. Я веселилась и танцевала, когда мама лежала одна на кровати и хотела пить. Я забыла про нее. Я ела и пила, сколько хотела, а маме некого было попросить принести ей воды. Все забыли про нее. Почему я понимаю только сейчас, как это было с моей стороны плохо? Почему я не подумала о маме даже тогда, когда увидела ее лежащей на кровати? Почему я за весь день не вспомнила о ней? А она лежала там, совсем одна, и, наверное, плакала и просила пить, только никто ее не слышал. Я никогда себя не прощу!

Я пишу эти строчки, закрываю глаза и спрашиваю себя — почему наша жизнь такая, что в ней ничего нельзя исправить? Сейчас я бы не оставила ее одну, я бы сидела рядом с ней на кровати, я бы не обращала внимания на музыку и веселье. Пусть смеются и танцуют, мне не нужна эта свадьба! Мне никто не нужен, кроме мамы! Прошло шесть лет, но наша жизнь такая, что в ней ничего нельзя исправить, даже если очень этого хочешь. Я ненавижу бабушку и Салиху за то, что они забыли про маму. Я ненавижу дедушку и дядю за то, что они веселились, когда маме было плохо. Но больше всех я ненавижу себя. Моя душа не то что открыта для плохого — дверь моей души для плохого никогда не закрывается.

На следующий день свадьба продолжилась, и всем снова было не до мамы. Надира утром вышла из комнаты в красной шифоновой юбке и красной шелковой кофте. Она начала помогать бабушке. Дядю я весь день не видела, он куда-то ушел. Я встретила его только утром, и он был такого же цвета, как Надирина одежда.

К нам приходили гости из других сел — те, кто не успел поздравить нас вчера. Они шумно целовались с бабушкой, Надирой и Салихой. Садились вокруг клеенки, на которой лежали, привезенные ими торты «Каприз» и «Наполеон», печенье, конфеты. Я ела, пока могла, потом места в животе не осталось, и я просто смотрела на сладости, чтобы их запомнить. Когда свадьба закончится, их больше уже не будет.

— Вы видели вчера, как Зумкина дочь глазки парням строила? — спросила Салиха.

— А какая она накрашенная была, — сказала другая соседка.

— Куда родители смотрят, — закачала головой бабушка.

Когда я слушала их сплетни и закрывала глаза, мне в темноте представлялись четки. Как будто бусинки — это сплетни. Бабушка с соседками перебирают их одну за другой, без остановки. И все их сплетни одинаковые. Уже неинтересно слушать, честное слово.

Я отнесла маме кусок «Каприза».

— Хадижа… — сказала она.

— Мама, ешь.

— Я не хочу.

Я потрогала одеяло, под которым она лежала. Боялась, что под ним ничего нет, такой мама стала маленькой. Боялась, что от мамы осталась одна голова.

— Мама… — я погладила ее по лицу. У нее была горячая щека.

— Хадижа… — сказала она, из ее глаз потекли слезы.

— Мама, не плачь, да.

— Я не плачу.

— Мама, пойдем вниз. Там торт, конфеты, гости, невеста, посмотришь, какая у нее красивая юбка — шифоновая.

— Потом пойду, — сказала она. — Я устала.

— Почему ты устала? Ты же ничего не делала.

— Когда вырастешь, узнаешь, — сказала она.

Через окно было слышно, как возле наших ворот остановилась машина. Кто это?! Я побежала вниз. Бабушка уже была во дворе и сделала сладкое лицо. В ворота заехала белая машина. Из нее вышли маленький худой мужчина с лысой головой, молодой парень в белой рубашке и большая толстая женщина с вот такой, как мой палец, цепочкой на шее. Кто это, не поняла я.

Женщина была обута в туфли с золотыми квадратными бляшками спереди. Она поправила шелковый платок, упавший с головы. Аман, сколько у нее было колец на пальцах! Сейчас бабушка умрет от зависти, подумала я.

Бабушка бросилась к этой женщине, прижала ее к себе, пока дедушка здоровался за руку с парнем и мужчиной. Женщина отодвинула бабушку от себя. Но бабушка взяла ее за руку, долго смотрела ей в глаза и плакала. Оказывается, это была ее сестра, мамина тетя.

Женщина зашла в дом, поцеловалась со всеми женщинами. Подошла к Надире и стала смотреть на нее. Надира вся покраснела. Женщина покачала головой.

— Ай, красавица! — сказала она.

— Садись, садись! — бабушка била рукой по подушке рядом с собой. — Давай с дороги перекусим, чай попьем.

— Чай успеем попить, — сказала женщина, усаживаясь рядом с бабушкой и тяжело дыша. Она посмотрела по сторонам. — А где Айша?

— Там, в комнате, — бабушка махнула рукой на лестницу. — Плохо себя чувствует она, когда тут нужна помощь.

Женщина убрала со своей руки бабушкину руку, встала с подушки и пошла наверх. Лестница скрипела, когда она наступала на нее толстыми ногами.

Она спустилась через пять минут без платка с мокрыми глазами и красным лицом.

— Айше надо срочно позвать врача! — сказала она бабушке.

— Завтра вызовем, сейчас мне не до нее. Давай-давай чай пить, — засюсюкала бабушка. Кажется, она боялась своей сестры. Наверное, потому, что она богатая.

— Клянусь Аллахом, ты сейчас врача позовешь или я это сделаю сама!

— Куда спешить? Сегодня свадьба. Зачем портить? До завтра она потерпит.

— Клянусь Аллахом, я отсюда шагом не ступлю, пока врач не придет!

— Зухра, оставайся! — засмеялась бабушка, но видно было, как она разозлилась. — Хоть всю жизнь здесь живи. Смотри, какой у нас тут воздух, не то что у вас в Махачкале.

— Шагом не ступлю! — повторила женщина.

Она вышла на крыльцо.

— Руслан! А Руслан! — позвала она. — Русик!

К ней подошел парень, который с ними приехал. Наверное, он ей бывает сын, подумала я.

— Езжайте, да, на машине в соседнее село!

— Зачем?

— Айша заболела. Врач срочно нужен. Езжай.

Она вернулась в дом и, не глядя на бабушку, снова поднялась наверх и не выходила оттуда, пока не приехал на машине врач. Бабушка сидела на подушках тихая и злая. Соседки и родственницы молчали. Только Салиха высказала недовольство:

— Ты смотри, приехала командовать. Не знает, что ли, что свадьба у людей? Такое одолжение она нам делает, что приехала. Бывает же! — сказала она, но бабушка сверкнула глазами, и Салиха перестала говорить.

Наверное, та женщина была богаче всех, не зря ей такое уважение.

— Идите, поднимайтесь сюда! — бабушкина сестра позвала сверху врача, услышав, как к дому подъехала машина.

Она стояла на верхней ступеньке лестницы, и снизу мне были видны только ее большие ступни.

Этот же врач приходил ко мне, когда я простыла на кладбище. Я обрадовалась, когда увидела его, — он дал мне лекарство, и я быстро поправилась. Теперь он даст лекарство маме, и она тоже поправиться.

Врач поднялся, и наверху долго было тихо. Бабушка сидела, выставив ухо из платка. Все слушали, что там происходит, но, кроме мужских голосов, из соседней комнаты не было ничего слышно. Бабушка не хотела показывать, что она слушается свою сестру, но она не выдержала, встала и пошла наверх. И вот с той минуты, как бабушка поднялась наверх, дядина свадьба закончилась.

Со второго этажа раздался вой, стало слышно, как что-то упало. Все побежали наверх — и женщины, и мужчины.

Бабушка сидела в коридоре на полу и била себя в грудь. Ее платок упал и вылезли седые волосы.

— Аллах! — кричала она. — Аллах!

— Что случилось?! Что случилось? — кричали женщины.

— Все! Тихо мне! — крикнула бабушкина сестра, и все замолчали.

Она вышла из комнаты с врачом.

— Не надо везти ее в город, — сказал он. — Уже не успеете.

— Что стало, да?! — крикнул дедушка.

— Айша умирает! — завыла бабушка.

— Как умирает?! Женщина, ты что мне говоришь?!

— Идите, да, отсюда все! — закричала бабушкина сестра. — Собрались тут! Как будто раньше глаз у вас не было!

— Да?! — обиделась бабушка.

— Зурна! — крикнула ей сестра.

* * *

Я плохо помню события того дня. Иногда я хочу их вспомнить, а иногда — забыть даже то, что помню. Тот день похож на кино — я вспоминаю его только отдельными картинками. Я помню, как бабушка сидела внизу на подушках, а женщины держали ее за руки. Помню, как прибежал дядя. Помню, как дедушка сидел у точильного камня, крутил его одной рукой, и его лицо вздрагивало. Я помню этот скрип. Я помню, как за водой спускалась бабушкина сестра — без платка с растрепанными волосами и красным лицом. Помню, как бабушка вскакивала с подушек и падала на них снова. Помню, как приходил мулла и пел. Помню, как дядя посадил меня на колени и гладил по голове. Но я не помню, что знала о том, что мама умирает. Кажется, в отличие от других я этого не понимала.

Бабушка встала и, шатаясь, пошла наверх. Она охала и держалась за перила. Салиха тяжело дышала. Соседки остались внизу и смотрели друг на друга так, как будто увидели шайтана.

— Бывает такое, чтобы свадьба похоронами закончилась? — сказала одна соседка.

Надира заплакала, но закрыла рот рукой. Вчера она плакала громко, а сегодня не хотела, чтобы ее слышали.

Бабушкина сестра снова спустилась вниз и посмотрела по сторонам. Мы встретились глазами, и сама не знаю почему, но я расплакалась. Наверное, я боялась ее.

— Это ты Хадижа? — спросила она.

— Она, она, — ответила Салиха, утирая глаза концами платка, и подвела меня к женщине.

Женщина села передо мной на корточки и зажала меня между колен. Обняла и погладила по голове.

— Какая девочка, — сказала она. — Какая Хадижа. Внучкой ты мне бываешь. Скоро Хадижа к нам в город приедет.

Я не знаю, что со мной случилось, когда она сказала эти слова. Я не собиралась плакать или кричать. Моя голова думала, что не надо плакать или кричать. Я же хотела поехать в город. Мне же никто ничего плохого не сделал. Но у меня из горла вылетел крик. Я знала, что не надо кричать, но я все равно кричала и била эту женщину по плечам. «Что ты делаешь? — говорила я себе спокойно. — Хадижа, остановись. Какой позор! Что люди скажут. Все же видят!» Внутри я была спокойной, а снаружи — нет. Я не могла остановиться — кричала и била эту женщину. Это шайтан, подумала я, он заставляет меня так делать. Я знаю.

Я думала, бабушкина сестра разозлится на меня и ударит по лицу. Но она, наоборот, прижала меня к себе и держала, пока я не успокоилась. Я перестала кричать и слушала с открытым ртом, как она дышит. Когда меня к груди прижимала мама, мне не было так горячо, я чувствовала все мамины кости. Сейчас мне было горячо. Можно было подумать, что я положила голову на большую подушку, в которой бьется сердце, похожее на то, которое несколько дней назад бабушка промывала в тазу.

— Мама тебя зовет, — она взяла меня за руки, и мы поднялись по лестнице.

Бабушка сидела на полу возле кровати. На ней не было платка. Ее седые волосы болтались по спине. Из окна доходил скрип точильного камня. Зачем дедушка его крутит?

Мама лежала на спине. Бабушка приподнялась с места и подоткнула под нее одеяло.

— Айша-а-а, — ныла она. — Что ты со мной наделала-а-а?

Мама смотрела прямо на меня.

— Хадижа… — сказала она.

— Мама, что стало?

Она хотела поднять руку, но не смогла. Бабушка встала, взяла меня за плечо, подвела к кровати, подняла с одеяла мамину руку и положила ее в мои руки. О Аллах, как тихо было бы в нашем доме, если бы дедушка не крутил камень!

— Хадижа… — сказала мама.

Бабушка снова приподнялась и подоткнула под нее одеяло.

— Айша-а-а, — заныла она.

— Хадижа… — позвала мама.

— Мама, вставай да.

Мама была очень красивая. Я бы полжизни отдала за то, чтобы у меня были такие длинные рыжие волосы, голубые глаза и белая кожа. Я погладила маму по щеке.

— Хадижа… — сказала мама.

— Как свечка… как свечка… — заплакала бабушкина сестра и сразу же заткнула нос висевшим на шее платком. Ее шея под цепочкой покраснела. — Не буду, не буду, не буду, — замотала она головой и вытерла глаза.

— Мама, отнесите меня в коридор, туда, где в крыше дырка, — попросила мама.

— Ай, зачем тебе в коридор? — заныла бабушка. — Не надо тебе в коридор. Здесь лежи, на кровати. Здесь тебе удобно будет, — она снова начала подтыкать ей одеяло. После этого она без конца вытирала руки о передник. А дедушка крутил камень.

— Отнесите меня в коридор…

— Хаджи-Мурад! — закричала бабушка.

Дядя появился так быстро, как будто стоял за дверью.

— Айша хочет в коридор! Отнеси Айшу в коридор! И скажи своему отцу, чтоб… Хватит крутить! Я кому сказала, хватит! Тоже мне!

Скрип за окном моментально прекратился.

Дядя взял маму на руки. Какая, наверное, легкая она была. Бабушка побежала вперед и постелила на полу в коридоре матрас. Маму положили на него, прямо под дыркой. Оттуда светило солнце, и мама начала на него смотреть.

— Свет зеленый, — сказала она, и бабушка подавилась. — Хадижа… — позвала она, я села на матрас, и бабушка снова положила мне в руки ее руку.

Мамина рука была как цыпленок в яйце, которого я убила.

— Тетя, — сказала мама.

— Успокойся! — сказала бабушкина сестра, из ее голоса что-то выпрыгнуло, похожее на скрип. — Я же сказала, все сделаю. — Она стала закидывать голову назад, тереть низ своего живота и тихо стонать.

— Айша, что ты со мной наделала? Зачем ты это со мной наделала. За что? Почему? Что я плохого кому сделала? За что я наказана? — Бабушка качалась в разные стороны.

— Хадижа…

Мама сначала смотрела в дырку. Солнце падало ей на лицо. Оно попадало ей в глаза, и они становились прозрачными. Под таким ярким светом я в первый раз заметила у нее на носу маленькие рыжие пятна. Это веснушки.

— Хадижа…

Потом мама начала смотреть на меня. О Аллах, как было в нашем доме тихо! Она смотрела мне прямо в глаза, и я не могла убрать своих глаз от ее. Пока я на нее смотрела, ее глаза как будто замерзли, как будто на них упал тонкий слой льда, который появляется на воде, если оставить чашку у окна зимой. Я думала, солнце из дырки должно лед согреть. Мама еще смотрела на меня, когда бабушка закричала страшным криком и, упав на маму, начала выть. Снизу прибежали женщины. Мамины глаза смотрели прямо в мои. Кто-то схватил меня под мышки и отнес вниз. О Аллах, сколько шума было в нашем доме.

Я сидела на коленях у Надиры. Она постоянно целовала меня. Я ела большой кусок «Каприза». Надира говорила, что подарит мне золотое кольцо. Я уронила «Каприз» на свое новое платье. На нем осталось жирное пятно. По лестнице поднялся мулла. Надира сказала, что потом постирает мне платье. Тогда я вылила на него чай.

По лестнице спустились бабушкины причитания. Первыми появились дядины ноги. Еще ноги. Они спускались легко, хотя несли на плечах ковер. Из ковра выглядывал зеленый материал.

За бабушкой шли женщины.

— Остановитесь… — заплакала бабушка. — Стойте, да!

Дядя остановился. Мужчины опустили ковер у лестницы, и бабушка навалилась на него.

— Все хватит, оставь, — сказал дедушка. — До темноты не успеем.

— Не отдам! — заорала бабушка.

— Молчи, да! — крикнул на нее дедушка. — Что ты меня перед людьми позоришь?! Кто себя так ведет?! Встань, женщина, кому я сказал!

Бабушка замолчала. Бабушкина сестра взяла ее за плечи и отодвинула от ковра. Мужчины снова подняли его на плечи. Зачем бабушке этот ковер, не понимала я. Пусть забирают, если хотят. У нас много ковров.

Мужчины вышли во двор. Бабушка сначала сидела на коленях и качалась в стороны. Потом у нее на лице что-то дернулось, она вскочила, толкнула соседок, побежала, обула чужие галоши и выскочила на улицу.

Во дворе собралось все село. Там, где вчера стояли столы, кто-то поставил длинные деревянные скамейки. На них сидела старики в папахах.

— Уй-й-й, — тихо говорила бабушка и держалась за живот. Один раз я слышала, как рожала наша соседка. Она тоже говорила — уй-й-й, чтобы сильно не кричать и мужа не позорить.

— Мама, дальше тебе нельзя, стой тут, — сказал бабушке дядя, когда они вышли за ворота.

— За воротами сразу кладбище начинается, — бабушка закатывала глаза, а соседки хлопали ее по рукам. — Дочку проводить не могу. За что мне это? Зачем мы рядом с кладбищем живем? Говорила, давай в другом месте дом построим. Сколько раз говорила — как об стену горохом все было… Убили меня! Убили!

Женщины вели ее в дом. Бабушка останавливалась и повисала на их руках. Ее положили на подушки и брызгали в лицо водой. Пока они все галдели, я побежала к маме. В коридоре матрас был пустой. Я побежала в комнату к бабушке.

— Мама! — позвала я.

Кровать тоже была пустой. На полу стояли железные тазы с водой, лежали мокрые простыни и зеленый отрез.

Где мама, спрашивала я себя.

Я посмотрела в окно — может быть, мама уже поправилась и вышла во двор? Из окна было видно кладбище. Вдалеке я видела мужчин, которые стояли возле открытой ямы между памятниками, выставив перед собой ладони. Там были дедушка, дядя, муж Салихи, старики и другие наши соседи.

Я забегала во все комнаты, и даже в дядину, и звала маму. Я ее не нашла. Спустилась вниз.

— Где мама?!

Бабушка вскочила, подлетела ко мне. Я думала, она меня будет бить, но она накрыла меня своей юбкой и прижала к себе. Я не могла пошевелить ни руками, ни ногами.

— Все, что у меня осталось, — кричала она. — Аллах! Все, что у меня осталось!

— Пусти меня, я хочу к маме!

— Умерла твоя мама…

— Сама ты умерла! Я не люблю тебя! Пусти меня! Я видела, мама не умерла, ее глаза не ушли вверх! Она смотрела на меня, я видела!

Бабушка меня не отпускала и качала, как маленькую. От нее пахло табаком. Я плакала, моим рукам было больно.

— Плачь, плачь, — говорила она. — Сегодня можно.

Дата добавления: 2015-03-31