Вопрос№37: жанр элегии в лирике Н.А. Некрасова

Николай Алексеевич Некрасов (1821-1877/1878). Некрасовская элегия принадлежит к самым интересным и своеобразным явлениям в истории русской лирики. Во-первых, она позволяет видеть судьбу элегического жанра в "неэлегическую", так сказать, эпоху, в период, когда элегия оказалась оттеснена от магистральных путей историко-литературного развития. Известны слова Добролюбова о том, что в период, когда главным делом литературы стало "изучение всех общественных неправильностей", "для такого изучения прежде всего оказался весьма удобным роман и вообще эпический род; вместе с тем и драма, прежде имевшая своей задачей раскрытие психологического антагонизма, также подверглась существенному изменению и под влиянием новых воззрений превратилась тоже в изображение общественных отношений". Что же касается лирики, то, хотя "она давно уже порывается в ту же область", все это пока еще довольно слабо, "в лирике нашей мы видели до сих пор только начатки и попытки в этом роде", пора, когда новое содержание "одушевит собою и лирику", еще не наступила. Исследователи поэзии 40-50-х годов отмечали, что в этот период лирическая поэзия заметно оскудела в сравнении с предшествующими десятилетиями. Иногда обращение к элегии оказывалось для поэтов вынужденным. Добролюбов предсказывал, что, "когда действительно придет возможность какой-нибудь переделки в общественных нравах и отношениях, тогда, конечно, посреди рабочих практиков не преминет явиться и энергический лирик с поэтическим словом одушевления и ободрения". Но, пока это время не наступило, пока на поэзию давил гнет николаевской цензуры, в печать проникали "лирические жалобы и сетования поэтов в меру их беспредметности». В силу этих причин "энергические лирики", ожидавшие "возможности какой-нибудь переделки в общественных нравах и отношениях", лирики, к числу которых можно причислить и Огарева, и Аксакова, и поэтов-петрашевцев, изливали свои чувства в элегиях.

Все это, разумеется, не означает, что элегии, которые писались в некрасовскую эпоху, маловажны или неинтересны. Но это означает, что определение этой эпохи как "неэлегической" имеет достаточное основание. Это означает, что, когда Некрасов, наряду с другими лирическими жанрами, обращался к элегии, а порою и называл свои стихи "элегиями", он в известной мере шел против "веяний времени", и причины, его на то побуждавшие, заслуживают внимания и изучения.

Во-вторых, некрасовская элегия интересна потому, что отношение Некрасова к этому жанру, к элегической традиции было несходным с его отношением к другим сложившимся в русской лирике жанрам и поэтическим традициям. В этих отличиях проявилось своеобразие эстетических позиций Некрасова, соотношение традиционного и новаторского в его поэзии.

Известно, что "Современная ода" и "Секрет (Опыт современной баллады)"-стихотворения сатирические. Но то, что этим сатирическим стихотворениям поэт дал именно такое заглавие и подзаголовок, не случайно. Полемически они направлены тем самым не только против изображаемых в них общественных явлений, но и против оды и баллады как жанров. Некрасов как бы говорил: вот во что теперь превратилась ода, вот что стало с балладой в наши дни. Когда же в 1853 г. Некрасов написал свой первый элегический цикл, то он не назвал его "Современные элегии", а назвал "Последние элегии", т. е. акцентировал именно преемственность этих стихов в отношении традиционных элегий. Последние значит следующие за теми, которые писались раньше, продолжающие и заключающие собою линию прежних элегий. Характерно, что, называя то или иное свое стихотворение "элегией", Некрасов ни когда не вкладывал в это иронического смысла, насмешки над отжившим жанром, как это делали многие его современники: Добролюбов, Вейнберг, Сниткин, Розенгейм и др. У Некрасова это название всегда говорит о связи с элегическим наследием, а не о разрыве с ним.

Та же осознанная, демонстративная связь "Последних элегий" с традиционными нашла отчетливое проявление в их стиле, В центре стихотворения - типичное для элегической поэзии развернутое сравнение: «Но поздно!.. Я, как путник безрассудный, / Пустившийся в далекий, долгий путь, / Не соразмерив сил с дорогой трудной: / Кругом все чуждо, негде отдохнуть, / Стоит он, бледный, средь большой дороги. / Никто его не призрел, не подвез:/ Промчалась тройка, проскрипел обоз - / Все мимо, мимо! Подкосились ноги, И он упал...», аллегориях («Погибни челн - и кто его заметит?/ А если и раздастся дикий стон/ На берегу - внезапный, одинокий,/За криками не будет слышен он/ И не дойдет на дно реки глубокой...»), на которых строятся вторая и третья элегии цикла. В одной из них герой предстает жертвой неравной борьбы с многочисленными недругами, в другой уподоблен одинокому челну, чья гибель никем не замечена, потому что "досужее внимание" толпы приковано к величаво плывущим судам.

Именно насыщенность "Последних элегий" традиционными мотивами и настроениями, сравнениями, многократно использованными в элегической поэзии, побудила Добролюбова написать весьма едкую пародию на вторую элегию - "Я рано встал, недолги были сборы". Добролюбов пародировал "Последние элегии" потому, что он увидел в обращении Некрасова к традиционно-элегическим мотивам, образам и фигурам не случайность, а проявление творческого принципа, который действительно давал себя знать неоднократно как до, так и после написания этого цикла. Критик был несправедлив в своем чисто негативном отношении к нему, но он правильно оценил его важное место в эстетической системе Некрасова.

Дата добавления: 2015-04-24