Переходный государственный режим

Под государственным режимом принято понимать совокупность методов осуществления государственной власти. Специфику переходного государственного режима можно проиллюстрировать состоянием принципа разделения властей в переходный период. Можно без преувеличения сказать, что проблема разделения властей - это проблема стабильности государственно-правовой системы. Разделение государственной власти призвано обеспечивать баланс интересов, исключающий сосредоточение всей полноты власти у одной из ветвей власти. Большинство переходных государств начинали преобразования своих институтов с установления президентской формы правления с заметным перемещением центра тяжести государственного управления обществом в сферу исполнительных органов. Впрочем, известное "лидирующее" положение исполнительной ветви государственной власти – общепланетарная тенденция. Однако только в условиях переходного государства становится очевидным дисбаланс между законодательной, судебной и исполнительной ветвями власти при значительном перевесе последней. При крайней неустойчивости переходной государственной власти соблюсти необходимое равновесие ее ветвей на практике пока не удается. В конституциях многих переходных стран акценты в системе организации власти смещены в сторону прерогатив либо главы государства, либо главы правительства. Показательно, что в Конституции Российской Федерации глава о парламенте следует после главы о президенте. Конституция РФ после драматических событий 1993 г. закрепила широкие полномочия президента, формально стоящего вне всех трех ветвей власти. Можно заключить, что президентская форма правления в России оформлялась далеко не в мирных условиях, которые позволили бы ограничить полномочия исполнительной власти.

Во всех президентских и смешанных республиках в переходный период президент обладает значительными полномочиями. Он концентрирует в своих руках решение ключевых политических вопросов. На практике роль президента еще значительнее, чем предусмотрено конституцией. В особенности, когда он является лидером правящей партии. Большинство республик бывшего СССР стали президентскими, а в ряде государств Средней Азии после распада Советского Союза сложился культ личности президента, и возможность переизбрания высшего должностного лица государства перенесена на отдаленную перспективу.

Анализ текста ст. 80 Конституции Российской Федерации позволяет утверждать, что в системе органов государственной власти Российской Федерации президент де-юре поставлен над законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти. Ведь осуществлять функции "арбитра" в системе разделения властей значит быть над этой системы. Это противоречит принципу разделения властей, закрепленному в ст. 10 Конституции Российской Федерации.

В литературе указанная устойчивая тенденция объясняется недееспособностью парламентских республик в экстремальных условиях. "Президентская республика больше соответствует традиции посттоталитарных обществ", - пишет Н.В. Варламова[34]. Парламентская республика, по ее мнению, влечет постоянные правительственные кризисы, частые смены кабинета, а, следовательно, и курса. Так общество может совсем потерять управляемость. Старый парламент в силу зачаточного состояния своей фракционной структуры и оппозиционности становится тормозом преобразований. А отсутствие у президента необходимых полномочий приводит к тому, что социально-экономические перемены не получают должного размаха.

Несмотря на столь ценимые в переходный период мобильность правительства и однородный его состав, отношения правительства и парламента недопустимо оценивать по принципу "кто-кого". Правительство стремится провести первоочередные демократические преобразования еще до созыва парламента, используя потенциал исполнительной власти (вспомним опыт российской приватизации до созыва Федерального Собрания). Но это не показатель цивилизованности и демократизма модели преобразований. Декларирование демократических ценностей в качестве ориентиров и принципов социального развития требует от президента и правительства поиска компромиссов с парламентом. Каким бы структурно-аморфным ни был последний, как бы не подчеркивал свою оппозиционность по отношению к проводимому правительством курсу, нейтрализация парламента, превращение его в декоративный орган чревато установлением авторитарной диктатуры, которая нивелирует любые демократические завоевания.

Принцип разделения властей предполагает действие механизма взаимосдерживания, взаимосогласования, взаимоконтроля разделенных властей при сохранении их самостоятельности и независимости. Отсутствие таковых качеств у каждой из ветвей власти делает невозможным действие механизма разделения властей в целом. Для того, чтобы ветви власти не выходили за пределы представленных им полномочий, их деятельность посредством временной конституции необходимо ввести в четко определенные правовые рамки – компетенцию. Компетенция послужит условием слаженной работы, определенной гарантией от дублирования и параллелизма при осуществлении ветвями власти своих функций. Назначение компетенции всегда заключалось в том, чтобы строгой регламентацией деятельности государственных органов, предусмотреть надлежащие гарантии от произвола и взаимного противостояния властей. При этом исключительно важным представляется следующий принцип – чрезвычайные ситуации переходного времени не должны являться источником новых, экстраординарных полномочий государственных органов, а лишь требованиями разумного использования существующих полномочий.

Автономное существование законодательной и исполнительной властей, попытки взаимной нейтрализации приводят к конфронтации в обществе, как дополнительному источнику социального напряжения. "Победа" президента и правительства в этой конфронтации вызовет утверждение авторитаризма, "победа" парламента – фактическое безвластие, так как к повседневному управлению парламент не способен. Для общества одинаково опасна реализация обоих сценариев. Хотя осознание этого факта в самом российском обществе пока не достигнуто. По данным ВЦИОМ на активные антиправительственные действия, включая вооруженное сопротивление летом 1992 г. было готово 20% опрошенных россиян, в декабре 1995 - 30,4 %, а в 1997 г. - 60,1 %. Общественные опросы последних лет, проводившиеся в стране, показывают, что треть населения желает избавиться от парламента и выборов, поддерживает идею создания режима "сильной руки". Подобная "усталость от демократии" при стечении прочих неблагоприятных обстоятельств может свести на нет демократические идеалы, выстраданные российским народом за многовековую его историю. История ХХ столетия свидетельствует: к роспуску Учредительного собрания и Верховного Совета Съезда народных депутатов СССР большинство населения России отнеслось довольно индифферентно.

Специфика переходного государственного режима определяется целым рядом факторов, в том числе особенностями соотношения основных методов осуществления государственной власти, действий "сверху" и "снизу", мирных и немирных способов возникновения и функционирования переходного государства, наконец, авторитарных и демократических тенденций развития государства в переходный период.

Преобразования переходного времени могут инициироваться сверху либо вызываться насущными потребностями самых широких социальных сил. На разных этапах переходного процесса непосредственное участие населения в осуществлении власти, их творческая активность то усиливается, то ослабевает. Закономерно другое – государственная власть приобретает черты авторитарности, и значение официальной власти в регулировании общественных процессов возрастает. Подобное состояние переходной власти объясняется рядом причин. Авторитарная власть позволяет осуществить демонтаж прежней социальной системы в относительно короткий период. Насильственные меры кажутся предпочтительными для радикально настроенных сил при преодолении сопротивления т.н. реакционной части общества. В.М. Лесной писал: "Авторитарные (однопартийные) режимы оказываются эффективным средством преодоления розни, регионализма, способствуют укреплению независимости"[35].

Поэтому большое значение имеет вопрос о том, выступает ли авторитаризм закономерным следствием экстремальных условий переходности. Всегда ли кризис приспособления новой системы социальных отношений сопровождается установлением авторитарного режима, либо это характерно только для периода ведения войны или осуществления перехода в условиях полной внешней изоляции? Можно ли в принципе избежать доминирования авторитарных тенденций в переходный период?

Обращение к российскому опыту осуществления коренных преобразований свидетельствует, что за период с 1905 по 1995 гг. суммарным количеством отечественных циклов переходности достигнут абсолютный рекорд репрессий и иного рода драматических последствий. Послеоктябрьский 1917 г. цикл переходности воплотился в государство "диктатуры пролетариата", которое не оказалось, вопреки прогнозам классиков марксизма, государством "не в собственном смысле слова", а логическим образом превратилось в тоталитарное государство. "Постыдно и позорно, - писал Н.А. Бердяев, - что наиболее совершенно организованное учреждение, созданное первым опытом революции коммунизма, есть Г.П.У. (раньше Ч.К.), т.е. орган государственной полиции, несравненно более тиранический, чем институт жандармов старого режима…"[36] Однопартийность, ограниченные выборы, репрессии против явной и мнимой оппозиции не позволили стремительно разбухавшему советскому бюрократическому аппарату построить социализм, подготовить переход к обществу без классов, а затем отмереть. Надежды на Советы народных депутатов (точнее – рабочих, крестьянских и солдатских депутатов) как некий высший тип демократии по тем же причинам не оправдались. Более того, формальный переход власти в руки Советов обернулся усилением хаоса и анархии. Плохо связанные между собой недееспособные Советы не могли решить сложных проблем военного времени и политическая система приобрела ту форму, которую диктовали реальные обстоятельства, а не теоретические концепции. Как писал по этому поводу С.С. Алексеев: "Драматизм социально-политической ситуации после Октября заключается в том, что, вопреки теоретическим наметкам и ожиданиям, революционная практика, невероятные трудности послеоктябрьского времени потребовали включения в общественную жизнь мощной аппаратной государственной власти"[37].

Но может быть закреплению демократической тенденции помешала в тот период развязавшаяся гражданская война и, следовательно, нельзя признать данную, авторитарную модель перехода закономерной? Обращаясь к анализу переходных процессов в современной России, важно отметить, что изначальным вектором преобразований избрана многопартийность, свободные и всеобщие выборы, а сам переход не направлялся какими-либо чрезвычайными органами власти. В эксцессах социального противостояния современного цикла переходности, кульминационными моментами которых явились события 1991 и 1993 гг., число погибших не превышает полторы сотни человек. При этом в 1994-1995 гг. федеральной властью допускается силовое воздействие в разрешении т.н. "чеченского" кризиса с крупными человеческими потерями.

"Революция – всегда зло, - пишет С.С. Алексеев, - Абсолютное зло. Ибо революция неотделима от насилия…" Корейский ученый Квон СЕ-ЫН высказывает сходную мысль: "Катастрофичны все революционные перестройки общества: ни одна из них не достигла тех целей, ради которых они предпринимались. Отсюда вывод: любая революция – катастрофа с непредсказуемым исходом"[38].

Если осознавать, что всякая власть, а государственная в особенности, - явление авторитарное, по природе своей стремящееся к бесконтрольности, и безграничности, то может возникнуть ощущение безысходности. В последнее время в литературе подобные настроения воплощаются в концепцию, согласно которой, в частности, переход от тоталитаризма к демократии возможен только через авторитаризм.

Многие ученые склонны усматривать в сильном авторитарном государстве наиболее эффективный инструмент преобразований переходности. "В условиях модернизации, - пишет американский юрист Д. Эптер, - демократические политические институты не очень уместны"[39]. Одним из первых российских правоведов, обратившим внимание на столь болезненный вопрос, был Н.М. Коркунов. В своей работе "История философии права" он обосновал необходимость вмешательства государства в жизнь общества в тех случаях, когда "граждане не могут достичь благосостояния и согласия собственными усилиями"[40]. Он отмечал, что границы желательного государственного вмешательства могут изменяться в разные эпохи и при разных условиях. Современные авторы поддерживают указанную традицию. Так, В.А. Федоров называет авторитарные методы управления "гарантом модернизации и трансформации общественных отношений"[41]. В. Дзодзиев тоже ссылается на "многочисленные факты распада целого ряда многосоставных государств, особенно бывших колоний, при попытке их демократизации", – и делает вывод: "необходимым условием установления в многосоставных обществах стабильной демократии является их гомогенность. Наиболее эффективным гарантом таких условий является авторитаризм"[42].

Данные взгляды воспроизводят дилемму: либо торжество репрессивного государства в переходный период либо крушение всей существующей государственной формы; либо диктатура, хотя бы и конституционная, либо хаос и анархия. Анархия неизбежно вызывает диктатуру, поэтому о выборе вообще говорить не приходится. Апелляция к историческому опыту в подтверждение данной позиции нередко страдает тенденциозностью. Так, например, в литературе отмечается факт – феодальное государство приняло форму абсолютной монархии в переходный период, когда старые феодальные состояния пришли в упадок, а из средневекового сословия горожан начинал формироваться класс буржуазии и ни одна из борющихся сторон не могла взять верх над другой. Но при этом авторами начисто игнорируется то обстоятельство, что, как и абсолютистские тенденции в XVII в., так и демократические в ХХ в. выступали доминирующими в общепланетарном масштабе. К середине 70-х гг. ХХ столетия оформилась вполне обозримая "глобальная демократическая волна", начавшаяся с падения авторитарных режимов в Южной Европе, перекинувшаяся в страны Латинской Америки и, наконец, охватившая значительную часть восточно-европейских стран.

С одной стороны, в переходный период властные структуры, действительно, отдают предпочтение самым радикальным средствам осуществления преобразований. Нетерпение и нетерпимость проявляются и со стороны населения (в вопросах преодоления сопротивления оппозиции либо слома всего того, что связано с прежними государственно-правовыми традициями). И чем скорее пытаются осуществить переход, тем очевиднее проявляет себя авторитарная тенденция. Первый глава советского правительства вынужден был признать: "Отчасти под влиянием нахлынувших на нас военных задач и того, казалось бы, отчаянного положения, в котором находилась тогда республика, в момент окончания империалистической войны, под влиянием этих обстоятельств и ряда других, мы сделали ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению"[43]. Инверсия исторического процесса, не считающаяся с незрелостью материальных предпосылок, характерна не только для отечественного опыта кардинальных преобразований. В. Банс упоминает о "поспешности и нетерпении в деле развития процедуры", как о явлениях, с необходимостью вызываемых переходной эпохой[44].

Дата добавления: 2015-05-10